Два полцарства

И ничего, что почти весь день прошел: я видела в узкое окошко, что солнце уже садится. Заодно и наблюдала за происходящим внизу. Подсобка, где меня поселили, располагалась на втором этаже – и он явно был не последним, территорию окружал высокий забор, на воротах будка охраны. Особняк по первым прикидкам совсем не уступал в размерах дому Камелина. Что же не поделили эти богачи? Дорогу в бизнесе друг другу перешли, украли идею рекламной кампании или соблазнили чью-нибудь жену? Собственно, от ответа на этот вопрос мое положение не зависело, так и незачем ломать голову. Но полезно будет запомнить: организатор этих боев без правил – Егор Александрович, как я понимаю – человек очень состоятельный, в средствах не ограниченный, солиден и привлекателен, то есть избалован возможностями. Мажор высочайшего уровня, привыкший к тому, что все при его появлении упираются лбами в пол и ждут его милости.

Такое самовосприятие нельзя рассматривать однобоко, у медалей не бывает одной стороны. Пример тех же Камелина и его дочери показывал, что при не самых простых характерах и явной пресыщенности благами, они являлись и обладателями достоинств: оба были щедры, не отличались мелочностью и придирчивостью. Виктор Петрович любит, когда перед ним лебезят, и поначалу всегда пытается морально подавить любого нового знакомого, но искреннее уважение в нем вызывают только те, кто этому давлению сопротивляется и лебезить так и не начинает. Вот такое двусмысленное отношение к людям. Ангелина же отличается легкомыслием и добродушием, свойственным только тем людям, детство которых было избавлено от проблем или невнимания. Я надеялась, что опыт общения с Камелиными поможет мне и в текущей ситуации, если уж я нарвалась на ягоды того же поля.

Уже стемнело, когда дверной замок начали открывать. Я вскочила с пыльного пола и приготовилась к любому разговору, который успела мысленно за этот день прокрутить в голове. Вошел главный и без сопровождения. Осмотрелся, будто здесь был какой-то впечатляющий интерьер для рассматривания. Нашел выключатель, зажег свет, о котором сама я и не думала. Пристально посмотрел на меня, щурящуюся от яркости и спонтанно поправляющую дурацкую пижаму из дорогого шелка. Перевел взгляд на бутылку с водой, валяющуюся в углу.

– Не понял, тебя не кормили, что ли?

Я молча покачала головой. Егор задумчиво свел брови и шагнул ближе, я поспешила затараторить – необходимо начать хоть о чем-то болтать, чтобы изменить к себе отношение:

– Вы Егор Александрович, я правильно запомнила?

– Егор, – сухо поправил он. – С отчеством меня называют подчиненные, а по имени – друзья и враги. Называй меня Егором, сучка.

Я вздрогнула, но заставила себя продолжить:

– Хорошо, Егор. Могу ли я узнать, что тебе сделал отец, раз ты пошел на такие меры? Это не любопытство, мне лучше быть в курсе, есть ли способы эти проблемы уладить.

Он вдруг улыбнулся – почти нежно, мягко. Довольно красивый и очень презентабельный мужчина, олицетворение делового стиля – именно такой образ успешно эксплуатируют в рекламе зверски дорогих часов или безбожно элитных машин. Легкая щетина, идеально сидящий деловой костюм, темные волосы и зеленые глаза – будто все подобрано в один стиль. Вероятно, я немного просчиталась – такой экземпляр должен быть не просто избалованным мажором, а избалованным до безобразия, до извращений и цинизма. Собственно, это предположение он и подтверждал:

– Нет, дорогуша, уладить эту, – он выделил слово, – проблему нельзя так, чтобы все стало как раньше. И я не удивлюсь, если ты вообще не в курсе делишек своего отца. Даже признаю, что ты просто оказалась ровнехонько между молотом и наковальней. Но видишь ли, Ангелина, я не позволю себе проявить к тебе жалость только по той причине, что тогда не смогу вытрясти из твоего отца всю душу. Тебе не повезло – и я ничего не могу сделать с этим невезением. Но голодом морить тебя не будут, я спущусь в столовую и узнаю, почему не принесли ужин. А то смеху будет, если ты здесь банально от голода сдохнешь. О нет, если ты и сдохнешь, то точно не от голода, это как-то слишком просто.

