Легенда о Зодиаке

Поэтому он долго отказывался оставлять Анну одну – даже когда она вернула способность самостоятельно передвигаться. Анна попыталась обратиться к Мире, и врач поддержала ее:

– Опасности нет, если она в ближайшие месяцы не вздумает таскать штангу или беременеть. Во втором случае можете обратиться ко мне, я скажу, как минимизировать риски. В первом случае, я вас этой штангой и убью. Я не для того проводила ювелирную операцию, чтобы вы все испортили.

Мира подтверждала, что здоровые нагрузки Анне нужны. Леон с этим не спорил, он просто повсюду таскался с ней – и в бассейн, и в тренажерный зал, и на пробежку. Это, при всей ее любви к нему, начинало раздражать и вскоре обернулось необходимым скандалом.

Тогда они и пришли к компромиссу. Леон согласился сдерживать свои благородные порывы, но они вдвоем уехали в отдаленный поселок на берегу Балтийского моря, где у Анны был маленький дом. Она редко им пользовалась, в основном летом, но сейчас это место казалось идеальным, чтобы позабыть о проблемах большого города и сосредоточиться на выздоровлении. Теперь Анна могла по часу бегать вдоль моря, не опасаясь, что ее постоянно кто-то преследует. Но выигранным доверием она старалась не злоупотреблять и в пути никогда не задерживалась.

Вот и теперь она бросила прощальный взгляд на темнеющее море и вернулась на привычный маршрут.

Мысли о Юпитере отошли на второй план, сменившись желанием уехать. Оно появилось не первый раз – и с каждым днем становилось все сильнее. Боли давно уже отступили, как и приступы слабости. Она еще не вернулась к своей прежней форме, но была близка к этому. А главное, ей становилось скучно.

Анна терпеть не могла оставаться без работы, это вгоняло ее в тоску, граничащую с отчаянием. В первые недели после ранения лекарства превращали ее мысли в невразумительную кашу, периоды ясности были редкими и недолгими, работать она толком не могла. Потом стало легче, но о том, чтобы помогать полиции в таком состоянии, и речи не шло. Анна сосредоточилась на написании книг и научных работ, гонорары за которые всегда составляли значительную долю ее дохода.

Но теперь и это ей осточертело. Ей нужен был вызов – даже если Леон считал, что она еще не готова. Подбегая к дому, Анна прикидывала, как бы обсудить с ним это, как убедить, что им уже пора возвращаться в большой город, потому что здесь жизнь в буквальном смысле проходит мимо нее.

Однако, когда она добралась домой, придумывать причину не пришлось. Анну уже ожидало письмо с настоятельной просьбой о помощи. Возвращение в Москву из далекой и туманной перспективы стало вопросом пары дней.

* * *

Убийства в доме жертвы – самые худшие. Так, по крайней мере, всегда казалось Антону Чеховскому. Другие следователи наверняка могли бы поспорить с ним, припоминая то, что им казалось примерами пострашнее. Например, убийство возле детской площадки, где малышня увидит последствия кровавой расправы. Или в грязи, на помойке, как последнее издевательство над жертвой. У каждого свои представления об ужасе.

Но разубедить Антона им бы уже не удалось, он слишком долго работал в полиции, чтобы менять свое мнение. Нет, убийство в доме – это худшее. Потому что от трупа нужно отстраниться, не думать о том, что это был живой человек, которого больше нет. В любом месте это получится, только не в доме жертвы. Там найдется тысяча деталей, которая мгновенно расскажет достаточно внимательному полицейскому о том, кем погибший был, о чем мечтал, к чему стремился, что так и не успел. А это плохо – бьет по эмоциям, подрывает объективность.

Оказавшись в домах откровенных маргиналов, Антон особых душевных терзаний не чувствовал. Но такое с ним в последнее время случалось весьма редко. Антон Чеховский по праву считался одним из самых талантливых следователей, ему доверяли сложные и особо важные дела, теперь уже никто не стал бы тратить его время на «бытовуху». Побочным эффектом стремительно развивающейся карьеры стало то, что дома жертв теперь были домами обычных людей, чьей-то больной волей навсегда вычеркнутых из жизни.

