Смерш – военная контрразведка. Солдаты России. Летопись защитников Отечества из рода Дуюновых

Мама, Дуюнова Мария Михайловна, с внучками

Чеченцы

Особо хочу отметить, что в селе проживало с 1944 года большое количество высланных в Киргизию с Северного Кавказа чеченцев и карачаевцев, которые поселились рядом с нами, и мы волей-неволей приобщались к их языку, традициям, праздникам, обрядам. Эти люди исповедовали ислам, непонятный нам с первого взгляда, но надо отдать должное им, они в тяжелое военное время как могли поддерживали не только своих соплеменников, но и тех из христиан, которые нуждались в помощи, ибо, как они говорили, Бог един и все люди – его паства. Ислам – мирная вера, и поэтому они никаких проблем в общении с нами не испытывали. Жили дружно, вместе отмечали и Уразу, и Курбан-байрам, мы были на их свадьбах и похоронах, учились вместе в школах, играли, ссорились, мирились и дружили. Были среди них в основном взрослые мужчины, молодых не было видно, очевидно, либо служили, либо сидели в лагерях.

Что поражало и вызывало удивление – это их обряды и отношения между взрослыми и молодежью. У них культ возраста: я никогда не слышал, чтобы, когда молодому человеку давалось поручение или какая-то команда, он бы рассуждал или прекословил, такого не припомню, все четко выполнялось без скрипа и лени.

Запомнился мне мальчик-чеченец, звали его Джохар Дудаев, он учился на класс старше и занимался, как и я, волейболом, вместе играли за школу, ничем особо не выделялся. Кроме того, что он был отличником по всем предметам, физически развит хорошо, прекрасно говорил по-русски, был дружелюбен и общителен. Кто знал тогда, что из этого мальчика вырастет прекрасный летчик, который с отличием окончит авиационное училище, будет служить в бомбардировочной авиации, дослужится до командира дивизии, примет участие в войне в Афганистане, разработает методику коврового бомбометания и будет без сожаления уничтожать своих соплеменников по вере, получит орден Ленина, звание генерал-майора, т. е. человек был заслуженный, в почете, ему бы служить и служить России, но судьба распорядилась так, что у властей предержащих не хватило ума и дальновидности все это оценить и превратить его в союзники. Президент Ельцин, министр обороны Грачев Павел Сергеевич, в период суверенизации республик попросту уволили его, и он возглавил Чечню, которую любил и был ей предан, и поднял вооруженную борьбу за независимость Ичкерии. К чему это привело – мы все знаем: гражданская война, жертвы среди мирного населения и военных, и только благодаря изменению политики власти и жестким мерам, по уничтожению международного подполья террористов в Чечне стало относительно спокойно.

Вся эта лирика имеет цель просто показать, как складывалась судьба этих людей в Киргизии, из которой они в 1959 году вернулись на Родину в Чечню. Уезжали они со слезами на глазах, Киргизия стала второй Родиной, где у них появились новые друзья, семьи, и мы еще несколько лет переписывались со своими сверстниками, пока сами не повзрослели, не появились новые друзья и интересы. Мой одноклассник Казбек Мукашев стал министром госбезопасности Ичкерии, воевал против России, т. е. против меня, это очень большой человек, а ведь в детстве мы были как братья.

Юность

Моя судьба сложилась совсем по-другому. Учился я на отлично, имел похвальные грамоты, подарки – в виде книг, картин и планировал стать юристом. Но, видно, там, наверху, рассудили по-другому, и судьба забросила меня на военную стезю. Не буду здесь описывать все перипетии жизни, поступление в Курское суворовское военное училище в 1956 году, переезд на Дальний Восток в город Уссурийск в 1958 году вместе с частью преподавателей и имуществом училища, почти месяц тряски в теплушках, еще помнящих тепло и запах наших бойцов, возвращавшихся с войны, устройство на новом месте, где, кроме казармы и котельной, ничего не было, тяжелый быт первых лет, неустроенность семей офицеров-воспитателей все – пришлось пережить, и вот сейчас, глядя на наших детей и внуков, думаю: они выдержали бы такое испытание? Ответа однозначного не нахожу.

