Исповедь Бармаглота

Справа от площади разбит небольшой сквер, ведущий к еще одному солидному сооружению с колоннами в стиле сталинского ампира – так называемому Дому Техники. Почему он так называется, я не знаю до сих пор, но его ядро составлял концертный зал (помнится, я был там всего на одном концерте местной самодеятельности, хотя вокруг здания ходил миллион раз). А за Домом начинается еще один парк, наш любимый, который мы почему-то называли просто «Поляной» и ходили в него с удовольствием. Угловые дома по обеим сторонам площади завершаются красивыми башенками, а в том, что ближе к Дому Техники, расположен самый крупный городской ресторан «Девон», размером с небольшую московскую забегаловку.

На проспекте стоят самые высокие пятиэтажки, длиной чуть ли не с квартал, примерно посередине его пересекает ул. Лермонтова, южная часть которой выходит к главному входу на Поляну, а северная упирается в рыночные ворота; вторая небольшая площадь образуется на перекрестке с ул. Губкина, свернув по которой налево, приходишь к Автовокзалу. На площади угловые дома не полукруглые, но украшены такими же башенками, в них находятся ателье мод, хозяйственный и большой спортивный магазины; а дальше проспект становится обычной улицей, но не утрачивает своего центрального значения, ибо следующая пересекающая его улица спланирована в виде большого полукруга, дуги которого начинается от ул. Губкина (одна от Автовокзала, другая – от ворот моего детсада); а еще через квартал его дублирует второй, еще более широкий полукруг, хвосты которого выходят уже на окраины города. И этот перекресток образует еще одну площадь, на которой расположен ЗАГС.

Далее по проспекту этажность домов уменьшается, только по левую сторону в начале 70-х выстроили новый микрорайон №50 из нескольких девятиэтажек, а направо и наискосок улица ведет к 25-му микрорайону, тоже более современному. Ну а если продолжать идти по проспекту Ленина, то через 2 или 3 квартала с левой стороны и будет стоять знаменитый Нефтяной техникум. И это уже считалось западной окраиной города, дальше расположен только комплекс больницы с санэпидемстанцией, а за ним – поворот направо к кладбищу. Это казалось так далеко – на автобусе надо было ехать, что ты! Кстати, на автобусе я не ездил никогда и поэтому не могу точно вспомнить, сколько маршрутов мог тогда позволить себе наш городской бюджет: определенно был один, ходящий по проспекту от центральной площади до кладбища (по-моему, и сам автобус-то был «одна штука», ибо ездил он с интервалом не меньше часа), но возможность наличия еще одного, доезжающего по Губкина до Вахтовой, я не исключаю. Сам же Автовокзал вполне оправдывал свое назначение: довольно много маршрутов возили людей в окрестные деревни, поселки и на заводы, включая такие важные «центры» как Туймазы и Уруссу, где находились железнодорожные станции. И конечно же, более комфортабельные «Икарусы» регулярно отправлялись в столицу автономии Уфу (200 км. – 4 часа езды, не хухры-мухры) и в Аэропорт, расположенный, как ни странно, совсем недалеко от города, так что летать из Москвы на самолете было гораздо быстрее и удобнее, чем на поезде – и не намного дороже по тем временам (самолет-то АН-24, «этажерка»).

Кстати, в Уфе проживали две родные сестры Деда, тетя Лида и тетя Вера (для простоты их все называли Тетушками), и один или пару раз я у них бывал (почему-то очень яркое воспоминание: мы сидим на кухне и наворачиваем обалденно вкусные малюсенькие сосисочки – больше таких я не пробовал нигде), но ездили мы туда скорее всего на батюшкиной машине, ибо путешествие на автобусе я бы запомнил. А на самолете летать приходилось, но об этом позже.

Сразу за Поляной, на противоположной от центрального входа стороне (а значит, в черте города), расположен так называемый Зеленый поселок с обычной одноэтажной дере-вянной застройкой; такие же деревянные дома́ стоя́т по улице, идущей от ворот моего дет-ского сада к 18-му микрорайону, застроенному «хрущевками»; далее опять поселок – и дорога упирается в ворота колхозного Сада. Этот Сад представляет собой обширную территорию, разбитую на участки по шесть соток, но никаких дач или домиков на них строить не разрешалось. Только огород. Но небольшая будка для инвентаря и мелких хозяйственных нужд, конечно, имела место быть. Кстати, на нашем участке, как впрочем и на других, вызревали отличные сладкие помидоры без всяких там парников (что значит – континентальный климат!), но меня в то время мало волновали грядки с овощами (хотя всю зиму мы ели свою картошку с квашеной капустой), потому что я с удовольствием играл в «саранчу», с завидным аппетитом наворачивая клубнику, малину, вишню и многочисленные сорта смородины. Но самое ценное наше приобретение – это гигантская развесистая «ранетка», растущая напротив будки в центре участка. Яблочки на ней вырастали небольшие, продолговатой формы (как сливы) и темно-красного цвета – но такие вкусные, что ум отъешь! Терпкие, кисло-сладкие, сочные, с неповторимым ароматом – я просто балдел! И каждый год их было так много, что, бывало, смотришь на яблоню и не поймешь – красная она или зеленая, чего на ней больше: яблок или листьев. Я уплетал эти ранетки за обе щеки, а Дед чего только из них не делал: и варенье, и сок, и домашнее вино – и все равно казалось, что конца им не будет. К концу лета я их уже не ел, а просто заталкивал в рот целиком, жевал, пил сок, а потом выплевывал мякоть с косточками. Ох, и вкуснотища была! И что примечательно: таких яблочек я не видел больше нигде, ни в садах, ни на рынках, и до сих пор я жалею, что несколько лет назад нашу уникальную «ранетку» спилили – то ли она засохла, то ли просто отжила свой век. Кроме нее на нашем огороде росла пара яблонь с обычными яблоками (я их и не ел почти) да еще одна белая «ранетка», почти такая же вкусная, но плодоносила она очень мало и редко (к тому же и сама яблонька была с гулькин нос); и только один раз за много лет все получилось наоборот: на красной яблоне плодов почти не уродилось, а белая вдруг выдала по полной программе – и уж тогда я наелся от пуза.

3

Наш дом стои́т в самом центре проспекта Ленина, с правой стороны, если идти от памятника. Как я уже упоминал, он представляет собой длинную кирпичную пятиэтажку, метра на три от земли облицованную рустом, но есть в нем одна особенность: посередине в него встроен кинотеатр «Фонтан». Именно встроен, а не пристроен, он занимает три первых этажа, огромное фойе и два зала по бокам тянутся поперек здания и выносятся в наш двор в виде двадцатиметровой полукруглой пристройки. Вернее, стены плоские, а торец полукруглый. А так как в этих стенах есть только полуподвальные окна из художественной мастерской да пара окон под крышей из кинобудки, то «свою» стену мы использовали как могли: то пинали в нее мячик, то ходили по узкому карнизу, тянущемуся по всему периметру на полутораметровой высоте, а то швыряли шурупом с навинченной гайкой, начиненной серой от спичек – при удачном попадании эта «бомба» оглушительно взрывалась, а гайка с шурупами со свистом разлетались в разные стороны. А Батюшка с удовольствием ставил в углу свою машину, когда приезжал домой. Вход в «Фонтан», естественно, со стороны бульвара. И всех жителей нашего дома (и меня в том числе) называли «фонтановскими». Вот мне была лафа: вышел из подъезда, обошел дом – и в кино! Ну, ближе просто некуда. И билет стоил 20 копеек. Правда, на Губкина (по дороге к Вахтовой) находится детский к/т «Пионер», где билеты стоили 10 копеек, но и крутили там только мультики или детские фильмы. Я и туда ходил, но в самом раннем детстве, еще вместе с бабой Лидой. И еще «восьмое чудо света»: в фойе «Фонтана» стоял огромный телевизор с диагональю – боюсь соврать – ну, метра два (правда, черно-белый), крутили по нему всякие «Новости дня» и т. п. Такого я больше не видел нигде. Кстати, напротив входа в к/т, в середине сквера находится настоящий фонтан, и в летнюю жару детишки в нем с удовольствием плескались.

На пересечении Проспекта и первого уличного полукруга стоит массивный ДК Стро-ителей с киноконцертным залом, но туда мы почти не ходили – что ты, далеко! Еще один кинотеатр «Комсомольский» расположен с левой стороны забора, окружающего Поляну, недалеко от входа, и туда мы иногда захаживали; а в ДК Нефтяников, стоящим аж за рынком и даже ближе к комплексу гаражей (а за ним уже начинаются предгорья) я не ходил никогда. Хотя в гараж ходил с удовольствием.

Воспоминание. Мне – лет семь, я сижу в комнате, вдруг входит Антон и с хитрым видом манит меня пальцем. Я иду за ним, мы выходим на улицу, он таинственно молчит, но я соображаю, что мы идем в гараж. А надо сказать, что Батюшка в это время находился в Москве, а машину оставлял в Октябрьском, но Антону ездить не разрешал, поскольку прав у него не было, хотя водить он умел кое-как.1 Но Антон – не пай-мальчик, нашел ключи от машины и гаража – и решил прокатиться, и меня прихватить. Ну, мы сели и поехали куда-то в горы, подальше от ментов. Петляли там, петляли, Антоша разогнался на пустой дороге – да и чуть не скувырнулся в пропасть, его развернуло – еле успел ручником тормознуть! Самое интересное, что никакого страха я в тот миг не испытал, и только гораздо позже до меня дошло, что мы могли элементарно разбиться – и не читал бы тогда ты, мой читатель, эти воспоминания о Золотом Детстве, ибо все детство на этом бы и закончилось. Позже, когда мы с Батюшкой переехали в Москву, он свой старенький «Москвич» оставил Антону в полное распоряжение, и тот рассекал на нем еще много-много лет.

1. Антонюка лично я посадил за руль своей машины и научил ездить на ней.

Двор наш тоже в своем роде уникален. Сама площадка с беседкой, песочницей, бревном, столбами для бельевых веревок и т.п. с одной стороны ограничивается стеной «Фонтана», с другой – П-образным угловым домом, а с третьей к ней примыкает школьный двор, со-стоящий из огромного футбольного поля. А школа № 2 стоит в глубине, фасадом выходя на улицу, идущую мимо ворот «Поляны» к центральной площади и ресторану «Девон». В эту школу ходили и Антон и Маша после восьмого класса, а до этого они посещали школу № 15 – восьмилетку. Я до сих помню, как Тошка бегал по утрам в лютый мороз без шапки и без пальто, в одном пиджаке через двор напрямик – так это было близко. Зимой на поле ставили хоккейную коробку, заливали водой, и мы катались по льду еще на старинных коньках, нацепленных на валенки. Но почему-то никто никогда не играл на этом поле ни в футбол ни в хоккей. Школьный двор был отгорожен железобетонным забором, который потихоньку ломался, и к 80-м годам от него не осталось ничего. А баскетбольные щиты стоят до сих пор, ничего им не делается. Соседний двор (с другой стороны «Фонтана») абсолютно симметричен нашему, в угловом доме находится аптека, а торцом к нему стоит дом, в котором позже жили переехавшие из Уфы Тетушки. Тоже близко. Пройдя между этими двумя домами на ул. Губкина и перейдя ее, можно попасть во двор, граничащий с моим детским садом – таким путем я в него и ходил. В этом же доме расположен знаменитый магазин под названием «Мясо–молоко», но все его называли просто «Молочный», потому что мяса там не было никогда. Как сейчас помню: заходишь, справа – молочный отдел, где есть все: молоко (всегда разливное по 24 копейки за литр), сметана, творог, сыр, масло, маргарин и т.п., а слева, где должны быть мясо и рыба – пустой прилавок без продавца. Все равно продавать-то нечего! Так что мясо и птицу можно было купить только на рынке, но тогда это дорого стоило. Зато молоко мы покупали через день по три литра (в бидончик!), и с шести лет мне была доверена эта почетная обязанность. А основной продуктовый магазин «Урал» находится на Проспекте почти напротив кинотеатра, а хлебный – на Лермонтова около входа на рынок. А если в нем не было хлеба, приходилось топать на Чапаева аж за Горсовет.

Ну, что ж, приблизительное представление о нашем городке вы получили, теперь пришло время рассказать о моей дворовой компании. Следует с удовлетворением отметить, что мы действительно кучковались в нашем дворе, а по соседнему только проходили: в магазин, детсад, школу, на огород и т. д.

Во дворы на другой стороне проспекта мы даже и не совались, а уж зайти на территорию «зеленовских» или «иковских» было равносильно самоубийству.

Хотя, как я уже упоминал, особой территориальной вражды у нас не существовало. Зато активно процветало попрошайничество, или уж не знаю, как это называлось. Но стоило лишь выйти на улицу, как обязательно подваливала компания и начинала «стрелять» мелочь. То ли денег на мороженое не хватало, то ли в этом был какой-то особый понт – не знаю. Но лично я, со своим детским щекастым лицом, маленьким ростом и толстеньким тельцем, постоянно становился объектом подобных нападок. Денег я, конечно, никогда не давал, рискуя нарваться на затрещину – но это было дело принципа, тем более что сам я не «стрелял».

Жил я в первом подъезде на третьем этаже, а на первом в первой квартире жил мой лучший друг и одногодок Колька Костенко. На три года был младше его брат Сережка, но он всегда тусовался с нами, тот еще хулиган. И я, когда шел гулять, обязательно заходил за ними, зная, что они дома – ведь если бы они вышли раньше, то обязательно не поленились бы подняться за мной – так уж у нас было принято. Также вместе с нами проводили время Ильдус, Димон и Сырчик, за которыми специально мы не заходили. Хотя из моего дошкольного периода я отчетливо помню только Кольку с Сережкой, остальные проявились гораздо позже. Кроме них, у меня появились как бы «отдельные друзья детства», т.е. они общались со мной, а между собой – нет, хоть и знали друг друга. Первый – Рустик Мухаммедшин, который жил на четвертом этаже и ходил со мной в одну садовскую группу. Позднее он переехал в дом, где находится «Молочный», и он был первый, к кому я ходил не с целью вытащить на улицу, а просто в гости – посидеть, погутарить. Вторым, принимающим меня как гостя, был Серега Герасимов, живший в соседнем дворе. Его матушка дружила с бабой Ирой, ну и мы познакомились и подружились. Но вместе мы почти никогда не гуляли. Третий – Борис Ширяев, тоже одногруппник, а позднее одноклассник. К слову сказать, и Колька с Сережкой, и Рустик, и Серега учились во второй школе, а я – в пятнадцатой. Видимо, это стало семейной традицией: отдавать детей в 15-ю, ибо директор школы жил в соседнем доме и был хорошим другом всей нашей семьи, да и со всеми учителями баба Ира была знакома. Итак, в саду была своя компания, в школе – другая, а во дворе – третья. Все свободное время мы проводили во дворе, играли в обычные детские игры, зимой с бабой Ирой мы ходили «на поляну» кататься на лыжах, но подробностей я не помню, да, собственно, тот период моей жизни еще не считается тем Золотым Детством, о котором я собираюсь рассказать в своей правдивой повести.

Воспоминание. Батюшка, каждое лето приезжавший из Мали в отпуск, рассказывал много интересного о своей тамошней жизни, но мне больше всего запал в душу рассказ об обезьянке Люлю́, жившей у них на вилле. И так мне захотелось эту обезьянку, так я упрашивал Батюшку привезти ее с собой! Он и пообещал, чтоб я отвязался. И вот я, захлебываясь от восторга, прожужжал всем уши в детском саду о том, что скоро вернутся мои родители и привезут живую обезьяну. И все мне завидовали черной завистью, а я ходил и гордился. И вот предки возвратились – и, конечно же, никого не привезли. Батюшка объяснил это тем, что в нашем климате Люлю просто не выживет. Моему горю не было предела! Однако я быстро утешился после того, как Батюшка решил придти к нам в сад и показать любительский фильм об Африке, который он снял на кинокамеру – и у меня опять появился повод задрать нос перед одногруппниками. Но без приколов не обошлось. Как сейчас помню тот день, я всем раззвонил, что вечером придет Батюшка с проектором и пленкой, а днем меня потянуло на подвиги – возбудился, видимо. К фасаду нашего детсада примыкал довольно высокий стилобат с площадкой, обнесенной перилами, и в эти перила в углу была вмурована труба для стока дождевой воды. И вот мне что-то стукнуло в голову, я забрался на площадку – и решил пописать в трубу! За коим занятием меня и засекла воспиталка – а тут как раз Батюшка идет! Вот это был кадр! Понятное дело, меня наказали, и в то время, когда весь детсад смотрел кино, я стоял в углу. Ну и домашний нагоняй от Батюшки мне был обеспечен. Вот такая фенька приключилась.

3-бис

Как я уже упоминал, мне было пять лет, когда мои родители вернулись домой – и сразу же подали документы на развод, ибо жить с таким человеком как мой Батюшка – пытка та еще; я в полной мере испытал это на своей собственной шкуре, но об этом позже. Не буду вдаваться в подробности, я все это помню крайне смутно: нервотрепки, слезы, ссоры, бесконечные уговоры со стороны Матушки, увещевания со стороны бабушек, жесткие выпады Батюшки – все это тянулось бесконечно; Матушка успела выйти замуж, Батюшка поступил в аспирантуру и писал диссертацию, живя то в Москве, то в Геленджике, периодически наезжая в Октябрьский; я уже пошел в первый класс, когда наконец суд вынес постановление в пользу Матушки. Но… закон требовал для галочки спросить мне-ние ребенка, т.е. мое. И вот в один отнюдь не прекрасный день в нашей квартире собра-лись все: Матушка с мужем, Батюшка, Баба Ира и Баба Лида, моя учительница и пред-ставители суда. И меня спросили: «С кем ты хочешь жить?». А что я мог ответить? Я ведь своих родителей толком и не знал, семь лет прожил с бабушками, привык к ним, к своим друзьям, своему двору, и никуда уезжать мне не хотелось – и естественно, что я с трудом выдавил из себя: «Хочу жить с Бабой Ирой». А значит – не с Матушкой, и ушла она в слезах несолоно хлебавши. И хоть мне ее было очень жалко, и у нее в гостях я чувствовал себя очень хорошо – пересилить себя я не смог. И это была моя фатальная ошибка, как вы поймете позднее.1

1. Не 5, а 6 лет, у него действительно в голове всё перемешалось, он перепутал все события и даты, не знает даже, что его матушка после развода сразу вышла замуж за моего друга в Москве и целый год у неё продолжались московские гастроли, я же в то время жил свободной жизнью в Геленджике перед поступлением в аспирантуру, практически прилетая к родителям и сыну каждый месяц на неделю по маршруту Краснодар -Уфа, а Саня Громов подавал мне в Уфе к трапу мой автомобиль, и мы катили в Октябрьский. Через год мамаша после второго развода явилась из Москвы в Октябрьский в моё отсутствие и дальше началось то, о чём я даже не хочу говорить – нельзя ребёнку знать такое о своей матери.

А теперь я хочу рассказать о человеке, сыгравшем в моей судьбе роль не меньшую, чем бабушки и Батюшка. Как вы уже догадались, речь пойдет о новом матушкином муже, которого звали Миша, но я его всегда называл Главным, потому что он действительно был главным во всем, и мы с Матушкой всегда говорили: Как Главный скажет, так и будет. Человеком он был замечательным, полная противоположность Батюшке, живущий по принципу «Все отдал – богаче стал», отлично общался и ладил с детьми, постоянно шутил и разыгрывал кого-нибудь и никогда никому не навязывал свою волю. Родился он в Минске, там же окончил школу и физкультурный институт, был мастером спорта по плаванию и «надеждой Белоруссии» в этом виде спорта; но после армии (а служил он в десанте) у него появилась мечта-идея: объехать всю страну от Минска до Сахалина. И он двинулся на восток, добрался до Октябрьского (его пригласил туда его армейский друг Борташевич) – да там и зацепился. Еще бы: его сразу взяли тренером юношеской сборной, нападающим в местную ватерпольную команду и выделили двухкомнатную квартиру, правда, на окраине, почти возле Котлована.

Самое смешное, что Батюшка сразу же познакомился с Мишей и почти подружился (Батюшка вообще знал всех и вся, постоянно плавал в Бассейне, а главный акробат города дядя Саша Громов был его лучшим приятелем), и именно он, судя по его рассказам, помог выбить эту квартиру, потому что главная архитекторша Октябрьского была, естественно, с ним в прекрасных отношениях.1

1. Не почти, а крепко подружились. Львёнок не жил с отчимом, как я, а лишь ходил и ездил в гости, а это совсем другое дело, хотя Михаил хороший мужик и дружили мы с ним целый год, пока она не появилась из Москвы и Миша потерял голову. Главн. Арх. города Инесса была тогда моей гёрлфренд.

Возможно, впоследствии Главный двинулся бы дальше, но… встретил Матушку, и не успел я оглянуться, как они поженились – и именно в ту квартиру я ходил к ним в гости на Уикенд. Кстати, Миша был младше Матушки на шесть лет, но разница в возрасте им нисколько не мешала, а еще он хорошо пел под гитару, и в будущем он стал моим первым музыкально-вокальным учителем. И плавать он меня научил, хотя первые уроки мне преподал Батюшка.

Воспоминание. Мы вместе с Матушкой пришли в Бассейн смотреть матч между местной и приезжей командами, и сидим не на трибуне, а как «свои люди» внизу, у самого бортика, на скамеечке. Ватерполисты, как положено, выстроились в линию у ворот, справа от нас Миша – в самом центре, судья свистит и бросает мяч в воду, пловцы срываются с места и плывут что есть силы – но Главный всегда на какую-то долю секунды опережает соперников, первый забирает мяч и отдает пас своим. И никто никогда не мог его опередить. И вот в очередной раз он забирает мяч – и сразу бросает его в ворота через полбассейна! И забивает гол – растерявшийся вратарь даже рот не успел открыть! Вот это был финт! Я так восхитился, что заорал и забил в ладоши, подпрыгнул на скамейке и со всего размаху саданулся затылком о кафельную плитку, покрывавшую стену. Ох, и больно же было, слезы навернулись на глаза – но я сжал зубы и терпел, а игра продолжалась, и наши как всегда выигрывали.

Конечно, были у Главного и свои недостатки. Например, он с трудом сходился с незнакомыми людьми, а уж если кто нравился – то сразу и на всю жизнь. Поэтому и друзей у него было немного, да и те почти все со временем подрастерялись. На работе он ни с кем близких отношений не поддерживал, и сколько общительная Матушка не приводила в гости своих подруг и не таскала его к ним на Дни Рождения – так они и остались «за бортом». И если кто-то из бывших знакомых звонил, то Матушка брала трубку, а Миша заявлял: «Я таких не знаю!» и сам никогда не звонил. Еще он пер-одически обижался на Матушку из-за всяких пустяков (как она считала), и при этом замыкался в себе на три-четыре дня, а иногда и на неделю, приходил с работы, ложился на диван, открывал книгу – и молчал. Просто молчал, не говорил ни слова, а Матушка суетилась вокруг него, хлопотала, подносила еду и т.д. Меня нет – так он сам это называл. Если в этот момент я к ним приезжал, то его поведение не менялось (хоть я, понятное дело, ничем не мог его обидеть), но если приходили гости – с ними он вел себя как обычно. И это, конечно, были весьма неприятные эпизоды. А в остальное время общаться с Мишей было одно удовольствие, и я в нем просто души не чаял. Он постоянно меня разыгрывал, шутил, придумывал разные игры; мы с ним рисовали, загадывали друг другу ребусы и писа́ли стихи (как вам, к примеру, такие опусы: «Наш прославленный ковбой дрожит от щели за шкафой» или «А у Миши за щекой таракан нашел покой» или «Миша лопал колбасу, ковыряяся в носу»?), иногда я ездил с ним на рыбалку (он был заядлым рыболовом), в бассейн я приходил (в Октябрьском) и приезжал (позже, в Питере) почти каждый день – короче, веселились как могли.

А что же твой Батюшка, спросите вы, был, наверное, страшным монстром? Да нет, конечно, в любой компании он был лидером, своим в доску, балагурил и пел песни под гитару; легко шел на контакт, заводил новые (в основном, нужные) знакомства, упорно добивался поставленной цели; умел охмурить, повлиять, пустить пыль в глаза, доказать свою правоту (а он всегда считал себя правым) – но это только на людях, а в семье его подлинная натура периодически вылезала наружу.1

1. Оказывается, он меня совсем не знает. Вовсе я не считаю, что всегда прав и свою неправоту признаю легко. Моя «подлинная натура» всегда и везде была одинакова – и в семье, и на людях, за что приходилось всю жизнь расплачиваться. Врагов было много, но друзей – на порядок больше. Нужных знакомств никогда не заводил, не знаю откуда Лев-мл. это взял, он ведь уже во взрослом состоянии был свидетелем того, какой бурлящий поток друзей постоянно был у нас в доме, не только московских, но и иногородних. Среди них никогда не было никаких «нужных» людей, только единомышленники. Впрочем, он имеет полное право на собственную интерпретацию.

Воспоминание Матушки. Мне было, наверное, лет 10-12, когда она рассказала мне эту историю. Как вы помните, поженившись, они продолжали учиться в МГУ и жили там же, и есть ходили в так называемую Студенческую столовую, что расположена на первом этаже в зоне Б (где они обитали). А напротив расположена еще одна небольшая столовая, которую все называли «закусочной», ибо первых блюд в ней не подавали, а на второе предлагалось «фирменное блюдо» – пельмени (со сметаной или с маслом по цене 34 и 31 коп. соответственно). А поскольку в Студенческой днем всегда выстраивались огромные очереди, то мои предки как-то зашли в Закусочную, взяли пельмени, то-се, а Батюшка, как язвенник, прихватил полстакана сметаны (была такая фишка, если вы помните). Сели они за столик, и Матушка, простая душа, взяла стакан со сметаной, да и плеснула немного в тарелку с пельменями (в те времена в пельмени сметану добавляли одну чайную ложечку) – ну чтобы вкуснее было. Пустяки, как говорится, дело житейское. Но надо было видеть реакцию Батюшки. Он весь окаменел, позеленел, почернел, покраснел, побелел – и не слова ни говоря, взял стакан и вылил остатки сметаны Матушке в тарелку! После чего встал и ушел. Немая сцена, как у Гоголя. Вместе с ними за столиком сидела какая-то студентка, немного придя в себя, она сказала Матушке: Девушка, ради бога, только не выходите за него замуж! На что маманя обреченно ответила: Да я уже вышла.