Пробуждение

Рассматривал еще один вариант: поехать куда-то на юг, например, на один из греческих островов, и там заплыть так далеко, чтобы не хватило сил вернуться. У такого решения был один несомненный плюс: дело в том, что Рипсик – я забыл об этом рассказать – умерла как настоящий гражданин мира, мы выписали ее из Таллина, чтобы она могла получить лечение в Барселоне, но там зарегистрировать не успели; теперь у меня появилась бы возможность повторить ее путь. Но и здесь существовало немало опасностей, хотя бы в виде спасателей, к тому же, по словам Рипсик, а она все-таки специалист, это жуткая смерть, и утопленники ужасно выглядят. Второе, меня как мужчину волновало мало, но первое… Ко всему прочему, тогда, скорее всего, мой труп не найдут, и сын не сможет опустить мой прах в воду рядом с прахом Рипсик, что для меня было непременным условием.

Так, в сомнениях и колебаниях, я продолжал жить, благо до намеченного срока оставалось еще немало времени.

3

Определившись с датой смерти, я решил заблаговременно подготовить и завещание. Никакого особенного состояния я не имел, да и вообще, можно сказать, не имел его вовсе, кроме разве что нашей подвальной квартиры, и кое-чего внутри нее: мебели, частично античной, или хотя бы антикварной, картин, книг, оперных дисков… (кому они нужны?) Украшения Рипсик я успел раздать, но самые дорогие сердцу вещички, например, редкие бусы из турмалина, которые я ей купил как-то на день рождения, или нефритовые серьги, мой первый подарок, все же остались, они должны были достаться Гаяне, как и, пышно выражаясь, «фамильное серебро», то есть, некоторое количество серебряных ножей, вилок и ложек, которые Рипсик после смерти Кармен Андраниковны притащила в Таллин – ну и зачем? Впрочем, она же не знала, что скоро умрет, но получилось именно так, и, чтобы хоть как-то оправдать ее поступок, я стал при кофепитии пользоваться этими ложками. Права на произведения Рипсик, как она сама пожелала, после моей смерти должны были переходить к Гаяне, а после нее – в «свободное плавание». Рипсик очень не нравились все эти истории, когда одни внучатые племянники начинают судиться с другими внучатыми племянниками, чтобы выяснить, кому из этой сотой воды на киселе достанутся гонорары предка, и она решила упредить такое развитие событий.

Квартиру я подумал оставить сыну. Хоть я его и не воспитывал, но это был все-таки мой сын, и в последние годы он меня несколько раз выручал, в том числе, оплатил праздничный стол моего шестидесятилетнего юбилея – вот, опять я стукнулся лбом об этот юбилей, но все равно не буду о нем рассказывать. Сын, как вы, наверно, поняли, был заметно обеспеченнее меня, две квартиры он уже имел, в одной жил, другую сдавал, но я знал, что он и против третьей ничего не имеет, был он прижимистый, что неудивительно, если учитывать, что таскал на своем горбу немалую, по нашим временам, семью – жену и даже двоих детей, жена, к тому же, что говорится, «со странностями», она сперва окончила философский факультет некоего новоиспеченного гуманитарного университета, затем полетела в Штаты продавать американским домохозяйкам энциклопедии – занятие, знакомое многим молодым людям нашего тысячелетия, вернувшись, стала играть в покер, это их и свело, сын мой был страстным покеристом и даже чемпионом Эстонии по этому, позвольте усмехнуться, виду спорта, невестка, правда, после свадьбы с картами вроде распростилась, родила первого ребенка, потом второго, но от странностей не отделалась, уже за тридцать, она поступила в медицинскую школу, окончила ее и стала работать медсестрой, что весьма осложняло жизнь моему сыну, так как у него был весьма ограниченный выбор – или нанять на часы дежурства жены няню для детей, что обошлось бы дороже зарплаты медсестры, или нянчить их самому, что он и делал, был он добрым семьянином, и, к тому же, возможно, ощущал бессмысленность своей трудовой деятельности – а трудился мой сын по части воздуха, но не как летчик, а как продавец. Чего? Так его же, воздуха. Он налаживал отношения между бизнесменами, между бизнесменами и прессой, между бизнесменами и налогоплательщиками, между… Ну, понятно, надеюсь – как понятно и то, что с такой профессией можно неплохо зарабатывать, но получать творческое удовлетворение, хотя бы близкое тому, что в свое время доставалось кузнецу или сапожнику, вряд ли… Вот он и играл в покер и нянчил детей.

Антиквариат – комод и два кресла, о судьбе которых я рассказал в романе об отце, я тоже собирался оставить сыну, это была фамильная реликвия из тех, что должны переходить из поколения в поколение по мужской линии, зато акварели моего приятеля-виртуоза, покончившего с собой лет пятнадцать назад – дочери, программистке, докторессе математических наук, отправившейся куда-то в Европу и зарабатывавшей там больше, чем наш премьер-министр; они ей всегда нравились. «Древо жизни», или Маконде, служившее нам с Рипсик гарантией супружеского счастья, я также завещал дочери, у нее недавно появился друг, так что в самый раз.

Дальше я вспомнил рассказы про американских миллионеров, которые ради доброй памяти отваливают по сто долларов всем своим кухаркам и шоферам, а иногда и просто знакомым, хотя мне и трудно представить себе грабителя, способного оставить о себе добрую память, что бы он для этого не предпринимал. У меня ни кухарки, ни шофера не было, что оказалось очень кстати, потому что требовалось хоть как-то обеспечить старость Гаяне; в Армении пенсии еще меньше, чем у нас, а у нас – мизерные. Конечно, того, что лежало на моем счету, так сказать, НЗ, для этого было явно недостаточно, поэтому я обязал сына при продаже или сдаче квартиры добавить Гаяне некоторую, по моим меркам, внушительную сумму; миллионер бы расхохотался. Кроме акварелей приятеля-гомосексуалиста, на наших стенах висело еще немало картин, в основном, приобретенных на ереванском вернисаже, их я разделил между нашими друзьями. Учтивым досталось изображение озера Севан кисти весьма известного армянского художника, подаренное Рипсик кем-то из ее пациентов во времена, когда она еще слыла в Ереване светилом иглотерапии – в Эстонии, если вы помните, предпочитали тех врачей, кто больше внимания, чем специальности, уделяют изучению государственного, громоздкого, как все государственное, языка. Два графических листа эстонских художниц, мои подарки Рипсик на ее дни рождения, я оставил двум матерям своих детей, а православному сталинисту выделил туманный пейзаж, написанный нашей общей любовницей. Больше всего, полагаю, повезло Ивановой, ей досталась изумительная вазочка из муранского стекла, как-то подаренная мною Рипсик на день рождения во время нашего пребывания в Венеции.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.