Защищая горизонт. Том 2

Ани скромно и грустно улыбалась, смотря куда-то в небо, она выглядывала из-за края своего широкого зонта и иногда на секунду закрывала глаза, когда с её губ снова и снова слетали слова о мечтах. Ани внезапно прервала свою завораживающую речь, повернулась и зашагала вдоль шоссе. Я нагнал её и как верная дворняжка пристроился рядом под зонтом. Я боялся прикоснуться к ней, мне начинало казаться, что одно лишнее движение – и это странное наваждение последнего получаса внезапно рассыплется в прах и исчезнет вместе с девушкой и её зелёными глазами, со всей этой аурой безмятежности и спокойствия, которые я не ощущал уже долгое время, если не сказать, никогда. Я боялся неожиданно очнуться посреди того мёртвого поля, снедаемый густым туманом в окружении множества безликих силуэтов, и понять, что это был всего лишь сон, видение умирающего сознания, что Ани – это только воплощение моих подавленных фантазий, желаний и стремлений. Я бы не смог пережить такое, только не сейчас, только не после всего этого, поэтому я старался держаться как можно ближе к ней, чтобы слышать её дыхание, но недостаточно близко, чтобы развеять эту возможную иллюзию. Лучше погибнуть так, в объятиях сладкой фантазии, чем ещё раз окунуться в мрачный мир моих собственных кошмаров.

Мы направлялись к спальной части города, а путь туда был не близким. Мы долго гуляли по обочине шоссе, подгоняемые шумом и холодным ветром от проезжающих автомобилей, мило улыбались друг другу и много общались на простые темы. Точнее, это Ани стремилась поведать мне обо всём на свете: о бытовых тяготах жизни, дрянной погоде, о странных музыкальных вкусах большинства людей, а иногда мечтательно закатывала глаза и снова говорила о счастливом будущем. Её настроение улучшалось с каждой минутой, она становилась всё более открытой и разговорчивой. Я же большинство времени молчал, любовался её светлой улыбкой, но не переставал думать о самом главном – той важной цели, ради которой я оказался здесь.

В один момент я не выдержал.

– Ани, я знаю, что ты не хочешь мне рассказывать об этом озере, но я прошу, для меня это… – скромно начал я свои мольбы, боясь спугнуть её хорошее настроение и оттолкнуть от себя.

Но она больше не пыталась сопротивляться, она всё понимала и ждала этого момента, поэтому даже не дала мне закончить свою заунывную речь.

– Я плохо помню своё детство, – внезапно произнесла Ани, смущённо уставившись себе под ноги. – Какие-то обрывки воспоминаний, яркие вспышки, образы и почти не помню маму. Папа рассказывал нам, что она долго болела и покинула этот мир сразу после появления второго ребёнка. На тот момент мне было уже семь лет, а моей сестрёнке – пять, но я всё равно не помню лица своей мамы. Иногда всплывают какие-то неясные образы, когда я ложусь спать или вот так мечтаю под дождём. Я словно ощущаю тепло её прикосновений, мягкость её рук на своей щеке, но каждый раз, когда я пытаюсь поймать это чувство, схватиться за него, заглянуть в глаза своим воспоминаниям, надеясь увидеть там лицо моей мамы, тогда это чувство неизменно ускользает от меня, растворяется как мираж. Зато я хорошо помню свою сестрёнку, наши с ней игры, забавы, я помню каждый её смех и каждый день, что мы проводили вместе. С детства я была очень замкнутым ребёнком, тихим, неразговорчивым и даже несколько нелюдимым. Я сторонилась местных детишек, предпочитая их шумные и весёлые компании тихому вечеру в одиночестве за чтением какой-нибудь интересной книги. Папа никогда и ничего не говорил по этому поводу, он с пониманием смотрел на мою кроткую натуру и всё понимал. Может, он видел в моей скромности и замкнутости некую обиду, затаённую из-за смерти мамы, но мы никогда не говорили об этом и уже никогда, наверное, не поговорим. А вот Алиса, моя сестрёнка, была очень весёлым, неугомонным ребёнком, настоящей непоседой. Моя полная противоположность. Она вечно куда-то убегала, не слушалась отца и всячески заставляла его нервничать по пустякам и выводила из себя. Он часто ставил в пример меня, и Алиса частенько меня дразнила и всячески подначивала, но я никогда не обижалась на неё, она… она… Лисой Алисой я её звала, такой же хитрющий прохвост.

