Подмастерья бога

На пороге стояла Зойка с объёмным полиэтиленовым пакетом в руке.

– Привет, Склифосовский!

– Привет, Зой, а ты как здесь?

– Войти можно? – Зойка протиснулась в коридор мимо него и с облегчением опустила тяжёлый мешок на пол. – А я тебя спасать пришла.

– Да ну? Серьёзно? – Усмехнулся Глеб и тут же скривился от боли. Синяки и ссадины на лице давали о себе знать. – А я думал ты меня добить пришла.

– Ну ты чё, Склифосовский, лежачих же не бьют! – Заявила Зойка и уставилась на Глеба, с ужасом и интересом рассматривая его изувеченную физиономию.

Глеб почувствовал себя неловко и огрызнулся:

– Хватит пялиться, Зойка, не в зоопарке!

– Извини, просто я никогда не видела тебя небритым и с таким фингалом под глазом. Очень больно?..

– Нет, блин, приятно!

Глеб потёр здоровой рукой щёку с трёхдневной щетиной и вздохнул. Ему на себя в зеркало смотреть не хотелось, не то, что бриться. Да и вообще ничего не хотелось, даже есть, словно те ублюдки в парке своими кулаками выбили из него способность радоваться жизни.

– Можно посмотреть твои хоромы? – из плохо сдерживаемого любопытства Зойка уже тянула шею и крутила коротко стриженной головой во все стороны, пытаясь осмотреться в незнакомой квартире.

– Да уж, хоромы… Что тут смотреть, Зойка? Не в музей пришла.

Но девица сунула свой нос в комнату, мгновенно оценила и разобранный диван со смятым одеялом, и не раздвинутые среди дня шторы, и свисающую со спинки стула грязную рубашку, и заваленный книгами стол. Зойка хмыкнула и покачала головой:

– А ничего хатка, просторная, но берлога.

– Какая есть. Ты чего пришла, Зойка? Нет у меня сейчас сил соревноваться с тобой в остроте языков.

Зоя бросила на него сочувствующий взгляд, словно коснулась мягкой ладонью фиолетовой от кровоподтёка щеки, и примирительно произнесла:

– Не злись, Склифосовский. Я же сказала, что пришла тебя спасать, спасать от голодной смерти. Тётя Катя считает, что с одной рукой ты помрёшь от голода. А я сейчас учусь готовить. Где у тебя кухня?

Девчонка подхватила с пола тяжёлый пакет с продуктами и пошла на кухню.

– ТЫ и учишься готовить? – искренне удивился Глеб. – Заболела что ли?

– Ну почему заболела? Тётя Катя говорит, что каждая уважающая себя девушка обязана уметь готовить, а то её никто замуж не возьмёт.

– А ты что, уже замуж собралась? Ещё не легче!

Зойка смерила его осуждающим взглядом пронзительных голубых глаз.

– С ума сошёл?! Мне всего шестнадцать. Просто интересно, как это у тёти Кати такая вкуснятина получается. – Зойка с хозяйским видом заглянула в холодильник, печально вздохнув над пустыми полками, разложила на столе какие-то пакеты и коробочки, достала из ящика нож и принялась за готовку. – Конечно, всякие щи-борщи, да расстегаи с кулебяками – это высший класс, и мне до него далеко. Я решила начать с простого. Приготовлю тебе простенький, но сытный ужин. Как ты насчёт картошки?

Глеб, устроившийся за кухонным столом, с интересом наблюдал за стараниями юной поварихи.

– А-а, я понял: ты меня отравить решила! – хмыкнул он.

– Ну, это как получится, – ничуть не смутившись заявила Зойка, – но точно без злого умысла. Травить я тебя не собираюсь, просто надо же на ком-то учиться!

– Так мне уготована роль подопытного кролика?

– Что-то вроде того. А что, ты против? – и посмотрела на него чистыми и по-детски наивными голубыми глазами.