Особо хочу заметить здесь, что ребята, прошедшие школу взросления в Суворовском училище, причем семилетники, т. е. те, кто обучался 7 лет, с 10 до 17, совсем другого склада ума и жизненной подготовки, ибо пришлось им с детского возраста бороться за место под солнцем. Отстаивать свое имя в жесткой конкуренции с другими сверстниками, порой кулаками, а в учебе надо было быть первым, на крайний случай вторым. Воспитатели были у нас такие, что не принимали жалоб и нытья, сами прошли войну и видели столько слез и горя, что разжалобить их было невозможно. Ты растешь мужчиной, а мужчина не плачет и не ноет, стойко переносит все тяготы воинской службы. Да и если честно сказать, опыта педагогического у них не было никакого. Каждый воспитывал нас так, как его самого в детстве воспитывали родители, и поэтому весь процесс подгоняли под себя. Из нас воспитывали патриотов, будущих офицеров, защитников Родины, достойных продолжателей традиций Красной Армии. А историю Красной Армии мы изучали каждодневно и с воодушевлением. Выходили мы из этого учебного заведения хорошо подготовленными теоретически и настоящими патриотами.

Жизнь показала, что из выпускников Суворовских училищ вышли многие командующие округами и армиями и в настоящее время они занимают руководящие должности в Вооруженных силах России.

В 1959 году умирает дедушка, было ему 89 лет, умер за рабочим верстаком, когда стругал очередную табуретку для внука. Бабушка, не родная мне, так как была мачехой отцу, прожила еще лет 15, умерла на руках мамы.

Мои приезды домой были праздником как для меня, так и для родных. Отец, обладая крепкой силой воли, натренировал себя так, что перестал пользоваться вначале костылями, потом палочкой и, наконец, стал ходить без них.

Один из эпизодов его военной биографии я хочу осветить более подробно. Он не любил вспоминать войну, но мне рассказал, что был командиром разведвзвода, старшиной по званию. Хотя за период службы, имея среднетехническое образование, окончил курсы офицеров и к началу войны был уже капитаном. Командовал ротой в Туркестанском военном округе, в городе Кушке. Там его подразделение привлекалось для борьбы с басмачами, они еще долго тревожили покой местного населения. Грабили магазины, громили школы, убивали активистов из местных жителей, учителей. Только к началу сороковых годов удалось немного уменьшить их количество и активность, но это стоило многих жизней.

Начало войны он встретил уже начальником штаба батальона и в этой должности бомбил начальство рапортами об отправке на фронт. Семья жила в общежитии. На свет появились девочки Таисия и Валентина, которых он очень любил, но которые в годы войны умерли уже в Чалдоваре, куда мать уехала после его отправки на фронт.

На фронт он попал только в 1942 году, в войска Рокоссовского, который тогда еще не был маршалом, и пережил отступления и наступления. В одном из боев, когда они штурмовали немцев под Вязьмой, было такое сопротивление немцев и венгров, что погибло много его бойцов, и когда они все-таки сломали их сопротивление, закидали гранатами их траншеи и вытащили на свет божий оставшихся в живых, то среди них обнаружились и русские, воевавшие на стороне фрицев. Этого отец не смог пережить спокойно. Как же так, ты, сволочь, русский и воюешь против нас, русских? Ответ пленных поразил в самое сердце: «Мы воюем за свободную Россию, против вас, большевиков, и принесем свободу всем народам вместе с немцами, за которых и сражаемся с вами».

Не знаю, как бы я поступил с предателями Родины, а отец вывел их за бруствер всех семерых и из ППШ расстрелял, не дожидаясь суда.

Прибывшие особисты тут же его арестовали, посадили в машину и увезли в Особый отдел армии, где он просидел до суда Военного трибунала, который разжаловал его до рядового и отправил в штрафную роту, такие роты уже существовали в армии Рокоссовского. Он провоевал в роте до первого ранения и был возвращен в войска, но только в чине старшины. Вернули медали и орден Боевого Красного Знамени. Там его назначили командовать взводом разведки. Отцу было в то время уже 30 лет, взрослый был старшина.

