Чудотворцы

Он замолчал и стал ждать. Не один человек не шевельнулся в строю, не было даже слышно царапанья металла о металл. О чем они думали, Публий не знал, но догадывался. Ведь сейчас он думал о дивных глазах и о тихом шепоте в ночи, который, скорее всего, прозвучал лишь в его воображении. Но он прозвучал, так или иначе, и он, Публий останется здесь. А еще он постарается не сделать Шуламит вдовой, хотя это вряд ли у него получится. Иуда снова заговорил:

– Вот вы и решили… Вы остались, чтобы победить или умереть, верно?

По рядам прошел шепот. Казалось слово "верно" прокатилось по холмам.

– Нет! – вскричал Иуда – Неверно!

И снова воцарилсаь тишина.

– Смотрю я на вас и вижу, что здесь собрались люди из самых разных уголков нашей страны. Вглядитесь! – широким жестом он повел рукой вокруг себя – Здесь, рядом со мной, стоят иудеи и израильтяне, идумеи и самарийцы, галилеяне и мои братья из еще более дальних мест. Я вижу говорящих на иврите, и я вижу говорящих на других языках. Я вижу обрезанных и необрезанных. Но все вы здесь евреи, даже если это вам еще неведомо. И я говорю вам: Господь с нами! Он с нами! Так кто же против нас? А против нас лишь горстка рабов. Они рабы своего царя и рабы своих жестоких богов. Правда их много, но кто же боится рабов, ведь мы же все свободные люди. Поэтому, мы встали на этом поле, чтобы победить! Только победить! А умирают пусть наши враги!

Публий посмотрел вокруг и увидел, что лица людей вокруг него преобразились. Было в них нечто новое, нечто, для чего у него не было верных слов. И снова у него возникали вопросы на которые не было ответов… А как же я, Публий Коминий Аврунк? Я же тоже раб. Да? А кто тебе это сказал? Симон. И ты ему поверил? Но я же ему служу? Так не служи… Но додумывать было некогда – войско пришло в движение. Иуда командовал, рассылал гонцов и выстраивал хилиархии. Прошел час или два, и часть войска ушла куда-то неспешным маршем, а Иуда остался и собрал оставшихся хилиархов и Публия.

– Скажу вам правду – начал Иуда – Вам придется труднее всего, потому что ваша задача – выстоять, но не просто выстоять, а остановить и рассеять фаланги. Только тогда мы ударим по ним сбоку, а до тех пор вам надо продержаться. Армия уходит, я тоже вас сейчас покину, чтобы готовить победу, и вы останетесь одни.

– Сколько времени тебе надо. Маккаба? – спросил один из хилиархов.

Их было только трое и Публий понял, что большая часть армии ушла готовиться к решающему удару.

– Боюсь, я и сам не знаю – смущенно сказал Иуда – Мне придется дождаться, пока их ряды расстроятся.

– Иди, Маккаба – сказал другой хилиарх – Мы уж тут сами как нибудь…

– Как ты, инженер? – спросил Иуда у Публия – Уверен ли в своих людях?

– Как в самом себе, Маккаба – в тон хилиархам ответил тот.

Публий лукавил. Своих людей он знал плохо и из всей команды был уверен только в Ниттае. Правда Ниттай сказал ему, что ручается за остальных. В себе самом инженер тоже не был уверен, ведь он никогда раньше не бился в настоящем сражение, не считать же битвой бегство под Бейт-Хороном или сидение у колеса баллисты под Эммаумом. Но сейчас он не мог дать предводителю другого ответа. Иуда поднялся, махнул всем рукой, вскочил на коня, еще раз прокричал: "держаться… держаться" и ускакал вдогонку за уходящей армией. К Публию подошел третий хилиарх с красивым, породистым лицом и сказал:

– Я Сефи, а тебя, инженер, я не знаю. Кто ты? Идумей?

– Нет, я самнит, раб Симона, маккавея.

– Здесь нет рабов! – гневно вскричал Сефи – По крайней мере не на этом поле. Если ты раб – уходи! А если не раб, то я хочу знать твое имя.

– Публий Коминий Аврунк – он произнес это неуверенно, как будто его имя ему больше не принадлежало.

– Ой. длинно-то как – весь гнев Сефи куда-то исчез – Можно я буду звать тебя просто – Публий?

Тот судорожно сглотнул и неуверенно кивнул. Теперь хилиарх до того сочился доброжелательством, что его красивое лицо даже немного обрюзгло по-бабьи. Впрочем, это его не портило.