Ани шмыгнула носом, и мне показалось, что я увидел, как блеснули слёзы на её глазах. Теперь я понимаю, почему она любила долгие прогулки в одиночестве под проливным дождём и вдоль центрального шоссе, где воздух наполнен сыростью и влагой, поднимаемой сотнями проезжающих машин. Только так она могла спокойно поплакать, чтобы никто не заметил её слёз. Ани явно привыкла выглядеть сильной натурой в глазах других людей и предпочитала вот такое уединение вдали от всех, лицом к лицу со своими воспоминаниями и страхами. Девушка всё время смотрела вперёд и старательно прятала свой взгляд, стремясь даже сейчас, во время рассказа о себе, хоть как-то побыть наедине со своей историей. Я не до конца понимал, как связана история её детства с моим вопросом об озере, но боялся спугнуть поток её мыслей, что она закроется от меня, и я уже никогда не найду ответов. Поэтому я держался поближе, затаив дыхание, и надеялся, что витиеватая и долгая дорога её мыслей всё-таки выведет меня к свету.

– Извини, я… – Ани ещё раз шмыгнула носом и потёрла левый глаз кончиками пальцев. – Так вот, в детстве я была очень замкнутой девочкой, мечтательной, вечно витающей в облаках и живущей скорее жизнью выдуманных литературных героев, чем собственной. У меня почти не было друзей, а в школе обходили стороной, считали чудной, да и я особо не искала себе компанию. Но моя сестра стала для меня всем, моим единственным настоящим другом, и когда я выползала из горы прочитанных книг, то мы непременно отправлялись с Алисой во двор, бегали там, играли в прятки и весело проводили время. Алиса была немного младше меня и такой заводной, весёлой, она вечно придумывала какие-нибудь глупости, постоянно её тянуло испытать что-то, нарваться на шалость и похулиганить вдоволь. Нам часто попадало от её выходок, и отец часто злился, кричал на неё, но Алиса в это время обычно сидела на стуле, совершенно безбоязненно болтала ногами и с согласием кивала, выслушивая нравоучения отца, чтобы на следующий день всё повторилось вновь. Я знаю, наш папа вовсе не был злым или жестоким человеком, он нас никогда не бил, не наказывал, но мог достаточно долго и продолжительно кричать. Он любил нас, Стил. Любил больше всех на свете, особенно после того, что случилось с нашей мамой. Ведь мы – это всё, что у него осталось и что напоминало ему о той, кого он любил больше жизни, и кого боялся потерять. Все его страхи воплотились в нас, в возможности потерять последнюю частичку его настоящей любви. И если относительно меня он был спокоен и всё прекрасно понимал, то вот Алису он любил сильнее всего потому, что чувствовал, как теряет контроль над вторым ребёнком. Он понимал, что если не совладает с её буйным нравом, то рано или поздно случится беда. Но я не рассказала тебе о главном, об озере, ведь ты этого ждёшь?

Я ошарашено смотрел на Ани, не в силах произнести ни слова и только смог утвердительно покачать головой.

– Я знаю, что, возможно, утомила тебя своими рассказами о детстве…

Я отрицательно замотал головой.

– …и всё же, – настойчиво продолжила Ани, – я тебя предупреждала, что рассказ будет долгим. Я хочу, чтобы ты понял всё, что я хочу до тебя донести, чтобы не осталось ни одного вопроса, который ты мог бы задать, когда я закончу. Озеро Святой Марии, насколько я помню, было создано одним из первых Творцов-основателей, который решил таким образом почтить память одного из своих любимых мест, где он бывал в детстве ещё до ужасной войны. Он воссоздавал это озеро и территорию вокруг кустик за кустиком, каждую травинку и каждый камушек он доставал из своей памяти, словно краски из заготовленной палитры, рисовал место своих грёз, о котором он мечтал с детства и видел во снах и куда всегда хотел вернуться. Место должно было служить напоминанием о доме, где он вырос, и символом утраченного мира. Так романтично, правда? Символ Мечты, её памятник, прямо в центре Системы, созданной для воплощения подобных грёз. Скорее всего, это просто красивая легенда, что обросла множеством мифов, как это всегда и бывает, но она слишком прекрасна, чтобы в неё не верить, но в то же время слишком прекрасна, чтобы в неё хотелось поверить. Так вот, с этим местом нас познакомил папа. Он как-то раз привёл меня и Алису на это озеро, взял с собой фотоаппарат и хотел запечатлеть нас на фоне природы. Я не любила фотографироваться и всячески пряталась от любых попыток навести на меня объектив, а вот сестрёнка, наоборот, вечно лезла в любой кадр, везде ей хотелось быть первой. Как сейчас помню этот день. Безмятежный солнечный денёк, сейчас уже кажется, что это было в прошлой жизни, на Алисе надето новое розовое платье, которое ей купил папа на последний день рождения. Алисе так понравилось это платье, что она отказывалась его снимать и всегда стремилась нарядиться в него по любому поводу и в любую погоду. Я помню, как нам понравилось на этом озере, там было так прекрасно, тихо, уютно, там я действительно почувствовала себя как дома, в лоне дикой природы. Мы с сестрёнкой буквально влюбились в эту густую поросшую зелень и высокую траву, где так удобно было прятаться. А ещё я помню тот запах. О, чудесный запах, такая свежесть, лёгкость, а гуляющий между деревьями ветер способен был прогнать из любого человека все страхи и тревоги и погружал в безликую безмятежность. Там всегда было малолюдно, и каждый раз, когда отец приводил нас гулять на это озеро, мы встречали только редких прохожих, влюблённых парочек, гуляющих меж зарослей кустарника. Но стоило занырнуть в ближайший куст, зайти за большое дерево, как тебя снова покидал весь мир, и ты оставался наедине с самим собой. Это было прекрасно, Стил, поистине прекрасно. Как любительница подобных уединений я испытывала дикий восторг от этого места. Почему только озеро Святой Марии не пользовалось особой популярностью? Не понимаю. Может, из-за того, что задавленные тяжёлым трудом жители спальных районов уже не находили в себе сил выбираться в свободное время за город, а жители центра мегаполиса и вовсе потерялись в своих каменных джунглях. А может, люди вовсе оторвались от природы и забыли, что значит быть её частью и радоваться даже таким, казалось бы, незначительным мелочам, как тихий шелест травы и журчание ручейка. Не знаю.

Ани всё-таки сделала волевое усилие и повернулась ко мне, блеснула солёными искорками своих зелёных глаз и с надеждой посмотрела на меня, явно желая найти в ответном взгляде хоть что-то родное, близкое ей, а возможно, она искала хотя бы тень сочувствия или переживания. Но сейчас я был слишком напуган, чтобы источать какие-то положительные эмоции. Алиса… ну конечно! Я прекрасно понимал, о ком шла речь и кто была эта маленькая сестрёнка в красивом рассказе моей спутницы, и это пугало меня ещё сильнее. Бессмертный образ весёлой девочки в красивом кружевном платье навсегда отпечатался на старой потёртой фотографии, которая лежала сейчас во внутреннем кармане моей куртки. Я знал конец этой печальной истории, и от этого мне стало совсем грустно и страшно. Ани шла рядом со мной, укрывая от дождя убийцу своего отца, и даже не догадывалась, как близко находилась разгадка всех мучавших её вопросов. Стала бы она спасать меня, зная о моей страшной тайне?

– Зря папа тогда показал нам это место, – грустно прошептала Ани и снова уставилась себе под ноги. – Алиса тоже влюбилась в это озеро и каждый выходной умоляла папу сводить её туда, плакала, кричала и всячески обижалась, когда он не мог этого сделать. Он был очень занятым человеком, а после смерти мамы на него разом столько всего свалилось, столько дел и забот, ему приходилось кормить и обеспечивать двух подрастающих дочерей. Но Алиса была ещё не способна понять это. Терзающие её юное сознание детские прихоти стали брать верх над всяким здравым смыслом, она начала придумывать коварные планы и вовлекала меня в свои шалости. Пока папа был на работе, мы начали частенько сбегать из дома, чтобы вдоволь повеселиться на этом озере, и всегда успевали возвращаться до его прихода. Но однажды случилось то, чего мой отец боялся большего всего. Одним будним утром он, как обычно, ушёл на работу и наказал нам с сестрой никуда не выходить из дома и никому не открывать дверь. Но стоило ему переступить порог, как Алиса бросилась ко мне, стала водить вокруг меня хороводы и проситься сходить с ней на озеро. Я тогда уже училась в старших классах и на следующий день у меня была важная контрольная, поэтому я попросила Алису потерпеть, когда я закончу подготовку. Но она не послушалась и, ещё немного побродив за моей спиной, незаметно собралась и по-тихому выскочила за дверь.

Ани очень грустно вздохнула и снова посмотрела на меня.