Я в страхе округлила глаза и отступила, соображая, что еще сказать или спросить. Интуитивно мне казалось, что я выбрала верную стратегию – надо обозначить себя человеком, личностью, независимо от того, какая у меня фамилия. Придушить или выкинуть в окно намного легче незнакомку, чем человека, с которым о чем-то болтал. Потому надо говорить – можно показаться и дурой, и запуганной девчонкой, и хамкой, и невинной овечкой, лишь бы в его глазах я превратилась в человека, а не обезличенную «сучку».

– Егор, я действительно не знаю о его делишках! И мне сложно принять текущую ситуацию. Но я буду благодарна… за ужин. Есть очень хочется… хотя я так перепугалась, что только сейчас это осознала!

Он улыбнулся еще шире. Вроде бы я все делала правильно, раз он улыбается и продолжает слушать. Но зачем он наступает на меня? Я пятилась, не в силах совладать с паникой. Широкоплечий, огромный, он подавлял уже только этим. А потом и ухватил меня за талию, удерживая и не позволяя отступать дальше. Ощутила слабый запах алкоголя и испугалась еще сильнее. Может, он и не сильно пьян, но будто бы уже обозначил свои намерения, прижимая меня к стенке.

Я храбрилась из последних сил:

– Егор, отпусти, пожалуйста, ты делаешь мне больно.

Рассмеялся – глубоко, искренне. Я уже несколько раз слышала его смех, Егор умеет смеяться бархатно. Жаль, что его веселье всегда возникает в таких ситуациях, в которых ни один нормальный человек даже улыбаться не сможет.

– Больно ей, только гляньте, – он наклонился и укусил меня в плечо через ткань. Не сильно, но я вскрикнула. Снова посмотрел в глаза: – Больно? Да что ты говоришь. Я тебя сейчас сам выебу во все дыры, потом своим парням отдам – пусть хоть до утра долбят, лишь бы не померла. А утром спрошу снова – вот сейчас тебе было больно или так себе, терпимо?

Я сжалась и нервно затряслась. Говорить надо, что угодно говорить – отвлечь от этих мыслей, переключить. Но у меня будто голос пропал от страха, а в мыслях ни одной осознанной фразы не появлялось. Его руки уже скользили по гладкой ткани, сжимали плечи, возвращались на талию. И тихий смех – он вообще производил на меня парализующий эффект.

– Испугалась? Да пошутил я. Пока пошутил. Твой папаша и покажет, что с тобой делать дальше. А то и эта угроза фигней покажется, ребята тоже стресс испытали – заслужили хоть какой-то компенсации, если Камелин сольется. Но отвлечься ты мне поможешь, раз уж все равно тут по случаю оказалась. На первый раз даже выбор дам: минет или анал?

Мне все еще казалось, что он просто издевается – во взгляде это читалось. И ведь не раздевал, несмотря на слова, не рвал на мне одежду, не прижимал к себе, а будто бы просто наблюдал за реакцией. Но у меня все равно от ужаса плыло перед глазами. Я слабо отталкивала его, кривилась, а на самом деле все пыталась придумать, что же такого правильного стоит сказать, чтобы он одумался. И вдруг Егор отступил сам – со смехом отпустил меня резко, что я едва не упала, и обернулся.

Я только теперь поняла, что в комнате появился и Дмитрий. Он стоял у противоположной стены с подносом в руках, иронично изогнув бровь.

– Сорри, не хотел мешать романтике. Я тут царевне еды принес. Но если ты ее решил сначала сам накормить вкусняшкой, так ужин подождет. Ничего, если я в процессе тут постою? Весь.

Егор со смехом отмахнулся:

– Да не, у меня на Камелину не встанет, я так, чтобы жизнь случайно медом не показалась. Дим, ей лежанку какую-нибудь притаранить нужно. А лучше установи замок на гостевой комнате, пересели ее туда.

– О-о, – протянул блондин. – Решил перевести царевну в царские палаты? Не вынесла душа поэта? Я тебе сразу говорил: давай я нашей гостьей сам заниматься буду, у меня с поэзией все в порядке, ничего не дрогнет.

– Дело не в том, – Егор мельком обернулся, мазнув по мне взглядом. – Скоро она без ванной и нормального туалета здесь так вонять начнет, что и захочешь трахнуть, а побрезгуешь, – его собеседник неопределенно хмыкнул, а Егор уже направлялся на выход: – Давай потом в столовую, выпьем и обсудим дела.

Дмитрий поставил поднос прямо на пол и тоже последовал за ним. Я только к этому моменту немного отмерла и зачем-то рванула к нему, спрашивая:

– Он же пошутил? Скажите, пожалуйста, он же пошутил, что собирается меня насиловать и… всем своим людям… и…

Дима остановился и посмотрел на меня.

– Скорее всего пошутил. Реально думаешь, что ему девок любой степени элитности мало, чтобы какую-то через силу трахать, пока она будет визжать и царапаться? Хотя ты симпатичная – может, и не пошутил. Расслабься и не нагнетай: зачем напрягаться, если можно не напрягаться? Время покажет, царевна, если сама никого злить не станешь и твой папаша тебя хоть немного любит. Совсем легко ты не отделаешься, но можешь остаться почти целой.

И вышел за дверь, не забыв запереть замок. Дмитрий моложе своего шефа лет на пять, он суше и тоньше, но производит странное впечатление какой-то скрытой угрозы, его ненормальное спокойствие и некоторые фразы наталкивали на эту мысль. Если Егора стоит бояться, то этого нужно бояться в три раза сильнее.

Глава 5

Неприятности сыпались одна за другой. Будто бы злой судьбе было недостаточно малюсенькой проблемы с похищением. Я держалась из последних сил, старалась не раскисать и не поддаваться депрессии, но уже казалось, что обстоятельства меня испытывают на прочность – и никто на моем месте долго такой проверки не выдержал бы.

После мучительного дня, жутких разговоров, дающих пищу для еще более жутких прогнозов, и почти бессонной ночи на голом матрасе меня ждал новый сюрприз. Дмитрий вошел на этот раз без подноса, скривился, глянув на ведро в углу, и молча махнул рукой, приглашая на выход. Я уже понимала, что меня переселяют в другие условия, как вчера и было оговорено, потому и засеменила вслед за ним, успевая осматриваться.

Коридор, дорогая отделка, лестница на этаж выше, как я и предполагала. Но меня вели к двери на этом же этаже, только в другом крыле. Никакой охраны или других людей я не увидела, то есть меня просто запирали на ключ и оставляли. Видимо, не опасались того, что я умею выносить пинком двери или вскрывать замки. Правильно не опасались… Однако отсутствие охраны я про себя отметила и намеревалась обдумать этот факт позже. А пока предстояли вопросы более стыдные:

– Дмитрий! – позвала я его. – Я могу к вам так обращаться?

– Можешь, – он ответил не оборачиваясь. – Мне вообще плевать, как ты ко мне будешь обращаться. Потому и не выкай, это звучит особенно нелепо.

Его холодный ответ оказался неожиданно уместным на фоне того, о чем я собиралась говорить:

– Дмитрий, у меня к вам… У меня к тебе есть просьба. Видишь ли…

Я осеклась, поскольку он остановился и толкнул дверь, широко махнул рукой приглашающим жестом, пропуская меня внутрь. Я бегло осмотрелась: здесь действительно было намного уютнее, какая-то изящная мебель, кровать, дверь в ванную. И решетки на окнах. Сомневаюсь, что они еще вчера были в гостевой комнате. Хотя откуда мне знать, как здесь к гостям относятся? Я обернулась к мужчине, вошедшему за мной следом и приподнятой светлой бровью обозначающего, что ждет продолжения.

Я невольно начала краснеть, но говорила, глядя в пол:

– У меня начались женские дни, Дмитрий. Мне нужны… средства гигиены или хоть какая-нибудь тряпка… Вы… ты должен понимать.

Наверное, он понимал, просто ему было перпендикулярно. Отчетливо говорила об этом бровь, которая так и не изменила своего положения.

– М-да. Не сексуально. Егор тебя так напугал, что ты решила на уровне физиологии отпугнуть от себя всех приматов мужского пола? Поздравляю, тебе удалось. Сейчас как представлю себя бегающим по магазинам в поисках тампонов для Камелинской дочки – либидо пол готово пробить, зато смех разбирает. Нет, родная, на подобную работу я не нанимался.

Произнесено это было на одной ноте без капли упомянутого смеха, а я едва сдержала всплеск раздражения: уж точно не следует еще и злить его, а голос прозвучал сдавленно, хотя бы от того, что мне приходилось говорить это вслух:

– Я еще меньше в восторге. Особенно от того, что приходится это объяснять. Будто мне и так мало досталось.

Он уже улыбался, смущая этим меня еще сильнее. У него на самом деле живая мимика, мгновенное переключение между полным равнодушием и веселой вовлеченностью. Быть может, просто равнодушие мнимое?

– А пока тебе ничего не досталось, царевна. Достанется еще, это как пить дать, так что прибереги потенциал истерик для более подходящего момента.

Сказав это, развернулся и ушел. Я только после этого разрешила себе сжать кулаки и провыть сквозь сжатые зубы, проклиная на этот раз саму себя. Могла бы и догадаться, что со мной здесь цацкаться не станут, зачем лишний раз унижалась? Побежала в ванную, придумала хоть какой-то способ выкрутиться. Нашла там рулон туалетной бумаги и кусок мыла. Шорты от пижамы пришлось отстирывать и вешать для просушки там же. В комнате почти не было вещей – вероятно, ничего специально не оставили, чтобы я не могла навредить себе или кому-то из похитителей. Остановила очередную волну слезливости, помылась, уместила сложенную бумагу в трусики и буквально заставила себя порадоваться: в предыдущей каморке все было бы намного хуже и позорнее. Здесь вон хоть как-то… и кровать имеется, без постельного белья и одеяла, но это уже намного удобнее, чем голый матрас на полу. Улеглась, поджала коленки под живот и тихо, тихо заскулила, утешая или развлекая себя этим звуком.

Про завтрак и про то, что голодом меня морить не собираются, я вспомнила лишь в тот момент, когда дверь вновь открылась. Дмитрий вошел и поставил на тумбу поднос. На этот раз на тарелке лежала пара булок, а рядом стакан. Мой надзиратель выпрямился и бросил на кровать рядом со мной мягкую пачку с прокладками. Я вздрогнула от удивления, заставила себя сесть и выдавить:

– Спасибо.

– Вот за это ты мне стопудово останешься должна, – отозвался он. – Сама антисекс, и меня таким же делаешь. Ешь быстрее, я потом заберу посуду.

– Чтобы я заточку из железной миски не смастерила? – съязвила я и пересела на табурет к тумбе.

Пыталась не думать о том, в каком виде нахожусь, ведь даже шорты пришлось оставить в ванной. Меня почти ощутимо тошнило от стыда и его присутствия. Дмитрий проследил за моим движением, а потом завалился на кровать. Улегся на спину и подложил руку под голову. Я ела булки, запивала молоком и поглядывала в его сторону, заочно благодаря хотя бы за то, что не пялится.

Он говорил задумчиво, будто бы сам с собой рассуждал, хотя и обращался ко мне:

– Где же мы прокололись, Ангелина Викторовна? Тебя нет больше суток, но твой отец не орет под нашими воротами, не рвет на себе волосы и не собирает армию. Если наши люди не ошибаются, он даже со своего курорта еще не вылетел. Продолжает наслаждаться медовым месяцем. Не объяснишь такую странность? Или ему все-таки никто не доложил о произошедшем? Что же это за охранник, который первым же делом не оповестил шефа?

Я едва не подавилась булкой, закашлялась. Но за несколько секунд поняла, что этот поворот и можно использовать в свою пользу. Или хотя бы для того, чтобы прощупать почву:

– Меня это тоже удивляет, Дима, – мне очень не хотелось называть негодяя по имени, но я где-то читала, что так проще расположить к себе человека – а мне жизненно важно было его к себе расположить. – Я вообще боюсь, что отец не станет платить за меня выкуп. Он меня в свои дела не посвящал, я без понятия, что произошло между ним и Егором Александровичем. И у нас с ним не настолько теплые отношения, чтобы предсказать его реакцию на ваши требования…

Он скосил на меня взгляд и только по прищуру можно было догадаться, что он мгновенно сосредоточился:

– Продолжай.

Я кивнула. Вдруг даже задышалось легче, когда хоть какой-то план оформился:

– Конечно, перед своими друзьями и бизнес-партнерами он ведет себя иначе, вот все и думают, что он пылинки с меня сдувает. Я вообще не надеюсь, что он заплатит за меня хоть копейку. Я не сын, как видишь, то есть не предел мечтаний человека с такой индустрией. И если он даже выкуп не заплатит, то можешь себе представить, как сильно опечалит его моя смерть. Расстроится он, возможно, но не до такой степени, чтобы волосы на себе рвать.

Он смотрел на меня неотрывно, я тоже из последних сил не отводила взгляд, успевая хвалить себя за смекалку. Лишь бы теперь не струсить и не поддаться лишнему волнению. Потому отвлекалась, представляя хмурое и отстраненное лицо Виктора Петровича. Дмитрий говорил теперь медленнее, явно попутно анализируя услышанное:

– Да, так тоже бывает. И я прекрасно понимаю, к чему ты ведешь: если он откажется платить, то мстить ему через тебя – только руки пачкать. А еще ты почти открыто говоришь, что самое милое дело – тебя отпустить. Можно даже до дома не подвозить и не извиняться за доставленные неудобства. Но ты же не можешь быть настолько тупой, царевна? Во-первых, для начала нужны стопроцентные доказательства твоих предположений. А во-вторых, если ты права, то ты получаешься третьей стороной в нашем конфликте – и нет никаких гарантий, что ты тут же не полетишь в полицию. Вот папаша твой не полетит, а ты – запросто.

Я все-таки разнервничалась, голос начал слегка дрожать:

– Я прекрасно понимаю, что в полицию нет смысла обращаться, я же дочь Камелина! Все уже куплено. И у вас, и у отца. А может, он меня ненавидит до такой степени, что вы ему даже услугу окажете, если меня убьете?

– Допустим, допустим… И такое бывает, особенно в этом светском обществе, никак не привыкну, хоть и с рождения в нем. Но ты все-таки единственная наследница. Или он вечно жить собрался?

Я сделала вид, что все еще не наелась, уставилась в стену, пережевывая кусочек булки. Как по минному полю иду! Надо говорить и отвечать, все идет верно, лишь бы всеми ответами в самую точку попадать и давать исчерпывающее объяснение. Камелин в настоящей Ангелине души не чает, но сложно представить, что он собирается передавать бизнес ей. Девушка занималась чем угодно, но только не учебой и не подготовкой к наследованию финансовой империи, да еще и с криминальными прожилками. Быть может, ее отец ждал зятя? Наверняка ждал, ведь не зря Ангелину от мужского внимания оберегал. Виктору явно хотелось выдать дочь замуж за самого лучшего, и не только потому, что она его любимая доченька. Эта версия казалась самой логичной, ее я и озвучила:

– Он передаст бизнес моему мужу. Папа даже на свидания мне запрещает ходить, потому что он сам будет выбирать достойного и не позволит мне наделать ошибок. А вот в случае моей смерти ему не придется вообще ничего юридически улаживать – по завещанию отдаст любому своему подчиненному, которого посчитает самым перспективным. Может, он уже давно присмотрел кандидата из своих подчиненных? Кого-нибудь талантливого, умного и, что намного важнее, мужского пола.

Дмитрий резко сел, все так же глядя на меня:

– Допустим, и это так, – отозвался он. – Допустил бы, не иди речь о Камелине. Уверен, после того, что было, он скорее удавится, чем передаст хоть копейку кому-то левому. Таланты и ум никакой в этом роли не играют. Муж твой – еще куда ни шло, но тоже не родная кровь. А вот внук – это уже другой разговор. Вот в такие планы уже легче поверить.

Я пожала плечами. Может, и внук. Какая разница? Быстро выяснилось, что разница есть. Дмитрий встал, подхватил поднос, рассуждая на ходу и вновь начиная улыбаться:

– Сейчас вопрос в том, не вешаешь ли ты лапшу на уши. Если же нет, то надо будет сдержать Егора от поспешных решений. Это реально тупо – потрошить тебя, если твоему отцу будет плевать. А вот заделать тебе ребенка… хм, а выйдет прикольно. Ты и твои дети в любом случае наследуют хотя бы часть бизнеса, Камелин будет волосы рвать – так или иначе. Лучше бы иначе, конечно, но из любой ситуации есть несколько выходов.

– Что?! – я затряслась от услышанного и вскочила на ноги.

– Ничего, – ответил спокойно и направился к двери. – Просто рассуждаю вслух. Это же лучше, чем просто сдохнуть или быть девочкой для битья, пока не сдохнешь? Хотя мнения Егора я пока не знаю, он может и побрезговать – ведь это будет и его ребенок тоже. Да и с тобой потом всю жизнь возиться… в общем, пока писами на воде вилено. Но ты считай, что это вариант лучше.

Я не была уверена, что лучше. Хотела выкрутиться, а натолкнула его на совсем ужасную идею. И это еще при условии, что Камелин просто откажется платить, а не заявит, что я вообще к нему никакого отношения не имею. Тогда меня придушат и закопают вон в том лесу, который из окна так хорошо виден, а вспоминать будут только за то, что их бесценное время на себя потратила. Меня выдернул его голос из жутких размышлений:

– Все равно пока ничего не клеится. Потому живи и радуйся, пока живешь и имеешь возможность радоваться.

– Что у тебя там опять не клеится? – я хмурилась, глядя в пол и ища еще какие-нибудь решения.

– Маникюр твой.

– Что? – я повернула к нему голову.

– Маникюр твой не клеится, – Дмитрий стоял в дверном проеме вполоборота. – Я легко могу поверить, что твой отец тебя не любит – всякое бывает. Но вряд ли он стал бы экономить на таких мелочах.

– А… а что с ними не так?

– Все так, – он неожиданно очень тепло улыбнулся и вышел за дверь.

Я еще полчаса рассматривала свои ногти. Аккуратно подстриженные, без лака – но это же мелочи? Или не мелочи? Могут меня раскрыть только из-за отсутствия дорогого маникюра, и можно ли издалека и с уверенностью эксперта отличить дорогой маникюр от самодельного? Все полчаса я пребывала в оцепенении, забыв обо всех своих планах, а думая лишь о том, что с обычной девкой, которая всех похитителей знает в лицо, церемониться будут еще меньше, чем с дочкой ненавистного Камелина.

Интересно, кто-нибудь в истории человечества умирал только из-за того, что у него ногти были недостаточно отшлифованными?

Глава 6

Единственное, что мне стало окончательно понятно: хороших выходов из этой ситуации нет. Узнают правду – убьют на месте. И мне, далекой от криминала, известна поговорка про не живущих долго свидетелей. Не узнают – отдадут Егору Александровичу для воспроизведения наследников Камелинских капиталов. А ежели его величество побрезгует, то отдадут всем по очереди, чтобы компенсировать моральные издержки. И еще большой вопрос, в каком из этих случаев умирать я буду мучительнее.

За пару часов мне удалось успокоиться и начать хоть немного соображать. В какую бы панику я тут ни впадала, но следовало признать: пока никаким жутким истязаниям меня не подвергали, если забыть несколько первых часов. Кормят хорошо, держат в сухости и тепле. Что уж там, гостевая комната вполне уютна. Полчаса назад какой-то мужик с огромными габаритами и наиглупейшим лицом притащил махровый халат, одеяла с подушками, бросил молча на кровать и вышел. То есть ничего хорошего со мной не происходит, но адом мое положение тоже лучше не называть, чтобы не накликать. И слишком мало информации, чтобы понять ход мыслей похитителей окончательно.

Обед мне принес тот же мужик, но на этот раз я решительно спросила:

– А Дмитрий где?

– Уехал он, – буркнул громила. – Чё те?

Он говорил очень грубо и будто нарочно сокращал слова – такую речь мне приходилось слышать в родном городе от околоподъездной шпаны. Этот явно вышел из подросткового возраста и оттого звучал еще более карикатурно. И вопрос – если не придираться к интонации – это же самый настоящий вопрос: что мне нужно. Я решила посчитать его знаком для дальнейшего общения:

– Ничего. Спасибо тебе хотела сказать. За одеяло.

– Да мне по барабану. Жри давай, через пятнадцать минут тарелки заберу.

И вышел. Вот в этом-то и крылась суть – кто именно распорядился о дополнительных вещах: Дмитрий или Егор. Егор выражался намного эмоциональнее и ругался, Дмитрий всегда был бесконечно спокоен. Но по некоторым оговоркам я могла сделать вывод, что Егор более щепетилен и в подобных мероприятиях, каковое происходит сейчас, новичок. Именно по его приказу само мое положение улучшилось, хотя на словах он только запугивал. Грязную работу, если я все правильно расслышала, берет на себя Дмитрий. И как-то легко представилось, что он и убить может, глазом не моргнув, но притом вряд ли станет грубить. Подобный характер опаснее и неприятнее. Но прокладки он мне все же принес, явно пришлось для этого куда-то съездить. Это для того, чтобы я тут все не испачкала, или признак сострадания? А грубость Егора – это признак жестокости или желание скрыть, что дальше словесных угроз он и сам идти не хочет? Мне понятно не было, и потому так было любопытно: кто из них в этот раз распорядился о моем комфорте.

К сожалению, у меня были дела важнее, чем ответ на этот вопрос. Я прощупала решетки на окне. Усмехнулась, представив, как пилю их годами пилочкой для ногтей. И через каких-нибудь тридцать лет оказываюсь на свободе. Для этого плана не хватало только пилочки, потому я от него отказалась. В ванной окошко наверху – слишком узкое, чтобы в него протиснуться, даже если бы мне удалось туда добраться.