– Моя тысяча будет стоять по центру. Смотри, Публий – Сефи показал рукой на корявое дерево посередине склона – Если они пойдут оттуда, а я думаю, что они так и сделают, то в этом месте фаланга должна будет на миг разомкнуться. Вот тогда мы и ударим, только бы верно подгадать момент.

– Подожди – сказал инженер, прикидывая расстояние до дерева – Надо бы вначале дать залп из баллисты. Думаю, это их остановит, хоть и не надолго.

– Отлично! – вскричал Сефи – Тогда мы успеем! Ты только не прогадай со своим залпом, не торопись, но и не медли.

– Зарядов у нас маловато – пожаловался Публий – После пары залпов шарики кончатся и придется грузить в ложки камни.

– Ничего, командир – ободрил его подошедший Ниттай – Чего-чего, а этого добра в нашей земле хватает.

– Так собирайте камни, чего стоите? – проворчал инженер.

– Я вижу, вас понукать не надо – обрадовался Сефи – Тогда я пойду. Мне еще надо разбить хилиархию на сотни.

Публию тоже было чем заняться. Он еще раз проверил, хорошо ли выползают из кустов "ежи". Это были деревянные плашки с набитыми насквозь длинными гвоздями, связанные в цепочку тонкими канатиками из прочного пальмового волокна. Плашки они собирали всю ночь, и теперь у Публия были три таких цепочки, спрятанных под кустом и присыпанных землей. Концы канатов, тоже присыпанные землей держал сидевший за другим кустом верный человек из его команды, к которому для охраны были приставлены три лучника и три копейщика. Имени верного человека Публий не помнил, но за него ручался Ниттай. Нескольких десятков других гвоздей кузнец приварил по четыре штуки так, что острия торчали в разные стороны. Эти "ежи", по расчетам инженера, следовало засыпать в заряды баллист вперемежку с камнями. Что из этого получится, он не представлял, но, к счастью, на сомнения у него просто не оставалось времени. А ведь еще надо было проверить заряды и запасные ложки для баллист, подготовить запасные детали и резервные торсионы вместо тех, что перетрутся во время боя. Боевые машины расположились в центре, где позиции заняла хилиархия Сефи. Ее командир тоже был занят: он давал указания сотникам, расставлял лучников и велел воткнуть в землю запасные копья и дротики. Людям Публия он, с сомнением посмотрев на них, тоже раздал короткие копья. И тут раздался крик:

– Иду-ут!

Внизу на опушке леса показалась первая фаланга, и сразу слева и справа от нее появились еще две.

– Сариссофоры – выдохнул Сефи.

И действительно, над идущими походным строем эллинами колыхались длиннющие, в дюжину локтей длиной, копья – сариссы. Хорошо, что не гоплиты, подумал Публий. Действительно, сариссофоры были вооружены легче, чем гоплиты и их небольшие, обитые кожей щиты можно было пробить даже стрелой. Внезапно прозвучала неслышная из-за большого расстояния команда, и фаланги остановились, замерли, зато из-за леса вынеслась конная лава. Сефи прокричал команду, которую Публий не расслышал, но зато поняли остальные. Хилиархия уперла древки копий в землю, направив острия под углом вверх. Вперед выбежали лучники и пращники и начали натягивать луки и раскручивать петли пращей.

– Инженер! – заорал Сефи.

Этот истошный крик вывел Публия из оцепенения. Он бросился к баллистам, которые уже была заряжены свинцовыми шариками, и подбросил в их ложки несколько "ежей". А конница неслась на них, стремительно сближаясь, и Публий ужаснулся количеству гетайров. Наверное, здесь было собрана вся конница Лисия для одного, мощного удара. Впрочем, всех размеров атаки не было видно из-за облака пыли, поднятого тысячами копыт. Публию стало страшно, очень страшно, его ноги задрожали, зрение размылось и нестерпимо захотелось закрыть глаза и зарыться в землю.

– Это смерть! – провизжал кто-то за его спиной.

Как ни странно, этот животный, приглушенный визг привел его в себя. Он вспомнил такой же крик под Эммаумом, вспомнил бегущих в ужасе эллинов и успел подумать, что их бог Пан – самый мерзопакостный из всех богов Олимпа, потому что лишает людей разума. И тогда он заорал так же истошно:

– Молчать! Молчать! Молчать и ждать команды!