Вот и теперь Антон задумчиво осматривал небольшую квартирку, ставшую ареной кровавой расправы. Площадь совсем маленькая, по документам – двушка, по факту – полторы комнаты. Проходная гостиная и крохотная спаленка. До спаленки в этот раз дело не дошло, трагедия разыгралась в большой комнате.

Хотя для того, чтобы увидеть здесь трагедию, нужно было приглядеться. На первый взгляд казалось, что за накрытым столом просто сидит молодая женщина, нарядная, ожидающая гостя. И лишь при более внимательном осмотре становились заметны разводы крови на темных обоях и багровая лужа, собравшаяся под стулом жертвы.

Убийца не хотел, чтобы она выглядела мертвой. Нет, уходя, он сделал все, чтобы она осталась такой, какой и встретила его. Антон даже не брался пока сказать, как именно была убита молодая женщина. Он только видел, что крови вытекло очень много – если бы она не жила на первом этаже, соседей снизу ожидал бы неприятный сюрприз на потолке.

Пока рядом с телом возились эксперты, внимательные и настороженные, Антон подошел к оперативнику, о чем-то беседовавшему с бледным, совсем еще молодым участковым. Антон его не вызывал, но признавал, что это не самый плохой источник информации.

– Так кто она? – спросил он.

Антон видел, как эксперт сдвигает в сторону волнистые волосы женщины, обнаруживает, что одно ухо отрезано, и начинает озадаченно его разыскивать. Участковый это тоже заметил, пошатнулся, однако в обморок так и не грохнулся.

– Дина Курцева, – с трудом произнес он. – Двадцать три года, сюда переехала два года назад.

Антон обвел красноречивым взглядом потрепанные обои, старую мебель и засиженную мухами тканевую люстру.

– Не похоже на квартиру двадцатитрехлетней женщины.

– Квартира раньше принадлежала ее бабке, Курцева унаследовала, но денег на ремонт не было. Жила одна, не замужем, детей нет, из родни – только мать, живет в Нижнем Новгороде, с ней пока связаться не удалось.

– Поразительная осведомленность, – оценил Антон.

– Да это я не сейчас, так совпало… Я еще до убийства это про нее знал. Мы общались.

– По поводу?

Участковый готов был ответить, однако в этот момент эксперты сдвинули тело. Из раны на животе выплеснулась волна застоявшейся крови – видимо, собравшейся в какой-то полости. Паренек испуганным оленем сорвался с места и покинул квартиру. Антон и оперативник перекинулись понимающими взглядами. Оперативник остался на месте, а следователь неспешно двинулся к выходу.

Эта неспешность себя оправдала: когда он добрался до улицы, молоденького участкового как раз прекратило выворачивать наизнанку под кустом сирени.

– Недавно на этой работе? – сочувствующе поинтересовался Антон. Сочувствие было неискренним: он не сомневался, что паренек надолго в полиции не задержится.

– Пару месяцев. Я извиняюсь. Просто это у меня первый раз так: вот говоришь с человеком, а через несколько дней его нет.

Антон подозревал, что это еще и первый раз, когда участковому приходится видеть труп в таком состоянии. Но следователя это не касалось, ему нужны были факты.

– По какому поводу вы с ней общались?

– Она сама ко мне приходила, потом я сюда приходил, – пояснил участковый. – У нее были проблемы с соседями. Ну, музыка по ночам и все такое… обычное. Она была настойчивой, тут проще сделать, чтобы она отстала.

– И что же вы сделали?

– Приехал сюда. Послушал. Ну, была там музыка. Как по мне, не такая уж громкая, но она бесилась. Короче, сходил я туда, поговорил. Там студенты квартиру снимают. Обещали больше не делать. Раз она мне не звонила, я решил, что они все выполнили. А теперь – это!

Разногласия по поводу музыки на мотив такого жестокого убийства никак не тянули. Если этот мотив вообще есть! Антон пока мало что знал об убийстве, но видел, что оно необычное. Столько крови, странная поза трупа и обстановка, больше похожая на декорации к спектаклю. Все это оборачивалось дурным предчувствием, и следователю оставалось лишь надеяться, что оно не сбудется.

Впрочем, если бы здесь все было просто, его бы и не вызвали.

Со стороны могло показаться, что следователь не проявляет к делу особого интереса, что он брезгует или даже боится, как участковый. Но так подумал бы лишь тот, кто плохо знал Антона Чеховского. Он умел наблюдать ненавязчиво, узнавать, не спрашивая, подмечать то, на что ему не указывали напрямую. Поэтому уже к вечеру то, что сначала казалось кровавым калейдоскопом, сложилось в единую картину.

