ЭВРИДИКА 1916

– Это ваше магическое ощущение или все-таки логика?

Хумпельн пожав плечами.

– Чем вы лечите горло?

– Если нужно выпить, так и скажите – проворчал англичанин. – Односолодовый виски устроит?

– Здесь?

Хумпельн открыл предназначенный для хранения пассажиром дополнительных вещей ящичек.

– Не трогайте!

Но Виктор уже дернул дверцу, и прямо ему в руки выпала иконка Николая Чудотворца.

– Освальд, да вы, оказывается, верующий? Вот уж не подумал бы!

– Купил на всякий случай – буркнул англичанин. – Этот святой, как мне сказали, лучше всего борется с нечистой силой.

– Так вы все-таки боитесь магии?

– Не говорите ерунды!

И в этот момент на тракте со стороны Москвы показались сани с крытым пологом.

– Главное, не спешить. Вначале мы должны убедиться…

Сани направились к озеру. Жеребчик шел бойкой рысью, предчувствуя теплое стойло и еду. Вот уже видна и барашковая шапка лавочника Фрола. За десяток метров до того, как сани поравнялись с ним, Хумпельн пошел навстречу, одновременно мысленно собрав имеющуюся энергию в нижний дантянь. Метод этот назывался «железной рубашкой», и подразумевал укрепление тела во всех смыслах. На животных техника действовала безотказно. Всхрапнув, жеребчик засбоил, тормозя. А Виктор быстро промахнув несколько шагов, ухватил животное за недоуздок.

– Эй! Не балуй! – сурово крикнул Фрол

И тут же изумленно уставился на Виктора.

– Вам что надо, барин?

– На гостя вашего хочу взглянуть.

Хумпельн кивнул на возок.

– А ну прочь с дороги!

Фрол махнул кнутом. Хумпельн отступил, но лишь для того, чтобы, поднырнув под шеей коня, заглянуть внутрь. Из полутьмы на него растерянно моргая, смотрел Прошка, подручный Фрола.

– Отмена! – закричал Виктор. – Его здесь нет!

И в этот момент раздался выстрел.

Фрол завалился набок, отпустив вожжи.

Освальд широкими шагами двигался к возку, продолжая стрелять.

– Стойте! Освальд!

Откинув полог, англичанин в немом изумлении уставился на мертвого Прошку.

– Но я его видел… Распутина…

– Черта вы видели лысого! Я же кричал отбой!

– Вы меня будете учить, как проводить операции?!

Освальд, явно в истерике, перезаряжал обойму. А Хумпельн почувствовал чей-то взгляд. На дороге стоял мальчик. В бараньей шапке и тулупчике, в руках котомка. Виктор узнал маленького пророка из общины. Освальд вновь вскинул пистолет, но Виктор несильно, но хлестко ударил англичанина по руке. Табельный «Веблей и Скотт» нырнул в сугроб. Мальчик же рванул обратно, к горящим вдалеке огням деревни.

– Держите вожжи! – рявкнул Хумпельн англичанину. И помчался следом.

Паренек бежал не хуже вспугнутого зайца, но Хумпельн знал, что в погоне победа почти всегда на стороне преследователя. Сделав рывок, он почти прыгнул и накрыл собой паренька, увлекая в сугроб. Беглец извивался и брыкался, но силы были неравны. Подняв его, как барашка, за ноги и руки и перекинув через шею, Хумпельн побрел обратно. Освальд, багровый от ярости и волнения, с трудом удерживал храпящего жеребца.

– Табельное оружие! А со свидетелем как будете решать вопрос?!

Одновременно паренек попытался укусить Хумпельна за ухо. Виктор отклонился, тряхнув головой.

– Мальчик нам нужен. Потом объясню….

3

Запихнув мальчишку в салон Рено, Хумпельн повернулся к Освальду.