Он еще успел поймать изумленный и благодарный взгляд Сефи, а потом полетели стрелы.

Еще во время бунта в Модиине Публий заметил, что иудеи – не самые лучшие лучники. И все же несколько стрел сделали свое дело попав в двух-трех незащищенных латами всадников и ранив еще нескольких коней. Но и сбитые наземь всадники и кони упавшие под копыта бешено несущейся лавины лишь на мгновение замедлили ее бег. Публий с ужасом заметил, как лавина гетайров разворачивается широким фронтом, огибая линию замаскированных "ежей" с обеих сторон.

– Выставляйте повозки слева – закричал он – Баллисты направо.

Как и было обговорено перед боем, воины левой хилиархии начали выталкивать войсковые повозки, скрытые до тех пор за боевыми порядками, на левый фланг. Публий, Ниттай и его люди дружно навалились на колесные баллисты и развернули вправо. Теперь оставалось ждать считанные мгновения. Внезапно, Публий увидел как натянулись и поднялись засыпанные землей канаты, и цепи "ежей" начали медленно выползать из куста.

– Рано, рано! Заметят! – шептал он.

Он видел, как несколько всадников налетели на прикрытие у второго куста, сбили своими пиками и лучников и копейщиков, и лавина понеслась дальше в бешенном порыве. И в этот момент что-то случилось… Неудержимый, казалось, бег гейтаров сбился в самой середине лавины, как будто наткнувшись на невидимое, но непреодолимое препятствие. С истошным ржанием падали кони, на них налетали задние, не успевшие остановится всадники, гетайры падали под копыта своих лошадей, вставали, снова падали. "Ежи" сделали свое дело, понял Публий, но они остановили лишь середину лавины, в то время как левое и правое ее крылья продолжали мчаться, опасно огибая линию войск с флангов.

– Первый! – скомандовал Публий.

Ниттай дернул рычаг, баллиста взмахнула плечом, и первый заряд свинцовых шариков понесся навстречу атакующим. Наверное прицел был взят слишком высоко, и поток картечи снес лишь двоих или троих из всадников.

– Ниже, ниже – прошептал Публий себе самому, переводя упор вперед и дергая рычаг.

Теперь картечь пошла ниже, калеча лошадей. Не глядя на результаты, он бросился к третьей балисте, на которой Ниттай уже поправил упор. Третий заряд ушел вслед за вторым в клубящееся облако пыли, из которого раздавались крики и ржание.

– Бей! – раздался крик Сефи – Бей их!

Гетайры были вооружены легкими копьями, весьма грозным оружием конной лавины. Его первый удар, стремительно несущийся всадник может направить очень точно, а второго может и не понадобиться. Но это тогда, когда лавина сама несется вперед, и тебе надо лишь правильно выставить наконечник копья. И совсем другое дело, когда лавина остановлена, а лошадь испуганно танцует под тобой, не позволяя верно направить острие. О, тогда иной всадник просто бессилен против опытного пехотинца. Правда, его боевой конь тоже грозное оружие. Хорошо тренированный, он может и кусать врага и бить его копытами… Но только не тогда, когда он напуган…

Сейчас гетайры были остановлены по всему фронту. В центре лишь немногие всадники смогли прорваться через линии "ежей" и месива из бьющих ногами павших лошадей и раненых всадников. Пыльное облако справа рассеялось, явив Публию такую же кашу из павших и сбившихся в кучу гетайров. Слева путь гетайрам преградили повозки, и там невредимые пока гетайры сбились в плотную массу, в которой одни мешали другим. Три хилиархии врезались в них как нож входит в масло и началась бойня. Публий успел заметить как гетайров стаскивают с коней, прокалывают копьями и режут кинжалами. Потом поле боя снова заволокло пылью. К нему подошел Сефи и, отвечая на немой вопрос Публия, проворчал:

– Их добьют и без меня, а нам надо бы приготовиться. Пока что это было легко, слишком легко, ведь только безумцы посылают конных на хорошо подготовленное войско. Теперь жди удара фаланг. Ты готов?

И, не дожидаясь ответа, он пошел тяжелой походкой вытаскивать воинов из свалки и заново строить линию обороны. Пыль постепенно оседала, оставляя на земле человеческие и конские тела. Повсюду хилиархи и сотники ругались, раздавали пинки и пощечины, не давая воинам увлечься мародерством. Наконец, им удалось снова сомкнуть ряды. И тут Публий увидел насколько близка вражеская пехота.

