Плавучий мост. Журнал поэзии. №4/2019

«Белый день заштрихован до неразличимости черт…»

   Белый день заштрихован до неразличимости черт.   Я свернул у моста, а теперь мне, должно быть, налево…   Я иду вдоль реки, как дотла разорившийся смерд:   Без вины виноват, ни избы не осталось, ни хлева.Нынче ветрено, Постум, но что они значат – ветра,С совокупностью их, с направлением, с силою, с розой?Не пришедших домой тут и там заберут мусора;Что рождалось стихом, умирает, как правило, прозой.Ничего никогда никому не хочу говорить,Повторяя себе вопреки непреложное: «Скажешь!»До того перепутана первопричинная нить,Что её и петлей на кадык просто так не повяжешь.С чешуёй покрывает по самое некуда вал,Никакого житья – всё равно, будь ты фейк или гений.Я живу у моста. Я на нём никогда не бывалИ считаю, что это одно из моих достижений.

«Снова – слышишь? – в поле звук —…»

  Снова – слышишь? – в поле звук —  Это – ДШК —  Встаньте, дети, встаньте в круг,  Чтоб наверняка.  Встаньте, дети, как один —  Вместе веселей! —  Из подвалов, из руин,  Изо всех щелей.Невозможной синевыНебо из окна.Где в войну играли вы —Пятый год война.Приумножилось разлукВ стороне родной;Ты мой друг, и я твой друг,Посиди со мной.Что сказать тебе хотел,Не скажу пока:Снова – слышишь? – артобстрел,Снова – ДШК.Ржавый танк, как старый жук,Загнан в капонир.Встаньте, дети, встаньте в круг,Измените мир.Чтоб над каждой головой,Чистый как кристалл,Невозможной синевойНебосвод сиял.Хватит горестей и бед,Тех, что – искони!..Дети встанут, и в ответСкажут мне они:– Снова – слышишь? – в поле звук —Залповый режим.Ты мой друг, и я твой друг,Мы давно лежимТам, где тянется в пылиЛесополосаИ звучат из-под землиНаши голоса.

Провинциальный роман(с)

Среди лая жучек и трезоровНочью, по дороге на вокзал,Мастерицу виноватых взоровКто-то проституткой обозвал.Здесь такое часто происходит —В подворотнях, пьяные в дрова,Так гнобят друг друга и изводятВерные поклонники «Дом-2».Но беду не развести руками,Если ты нечаянно свернулВ переулок, прямо за ларьками,Где открыт последний ПБОЮЛ.Там, тая недюжинную силу,Собраны, слегка возбуждены,Ожидают нового терпилуМестные, «с раёна», пацаны.Впрочем, вру: не говорить пристрастно —Первый твой завет, постмодернист!Здесь таких, настроенных опасно,Нет как нет, давно перевелись.Но не всем пока ещё по силамИзменить себя и уберечь:До сих пор барыжит «крокодилом»Маленьких держательница плеч.Но, глядишь, завяжет понемногу,На траву и смеси перейдёт.Молодым – везде у нас дорога,Старикам – везде у нас почёт.Если в рай ни чучелком, ни тушкой —Будем жить, хватаясь за края:Ты жива ещё, моя старушка?Жив и я.

«Который год в тюрьме моей темно…»

   Который год в тюрьме моей темно   И море на отшибе колобродит;И, может, лучше, что ко мне давно,Как к Евтушенко, старый друг не ходит.А постоянно ходят – оh my God! —Лишь те, что называются «с приветом»…В моей тюрьме темно который год,Как в келье с отключённым Интернетом.И женщина, которая – акме,Давно со мной не делит страсть и негу.Который год темно в моей тюрьме,Да так, что лень готовиться к побегу.

Патриотический роман(с)

Почти ничего не осталось от той, что любила меня,Быть может, лишь самая малость, какая-то, в общем, фигня;Ничтожная жалкая доля от чувств, что питала она:Навязчивый вкус алкоголя; рельеф обнажённого дна.Мы зря перед Смертью трепещем, напрасно о близких скорбим;Внизу, среди впадин и трещин, во тьме отступивших глубин,Доверчиво, просто, по-детски сказала, прощаясь, она:«Не нужен мне берег турецкий, и Африка мне не нужна».Я век коротал в бессознанке, но чуял, как гад, каждый ход.Прощание пьяной славянки запомнил без знания нот.На смену большому запою приходит последний запой;А мы остаёмся с тобою, а мы остаёмся с тобой,На самых тяжёлых работах во имя Крутого Бабла;Я век проходил в идиотах; ты медленно рядышком шла.Меняя своё на чужое, чужое опять на своё,Мы вышли вдвоём из запоя… Почти не осталось её.Щекой прижимаясь к отчизне, в себе проклиная раба,Мы жили при социализме, а это такая судьба,Когда ежедневную лажу гурьбой повсеместно творят…И делают то, что прикажут, и действуют так, как велят.Летят перелётные птицы по небу во множество стран,Но мы не привыкли стремиться за ними… ты помнишь, как намНе часто решать дозволялось, в какие лететь е…я?Почти ничего не осталось от той, что любила меня.Все трещины, впадины, ямки: рельеф обнажённого дна;Прощание пьяной славянки; родная моя сторона;Простые, но важные вещи – как воздух, как гемоглобин.Мы зря перед Смертью трепещем, напрасно о близких скорбим.Где рухнула первооснова, там нет никого, ничего:Мы не полюбили чужого, но отдали часть своего.Уверенно, гордо, красиво – не знаю, какого рожна:«Таков нарратив позитива», – сказала, прощаясь, она.Быть может, лишь самая малость – и кончится это кино:Унылый столичный артхаус, типичное, в общем, говно,Но нам от него не укрыться в осенней дали голубой,Летят перелётные птицы, а мы остаёмся с тобой.

«Заболев, я думал о коте…»

  Заболев, я думал о коте:  С кем он будет, ежели умру?  О его кошачьей доброте,  Красоте; и прочую муруДумал я и спрашивал: ну вот,В душной предрассветной тишинеТак же, как ко мне подходит кот, —Подойдут ли ангелы ко мне?И пока расплавленный чугун,Застывая, сдавливает грудь,Будь бобтейл он или же мейн-кун,Без проблем забрал бы кто-нибудь.Вьюгой завывает месяц март,Провожая зимушку-зиму,В подворотне найденный бастардНужен ли окажется кому?Если доживу до декабря,Буду делать выводы зимой:Те ли повстречались мне друзья?Те ли были женщины со мной?Никого ни в чём не обвиню.И, когда обрадованный котНа кровать запрыгнет, – прогоню:Он не гордый, он ещё придёт.Без обид на свете не прожить;Но, когда настанет мой черёд,Сможет ли Господь меня проститьТак же, как меня прощает кот?

На прощанье

Снова море колобродит:Посреди дождяТо уходит, то приходит,Плачет, уходя.Недоедено хинкали;Сквозь прибрежный гулИз динамиков в курзалеДДТ олд скул.Подыграй, прикинься Музой,Пеной и волной,Где курортник толстопузыйПлавает с женой.Хватит жить всеобщим горем,Раны бередя;Подыграй, прикинься морем,Небом без дождя.Так, как будто бы любила —Сотвори добро,Пожалей, как Коломбина,Своего Пьеро.Чтоб услышал, на прощанье,Как когда-то, я:Шёпот, робкое дыханье,Трели соловья.

«Когда строку диктует чувство…»

  Когда строку диктует чувство,  Стихи выходят не всегда.  Живу легко и безыскусно:  Гори, гори, моя звезда.Поговорим о том, об этом,Любой поэт – Полишинель.И тёмный ждёт – с далёким светом —Нас всех туннель.Твоим делам, твоим работамДадут оценку наверху.А если так – тогда чего там! —Какого ху?.. —Без сожаления, невинноБери чужое – просто так:Льёт дождь. На даче спят два сына,Допили водку и коньяк.Они с утра разлепят веки, —Во рту как будто сто пустынь.С похмелья братья все! Во векиВеков. Аминь.Они с утра разгладят лицаИ под глазами волдыри;Но нечем, нечем похмелиться! —Звезда, гори!Себя почувствуют, бывало,С чугунной сидя головой,В глуши коленчатого вала,В коленной чашечке кривой.Когда волна галлюцинаций,Заполнив мозг, спадёт на треть,Им вновь захочется смеяться,Кричать и петь.Но не напишется нетленка,Когда полжизни пополам;И будет низкая оценкаЛюбым делам.Кто бросил пить, всего помимо,Тот знает рай и видел ад.На даче спят – непробудимо, —Как только в раннем детстве спят.