– В принципе, не против. Какая разница, от чего помирать? По крайне мере умру сытым.

Но оба понимали, что эта перепалка чисто дружеская, даже немного родственная. Никто никого травить не собирался. Даже наоборот, Зойка мужественно почистила десяток картофелин, счистив вместе со шкуркой почти половину клубней, порезала на кусочки, рискуя отхватить себе палец большим кухонным ножом и сложила на сковородку.

– У тебя подсолнечное масло есть?

– Есть. Открой дверцу слева внизу.

– Отлично! О, нерафинированное! Картошку с лучком пожарим или так?

– Конечно с лучком!

У Глеба странным образом прорезался аппетит. И вообще порхающая по кухне Зойка, звон и стук посуды, шкворчание картошки на сковороде и аромат подсолнечного масла наполнили квартиру непривычным уютом и теплом. Настроение, спрятавшееся за плинтус после инцидента в парке, выбралось оттуда и ощутимо поднялось.

К картошке полагался салат из свежих овощей. И нежданная спасительница, демонстрируя определённую ловкость, принялась нарезать кусочками огурцы и помидоры, шинковать зелень. В кастрюльке на плите закипала вода, а на столе ждали своего часа освобождённые от плёнки сосиски.

– Ты в депрессию то понапрасну не впадай, – посоветовала Зоя, заправляя салат сметаной и чувствуя себя шеф-поваром ресторана, – до свадьбы всё заживёт! Так говорит тётя Катя, а ей можно верить.

– Да не в этом дело, Зойка. Синяки пройдут, кость через месяц срастётся. Это всё ерунда… – Глеб тяжело вздохнул и пододвинул к себе здоровой рукой тарелку. – Накрылась моя стажировка в Америке медным тазом. Вот что обидно. Я уже настроился, а тут такое…

Зоя присела за стол на соседнюю табуретку и посмотрела с сочувствием.

– Конечно обидно, ужасно обидно, это я понимаю! Но ты все равно не расстраивайся. На следующий год поедешь. Отец опять договорится со своим Хармондом, и ты обязательно поедешь.

Она вскочила, будто стремясь утешить его таким образом, подхватила прихваткой с плиты сковородку и положила ему на тарелку жареную картошку, от которой шёл такой умопомрачительный аромат, что потекли слюнки. Ужин выглядел весьма аппетитно.

– Пожалуй, я составлю тебе компанию, ну, чтобы ты не думал, что я тебя травить собираюсь, – и решительно поставила вторую тарелку для себя.

Они сидели за одним столом и поглощали нехитрый ужин. И на душе у Глеба постепенно теплело, будто он делился наболевшим с родным человеком.

– Ты в полицию то ходил? – поинтересовалась Зоя с набитым ртом.

– Ходил.

– Заявление написал?

– Написал. А толку? Я же их не запомнил. Три здоровых амбала. Лица были закрыты козырьками бейсболок, да и темно уже было, а фонари горят плохо.

– Слушай, Глеб, тебе не кажется странным, что руку тебе сломали как раз перед отъездом в Америку? Уж больно подозрительное совпадение. Может у тебя враги есть?

Глеб даже жевать перестал и уставился на Зойку ошарашенным взглядом.

– Какие враги, Зой, ты что? Нет у меня никаких врагов и никогда не было. Что за чушь тебе пришла в голову!

– Это не чушь, Склифосовский. В детективах, между прочим, пишут, что надо искать того, кому выгодно. Вот и ты подумай: кому выгодно, чтобы ты не смог поехать в Штаты?

– Начиталась детективов! – недовольно фыркнул Глеб и отложил вилку в сторону. – Никому.

– А этот твой, как его, Ярцев? – не отставала Зойка.

– При чём здесь Севка? Он мой друг и вообще нормальный парень, избалованный немного и слегка самоуверенный, но нормальный. Что он с ума сошёл, чтобы руку мне ломать? Да и узнал бы я его среди этих отморозков. Не было его там.

– А если он подговорил этих отморозков?

– Прекрати, Зойка, наводить тень на плетень. Я Севу много лет знаю, учились на одном курсе. За последние три года знаешь сколько часов мы с ним за одним хирургическим столом отстояли?.. И вообще, нет ему никакого резона гробить меня. У него отец какая-то шишка, денег в семье – хоть ложкой ешь. Вон за три года вторую машину меняет. Он на стажировку на Луну может поехать за свой счёт, не то, что в Америку к Хармонду.

Но какая-то мысль заскреблась в сознании, тревожа, не давая отмахнуться от глупых предположений девчонки. Глеб нахмурился и задумчиво потёр лоб.

– Хотя знаешь, Зоя, была одна странная вещь… Когда эти отморозки метелили меня, один из них крикнул: «Правую надо было, дебил!» А второй, видимо тот, что ломал руку, ответил: «А это какая? Да хрен с ней, какая разница?» И они убежали… Впрочем, может мне померещилось? У меня тогда в голове сплошная каша была.

Зоя тоже перестала есть и уставилась на Глеба.

– Если они говорили о твоей руке, то значит точно заранее собирались тебя покалечить! И кто-то их надоумил.

– Нет, этого просто не может быть! – замотал головой Глеб. – Если подозревать в таком зверстве близких людей, то можно с ума сойти.

Глеб так разволновался от этого предположения, что Зоя предпочла больше не обсуждать опасную тему и предложила выпить чаю. Тем более, что к чаю были принесены тёти Катины пироги.

Ясный весенний день за окном медленно клонился к вечеру. За сытным угощением Глеб разомлел, подобрел, оттаял душой, и даже, кажется, постоянно терзающая его боль отступила. Ощущать чью-то заботу было непривычно, но приятно. Он с любопытством косился на Зойку, вдруг обнаружив, что недавняя пацанка выросла, уже дотянувшись ему до подбородка, и неожиданно превратилась в тоненькую голубоглазую девушку, уже почти взрослую. «И когда только успела вырасти?» – вздохнул про себя Глеб, но мысленно улыбнулся.

Они пили чай, а хозяин квартиры нахваливал угощение:

– Ммм… какие вкусные пироги у Катерины Васильевны! В жизни ничего лучше не пробовал. Учись, Зойка, кулинарничать, как твоя достопочтенная тётушка. Если научишься печь такие пироги, я сам на тебе женюсь.

Зойка фыркнула и покраснела.

– Больно ты мне нужен, Склифосовский!

Так за шутками и разговорами просидели за столом до самого вечера. Перед тем, как идти домой Зоя принялась мыть посуду и наводить порядок в кухне, проявив неожиданную сноровку. Глеб неловко пытался помогать.

– Да сиди уж, болезный, – прикрикнула на него девчонка, – сама справлюсь.

Глеб только обречённо вздохнул, чувствуя свою ненужность.

– Не представляю, как я просижу целый месяц без дела. Я же с тоски умру!

– Не умрёшь, – заверила Зойка, – я тебя развлекать буду.

– Серьёзно? Вот здорово! Не было счастья, так несчастье помогло: руку сломал, зато персональным аниматором обзавёлся! – усмехнулся Глеб, вдруг почувствовав прилив тепла в душе. А Зайка то в принципе неплохая девчонка, если перестаёт вредничать и выкаблучиваться!

Но тут же от пришедшей на ум новой мысли Глеб стал серьёзным.

– Зой, ты сколько раз в неделю к своему репетитору по английскому ездишь?

– Два. По вторникам и пятницам. А что?

– Во сколько возвращаешься?

– После девяти.

– А от метро через парк идёшь?

– Конечно.

– Не ходи через парк, опасно, – покачал головой Глеб. – Лучше в обход по освещённым улицам.

Девушка уставилась на него, удивленно округлив глаза.

– С ума сошёл? Это ж минут на двадцать дольше будет. Я тогда совсем поздно приходить домой буду.

– Резонно. – Глеб задумался. – А мы вот что с тобой сделаем, Зоя: возвращаясь, ты будешь звонить мне (всё равно мимо моего дома идёшь), а я буду выходить и провожать тебя через парк.

Голубые глазищи чуть не вылезли из орбит.

– Ты серьёзно хочешь меня провожать?..

– Конечно. Так будет спокойнее и Алексею Ивановичу, и Катерине Васильевне, да и мне тоже. Ты ж обладаешь редкостной способностью влезать во всякие неприятности. Лучше перестраховаться.

Глава 6

Карина

Через две недели, когда сошли синяки и поджили ссадины на лице, Глеб заглянул в клинику на своё отделение. Измаявшись без дела в одиночестве, он с таким удовольствием вдыхал привычные больничные запахи, идя по коридору, что слегка кружилась голова.

– Здравствуйте, Глеб Александрович! – приветливо улыбнулась ему буфетчица, с усилием толкая впереди себя грохочущую тележку с горой грязных тарелок. В больнице только что кончился обед.

– Привет, Настюш! – Он еле удержался от желания сгрести в охапку скромницу-буфетчицу в крахмальном колпаке и расцеловать в румяные щёчки, так был рад вернуться домой.

– О, раненый боец к нам пожаловал! – радостно воскликнул анестезиолог Виктор Сергеевич, выходя из палаты и протягивая Глебу руку. – Как твоё ничего?

– Ничего. А как вы тут без меня?

– Как всегда зашиваемся, – старший коллега похлопал Глеба по плечу, приветливо улыбаясь. – Ты, Астахов, давай быстрее выздоравливай, а то нам тут без тебя действительно тяжко. Рук не хватает.

Пока дошёл до ординаторской в конце длинного коридора несколько раз останавливался, чтобы поговорить с больными.

– Здравствуйте, доктор! – окликнул, скрюченный в позе вопросительного знака, старый пациент Глеба с ревматическим пороком сердца, которого тот собирался оперировать, да не удалось. – Что ж вы сами заболели то?

– Да вот не повезло, Иван Николаевич, бывает, – Глеб виновато улыбнулся. – Оказывается, врачи тоже люди. А вы как? Вас Алексей Иванович оперировал? Как самочувствие после операции?

– Вашими молитвами, Глеб Александрович, поправляюсь потихоньку.

– Рад за вас!

– Вы сами-то поправляйтесь!

– Куда ж я денусь?!

И тут же его перехватила дама средних лет в красивом шёлковом халате с павлинами и непривычном для больницы макияже.

– Что ж вы меня бросили, доктор? Я только настроилась на операцию, а вы заболели. Я не хочу лечиться у другого врача.

– Маргарита Брониславовна, дорогая, простите меня, пожалуйста! – Глеб с покаянным видом поцеловал даме ручку с ярким маникюром. – Так уж вышло. А врачи у нас все хорошие. Вас Станислав Геннадьевич лечить взялся. А он заведующий клиникой. Так что считайте, вам повезло. И не расстраивайтесь!

– Но вы будете вести меня после операции? – требовательно спросила мадам.

– Конечно! Обязательно! Как только выйду с больничного, сразу возьмусь за ваше лечение.

Поздоровавшись и перекинувшись парой фраз с половиной отделения, Глеб вдруг всем своим существом осознал, что уже стал частью этого особого мира, врос в него своими корнями, каждой клеточкой собственного тела пропитался больничным духом. Прошло каких-то три года после окончания университета, а он стал на равных среди тех, для кого спасение человеческих жизней – призвание и каждодневная работа. И эти умные, крепкие мужики с сильными и чуткими руками, ежедневно выдерживающие за операционным столом нагрузки, сравнимые с нагрузками пилотов сверхзвуковых истребителей, приняли его в свой круг. Он полной грудью вдохнул воздух, пропитанный запахами лекарств и дезинфицирующих средств. И это был запах счастья!

Получив от общения с коллегами и пациентами приятнейшее ощущение собственной нужности, Глеб вошёл в ординаторскую. А там сквозь многоголосый шум и смех звучал звон бокалов с шампанским.

– Что отмечаем? – Глеб застыл на пороге, удивлённо округлив глаза.

Весёлые, радостные лица коллег повернулись в его сторону. Все бросились к Глебу и наперебой стали расспрашивать о здоровье, не скрывая радости.

– А мы тут отвальную празднуем, – сообщил Лёня Рыбаков, ординатор первого года. – Сева же в Америку в понедельник улетает.

– Здорово! – искренне улыбнулся Глеб, принимая от медсестры Леночки полный бокал, и повернулся к однокашнику: – Удачи тебе, Сева, и счастливого пути!

Подошёл Ярцев, чокнулся с ним бокалами и, ухватив под локоть, оттащил в сторонку, к окну.

– Глеб, – заговорил Сева, заглядывая в глаза приятеля, – ты уж меня прости.

– За что? – искренне удивился Глеб.

– За то, что вместо тебя лечу в Бостон. Как-то очень некрасиво получилось. Я ж понимаю, что занял твоё место. Это ты должен был лететь в Штаты, тебя ждет Хармонд, ведь именно ты лучший ученик Старика.

– Да ладно тебе, Сева, перестань! Что случилось – то случилось. Не пропадать же договорённости с Хармондом. Я через год поеду.

– Ты правда на меня не обижаешься?

И так жалобно, так просительно взглянул на Глеба, что тому стало неловко: переживает парень за друга, искренне переживает! В памяти всплыли нелепые подозрения Зойки и тут же растаяли, не оставив и следа. Он положил здоровую руку на плечо товарища и заверил:

– Всё в порядке, Сева, ни на кого я не обижаюсь, а уж на тебя тем более. Да и не обижаются на друзей. А мы же с тобой друзья, – ободряюще улыбнулся и отошёл к профессору Леденёву, скромно сидевшему в уголке на диване.

– Ну что, Глеб, – спросил учитель, – переносим твою стажировку на следующий год?

– Переносим, Алексей Иванович.

– Как самочувствие? Зоя тебе помогает с домашним хозяйством?

– Всё нормально, помогает, спасибо ей за это.

– Ты особо не расслабляйся, Глебушка, – строго сдвинул брови профессор, – не теряй времени даром. Пока ты не можешь оперировать, займись-ка обзором литературы для диссертации. Когда ещё выпадет такая возможность посидеть над книгами? Посиди, почитай, а там и кость твоя срастётся.

– Хорошо, Алексей Иванович, я всё сделаю. А можно я хоть на пару часиков в день буду сюда приходить? – Глеб умоляюще посмотрел на профессора. – Мне дома от тоски волком выть хочется. А тут я хоть с документами вам помогу. Правая то рука у меня в порядке, писать могу.

– Ну, ладно, приходи, – милостиво кивнул Старик, – но в операционную не суйся со своей «бриллиантовой» рукой! А по средам отправляйся на консультативный приём в поликлинику. Справишься? – и тут же ответил самому себе: – Справишься, даже не сомневайся!

Покомандовав медсёстрами, убиравшими со стола остатки нехитрого пиршества, Сева Ярцев стал собираться домой, где его уже ждал упакованный чемодан с вещами. Душа пела в предвкушении долгого перелёта через океан, встречи с чужой страной, с новыми людьми. Кажется, Астахов на него зла не держит и это хорошо. Не было никакого резона создавать себе врагов. Как говаривал умудрённый жизнью отец: «лучше не иметь друзей, чем иметь врагов!»

Мысленно хваля себя за ум и изобретательность, Сева с удовлетворением вспомнил, как вовремя ему подвернулся на парковке старый дворовый приятель Митька Булыгин по прозвищу Булыжник. В детстве они жили в одном дворе и сын дворничихи – Булыжник нередко задирал мальчика из хорошей обеспеченной семьи. Но и в те годы Сева был не глуп. Он просто дарил Митьке всякую ерунду: жвачки, игрушки из киндер-сюрпризов, шоколадные конфеты. И тот сразу добрел от этих подачек, становясь для Севы другом и защитником.

Потом, когда Сева учился в старших классах, они с семьёй переехали в другой район в новую квартиру. Почти десять лет не виделись они с Булыжником, а тут вдруг встретились случайно перед супермаркетом. Потрёпанный «ниссан» Булыгина «запер» автомобиль Севы. И тот уже был готов к стычке с незадачливым водителем, как вдруг узнал в бандитского вида пижоне старого приятеля. Разговорились. Внешний вид Митьки не обманул внимательного Севу: отсидев три года по малолетке, Булыжник обзавёлся друзьями в криминальном мире и шёл по жизни легко, зарабатывал чем мог, не оглядываясь на закон.

Сева пригласил старого приятеля в ресторан на следующий день, а там за выпивкой и сытным ужином предложил хорошо заработать, убрав одно досадное препятствие со своего жизненного пути. Тот легко, и даже с удовольствием согласился.

Правда пришлось превысить запланированную сумму, потому что, выполнив поручение и явившись за гонораром, Булыгин заявил:

– Накинуть надо, бро! Этот тип с единоборствами знаком, чуть меня и моих ребят не покалечил, а ты не предупредил.

Поколебавшись несколько секунд, Сева выложил дополнительную сумму из кармана, но успокоил себя тем, что результат того стоит! Как учил отец: большие дела требуют больших вложений.

Сева переоделся и, завязывая галстук, выглянул в окно. Больничный сквер на глазах зеленел, покрываясь нежнейшим пухом первой листвы. В лужах после недавнего дождя весело плескалось солнце и взбудораженные весной воробьи. Он блаженно улыбнулся, как сытый кот после визита в хозяйскую кладовку.

Но вдруг улыбка сползла с его лица. От крыльца клиники шли бок о бок Глеб Астахов и та самая кареглазая красотка, с которой Севе так и не удалось познакомиться. И шли они, медленно удаляясь по аллее, явно о чём-то мило беседуя, как хорошие приятели. Сева скрипнул зубами и сжал кулаки. Вот сволочь, Глебушка, обошёл-таки его! Хоть здесь, но обошёл! Ладно, красивых девчонок много, а стажировка у Хармонда одна. Нужно уметь отделять главное от второстепенного. Сева отошёл от окна, пообещав себе, что в отместку Астахову соблазнит и уложит в свою постель не менее десятка хорошеньких американок. Уж он постарается! Но отчего-то эта мысль не утешила. На самом донышке души плескалась мутная взвесь злости и зависти.

Глеб правой рукой надавил на тяжёлую створку входной двери. Та поддалась с недовольным скрипом.

– Давайте я помогу! – раздалось за спиной.

Он обернулся. На него смотрели, улыбаясь, прекрасные карие глаза.

– Здравствуйте, доктор Астахов! – поздоровалась красавица, помогая открыть дверь и выходя на улицу вместе с ним. – Что у тебя с рукой? Неужели сломал?

– Сломал, – вздохнул Глеб, демонстрируя гипс и перевязь на левой руке.

– Бедняга! – посочувствовала девушка и вдруг улыбнулась лучезарной улыбкой: – Ничего, что я на «ты»? Мы же с тобой ровесники. А меня Карина зовут.

И протянула ему узкую изящную ладошку. Глеб слегка растерялся, но ладошку осторожно пожал.

– Глеб.

– Да я знаю. А мой отец спрашивал, куда это его лечащий врач запропастился?

– Как Герман Константинович? – поинтересовался Глеб.

– Прооперировали. Скоро выписывают. Все хорошо.

– Я рад за него.

Они спустились по ступеням больничного крылечка и пошли в сторону сквера, где уже вовсю зеленели деревья.

– Когда тебе гипс снимут? – Спросила Карина.

– Через две недели.

– О, это уже скоро! Чем занимаешься, пока не работаешь?

Ему было немного странно, что посторонний человек расспрашивает его с таким видом, будто они давно и хорошо знакомы. Но девушка была так красива, так приветлива, что невольно хотелось сократить психологическую дистанцию.

– Ничем особенным. Скучаю без работы.

– Да ты что? Скучать вредно для здоровья! Наоборот, пока ты работать не можешь, надо отвлечься на что-нибудь приятное. Хочешь, сходим с тобой в кино? Сейчас как раз классный фильм идёт в прокате. Мне друзья рассказывали. Дай мне свой телефон. Я узнаю, какие сеансы и в каком кинотеатре и позвоню тебе.

Глеб растерялся. Его ещё ни разу не приглашала в кино девушка, тем более такая красивая. Приглашал он, когда был студентом. А тут такой напор!

– А хочешь, сходим на выставку в Эрмитаж или в Русский музей. Ты любишь живопись?

Глеб неопределённо пожал плечами. Любит ли он живопись? Он не знал, даже как-то не задумывался над этим, но знал точно, что смотреть на картины даже самых знаменитых художников просто не сможет, когда рядом такая красавица. Уж лучше сидеть и смотреть фильм в тёмном зале кинотеатра.

– Можно в кино сходить. Я там уже сто лет не был.

Карина радостно заулыбалась, обежала его с другой стороны и подхватила под здоровую руку, увлекая в парковую аллею. Она рассказывала что-то незамысловатое, щебеча, как птичка. И от этого щебетания на душе становилось светло и тепло. И от её руки, уютно устроившейся в сгибе его локтя, прямо к сердцу шло тепло, наполняя душу предвкушением чего-то захватывающего, головокружительного.

Вечером того дня, когда Глебу сняли гипс, Карина пригласила его на рок-концерт, организованный на Дворцовой площади.

Они чуть не опоздали, прибежав на площадь почти бегом, с тревогой осматривая огромное пространство, подготовленное для концерта. Ближе к бело-зелёным зданиям Эрмитажа за Александровской колонной располагалась большая сцена. На огромных экранах по бокам сцены ещё демонстрировались рекламные ролики, но музыканты уже настраивали свои инструменты.

Пришлось выложить и поставить на специальный стол прихваченную с собой бутылку воды, проходя через пункт охраны. Строгие люди в чёрной форме не разрешали брать с собой бутылки. Карина недовольно нахмурила красивые брови, но промолчала, только потянула Глеба за собой, решительно протискиваясь мимо чужих спин и локтей.

Перед сценой уже стояла толпа. Изящные линии и краски Генерального штаба, Эрмитажа и Александровской колонны смотрелись странно рядом с разодетой по-рокерски толпой молодёжи. Глеб и Карина остановились между двумя небольшими группками ребят в кожаных косухах и банданах. С Невы задувал сильный холодный ветер так, что Глебу захотелось поднять повыше воротник куртки.

Вдруг первые аккорды электрогитары взорвали пространство площади. Сразу заложило уши. А толпа зашумела, задвигалась, радостными воплями встречая первого исполнителя.

– О-о-о-о!! – завопила Карина, подпрыгивая на месте, и ткнула своего спутника локтём в бок: – Ну, Глеб, не стой столбом! Это же тусовка, кайф!

Глеб только покосился на неё с усмешкой, оставаясь стоять «столбом», засунув озябшие руки в карманы. Но толпа вокруг постепенно начинала заводиться. Со сцены неслись ритмичные удары барабанов, заставляя сердце пульсировать в одном с ними ритме. От низких басовых звуков гитар в глубине тела начинало что-то вибрировать. Ноги сами собой пускались притопывать, приплясывать, распространяя энергичные импульсы по всему организму.