– Больше я её не видела. Что случилось с озером, никто не знает до сих пор. Оно просто исчезло вместе со всеми людьми, кто находился там в этот момент, оставив после себя лишь этот смертоносный туман. Я помню это опустошение внутри себя, помню пустой от боли взгляд отца, когда он узнал о случившемся. Он рвался в этот туман, хотел найти там Алису, но прибывшие Стражи уволокли всех очевидцев в башню и велели молчать обо всём увиденном. После этого я не видела отца несколько дней и не знала, где он и что с ним случилось. Я не получила ни одной весточки и осталась одна в пустой квартире, наедине со своими мыслями. Я несколько раз приходила сюда, смотрела вдаль, в этот непроглядный туман над полем, стояла по несколько часов и ждала, втайне надеясь, что хотя бы в этот раз всё окажется чьей-то глупой шуткой, игрой или временной ошибкой Системы. Я ждала, что туман рассеется и я увижу знакомый силуэт сестрёнки, увижу розовое сияние в этом тумане, из которого появится Алиса, подойдёт ко мне, обнимет, и весь этот ужас, наконец, закончится. Но время шло, и ужасное осознание случившегося начало заполнять мой разум, я много раз корила себя за то, что не уследила за сестрой, за то, что потакала её глупым прихотям, что не рассказала всё отцу, не предупредила. Иногда я жалела о том, что не пошла в тот день вместе с ней и не исчезла из этого мира вместе с тем озером. Возможно, это был бы лучший выход для меня, чем теперь остаться наедине с опустевшим миром и сжигающей меня виной. Отец, к сожалению, так и не смог оправиться от случившегося. Через несколько дней он вернулся домой, бледный, молчаливый, он появился в дверях и словно призрак вошёл в квартиру. От него веяло смертельным холодом. Больше всего я боялась, что он станет обвинять меня во всём, что я не смогу перенести этой ноши, но он не произнёс ни слова. Для меня это оказалось сильнее прямого обвинения, его молчаливый укор и безразличие. Он потерял всякий вкус к жизни, стал немногословным и безэмоциональным, он часто погружался в свои мысли и с пустым взглядом смотрел в одну точку, а затем вставал и уходил в неизвестном направлении. Я думаю, он приходил сюда, на это озеро, и точно так же с надеждой смотрел в туман, ведь надежда – это всё, что у него оставалось. Позволь задать тебе вопрос, Стил? Ты терял кого-нибудь в этой жизни?

– Я? Я… не знаю, – сбивчиво ответил я, пытаясь судорожно вспомнить хоть один пример и распутать собственные мысли. – Я думаю, что все мы кого-то теряли.

– Нет, ты меня не понял, – склонив голову, сказала Ани. – Если бы ты терял кого-то, то непременно запомнил бы это, поверь. Когда уходит кто-то очень близкий, кого ты любишь больше всей жизни, то в этот момент в тебе что-то обрывается, рушится какая-то частичка тебя самого. Ведь что такое «мы», то есть люди? Ты никогда не думал об этом? Мы не существуем сами по себе в отрыве от других, от их сущности и жизни. Мы – это люди вокруг, это все, кто нас окружает, кого мы любим, они часть нашей жизни, а мы часть их. Когда ты кого-нибудь любишь, то ваши сознания будто сливаются вместе, становятся общим. Ты живёшь ради любимого человека, а он живёт ради тебя, ты меняешь привычки, образ жизни и все свои мысли, и всё, что рождается в твоей голове, проходит через эту психологическую и моральную связь с другими людьми. Понимаешь, Стил? Может быть, это звучит несколько сложно и чудаковато, но я этому научилась у одного очень хорошего человека. Он всегда говорил, что мы – это совокупность других людей, мы отражение их всех. Между мной и Алисой, мной и папой существует неразрывная связь, и такая же связь между всеми людьми: отцом и сыном, любовной парочкой или лучшими друзьями. Даже между мной и тобой теперь существует такая связь. Другой человек замещает часть твоей личности, и вы сливаетесь в единое целое, и вот эта психологическая смычка между разумами – самая сильная и самая великая вещь в человеческой жизни, но в то же время и самая уязвимая часть. Наши достоинства – это продолжения наших недостатков и наоборот. Когда близкий тебе человек погибает или просто уходит из твоей жизни, то в тебе что-то ломается, разрушается та часть тебя, которую он наполнял. Ты начинаешь чувствовать себя неполноценным, полым изнутри, и эта пустота с каждым днём всё больше напоминает о себе, скорбит о потере и разрушает твою психику. И ты никогда не сможешь восполнить эту потерянную часть, тот уголок разума, который был неизменно связан с другим человеком. Ты просто умираешь в этой части своей личности и носишь шрам до конца своей жизни. А вообще, знаешь, что самое страшное и невыносимое? Каждое утро просыпаться и вспоминать о людях, которых ты любил и которые ушли навсегда. Каждый день ты начинаешь ловить себя на мысли, что больше никогда не увидишь любимого человека, не прикоснёшься к нему, что вы никогда больше не посмеётесь вместе и не погуляете в солнечную погоду. И вот это слово «никогда» становится твоим неизменным спутником на всю оставшуюся жизнь. Меня пугает эта вечность, пугает своей неотвратимостью и бессердечием. «Никогда» когда-нибудь поглотит мой разум, как это уже случилось с моим отцом. Когда начинаю вспоминать те деньки, что я провела с Алисой, её улыбку, её смех и слёзы, когда вспоминаю обо всех её обидах и радостях, то неизменно в моё сознание врывается эта вечность и внемлет раз за разом, что это больше не повторится никогда, никогда… никогда! В такие минуты хочется сесть под дождём на этой серой мостовой, смотреть в туман, куда ушла Алиса, и просто ждать своей смерти.

Ани шмыгнула носом и вытерла слёзы рукавом, а затем посмотрела на меня и как-то грустно улыбнулась. За весь этот рассказ, куда она с таким упоением погрузилась, доверяя мне самое сокровенное, я стал для неё почти родным. Долгое время Ани была одинока в своём горе, держала эти слова за стальными засовами своего характера, но тут плотина прорвалась, омывая меня солёными водами чужой судьбы. Она мечтала об это минуте с тех самых пор, как её отец ушёл в своей бессловесности, оставив маленькую девочку наедине со своим горем и целым миром.

– Извини, мне грустно всё это вспоминать, но мне уже легче, – сказала Ани и снова попыталась улыбнуться сквозь слёзы.

Ей действительно становилось легче от того, что её слова нашли выход и от чувства сопричастности к её горю.

– Ничего, я понимаю, спасибо, что поделилась со мной, – неловко ответил я и осторожно погладил её по спине. – А где теперь твой отец?

– Он пропал, и уже давно. Но теперь ты должен понять моего отца, как поняла его я, когда повзрослела и осознала всё это. Смерть любимой жены, потом потеря дочери – всё это доконало его окончательно. Со временем он всё больше сторонился меня, всё чаще и дольше пропадал из дома и почти перестал со мной разговаривать. Вот это самое «никогда» постепенно свело его с ума. Однажды он вернулся с этого поля и начал твердить о том, что теряет образ своей дочери, что постепенно забывает Алису, воспоминания как бы начали улетучиваться из его сознания. Он постоянно ходил к месту, где было озеро, пытался ухватить исчезающей образ Алисы и жаловался, что у него всё чаще начинает болеть голова, когда он изо всех сил пытался сохранить хоть что-то в своей памяти. Для этого он всегда хранил при себе фотографию Алисы, ту самую, что он сделал в тот счастливый солнечный день на озере Святой Марии. Но однажды он просто исчез, и я его больше не видела. Он, как обычно, не говоря ни слова, ушёл из дома и больше не вернулся. Я думаю, что Стражи всё-таки добрались до него, ведь его постоянные походы к этому месту не остались незамеченными. Я не знаю, где он и что с ним случилось, до сих пор, но надеюсь, он хотя бы обрёл заслуженный покой с самим собой и, может быть, встретил Алису, с которой, наконец, обрёл своё счастье.

Ани ещё раз шмыгнула носом и прильнула к моему правому плечу. В эту минуту ощутить чьё-то живое присутствие и поддержку было её самым страстным желанием.

– Сколько же тебе было лет, когда отец пропал, и кто тогда тебя воспитывал?

– Мне стукнуло уже пятнадцать, когда он ушёл, но потом меня приютил один хороший друг нашей семьи и оформил на меня опекунство. Теперь я тоже иногда прихожу к этому озеру или к тому, что от него осталось, смотрю в этот туман и всё так же жду, когда из него выйдет Алиса в своём милом розовом платьице. А может, даже увижу их вместе с отцом, как весело играют друг с другом и радуются жизни.

– А ты не боишься, что Стражи могут также забрать и тебя?

– Кто, я? – Ани даже усмехнулась. – После всего моего рассказа о жизни и о том, что я пережила, ты спрашиваешь, боюсь ли я? Нет, не боюсь, иногда я даже мечтаю о смерти, думаю о том, как бы прервать этот долгий спуск в бездну и встретить там единственных людей, кого я любила в своей жизни. Но тебе я бы всё же не советовала сюда больше приходить, не нужно так рисковать, я совершенно не шутила. Стражи многих забрали, кто особенно ретиво пытался добиться справедливости или поднимал много шума вокруг этого случая. И всё же, Стил, мне тоже интересно, а что ты искал здесь?

– Наверное, то же, что и все остальные, кто приходят сюда. Правду, ответы, решение всех проблем.

– И как, нашёл, что искал? – Ани мило улыбнулась, всеми силами стараясь как можно скорее перевести тему, отогнать от себя грустные мысли и скинуть тяжкий груз внимания к своей персоне.

– Нашёл, – несколько замешкавшись, ответил я. – И даже, наверное, нечто большее.

– А ты немногословен, – ответила Ани, смущённо пряча глаза, а затем тихо хихикнула и добавила: – Одна я тут трещу без умолку уже полчаса. Прости, в жизни мне не часто доводилось с кем-то вот так просто пообщаться, а когда даётся такой шанс, то уже не могу остановиться. Ой, тогда давай сменим тему на менее грустную, а? А то и так тошно, так мы ещё нагнетаем. Позволь тогда задать вот такой глупый вопрос, а где твой зонтик, потерял в том тумане?

– Почему же глупый? Я не ношу зонты, принципиально, – ответил я и попытался приветливо улыбнуться в ответ.

– Ой, а почему так? Что случилось? Чешуйки на одежде ведь не сильно помогают, или ты любишь, когда дождик капает с ушей? – хихикнула Ани, а потом немного опомнилась и шлёпнула себя по губам. – Ой, прости, глупая шутка.

– Да ничего, – успокоил я девушку. – Это мой личный выбор, моя жизненная позиция, если так угодно. Понимаешь, вот этот бесконечный дождь, что заливает улицы, это вечно угрюмое серое небо… не могу я так. Не могу и не хочу подчиняться этому дождю, всей этой ситуации с погодным модулем. Для меня взять в руки зонт – это как смириться с дождём и со всей этой ситуацией, это будто бы сдаться на волю стихии.

Лицо Ани вытянулось от удивления, и она посмотрела на меня застывшим взглядом. Она явно не ожидала нечто подобного от такого невинного вопроса.

– Не стоит так удивляться, – улыбнулся я. – Я каждый день выхожу на улицу и вижу людей, которые смирились с этим ливнем, вижу, что каждый день зонтов над их головами становится всё больше, а желания что-то изменить – всё меньше. Весь мир из царства мечтателей с чистыми устремлениями превращается в царство подчинения и покорности. Люди сдались на милость непокорной стихии, приняли её как данность. Зонт – это не просто кусок брезента, это символ, белый флаг, который человек водрузил над своей головой. Тебе, вероятно, смешно всё это слышать. Скажешь, вот дурачок, развязал такую трагедию из бытовой ситуации, но мне это важно. Пока этот ливень барабанит по моей голове, я продолжаю бороться, чувствовать, что живу, чувствовать свою цель и ни в коем случае не мириться с проблемами.

– Вот ты и правда дурачок. – Ани расплылась в улыбке, источая поток симпатии. – Извини за прямоту. Но какое же это смирение? Какая борьба? Что за ребячество, право слово? Я вижу здесь лишь бегство от проблем, а не борьбу с ними, нежелание признать действительность такой, какая она есть. Зонт – это не смирение, а ровно наоборот, признание проблемы, осознание того, что мешает нам жить, подчинение неизбежному и устранение его последствий.

– Но я не хочу устранять последствия, я хочу устранить причину! – возмутился я.

– Всему своё время, Стил. Идя на таран головой о стену, многого не добьёшься. Для начала нужно признать проблему. Да, если хочешь, то смириться с её наличием, научиться с ней жить, устранить её вредное воздействие и только после этого, когда все преграды сняты, начинать решать первопричину. А отказываясь принять этот дождь, ты не борешься с ним, точнее пытаешься ударить палкой воздух и в этой бессмысленной войне тратишь все силы. Вот так! Забавный ты, я не ожидала такой реакции на вполне безобидный вопрос. Похоже, мы с тобой оба ненормальные и не умеем нормально общаться.