– Это тот самый хлыстовский пророк. Не знаю, что он делал на дороге, но возможно, это как-то связано с тем, что Распутин не приехал.

Освальд истерически дернул поводья, заставив жеребца забить передними ногами.

– Поздравляю! Нам-то что теперь делать?! Первый, кто поедет и увидит трупы…

– Дайте…

Хумпельн перехватил вожжи и ослабил постромки саней. Лошадь послушно пошла за ним почти к краю обрыва, за которым начинался пруд. Потрепав жеребчика меж ушей, Виктор произнес ласково.

– Прости, дружок, на тебя вся надежда…

Бросив вожжи, он хлестнул ими коня по шее, да еще и заливисто свистнул. Жеребчик, и без того нервничающий, вскинулся и рванул, не разбирая дороги. Сани ощутимой тяжестью навалились сзади. От ужаса животное ускорило бег. Повозка вылетела почти на середину пруда, когда по льду, наконец, пошла первая трещина. Кусок размером с крупную телегу перевернулся, словно кусок зеркала. В образовавшуюся полынью рухнула задняя часть саней, увлекая и остальное. Жеребчик, храпя, цеплялся копытами за лед. Наконец, ослабленные постромки все-таки развязались; вырвавшись, конь домчал до противоположного берега и исчез в темноте.

А в черном провале тонули оглобли, испуская последнюю цепочку пузырей. Кроме следа от саней, о недавней трагедии ничего не напоминало. Хумпельн снял шапку.

– Прости, дядя Фрол…

Освальд подошел, сердито выбивал из дула снег. Подумав, тоже стянул кепи.

– Удачно попали, на глубокое место…

…

Около полуночи «Рено», наконец, остановился в Большом Гнездниковском. Мальчик, сидящий на заднем сиденье, за всю дорогу не издал ни звука.

– Как вы собираетесь его вести мимо консьержа? А если он заорет?

Хумпельн повернулся к пареньку.

– Сейчас мы вместе зайдем в подъезд, – спокойно и мягко объяснил он. – Будешь кричать, придется нажать на особую точку, и твоя душа ненадолго вылетит из тела. Не больно, но вряд ли тебе понравится. Ну что? По рукам?

Маленький пророк молчал, но губы беззвучно шевелились. Молится. Что ж, не худший вариант…

Губы мальчика шевелились и при швейцаре Потапове, и в лифте. Лишь когда дверь квартиры открылась и на пороге появилось зевающее гривастое чудовище, паренек на секунду перестал бормотать.

– Познакомься с Ринчин. По-тибетски ее имя означает сокровище. Будешь плохо себя вести, она тебя съест.

Риня подошла и шумно выдохнула прямо мальчику в лицо. Парень зажмурился, но не отступил. Собака вывалила язык и села. Подняв лапу, слегка провела по голени паренька, приветствуя. И сразу же завалилась на бок, предлагая почесть брюхо. Да уж, грозным стражем Ринчин сейчас не выглядела. Может, только за счет внешних данных угроза сойдет.

– Проходи…

Хумпельн подтолкнул паренька внутрь, а сам запер дверь изнутри и на всякий случай убрал ключ в карман.

Кухни в «доме холостяков» предусмотрено не было. Еду обычно заказывали из ресторана на крыше. Зато имелась ванная, электричество и телефон. В комнате поменьше Виктор жил сам, другую приспособил под тренировки. Поддерживая репутацию человека, живущего не материальными ценностями, обстановку Виктор предпочитал аскетичную, в тибетском стиле. Ковров, молитвенных колокольчиков и курительных палочек в изобилии, а вот диван на две комнаты имелся всего один, и тот постоянно оккупировала Ринчин. К счастью, были маты, на которых Хумпельн с учениками отрабатывали броски. Один из них Хумпельн бросил поверх ковра в гостиной.

– Спать будешь здесь.