Дина Курцева родилась в Нижнем Новгороде, но после смерти бабки, когда ей досталась квартира, переехала в Москву. Она устроилась товароведом в небольшой книжный магазин. Там ею были вполне довольны: работу выполняла хорошо, не воровала, конфликтовала с коллегами, а вот с покупателями была мила. И, что еще важнее, соглашалась работать за весьма скромную зарплату, что сразу добавляло ей очков в глазах начальства.

Коллеги отзывались о Дине куда сдержанней. Они уже выяснили, что она мертва, и очернять ее не собирались. Но и дикого восторга в отношении погибшей не испытывали. Их мнение во многом сходилось с мнением соседей, причем не только тех, к кому она вызвала участкового.

В свои двадцать три года Дина вела себя скорее как угрюмая пенсионерка. Она ото всех требовала безукоризненного выполнения правил – даже тех, которые никто никогда не выполнял. Она жутко злилась на любое проявление своеволия или недостаточного рвения на работе. В свободное время она строчила жалобы на малейшее нарушение со стороны соседей по подъезду. Улыбающейся Дину видели редко, чаще всего она представала перед людьми мрачной и суровой, как римский полководец.

С личной жизнью у нее тоже не ладилось. Отчасти это можно было объяснить ее отношением к миру, отчасти – тем, что Дина отличалась болезненной полнотой. Антон Чеховский и сам был мужчиной пухлым и к чужому весу обычно не придирался. Но в этом случае даже он был вынужден признать, что у Дины была проблема. С мужчинами ее никто никогда не видел, на работе она всем говорила, что ей такое и не нужно.

Но судя по тому, что произошло в вечер убийства, Дина лукавила. Ее квартира была чисто убрана, стол накрыт на двоих, блюда, так и оставшиеся нетронутыми в холодильнике, – из тех, которые интернет рекомендует готовить для соблазнения возлюбленного. Дина была нарядно одета, с укладкой и вечерним макияжем… Она ждала кого-то. Кто это был и как они познакомились – следствию еще предстояло разобраться. Но в том, что именно этот человек ее убил, Антон практически не сомневался. Квартиру не вскрывали, Дина сама открыла дверь, да и следов борьбы на ее теле не осталось. Ей просто не повезло нарваться на какого-то психа – но психи обычно не слишком осторожны, и поймать убийцу будет несложно.

По крайней мере, в это верил Антон Чеховский. А потом пришли результаты экспертизы, и все стало очень, очень плохо.

Не то чтобы псих-убийца – это хорошо. Но при таком раскладе хотя бы велики шансы поймать его, пока он не оборвет еще чью-то жизнь. Вот только в случае Дины Курцевой оказалось, что он уже успел это сделать. Жертвы было как минимум две, а это тянуло на серию.

Когда гость пришел, он не вызвал у Дины настороженности. Она впустила его, села с ним за стол, выпила вина. Вино, скорее всего, принес он. Или успел подмешать туда снотворное, когда хозяйка квартиры отвернулась, но это было бы сложнее. В любом случае, Дина скоро уснула – это и стало началом конца. Судя по тому, что соседи не слышали ни одного крика, проснуться ей было не суждено. Учитывая все, что произошло с ней дальше, оно и к лучшему.

Убийца вскрыл ей живот, перерыл внутренние органы и закрыл рану. В размышлениях о деле Антон использовал именно это слово – «перерыл». Оно было достаточно нейтральным и позволяло не вдаваться в подробности, не меняя при этом суть. Жестокое, кровавое убийство. Но по-своему аккуратное. Одежду преступник не трогал, он сначала снял с Дины нарядное платье, потом снова надел, хотя кровью оно все равно пропиталось. Ему важно было, чтобы в сцене смерти сохранилось как можно больше намеков на жизнь.

Это могло означать, что убийца безумен, но вовсе не обязательно. Антону уже доводилось сталкиваться с преступлениями, где только изображались поступки маньяка – чтобы навести полицию на ложный след. Поэтому он собирался проработать все возможные версии, связанные с убийством Дины: долги, месть, ограбление даже. Но потом состоялось вскрытие, и отношение к делу пришлось резко поменять.