Фаланги выстроились в боевой порядок, сомкнулись и сдвинули ряды так, что воинов в соседних рядах разделяли положенные по уставу два локтя. Сариссы были уже опущены, эллины держали их двумя руками, навесив небольшие щиты на левую руку. Фаланга движется не быстро, не в пример медленнее конной лавины, но это была обманчивая медлительность Тренированные сариссофоры идут ровной, неспешной, но и не слишком медленной поступью. Сандалии бьют по камушкам в такт, а такт этот задают идущие сзади флейтисты, создавая непрерывный, занудливый гуд, от которого ноют зубы и хочется выть.

– Одна, две, три… – считал Ниттай за плечом у Публия.

Что он считает, подумал инженер? Наверное, он ведет счет фалангам, одна за другой выползающим из полосы леса внизу. Фаланги у сирийцев набирают синтагмами, значит в одном таком квадрате двадцать пять десятков и еще шесть бойцов.

– Двенадцать, тринадцать… – продолжал Ниттай свой счет.

– Заткнись! – крикнул ему Публий не оборачиваясь.

– Верно! – весело прокричал пробегающий мимо Сефи – Считать будем после боя. Врагов легче считать по мертвым телам.

А острия сарисс уже совсем близко… Но вот они дрожат и колеблются, нарушая строй. Это фаланги переступают тела гетайров и коней, много, много тел. Сейчас первые две фаланги дойдут до сухого дерева… Привычный маневр, и колонны уверенно разошлись, огибая ствол и разлапистые сухие ветки. Что это было за дерево? Олива? Дуб? Спасибо тебе, чем бы ты не было при жизни…

– Давай! – завопил Публий.

Все три баллисты одновременно махнули своими руками и три заряда камней понеслись вперед. Свинцовых шариков больше не было, но эта земля, казалось, текла не столько молоком и медом, сколь камнями. Камни были повсюду: большие и маленькие, острые и не очень. И эти камни Публий и его люди сейчас щедро дарили наступаюшим фалангистам.

Бойцы первых рядов в фаланге – не самые храбрые и опытные, отнюдь. Зато ветераны идут в задних рядах, подпирая передних и не позволяя им дрогнуть или, не приведи Арес, бежать. Это действует неплохо, когда один или два или даже трое из сариссофоров дают слабину. А что произойдет, если дрогнет и отшатнется весь ряд? Именно это и увидел Публий, когда заряды камней ворвались в первые ряды фаланг. Несокрушимые квадраты дрогнули, заколебались, остановили на миг свой ровный ход, а страшные копья растопырились в разные стороны подобно иголкам морского ежа. Все напрасно, подумал Публий, сейчас они сомкнутся снова, и фаланга вновь устремиться вперед, а я даже не успею перезарядить баллисты. Но фаланги не успели сомкнуться…

– Бей – снова заорал Сефи.

На этот раз он сам понесся в атаку, раскручивая над головой боевой топор на длинной рукояти. Хелиарх вырвался вперед, а его бойцы устремились за ним, образовав клин с неистовым Сефи на острие. И этот клин вошел легко и быстро в промежуток между двумя замешкавшимися фалангами. Сариссофоры в панике бросили свои длинные копья и схватились за кописы. Но что может сделать короткий меч, более похожий на кривой кинжал, против топоров, копий и секир? Две фаланги были вырезаны и выколоты в считанные мгновения.

Прекрасно, подумал Публий, но это всего лишь пять сотен из сорока тысяч гигантского войска. Сейчас подойдут задние фаланги, они сомнут и Сефи и его людей. А его руки уже послушно тянули упор метательного механизма назад, поднимая траекторию.

– Выше, выше поднимай! – кринул он Ниттаю.

Тот лишь отмахнулся – упоры его балист давно были переведены в крайнее заднее положение. Не дожидаясь команды инженера, обе баллисты дали залп одна за другой. Последней выбросила свой заряд баллиста Публия. Острые камни Иудеи понеслись по крутой дуге туда, где за облаком пыли угадывались атакующие свежие фаланги. Попал или не попал? Думать об этом было некогда. Публий заводил механизм, дергал тугой рычаг и снова заводил. Он не следил за ложкой, но она всегда была кем-то наполнена: воистину эта земля была щедра на камни. Потом время для него перестало быть непрерывным и разбилось на куски. Вот прибегает Ниттай и кричит, что у его баллисты перебиты торсионы. Да что же он врет, ничего они не перебиты, лишь связаны какими-то кривыми узлами, а костяшки пальцев у него, у Публия почему-то все в крови. Вот молодой парень, помощник Ниттая (как бишь его? неважно!), пытается вытащить дротик, застрявший в спусковом механизме. Дротик поддается и баллиста наконец выстреливает свой заряд, а парень (как же его звали?) падает с другим дротиком в спине.