Парень продолжал беззвучно шевелить губами. Самому Виктору, также не хотелось пускаться в объяснения. Убиты двоих невинных, и с какой стороны не посмотри, ситуация отвратительная. Виктор долго учился регулировать собственные эмоции, но тело все равно протестовало. Ныла спина, голова разрывалась от боли.

Согнав Ринчин, Виктор лег на диван и почти сразу провалился в сон – черный, как прорубь подмосковного пруда. Однако через пару часов головная боль вынудила подняться. Ринчин спала, свернувшись обиженным мохнатым холмиком. Мальчик стоял на коленях, что-то бормоча. Кажется, просит прощения. Он-то за что?

…

Утром Виктор прогулял Ринчин, отменил ближайшее занятие, сам немного постоял в большом дереве и повторил основные таолу. Мальчик с места так и не сдвинулся. Может, заснул? Нет, бормочет… Не выдержав, Виктор подошел к пареньку.

– Слушай, мы незнакомы, но я знаю, что ты из общины.

Мальчик не реагировал. Но Хумпельн решил все-таки донести свою мысль до конца.

– У нас обоих сложное положение. Я должен делать то, что не особо хочу. А ты видел то, что не должен был видеть. Короче говоря, тебе лучше бы уехать подальше. Не в эту общину, это опасно. Куда-то в другое место, временно. Есть куда податься?

Мальчик продолжил бормотание.

– Хорошо, поговорим позже…

В душе самого Виктора шла борьба. Понятно, что паренек считает его исчадьем ада. И так же ясно, что Освальд, как английский бульдог, не отступит, пока не разберется с нежелательным свидетелем. Но самым очевидным для Виктора было ощущение, что еще одна жертва, неважно, будет то маленький христ или Распутин, окончательно пробьет брешь в его и без того шатком душевном равновесии.

Значит, надо уезжать. Без гонорара, но хотя бы с относительно чистой совестью. В конце концов, время смутное, ученики не прибавляются, а цены в Москве растут. И сразу как-то отпустило голову и дышать стало легче. Повеселевший Виктор вытащил из комода мешочек крымских орехов и начал колоть прямо руками.

Риня подошла и гавкнула на дверцу комода. Орехи ее не интересовали. Но в комоде хранились финики унаби.

– Милая, ты умяла полторы миски костей, достаточно.

Риня смотрела жалобно. И на волне оптимизма Виктор сам не заметил, как скормил ей половину пакетика.

– Все, хватит! – рявкнул он, наконец, скорее останавливая себя. И вернулся в комнату, где продолжал молиться маленький христ.

– Орехи будешь?

Ноль реакции. Ладно, посмотрим, кто из нас упорней.

Пройдя мимо паренька, Виктор демонстративно поставил рядом с ним вазочку с орехами и снял со стены скрипку эрху.

Виктор больше любил слушать музыку, чем играть, и до конца выучил лишь одну мелодию под названием «Речная вода», и то благодаря запоминающему контрасту резких и плавных звуков. Мелодия стартовала со взрыва и сразу же уходила в тихое плавное бормотание. Словно рыба била хвостом по воде, а затем опускалась на глубину, где, невидимая для глаза, продолжала бороться с течением.

Проведя смычком по струне, Виктор ощутил привычную радость, которая охватывала его при ощущении вибрирующей струны. Если что-то в мире имеет значение, то лишь это нежное дрожание, заставляющее душу взлетать. Все больше увлекаясь, Виктор двигался к кульминации, где мелодия набирала темп, создавая иллюзию водоворота. Но скрипка взвизгнула. Еще пара нот, и снова визг. Виктор остановился, с досадой осматривая смычок.

– Почему она визжит? Так должно быть?

Все-таки маленький пророк не выдержал и вышел из своего молельного угла.

– Смычок давно не канифолили, вот и выдает…

Паренек снова напустил на себя угрюмый вид. Но было уже понятно, что лед начал таять.

– А как на ней играть?

– Палец надо сильно к струне прижимать и давить ритмично. Называется поперечное вибрато. Раз сообразишь, то потом несложно. Попробуешь?

Мальчик покачал головой.

– Мне нельзя.

Виктор пожал плечами, не настаивая. Принес баночку с канифолью и охотничьи спички.

– Поскольку у эрху струны металлические, обычно топят немного канифоли прямо на корпус. А потом вот так смычком растирают…

Парень смотрел, как завороженный. Похоже, музыка занимает его не меньше Бога. Виктор взял несколько нот, и на этот раз инструмент отозвался полнозвучным, бархатным голосом, как человек, избавившийся от сиплости.

– Говорят, в Китае все, кто обучаются эрху, как минимум год играют на улице, при любой погоде. Только можно познать душу народа, создавшего этот инструмент… Точно не хочешь попробовать?

Мальчик вздохнул.

– Не могу. Из меня Дух вышел. Я согрешил, и он ушел…

– Слушай, безусловно, не мне учить тебя святости, но… Почему ты решил, что прямо уж так напортачил? Твои братья и сестры примут тебя обратно, я уверен…

– Никуда я не пойду, пока снова с Богом не поговорю!

– Ну что ж…

Хумпельн свистнул собаку.

– Пойдем-ка Риня, прогуляемся…

…

Минут сорок они бродили по Тверскому. Не силой же мальчишку из Москвы тащить. А смерти он не боится, как все, кто не сталкивался с ней лицом к лицу. Надо искать какие-то аргументы, способы воздействия…

Памятуя о любви христов к сладкому, в ближайшей булочной Виктор накупил саек, калачей и булочек поаппетитней. Ринчин вертелась рядом, явно рассчитывая на свою долю, но в лифте как-то неожиданно притихла. А, выйдя на площадку девятого этажа, глухо залаяла. И это не предвещало ничего хорошего.

Лицо обжег порыв ледяного ветра. Окно распахнуто настежь. Виктор в два прыжка добежал и выглянул наружу.

Крохотная фигурка мальчика застряла на карнизе, как раз посреди аттика, под знаменитым панно с лебедями. Обеими ладонями маленький пророк держался за стену. Очевидно, пытался добраться до пожарной лестницы, но духу не хватило.

– Стой на месте и не дергайся!

Виктор перемахнул через оконную раму и оказался на узком карнизе. Ступня влезала лишь частично. Идиот малолетний… Но Виктор знал, что раздражение и злость помогают победить страх. Мысленно на все лады проклиная мальчишку, он вполне успешно продвигался вперед. Вот уже и панно. И вправду, парень даже плакать боится, застыл от ужаса, как тот вороной жеребчик перед прорубью…

– Видишь, я покрупней тебя буду, но места и мне на этом карнизе достаточно, – успокаивающе начал Хумпельн, – Я развернусь и пойду обратно к окну, а ты просто смотри на меня, на мою спину. Больше ни о чем не думай. И делай такие же шаги, что и я.

– Не могу… Высоко…

– Слушал марши когда-нибудь? Они нужны для того, чтобы людям был удобно попадать в шаг, чувствовать друг друга. Если чувствуешь шаг, идешь легко, усталости не чувствуешь. Как хочешь, медленно, быстро? Давай-ка бодренько. И раз, и два… Смотри, я ступаю на каждую сильную долю.

Хумпельн промаршировал на месте пару шагов.

– Теперь я разворачиваюсь, и.. Раз, два, идем!

Сделав несколько шагов, Хумпельн обернулся. Мальчик послушно двигался следом.

– И три, и четыре… На месте стой, раз два!

Хумпельн втащил паренька за шкирку, как щенка, обратно в квартиру. Ринчин кинулась облизывать мальчика, молотя хвостом, как бешеная.

– Все нормально. Риня, видишь – жив, здоров.

Мальчик опустился на ковер, обхватил голову руками и заплакал.

Что-что, а утешение никогда не было сильной стороной Хумпельна. Подождав немного, он осторожно присел рядом с пареньком.

– Я много чего умею, но вот Бога не слышал. И знаешь, не очень-то жалею. Вот и ты… Ты можешь быть очень хорошим музыкантом. Может, это и есть твой путь? Зачем обязательно одобрение Бога? И вообще, просветление нужно не для того, чтобы стать хорошим, а для того, чтобы принять себя плохим.

– Я тоже не слышу его, просто чувствую. – тихо сказал мальчик. – И то только недавно начал. В машине.

– В какой машине?

– Меня князь Голицын отобрал, для опытов. А она не дает…

– Кто?

– Ассистентка… Она вредная. Говорит, мне больше нельзя!

– Хорошо. Если я устрою сеанс, и ты поговоришь с Богом, мы можем потом уехать? Как тебе такая идея?

Иван поднял мокрые от слезы глаза и кивнул.

И в этот момент раздался звонок в дверь…

…

– И каков план?

Освальд был собран и энергичен. Виктор прикрыл дверь в квартиру и вышел на лестничную клетку. Сейчас было не до выяснения отношений, и уж тем более не проработки моральных устоев англичанина, которого убийство двух невинных человек похоже, не слишком заботило.

– Я прояснял кое-какие детали. Мальчик проходил в качестве испытуемого на некоем эксперименте. Возможно, это произвело на него такое сильное впечатление, что он ушел из обшину. Но если придет в себя, тогда и Распутину будет повод приехать.

– Вернется в общину? Вы спятили? Он свидетель! Он нас выдаст!

– Не вернется, а напишет покаянное письмо. Попросит великого старца приехать, лично оказать содействие… Ну, а на подъезде к деревне вы еще раз потренируете свою меткость.

– Раз уж речь зашла о письмах…

Вынув из кармана листок, англичанин продемонстрировал его Виктору. Хумпельн увидел какие-то цифры, явно снятые под копирку.

– Что это?

– Суммы, которые были выплачены вам за время службы на британскую разведку, в том числе – заметьте – и за миссию в Лхасе. Не хотелось бы опускаться до такого, но время не ждет. Неизвестно, сколько времени Распутин еще будет в Москве. Поэтому у вас сутки. Потом эти бумажки окажутся в руках тайной канцелярии. И в условиях военного времени, сами понимаете, это трибунал…

Виктор протянул листок назад, но Освальд брезгливо махнул рукой.

– Это копии, оригинал в надежном месте. Оставьте себе, для стимула.

…

На этот раз Мари была достаточно свободна, чтобы принять Виктора в личной спальне. Татуировки и секс были единственными вещами, которые она делала без обычной лени, отдаваясь процессу по полной программе. И обе эти страсти были замечены Виктором еще в Иркутске, когда покупая сигареты у вокзала, он наткнулся на щуплого подростка, которого поначалу принял за мальчишку. Однако «паренек» под рубашкой имел хоть маленькую, но очаровательную грудь, а во всех укромных местах клиента ждали неожиданные сюрпризы в виде картинок и иероглифов, некоторые из которых девочка сделала сама, используя старую технику с применением бамбуковой иглы.

В какой-то то мере Виктору было приятно почувствовать себя Пигмалионом, превратившим щуплого воробышка в даму полусвета. Но в душевном плане Мари ничуть не изменилась, осталась так же беспечна, так же не любила просчитывать ходы вперед и переваливала неприятные обязанности на Виктора. Вот и сейчас, едва переведя дыхание после особо головокружительной позы, хозяйка Харбина дотянулась до тумбочки и сунула Виктору какой-то листок.

– Не посмотришь? Черновик пока…

Писала Мари как ребенок, кривыми, прыгающими буквами. И исключительно кляузы и наветы на конкурентов.

– Удостоверяю, что в салоне Эмилии девушки варовки, клиента поют атравой и едеи красные высказыват… Слушай, Мари, а это правда? Насчет воровства и марксизма?

– Откуда мне знать? – хмыкнула Мари, – я ж у нее не бываю.

– Есть такое юридическое понятие, клевета. За него и на каторгу могут отправить. Правда-правда.

Мари беззаботно чмокнула Виктора в плечо.

– Я вот думаю, если приставу четвертной праздничных добавить, не мало будет? Хотя… Он к нам сам по субботам ходит, сразу и спрошу…

Спорить было бесполезно, Мари уже все решила. Поэтому Виктор лежал на спине и наблюдал, как она надевает пеньюар, натягивает чулки и водружает на голову дурацкий, но очевидно дорогой чепчик. У Мари было прекрасное настроение, и Виктору не хотелось его портить, особенно после того, что было между ними в последние полчаса. Но времени на раскачку не было.

– Послушай, Мари… Мне надо уехать и…

Мари уже начала пудриться. Сквозь зеркало на Виктора смотрело белое, как у гейши лицо, на котором выделялись лишь непроницаемые как у тибетского божества глаза.

– Поскольку это заведение открыто за мой счет, я бы хотел забрать некую сумму. В качестве отступных.

Пуховка в руке Мари продолжала порхать по лицу. Все-таки эмоции азиаток, даже полукровок, всегда сложно угадать.

– Сколько?

– Думаю, не меньше двух тысяч.

– Ты надолго уезжаешь?

– Навсегда.

Рука с пуховкой остановилась, но лишь на секунду.

– Ну раз так… Я пошлю Дмитрия в банк.

– Ты прекрасна, милая. И… позволь мне поправить ошибки в этом твоем подметном письме…

Мари хмыкнула. Достав тюбик с помадой, провела на запудренных губах четкую алую линию.

– Конечно, милый.

…

Выяснить, в какой аудитории работает князь Голицын, оказалось просто. Но в просторном помещении Виктор натолкнулся лишь на пирамиду из ящиков. Двое парней в гимнастерках техучилища сосредоточенно набивали их опилками. Соседняя комната была открыта; внутри виднелось что-то вроде каркаса гигантской ракушки. Еще один студент вытаскивал из стальной сети шестиугольную, похожую на пчелиную соту, пластину.

У каркаса стоял человек. Опершись ногой на стул, он держал на колене планшет и левой рукой чертил какие-то схемы. Поверх рубашки шла сложная сбруя, соединяющая левую с металлическим протезом. Без сомнения, этот парень остановил разъяренных женщин на Мясницкой.

– Вы Леонид Голицын?

– Голицына сегодня не будет – равнодушно откликнулся однорукий.

– Я хотел выяснить насчет эксперимента… Может, его ассистентка подскажет… Она здесь?

– К сожалению, с ней тоже поговорить нет никакой возможности.

– Хорошо, а завтра?

– Завтра тем более. Аудитория освобождается, здесь все исследования закончены. Степа, аккуратней клади, это моховой кварц, он довольно хрупкий, сколы недопустимы!

– Да, Тимофей Васильевич…

Они его еще и по имени-отчеству называют, в такие-то годы.

Виктор мысленно усмехнулся.

– Кстати, пользуясь случаем, хочу поблагодарить за помощь, оказанную на Мясницкой.

Парень, наконец, обернулся. Синие глаза смотрели без эмоций. Виктор слегка поклонился. В конце концов, уважение и умение выразить благодарность – основа характера воина.

– Если бы не вы с вашей командой, мне бы туго пришлось.

– Я, в отличие от вас, не дразнил голодную толпу. – холодно парировал однорукий Тимофей. – А пытался объяснить разницу между действием и безумием.

– Сомневаюсь, что они ее почувствовали, – не удержался Хумпельн. Но парень уже отвернулся к своим схемам и кажется, моментально забыл о его присутствии. Раздражение закипало в душе Виктора. Похоже, этот юный последователь Ницще вообразил себя сверхчеловеком… Но Хумпельн осадил себя. Терпение, терпение. Ему нужен не парень, а машина. И всегда есть обходные пути…

– Что ж… Удачного переезда!

Виктор вышел в коридор, но направился не к выходу, а к черной лестнице, где, судя по пепельнице, находилась курилка. Расчет оказался верным: не успело пройти и десяти минут, как появился здоровяк в гимнастерке техникума.

– Я извиняюсь… Огонька не найдется?

Хумпельн протянул кремниевую зажигалку. Он сам давно уже не курил табак, но портсигар носил при себе всегда, для налаживания контактов.

– Египетские папиросы, не желаете?

– Не, у нас махорочка донская, домашняя

Парень выпустил столб вонючего дыма.

– Вы из шестой? Там, где переезжают? – как бы между прочим, поинтересовался Виктор

– Ага. Завтра к вечеру только обещали машину, а паковать дело муторное, все хрупкое. Одно слово акустика…

– А собрать ее тоже муторно?

– Да не, так-то все просто, Тимофей Василич схемку набросал. Только надо аккуратненько, чтобы без сколов. Ну и провода не перепутать…

– А куда переезжаете, если не секрет?

Парень замялся.

– Я не из праздного любопытства. Племянник мой у Голицына был в подопытных. Вот, просится еще на сеанс, а Леонида нет, и спросить не у кого…

– Тут уж как Тимофей Василич решит – пожал плечами здоровяк.

Хумпельн кивнул.

– А что же с Голицыным? Разве это не его машина?

– Разругались они. Теперь на заводе Тимофей Василич сам будет заниматься…

– Слушай, а… Тебя же Степаном зовут?

Парень кивнул.

– Ты за старшего в группе?

– У Тимофея Василича старших нет…

– Такого не бывает. Я сам работаю с учениками, и всегда знаю, на кого можно возложить бОльшую ответственность. По моим наблюдениям, именно ты основное звено в цепочке.

Парень пожал плечами, но был явно польщен.

– Ну… Хорошо, если так.

– Слушай, Степан… Нельзя ли сегодня как-то быстренько организовать еще опыт? Ты сказал, машину собрать несложно. А мой племянник очень хочет еще раз попробовать. Возможные убытки, разумеется, я возмещу…

Подтверждая слова, Хумпельн вынул купюру в десять рублей и положил на подоконник. Щеки здоровяка вспыхнули.

– Да вы что… Тимофей Василич если узнает…

– Ну он же не барин твой, верно?

– Какой барин! Он товарищ мне! Мы вместе… будущее вершим! Договаривайтесь с ним, я сторона…

Ткнув окурком в пепельницу, Степан махнул рукой и вышел. Виктор вздохнул. Сам виноват. Надо было красный бант нацепить, а не деньги предлагать…

Конечно, можно увезти Ивана силой, либо попытаться отговорить от глупого сеанса в непонятной машине. Но Виктор не любил отступать. В эти моменты у него, как у загнанного под флажки волка, образно говоря, шерсть поднималась дыбом и зубы начинали скалиться. Так почему бы напоследок не утереть нос однорукому гордецу и его марксистам-дружкам?

Виктор слез с извозчика у дома Нирнзее, но направился не в свой подъезд, а вниз, в подвал, где располагалось кабаре «Летучая мышь». Там работал один из учеников – начинающий актер. Насколько Виктору было известно, в его обязанности входил и уход за костюмами. И действительно, парня Виктор обнаружил в костюмерной.

– Готов к еще одному уроку?

Актер просиял радостно.

– Опять по притонам?

– На этот раз задача интересней. Предлагаю встретиться около восьми, на углу Моховой. Остальных я тоже предупрежу…

Виктор окинул взглядом вешалки.