Во время проведения разведки боем они встретились с немцами, которые также проводили разведку боем, и они наткнулись на такую же разведгруппу, он полз первым. В ходе ночной борьбы отца оглушили, видя погоны старшины, связали ноги и, продев веревку под мышками, потащили к себе. Дело было на нейтральной полосе. Бойцы отошли к своим позициям и тут же сообщили о захвате своего командира. Батальонная артиллерия начала обстреливать пути отхода группы захвата немцев, и в тот момент, когда немцы притаились и перестали его тянуть, а он был от них метрах в четырех, он попал в лужу воды и, придя в себя, обнаружил, что связан. Причем одна рука была свободна: веревка протянута под мышкой левой руки, а правая рука свободна. Этого хватило, чтобы он сорвал с пояса гранату РГД-шку, зубами выдернул чеку и, понимая, что при взрыве вряд ли останется жив, но это лучше, чем плен, бросил ее вперед метра на четыре-пять. Взрыв, пламя, и он потерял сознание. Когда пришел в себя, увидел, что его тащат уже наши солдаты, которые, увидев взрыв, поняли, что это он бросил гранату, подползли к месту взрыва, обнаружили трупы трех здоровых немцев и его, лежащего неподалеку. Они забрали документы немцев, которые были при них, в основном карты и оружие, и притащили отца в свое расположение. Он был ранен в голову, посечены плечи и тело, но врачи в медицинской роте обработали его и отправили в медсанбат. Там он пробыл около двух недель и, подлечившись, вернулся в роту.

За этот бой, за мужество и находчивость отца представили к ордену Слава 3-й степени, который он получил, вернувшись из медсанбата.

Рассказывая об этом эпизоде войны, отец говорил, что он не считает себя героем, просто в тот момент он думал, что лучше погибнуть, чем попасть в плен. Тем более на тот момент уже был известен приказ Сталина №227, в котором было четко прописано, что нужно делать с попавшими в плен бойцами. Все они считались предателями Родины, и им и их семьям грозила незавидная судьба. А когда он думал о том, что могло ждать его жену и дочерей после его пленения, он решил, что лучше погибнуть, чем оказаться в плену. Вот такой патриот был мой отец.

Сержант Дуюнов Николай, 3 курс ОЗАУ, 1966 год

Суворовское училище, кузница кадров для военных училищ, прививало своим воспитанникам такие качества, как самостоятельность, умение постоять за себя и товарищей, умение выживать в любых жизненных ситуациях, учило жить без папы и мамы, готовить себе самостоятельно еду, стирать и убирать за собой – в общем, воспитывала настоящих мужчин. И по жизни мы пронесли все лучшее, что в нас заложила эта добровольная кузница малолетних патриотов, которые любили и любят свою Родину-мать, не всегда справедливую, не щедрую на подарки, но свою.

Военное училище

Брат и сестра подрастали, я же после окончания Суворовского училища был зачислен в Оренбургское зенитно-артиллерийское училище имени Г. К. Орджоникидзе, был назначен командиром отделения, сержантом, занялся боксом и выступал на первенстве Приволжского военного округа, где занял третье место. Учился прилежно, окончил училище на хорошо и отлично. Во время учебы был принят вначале кандидатом в члены КПСС, а по выпуске принят в члены КПСС, в 20 лет.

Выпускной взвод ОЗАУ, 1966 год

Этот факт был принят в Чалдоваре как подвиг, ибо из всей нашей родни только дед мой по линии матери Алексей Сидоров, в войну ковавший лошадей, как-то умудрился вступить в партию, чем очень гордился, так как на всех собраниях сидел в президиумах, в общем, был уважаемый человек. А тут приезжает какой-то лейтенант из военного училища, молодой, безусый, и надо же, равноправный член КПСС, дед этого пережить не мог и дня два разглядывал мой членский билет, надо же, такой, как у него. Потом количество выпитого перешло в качество, и все стали пить за членов партии коммунистов, за него и за меня, так я стал полноправным членом коммунистической партии в селе Чалдовар.

Я в музее города Смоленска, 1965 год

Отпуск подходил к концу, август заканчивался, и я засобирался на Дальний Восток, куда сам напросился, ведь там начиналась моя военная служба еще в молодости.

Добираться из Киргизии в Хабаровск было делом непростым: поезда ходили только до Иркутска, да и то с пересадками. Все вещи со мной, вещмешок и просто мешок, где были шинели, мундиры, сапоги и прочее, таскал сам по перронам и вагонам и к середине сентября 1966 года добрался я до цели, штаба КДВО в Хабаровске. Оказалось, что я опоздал к распределению, моя должность в Комсомольске-на-Амуре уже занята, и что делать со мной и еще одним выпускником Тбилисского зенитного училища, кадровики 11-й армии ПВО не знали.

С любимым командиром взвода старшим лейтенантом

Полищук Виктором Дмитриевичем, 1963 год

Мы были отпущены в город изучать его достопримечательности, сходили на берег Амура, посидели в ресторане, попробовали пива, чего ранее не могли себе позволить, и стали ждать решения нашей участи. Кадровики долго думали и придумали, направили нас в Политическое управление армии, где целый генерал-майор стал нас вербовать в политработники. Это было что-то новое, и мы не сразу для себя решили, соглашаться или нет. Это другая ветвь армии, но упор он делал на то, что мы члены партии и тут думать нечего, нужно соглашаться, в армии нужны замполиты. Это опора командиров, воспитатель солдат, старшин и офицеров, руководитель партийной и комсомольской организаций. Проводник линии партии в войсках. В общем, на то он и генерал-политработник, чтобы привлечь нас на свою сторону.

Курсант Дуюнов Николай, 1964 год

Мы дали согласие, он крепко жал нам руки, сказал, что будет следить за нашим ростом, и отправил в кадры. Мне было предписано прибыть в 24-ю дивизию ПВО на острове Сахалин замполитом роты командного пункта дивизии, моему невольному спутнику предложили Камчатку, 29-ю дивизию ПВО, также замполитом роты.

Через пару дней нам купили билеты, и мы убыли туда, куда нам определила судьба начинать офицерскую жизнь.

Я телеграфировал родителям о распределении, обещал написать, как устроюсь.

Сахалин

Самолет взлетел, и я, откинувшись в кресле, думал, правильно ли я поступил, согласившись на эту должность. Я ведь понятия не имел, чем должен заниматься замполит, меня в училище подготовили к должности командира взвода стартовой батареи С-75 комплекса ПВО сухопутных войск, я получил 3-й класс специалиста, а здесь замполит.

В общем, будь что будет, я ведь только начинаю службу, все может перемениться, а может, и здесь все будет как надо.

С этими мыслями я вышел в аэропорту Южно-Сахалинска и, следуя инструкции, которую получил в кадрах, сел на автобус и поехал в город, до 14-й школы, где, выйдя на остановке, без труда нашел штаб дивизии и направился в политотдел дивизии получать приказ о назначении.

Вся процедура беседы со мной начальника политотдела дивизии полковника Телегина, его заместителя полковника Смирнова заняла около двух часов. Меня расспросили об учебе в Уссурийском СВУ, Оренбургском училище, о семье, родителях, братьях и сестрах, о том, как я стал членом Коммунистической партии Советского Союза, погоняли по материалам съездов партии, по нынешней обстановке в мире и, довольные, вызвали к себе командира роты КП капитана Сокола Григория Ивановича. В кабинет зашел капитан двухметрового роста, худощавый и стройный, с улыбкой на лице, и принялся жать и трясти мою руку, говоря, что заждался заместителя по политчасти, так как его нет уже полгода, старый ушел на повышение на роту в селе Охотском и вся работа встала, народу много и за всем не уследишь. «Но теперь дела пойдут, есть замполит. Вникнешь, освоишься и наладишь работу всех звеньев роты». Я был ошарашен его напором и поведением перед большими начальниками: говорил он, а они только слушали и поддакивали.

Сокол забрал меня, вызвал пару солдат, и они забрали мои вещи и куда-то отнесли, а мы сразу пошли в роту.

В роте все были в сборе: командиры взводов в количестве четырех офицеров и одного старшины, который также был командиром взвода, старшина роты и заместители командиров взводов. Командир роты представил меня, заявив, что по должности я являюсь его первым заместителем и исполняю все обязанности командира в его отсутствие, а товарищей офицеров попросил выполнять все требования замполита как его собственные.

У меня пошла кругом голова – вот это подход, это было так неожиданно, что я чуть было не стал задавать глупые вопросы, уточняющие мои возможности, я ведь и дня еще не командовал в роте, надо ознакомиться с личным составом, сержантами, командирами взводов, секретарями партийной и комсомольской организаций, что в первую очередь рекомендовали начальник политотдела и его заместитель, но вовремя остановился и представился присутствующим, сказав, что окончил Суворовское училище, Оренбургское военное училище, где вступил в члены КПСС, и по распределению назначен в роту. Посыпались вопросы об опыте работы, об общем состоянии партийно-политической работы в войсках, но Сокол пресек дебаты, сказав, что замполит сам вас пригласит на беседу и там вы обо всем поговорите, а сейчас старшина проведет лейтенанта к месту его размещения в казарме и даст возможность привести себя в порядок, сменить одежду на повседневную, а я был в парадной, и покажет, где что находится. На том и разошлись.

Мне выделили сержантскую комнату, это там, где они собирались и готовились к занятиям в центре коридора, который вел в спальный отсек. Далее располагались кубрики, где жили солдаты, но самое интересное было в том, что туалет и умывальная комната находились в другом крыле здания, где стоял дневальный, у входа в помещение. Чтобы пойти умыться или в туалет, солдаты проходили мимо комнаты сержантов, то бишь моей опочивальни, во все время суток, и стук стоял такой, что уснуть ночью было вначале невозможно.

Рота была по штату большая: кроме планшетистов, дикторов, считывающих был штат чертежников, художников, водителей, охранников штаба дивизии. Всего в роте по штату было 92 солдата, а реально у нас квартировало порядка 186 солдат и сержантов. Со своими солдатами, сержантами мы постоянно проводили весь комплекс политико-воспитательной работы: политинформации, политзанятия, комсомольские собрания, тематические вечера, встречи с коллективами школ, учебных заведений города, а вот остальные военнослужащие были закреплены за начальниками Управлений дивизии, начальниками служб, штаба, политотдела, разведотдела. Все они, как правило, были в сержантских званиях, служили в подчинении больших начальников и появлялись лишь тогда, когда надо было идти на завтрак, обед и ужин. Любая попытка заставить их соблюдать распорядок дня роты наталкивалась на упрек их начальников – чего вы мешаете моему подчиненному выполнять его служебные обязанности? А в чине лейтенанта трудно спорить с полковником или майором, так что в выигрыше всегда были эти не подчиняющиеся нам военнослужащие.

Командиром дивизии был генерал-майор авиации Пулов Григорий Иванович, Герой Советского Союза, летчик, который воевал в Великую Отечественную войну и в Корее и имел на счету семь сбитых самолетов американцев. Высокий, стройный, с обгоревшим лицом и руками, он произвел на меня сильное впечатление – Герой. Я видел впервые живого генерала – легенду ВВС.

Как замполит я присутствовал на всех совещаниях в штабе дивизии вместе с командиром роты, в его отсутствие сам представлял подразделение, и приходилось отвечать как начальнику штаба дивизии по вопросам дисциплины, так и командиру дивизии. Поражала его глубокая эрудиция, знание нюансов армейской жизни, на которые мы порой не обращали внимания, требовательность к подчиненным, которая сочеталась с заботой о них. Офицер прошел войну и знал цену каждому своему слову и поступкам подчиненных. Многому я поучился у командира дивизии и его подчиненных, это была большая школа для молодого лейтенанта.

Особенностью роты было и то, что в штате состояло еще и подразделение планшетисток, дикторов и считывающих, состоящее исключительно из военнослужащих девушек в возрасте от 20 до 28 лет, которые жили отдельно от роты, но вход к ним в казарму был через роту, ключи от входной двери были у дежурного по роте. И можете представить, что происходило после отбоя, когда все укладывались спать, а любвеобильные, в основном старослужащие открывали дверь и проникали в их жилье… Не надо было ходить в самоволку – тут все рядом. Но тут и возникали проблемы как с дамами, так и с бойцами. Они дрались за любовь красавиц, порой очень жестоко, и так как я жил в помещении роты, то приходилось ночью разгонять компанию желающих любовных утех вплоть до ареста и отправки на гауптвахту. И с другой стороны, нам не нужны были беременные солдаты, за которых потом спрос был с нас. А так как установить, от кого она беременна, не представлялось возможным, проблем нам было неразрешимых хоть отбавляй.

Так вот это подразделение, маленькое по численности, давало столько проблем, что мы порой за голову хватались. Сокол предупредил меня, чтобы я контролировал входную дверь к дамам, но это означало только одно: они выжидали, когда я усну, и пробирались в женскую половину. А это, в свою очередь, означало, что никакого полноценного отдыха у меня не было. Так продолжалось примерно месяц, я выматывался по ночам, и о какой работе можно было говорить с невыспавшимся человеком, засыпал прямо на ходу, появились вялость и усталость. Я предложил командиру роты свой способ борьбы с этой проблемой: закрыть наглухо входную дверь к дамам, опечатать печатью командира роты, а для них сделать отдельный вход с улицы со стороны штаба, в случае тревоги закрытая дверь распечатывается и открывается, а в обычном режиме она закрыта. Мы согласовали этот вопрос с комендантом штаба, начфин выделил на это денежные средства, и проблема была решена. Сколько я услышал «добрых» слов в свой адрес, вы не представляете, а как обиделись дамы…

Еще одной проблемой для меня стало проведение политзанятий в их взводе. Они имели разное образование и общее развитие, многие писали с ошибками, а как выражали мысли, тут и говорить не приходится. С другой стороны, я сам еще не имел опыта проведения таких занятий, и в итоге они превращались в вопросы и ответы, к теме не имеющие никакого отношения – откуда прибыл лейтенант, женат или нет, когда получишь квартиру и съедешь из роты, что любишь из еды и прочее, прочее, прочее. Хорошо еще то, что меня никто не контролировал, а так я бы заработал много претензий. Пришлось много времени изучать первоисточники основателей марксизма-ленинизма, которые конспектировали еще в училище, проштудировать материалы всех съездов партии, конференций, все это записать и запомнить – в общем, без дела не сидел. Кроме всего прочего на мне лежала обязанность проведения политинформаций, подведения итогов, комсомольских собраний, партийных собраний, а в роте было шесть коммунистов, и все это надо было облекать в письменную форму – дел было завались.

Наконец вспомнили и обо мне в политотделе, на занятия стали приходить офицеры политотдела, проверять рабочие тетради солдат и офицеров, давать указания, которые потом проверяли, короче, жизнь вошла в русло требований партии о работе в войсках.

Личной жизни не было никакой, просто времени не хватало на это, я еще умудрялся заниматься боксом, тренироваться, в вечернее время, конечно, и утром в спортзале, водить служащих вечерами в кино, на встречи в пединститут, обновлять Ленинскую комнату, беседовать с командирами взводов, а это было тоже непростым делом. Офицеры роты имели возраст под 30 лет, выслуги, очевидно, было мало, и их направили на Сахалин для получения выслуги лет, все-таки год за полтора. Поэтому они, конечно, старались, но их убивало то, что замполит моложе их лет на 10 и еще командует, а по статусу я был все-таки начальник для них, контролировал их работу, да и по денежному окладу я их превосходил на 15 рублей, по тем временам это было ой как много, да и должность была капитанская, все-таки отдельная рота со своим номером, печатью и знаменем, командир отдельной роты – майор, так что надо было им стараться выполнять все «указивки» как командира роты, так и замполита.