Оказывается к ним приставлена охрана (наверное, Сефи постарался), и эти парни выстроили жидкую стену копий вокруг его баллист. Потом происходит что-то, не сохранившееся в памяти, и теперь все они почему-то стоят выставив вперед копья. Сефи тоже здесь, а его топор куда-то пропал, и он держит в руках кавалерийское копье, наверное, выроненное гетайром. Он, Публий, оказывается тоже держит копье, держит неумело, и Ниттай поправляет его левой рукой, а правая рука у Ниттая вся в крови, и кисти на ней нет. Люди с копьями снова образуют круг, и это правильно, потому что кругом враги. Они всюду: и слева и справа, и ниже и выше по склону. Потом происходит еще что-то, и уже невозможно понять, где свои, а где враги, а он держит в руках две половины своего копья, разрубленного чьим-то ксифосом. Потом на него наплывает оскаленное лицо сирийца в бронзовом пилосе, сосредоточено целящегося своим копьем ему в горло. Ох, как трудно увернуться, но это необходимо, а он еще и пытается отбить неотразимый удар обломком своего копья. Вроде бы ему это удалось, но когда он обжег ухо? И почему он, Публий, лежит, и почему, во имя всех богов, селевкид в пилосе такой тяжелый? Он с трудом выбрался из-под тела убитого не им врага и окинул замутненным взглядом поле боя. Здесь больше не было ни хилиархий, ни фаланг, а была одна большая бойня, в которой многочисленные сирийцы добивали оставшихся иудеев. Несколько селевкидов, белые линотораксы которых стали красными от крови, медленно шли ему навстречу, размахивая мечами и плотоядно скалясь. И тут раздался рев…

Вдоль склона быстро двигалась волна людей. Они не шли, а бежали, да нет – они неслись с бешеной скоростью, а ведь раньше Публий и не предполагал, что вооруженные воины могут бежать так быстро. Одни держали в руке копья, другие размахивали мечами и секирами, только щитов не было ни у кого. А впереди всех мчались пятеро братьев-маккавеев, образовавши клин как и тогда, в Модиине, два года назад. Только сейчас этот клин не отступал, а яростно атаковал, и его острием был не покойный Маттитьяху, а Иуда Маккаби с секирой в руках. Эта атака было похоже на кавалерийскую своей страшной мощью движения, и, так же как и кавалерийскую, ее трудно было остановить. Ее и не смогли остановить, ведь у сирийцев уже не было непробиваемого строя фаланг, разбитого машинами Публия и атаками трех хилиархий. Волна накатилась, и семь тысяч воинов Иуды врезались в толпу сирийцев и начали убивать…

Много позже, после того как армия Лисия бежала, а войска маккавеев продвинулись до самого Гезера, Публий узнал подробности битвы. Их рассказал ему Ниттай, пришедший проведать инженера в Модиине, где строились теперь новые боевые машины. Баюкая свою ноющую руку, он поведал, что фаланги слева и справа остановили их скорпионы, выстреливая залп за залпом своими короткими железными жалами, пока селевкиды не разбили их, а прислугу буквально разорвали на части. Того парня, что вытащил цепочки "ежей" и остановил гетайров, нашли с разбитой лошадиным копытом головой, а в руке у него мертвой хваткой был зажат последний из канатов. Имени парня даже Ниттай не знал, а спросить теперь было не у кого.

– Ты оставишь меня у себя? – спросил Ниттай напоследок – Я ведь могу воевать и левой рукой.

– Оставлю, если не будешь занижать прицел – проворчал инженер, и оба рассмеялись.

Сам Публий отделался довольно легко: копье скользнуло по шлему, подаренному ему Перперной и лишь разорвало ухо. Лекарь заверил его, что оно срастется, хотя уши теперь будут разной формы. Так прошла неделя, пошла вторая. Публий не находил Шуламит в Модиине, но не решался о ней расспрашивать и сам себя презирал за эту нерешительность. Ну что плохого в том, что муж пытается узнать о своей жене? Но он боялся… Наверное он боялся узнать, что тот тихий шепот в ночи был всего лишь шумом ветра, и он напрасно остался жив в Бейт Цуре.