Насчет метода убийства Антон не ошибся: жертву действительно вскрыли. Но не просто так. Для преступника это не было игрой, он кое-что зашил внутри живота жертвы. А поскольку живот у Дины был достаточно объемным, очевидно это не было, чудовищный тайник обнаружили лишь судмедэксперты.

– Вы нашли там… что? – переспросил Антон.

Судмедэксперт перевел на него усталый взгляд. Он вымотался настолько, что не мог даже удивляться, да и видел на своем веку достаточно много, чтобы защититься непробиваемым щитом цинизма и уже не реагировать на такие находки.

Ответил он просто и безучастно.

– Человеческую челюсть. Нижнюю.

– Но это не ее челюсть?

– Нет. У нее изъяли ухо, на месте преступления его нет. А челюсть не ее. Это все есть в отчете.

Отчет и правда был беспощаден. Там значилось, что челюсть совсем не старая, что ее очистили непрофессионально – следовательно, убийца не выкопал ее на ближайшем кладбище, он забрал челюсть у другой жертвы! Такое не делают для того, чтобы замаскировать бытовое убийство.

Да и потом, при всем безумии своих поступков, сам убийца был весьма умен. На месте преступления не нашли ничего, что указало бы на него: никаких отпечатков пальцев или появлений перед соседями. Выполняя свой дикий ритуал, он поступал достаточно умно и расчетливо, чтобы сохранить свободу.

Вряд ли он остановится. Такие не останавливаются. Разобраться в том, как мыслит это существо, Антон, при всем своем опыте, даже не надеялся. Ему нужен был человек, у которого это получится куда лучше, а главное, быстрее.

И хорошо, что он знал такого человека.

* * *

Возвращение в Москву вызывало у Леона двойственные чувства.

С одной стороны, он и сам устал до тошноты от сонного ритма провинциальной жизни. Один день там мало чем отличался от другого, и все они сливались в сплошную серую череду. Это противоречило его природе, Леону нужно было думать, действовать, побеждать и противостоять. Но здесь это было не нужно, провинция у моря мирно спала.

С другой стороны, он все еще беспокоился за Анну. Он прекрасно знал, что Юпитер на самом деле не утопился. Такие не тонут! От всей этой постановки с самоубийством, пожалуй, становилось даже хуже. Пока Юпитер разгуливал в образе Вадима Смоленского, за ним, по крайней мере, можно было следить. Теперь же никто, включая Анну, не мог разобраться, где он затихарился и что планирует. С этой точки зрения, оставаться на побережье все-таки было безопасней.

Но настал момент, когда от него уже ничего не зависело. Анна сама объявила, что им пора возвращаться. В шутку она говорила о таком и раньше, он ей возражал – это стало чем-то вроде общей игры. Однако на сей раз вышло по-другому, он сразу почувствовал разницу. Во взгляде Анны четко читалось: если он попытается ей мешать, она просто вывернется из его рук, исчезнет, потому что ограничивать ее свободу нельзя.

Да он и не собирался. Леон признавал, что теперь, после случившегося, будет бояться за нее больше, чем раньше, но это было его проблемой. Он ведь знал, с кем живет! Спокойной ее жизнь никогда не будет, и если он хочет остаться рядом, ему нужно смириться.

В самолете он даже размышлял о том, что им, возможно, следовало бы вернуться раньше. Потому что тогда у них было бы несколько дней на адаптацию, все происходило бы на их условиях. Теперь же им сразу предстояло вмешаться в расследование. Хотя, может, так лучше – как нырять в холодную воду, проще сразу с головой?

Он не спорил о том, стоит ли им ввязываться. Во-первых, Анна устала от бездействия даже больше, чем он, ей это нужно – почти как программа реабилитации. Во-вторых, просьбу о помощи прислал не кто-нибудь, а Антон Чеховский. Такие следователи просто так привлекать консультанта не будут. Да при пришлой встрече Чеховский сам вопил, что видеть не желает ни Анну, ни Леона! Чтобы его приоритеты так резко поменялись, должно было произойти нечто экстраординарное.

Однако встретиться с Чеховским им предстояло только завтра утром, это единственная уступка, на которую согласилась пойти Анна. И только потому, что сначала им нужно было вселиться в новый дом.

Леон знал, что ей неприятно покидать бункер. Они говорили об этом редко и мало, но ему хватило. Это ему казалось, что та подземная нора отвратительно подходит для жизни. Для Анны это был дом, который защищал ее много лет, к которому она прикипела, в котором чувствовала себя в безопасности.

Но теперь это должно было измениться, по-другому – никак. Прелесть бункера была в том, что о нем практически никто не знал. Теперь же тайна была раскрыта не только Юпитеру (с этим еще можно было смириться), но и его шестеркам, среди которых затесался предатель. Понятно, что ни о какой безопасности тут и речи не шло! Анна сама сказала, что жить придется в другом месте.

– В каком? – спросил тогда Леон.

– Увидишь.

Ответ ему не слишком понравился, но он решил не давить. Это для Анны переезд из бункера был травмой. Для Леона смена места жительства не имела никакого значения, он и без того арендовал квартиру. Неудобство заключалось разве что в том, что теперь он не знал, когда закончится их поездка.

В аэропорту он собирался взять такси, но Анна остановила его, отказалась давать пояснения и с загадочной улыбкой потянула за собой на долгосрочную стоянку. Там их уже дожидалась белая «Ауди» – вне всяких сомнений, только из салона.

– Только не говори мне, что она твоя, – поразился Леон.

– А смысл что-то говорить, если у меня ключи есть?

– Как ты умудрилась это провернуть?

– Невелик фокус. У меня, знаешь ли, есть не только враги, но и друзья.

– Давай я хотя бы поведу!

Предложение было не чистой вежливостью. Леон прекрасно помнил, когда Анна последний раз сидела за рулем – когда истекала кровью после покушения! Он опасался, что из-за этого теперь могут начаться проблемы.

Сама Анна тоже вряд ли забыла о том случае, но ничего похожего на страх по этому поводу не испытывала. Она уверенно села за руль и принялась настраивать под себя зеркала.

– Шутишь, да? Я тебе эту игрушку в жизни не отдам!

– Но ты ведь скажешь мне, если почувствуешь себя плохо?

В ответ Анна придавила его тяжелым взглядом:

– Издеваешься, что ли? В той дыре плохо не было, а здесь будет? Все, хватит, отдохнули уже! Если бы я хотела покататься на пассажирском, я бы позволила тебе вызвать Ярика.

Ярослав уже знал, что Леон и Анна возвращаются – и был этому рад больше, чем все остальные. Все эти месяцы он вел дела один, их новый сотрудник, Ренат Шауров, был скорее инвестицией в будущее, чем реальной помощью. А поскольку Ярик никогда не отличался трудоголизмом, можно было уверенно сказать, что ему этот период дался нелегко. Леон не собирался продлевать его испытание, параллельно с расследованием он готовился вернуться в компанию – но лишь на следующей неделе.

Ярик не понимал, зачем ждать так долго, и хотел встретить их в аэропорту, но Анна запретила. Она сказала, что это по личным причинам. Леон подозревал, что она просто не хотела никому сообщать их новый адрес – даже друзьям.

Насчет машины он беспокоился напрасно – Анна водила так же хорошо, как и раньше. Да такой автомобиль вести – сплошное удовольствие! «Ауди» бесшумно выскользнула с парковки и скоро влилась в общий поток машин.

Леон был уверен, что до города они сегодня не доберутся. Убежищем для Анны были безлюдные места, территория, известная ей одной. Раз так было раньше, должно было повториться, разве нет?

Но оказалось, что нет.

Очень скоро машина пересекла черту города и двинулась дальше – к оживленным улицам.

– Ты хочешь сказать, что в центре города нашла безопасное жилище? – удивился Леон.

– Вполне безопасное.

– Мы ведь не в Кремль едем?..

– Не настолько безопасное! Но близко.

До центра они так и не добрались, покружили у его пределов и остановились на парковке перед современным зданием явно нежилого вида. Зеркальная коробка в семь этажей – сложно сказать, новая или отреставрированная на основе такого же непримечательного здания. По одну сторону от нее располагался магазин, по другую – офисный центр. Само же здание, судя по обилию вывесок, вмещало в себя рой маленьких фирм самого разного профиля, от обувной мастерской до фитнес-клуба. До жилых домов отсюда было далеко, и Леон решил, что Анна снова заметает след, но – нет. Она уверенно направилась к главному входу в центральное здание. Леону только и оставалось, что следовать за ней.

Внутри тоже не было чудес – самый обычный коридор, украшенный разве что объявлениями, запах дешевого кофе, то и дело торопливо проходящие мимо люди. Но Анна словно и не замечала этого, по коридору она шла так, как когда-то ходила по двору перед своим домом.

Старый дребезжащий лифт привез их на третий этаж. Здесь было потише, однако не совсем безлюдно. Они миновали ряд одинаковых дверей и вошли в одну из них, с вывеской, которую Леон не успел прочитать. Но помещение оказалось таким, что и вывеска не нужна: они попали на склад.

Впрочем, склад был определенно не промышленный. На одинаковых металлических полках громоздились самые разные предметы: сундуки, искусственные цветы, мягкие игрушки, мотки ткани, наборы красок. Стены были закрыты вешалками с одеждой. Одну из таких вешалок Анна осторожно отодвинула, чтобы получить доступ к двери, выкрашенной в один цвет со стеной. Тут уж Леон не выдержал.

– Знаешь, это уже за гранью!

– Что именно?

– То, что я собирался попасть домой, а в итоге оказался втянутым в фильм про Джеймса Бонда! Ты сама посмотри, что происходит: тайные машины, пароли, явки… Как это вообще понимать?

– Агент 007, отставить истерику, – усмехнулась она.

– Скажешь, что я не прав?

– Я бы сказала, но тогда мне придется саму себя опровергнуть.

За дверью скрывался небольшой тамбур, разделявший помещение склада и металлическую дверь, ведущую в квартиру. Это уже было полноценное жилье – две спальни, кабинет, гостиная и столовая, совмещенная с кухней. Окна большие, панорамные, но – зеркальные, и снаружи они наверняка не отличались ото всех остальных окон. Леон даже не брался сказать, в какой именно части здания они находятся, слишком много было поворотов, а он еще и не знал, что за маршрутом нужно так тщательно следить.

Но если отбросить все эти детали с секретностью, место было, в общем-то, приятное. Жилье новое, оформленное в нейтральных тонах, с простой удобной мебелью – вероятнее всего, из «Икеи». Не похоже, что раньше здесь кто-то жил.

– Одна из твоих временных квартир? – догадался Леон.

О таких квартирах он знал уже давно, пусть и не слишком много. Ему казалось, что все они будут нормальными. Хотя и эту квартиру можно было назвать нормальной, подвох был скорее в том, где она располагалась.

– Именно, – кивнула Анна, небрежно бросив сумку на журнальный столик. – Пиццу сюда не заказать, но ничего, внизу есть кафе, там и пообедаем.

– Тебе не кажется, что следовало предупредить меня об этом раньше?

– А смысл? Показать проще и понятнее.

– Смысл в том, чтобы узнать мое мнение, – холодно указал Леон. – Мы говорили о том, что переедем в другой дом – и только. Почему я последним узнаю, что мы будем скрываться непонятно где? Да и потом, все это сильно смахивает на переходный этап, но непонятно, к чему. Так что это не «проще и понятнее».

Прозвучало резче, чем он намеревался, но извиняться Леон не стал. Он и так подыгрывал ей, сколько мог, однако всему есть предел. В такие моменты возникало ощущение, что Анна по-прежнему намеревается жить одна, а его терпит, как временного гостя в своей жизни.

– Ладно, надо было сказать раньше, – виновато признала Анна. – Но поскольку ты и так был против возвращения в Москву, я опасалась, что полная версия правды только прибавит тебе сомнений.

– Мне уже не нравится это начало…

– Чего и следовало ожидать! История с Юпитером не завершена, я предпочитаю перестраховаться.

– Я тоже от всего этого не в восторге, но Юпитер «умер» несколько месяцев назад – и ничего не было.

– И непонятно, когда будет, – кивнула Анна. – Выжидание – тоже часть плана. Я только знаю, что удар он еще не нанес.

– Откуда?

– Потому что когда нанесет – это будет очевидно. И хотя нас с тобой это не касается, не бывает слишком много мер предосторожности, так? Поэтому я не думаю, что нам прямо сейчас нужно выбирать постоянный дом. Временное жилье подойдет больше. А потом, когда все закончится, выберем дом вместе. Я так и хотела с самого начала.