«Тот человек, что подобрал котёнка…»

   Тот человек, что подобрал котёнка,   Когда за гаражами падал снег,   Натурой был возвышенной и тонкой   И сложный был, по сути, человек.   Вились снежинки, медленно паря,   В люминесцентном свете фонаря.   Из-под ворот – ободранный, субтильный —   Котенок к человеку подошёл,   И назван был со временем Матильдой,   Когда его определили пол.   Живя с людьми, мяукающий звонко   Всегда получит миску молока, —Не знаю, как отсутствие ребёнка,Но друга заместит наверняка.Любил людей, но был с причудой зверь:Сбегал в подъезд, лишь приоткроют дверь.Тот человек – в большом был да и в малом —Одновременно: жертва и злодей;Считал себя, конечно, либераломИ не любил, как следствие, людей.– Мы как в плену! Бессмысленно геройство!За нами не пойдёт на брата брат!Свои тираноборческие свойстваУтратил основной электорат… —Так думал он, блуждая по кустам,Когда искал Матильду тут и там.Но жить рабом, каким-то унтерменшем —В родной стране! – он будет – оттого,Что полюбил одну из русских женщин —Ту, что на днях оставила его.– Она ушла! Скажите-ка на милость!Таким вот, как она, благодаря,Тут со страной любви не получилось!.. —Так думал он, страдая втихаряСреди дворов, на каждом поворотеТопчась и подзывая: «Мотя! Мотя!»Не слишком полагаясь на возможностьВозврата либеральных конъюнктур,Он материл возвышенность и сложностьСвоей наитончайшей из натур.На старый – весь затоптанный, помятый —За гаражами выпал новый снег.– Мы как в плену! Повсюду ебанаты! —Так думал тот несчастный человек,Себя пытаясь честно обмануть,Что, может, всё получится вернуть.Но был момент, когда ему приснилось,Что с женщиной возобновилась связь;И со страной любовь восстановилась;Вернулось всё… Матильда не нашлась.

«На Пешков-стрит (теперь Тверская)…»

   На Пешков-стрит (теперь Тверская),   Где я к москвичкам приставал:   «А знаешь, ты ничё такая!» —   Москва, Москва – мой идеал.   Не надо! – город не угроблен,   Пока в нём строят и живут,   И часто: «Да и ты ничо, блин», —   Ответить могут там и тут.Но до сих пор, поднявши ворот,Где площадь Красная видна,Пересекаю Китай-город,Как будто площадь Ногина.Средь ограждений и решёток —На стройке жить – как жить в говне!Но центр выглядит ничё так,Да и окраины – вполне.С чего же стали центровыеТак часто-часто – нету сил! —Вздыхать о сумрачной России,Где я страдал, где я любил? —Зане родные мостовыеДавно сменил на пыльный Крым,Где обрывается РоссияНад морем чёрным и глухим.Они как думают? – за МКАДомНи счастья нет, ни воли нет,И рай вокруг считают адом,Где им Собянин – Бафомет.Москва, Москва, с какой печалиТы на протесты поднялась?За что пошли? За что стояли? —За всё, как с гадов, спросят с вас.Скажи-ка, дядя, ведь недаромУ каждой станции метроМосква заделалась базаром,Когда она – ты помнишь, бро, —Весь мир Свободой удивляя,Стояла бедной и нагой?Она была ничё такая;Но жить приятнее в другой.

Exegi monumentum

  Катафалк – в итоге – данность,  Неминуемое дно;  «Все умрут, а я останусь!» —  Только тизер для кино.  Можно, с гордостью бесстыжей,  Заявить не ко двору —  Как в стихах когда-то Рыжий:  «Я поэт и не умру».  Нет-нет-нет, не поднебесье —  Равнодушная земля —  Весь умру или не весь я,  Примет полностью меня.  Ежедневно к той могиле  По тропе, среди оград,  Чтобы люди приходили,  Надо ставить банкомат.  Катафалк, и тот – нормальный —  Подадут, боюсь, не враз:С маркировкой «Ритуальный» —В лучшем случае ЛиАЗ.Рыжий был излишне грустен,

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.