Однажды, на рыночной площади, памятной ему по первому дня восстания, Публий встретил вездесущего Агенора, как всегда веселого и довольного собой.

– Привет, Публий – заорал он еще издали – Слышал про твои подвиги и восхищен.

Публий не считал подвигами стрельбу из баллист и лежание под трупом сирийца, но возражать не стал. На рынке, как раз там, где бился в агонии раненый слон, нашелся прилавок с вином и они не торопясь распили небольшой кувшинчик. Публий обратил внимание, что бывший эллинист продолжает разбавлять в меру, но пьет умеренно, и его веселое настроение не зависит от количества выпитого.

– Ну а как твое рабство? – ехидно спросил Агенор – Будешь ждать седьмого года или уже поумнел?

Про седьмой год Публию приходилось слышать, но раньше его это мало интересовало, ведь он не собирался прожить и месяца. Хотя, правду сказать, его первоначальное намерение слегка изменилось, шел уже второй год этого необременительного рабства, и, пожалуй, ему стоило бы задуматься.

– На что ты намекаешь? – спросил он.

– А ты, я вижу, как был дураком, так и остался – ухмыльнулся Агенор – Ну ничего, еще есть время.

Он и на этот раз ничего не стал объяснять, а Публий предпочел не настаивать. В этот же день, правда поздно вечером, его назвали дураком еще раз. На этот раз это была Хайа, жена Симона. После вечерней трапезы она отозвала Публия в сторону и без предисловий спросила:

– Ты когда последний раз видел свою жену?

– В ночь перед битвой – ответил он.

– И как она? – непонятно спросила Хайя.

На это он мог только пожать плечами. Жена Симона всегда была для него такой же загадкой, как и ее муж. К нему она относилась ровно, как к незаметному и не слишком интересному родственнику. Он не мог припомнить, чтобы эта моложавая женщина с лицом сфинкса, обращалась бы к нему помимо хозяйственных дел.

– Понятно – также неопределенно сказала она.

По-видимому ей не все было понятно, и она задумалась и молчала довольно долго. Публий терпеливо ждал. Наконец, она снова заговорила и ее теперь ее голос звучал осторожно, в нем уже не было и тени прежней беспристрастности, зато было странное напряжение.

– Знаешь ли ты ее историю?

– Нет, госпожа, не знаю…

Обычно, в отличие от Симона, Хайя не возражала, чтобы ее называли госпожой, но теперь она поморщилась, и Публий осмелился добавить:

– … Но хотел бы узнать.

И опять какая-то тень пробежала по лицу женщины:

– Ну нет, пусть это тебе лучше расскажет мой муж. А ты не будь дураком и поинтересуйся.

На этом их разговор и закончился. А еще через неделю приехал Симон и велел ему собираться.

– Мы поднимемся в Ерушалаим – сказал он – По дороге будешь задавать вопросы. Надеюсь, у тебя есть вопросы?

Вопросы у него были, хотя самый главный из них он задавать не собирался, ведь Симон, при всей своей мудрости, не смог бы дать на него ответа. На него могла ответить одна женщина, но где она сейчас, Публий не знал. Их теперешняя поездка напоминала прошлогоднюю, но была и разница. Тогда верхом на двух мулах ехали добрый, разговорчивый господин и его верный раб. Казалось бы, ничего не изменилось, и он, Публий Коминий, по прежнему невольник Симона Хашмонея. И все же, что-то изменилось. Поэтому , на первом же привале он спросил:

– Как ты считаешь, я бился при Бейт Цуре как раб или как свободный?

– На этот вопрос можешь ответить только ты сам – сказал Симон не задумываясь.

Легко сказать, подумал Публий. У него пока не было ответа.

– Как мне это узнать? – спросил он, подозревая, что ответа не будет.

Симон задумался и задумался надолго, оценивающе посматривая на Публия, вероятно решая готов тот или еще нет. Наконец, он заговорил:

– Как ты думаешь, почему Эпифан хочет уничтожить нас? Было бы понятно, если бы в его планах было казнить зачинщиков, устроить пару показательных казней, разрушить храмы, стены городов, сжечь пару-тройку деревень для острастки. Но нет, он хочет убить всех: мужчин, женщин, детей, может быть даже овец и коз. Странное решение, не находишь? Ведь как ты, наверное, догадываешься, трупы не платят податей. И все же он решает – убить всех!

Он пристально посмотрел на Публия и резко выбросил: