Восточный плен. Княгиня

Последнюю часть фразы он произнёс с более яркой, чарующей улыбкой.

– Выбор за вами, моя прекрасная.

Ариф вновь щёлкнул пальцами, и к нему подскочил паж, державший в руках небольшой ларец, из которого турок вынул великолепное колье, состоящее из рубинов.

Лёгкими движениями, перекинув волосы Мари ей на плечо, он приложил к её шее колье и произнёс:

– Вы станете владычицей всех богатств Константинополя и покорительницей сердца нашего султана.

Мари услышала, как в его пальцах щёлкнула застёжка.

И поскольку гостья хранила молчание, он добавил:

– Я знаю, чего вам хочется. Сейчас лакомства и все наслаждения мира вас не соблазняют. Вам хочется только одного – поплакать.

И точно под воздействием невидимых чар, словно по его щелчку, тело Мари вздрогнуло, и к горлу подкатилась горошина, наполненная горючими слезами. Всё для неё вокруг превратилось в туман. Она задыхалась от рыданий, как никогда в жизни. Ариф бережно держал её за плечи. Точно безвольная кукла, она отдалась его рукам, и жаловалась, и бормотала безумные слова, и спрашивала сквозь слёзы, и он на всё отвечал: «Да, да, драгоценная», – пока она мало-помалу не успокоилась и не перестала всхлипывать.

Появились многочисленные подносы с фруктами и сладостями. Невольники ставили их прямо на толстый ковёр, раскидав по краям разноцветные подушки.

– Давайте отужинаем, – предложил Ариф и за локоть провёл Мари к богато накрытому столу на ковре. – Желаете ли освежающих сочных фруктов?.. Или десерт из орехов? Считается, что сладкое поднимает настроение исключительно у женщин, – улыбнувшись, прибавил он. – Но прежде всего давайте выпьем одного бодрящего напитка. Уверен, вы его ещё ни разу не пробовали, – предположил он, усадив Мари на одну из подушек и протянув ей хрупкую фарфоровую чашечку с подноса, стоявшего на низеньком столике.

– Нет ничего лучше, чтобы развеять тоску и укрепить измученное сердце. Вы чувствуете этот богатый, сложный аромат, моя дорогая? Этот напиток обладает стойким характером и вселяет уверенность в позволившего себе насладиться им. Почувствуйте его увертюру, а далее насладитесь его симфонией, сделав первый глоток.

Мари приняла чашечку и пригубила обжигающий напиток. Вкус оказался довольно странным, но приятным. Ни с чем не сравнимым.

– Что это? – поинтересовалась Мари.

– Кофе.

– Сложный вкус, – заключила Мари и сделала ещё глоток, и у неё внутри словно прокатилась волна, принося с собой покой и расслабление, чего не происходило с ней долгое время.

– Характер во вкусе может меняться по мере остывания, – продолжал мягким успокаивающим голосом Ариф. – Например, в горячей чашке будет тёмный виноград или какао, а в тёплой – горький шоколад, но с оттенком красного винограда. Но в обоих случаях всегда будет продолжительное, насыщенное восхищение вкусом.

Мари допила до дна чудесный напиток и почувствовала голод. Как ей подсказывали пережитые дни, впереди у неё нелёгкий и сложный путь. Ей действительно следовало подкрепиться. Все предшествующие недели, проведённые на борту судна торгующего рабами, она практически ничего не ела.

Вот и сейчас по её нутру прокатились судорожные волны, вызванные голодом, и оно призывно заурчало, напоминая о неотъемлемых человеческих потребностях. Она была страшно голодна.

Мари окунула пальцы в воду для ополаскивания рук с лепестками жасмина и, не дожидаясь особого приглашения, потянулась к дальнему подносу, на котором, по её мнению, была более-менее подходящая её вкусу еда.

– Ах, моя дорогая, – остановил Мари нарочито неодобрительный голос Арифа.

Она замерла.

– Во время трапезы принято брать только те блюда, что находятся в пределах досягаемости, а не тянуться за любимым блюдом на другой конец стола. И следует пробовать всё понемножку. Можете считать, что это первое моё наставление вам.

Мари выпрямилась и взяла с подноса, что стоял у самых её ног, кусочек какого-то экзотического фрукта. Положив его в рот, Мари ощутила яркий и сочный вкус, схожий с цветом самого фрукта – ярко-жёлтым.

– Это был ананас, – насмешливо произнёс Ариф.

– Вкусно, – прожевав, кивнула ему Мари.

Вся еда оказалась очень вкусной и приправленной экзотическими специями, которыми Мари искренне наслаждалась. Напиток из лайма и мятный шербет позволили утолить жажду сполна. Помимо уже привычного мяса с пряностями, именуемого кебабом, и освежающих сочных фруктов было множество закусок, называемых мезе. Мари очень понравился хавуч эзмеси – крем из сюзме йогурта и мелко натёртой моркови, лимонного сока, соли, перца и оливкового масла. А ещё небольшие запечённые турецкие рогалики с начинкой из сыра, зелени и специй.

Так называемая долма – начинённые рисом и мясным фаршем листья винограда – остро напомнила Мари домашние голубцы, которые особо удавались кухарке Ольденбургского поместья, Нееле Ануфриевне, поэтому именно долма более всего пришлась женщине по вкусу. Она наслаждалась едой и этим мгновением. Никогда прежде Мари не задумывалась над тем, что простые вещи, такие как обычная еда, могут приносить если не радость, то успокоение, как это происходило в её случае.

Восседая на подушках, словно шахиня, окружённая подносами со всевозможной едой восточной кухни, Мари не теряла манер, присущих особе из аристократического общества русского дворянства. При этом, не вспомнив о чаше с жасминовой водой и не отыскав салфетки, она облизала пальцы после пышной трапезы и чуть откинулась на ворох подушек позади неё.

Ариф наблюдал за ней, в очередной раз думая, сколько же в ней противоречий. Он сам не понимал, почему она так его притягивает и почему его выбор пал именно на неё. Ещё тогда, в далёкой России, когда он впервые увидел княгиню, мысль о том, что она могла бы очаровать любого мужчину, зародилась в его голове.

– У вас такие красивые ковры, – непринуждённо и сонно заметила она, отвлекая Арифа от раздумий и планов на её счёт.

– Это моя страсть.

– Вот как, страсть…

Ариф прикусил губу.

– Единственная… – Не получив никакого ответа, он сделал паузу, а затем продолжил:

– Больше всего я люблю зелёный молитвенный коврик, что есть в моей спальне. Один мастер ткал его всю жизнь. Вплёл любовь к жене в свой ковёр, в своё произведение искусства. А пока он работал, жена обманывала его со своим любовником.

– И что же было потом? – послышался тихий голос засыпающей Мари.

– Название «гарем» происходит от слова «харим» – отделённое, запрещённое. В нашей стране муж – это повелитель. За нарушение закона и предательство своего повелителя следует смертная казнь.

Сон Мари тут же улетучился. Она ошеломлённо переспросила:

– Казнят за измену?!

– Что вас удивляет, мой северный цветок?

– В кругах высшего света, где мне приходилось вращаться, в моей стране, мало бы осталось дам. Это негуманно и бесчеловечно! – заключила она.

Ариф на это громко расхохотался.

– Я в вас не ошибся! Рассуждать о гуманности женщине гарема недозволительно, тем более если она совершила подобный грех.

– Женщине придётся самой жить со своим грехом, но лишать жизни? Это по крайней мере несправедливо. Мужчин, как я предполагаю, эта страшная участь не настигает?

– Почему же… Человек, выткавший тот самый ковёр, был знатным вельможей, очень уважаемым человеком… Узнав об измене своей любимой жены, он наказал и её и любовника… – Ариф умолк, ожидая последующих вопросов собеседницы.

Мари продолжала хранить протестующее молчание, выказывая тем самым своё несогласие, тогда он продолжил:

– Её любовником оказался молодой лавочник еврейского происхождения. Красавец. Провинившейся супруге назначили страшную казнь. Замечу, что данная мера наказания использовалась всего лишь однажды за всю историю империи, но потрясла всех. Женщину закопали по пояс в землю, и обычные люди закидали её камнями, доведя тем самым до смерти. Глашатаи разнесли приговор по всему городу. Поэтому казнь бедной женщины состоялась при огромном скоплении народа на площади. В это время её любовник был среди этой толпы, так же как и её обманутый муж… Испуганный юноша принял ислам, но это не спасло его от рук палача. Его четвертовали.

После длительного молчания Мари всё же спросила:

– Для чего вы мне всё это рассказали?

– Это вам мой следующий урок, совет, наказ… Воспринимайте как сочтёте нужным.

Ариф поднялся со своего места и, приложив пальцы к губам, а затем ко лбу в грациозном арабском жесте прощания, покинул покои своей подопечной.

* * *

На следующий день Мари проснулась довольно рано, несмотря на то что ещё долго не могла сомкнуть глаз после ухода загадочного и пугающего Арифа. Мари представляла себе ту глубоко несчастную женщину, которая имела несчастье влюбиться… «Или она имела несчастье родиться не в той стране?» – размышляла Мари.

Бедный мужчина, что предался минутам, быть может, и часам страсти с этой несчастной! За это на его же глазах возлюбленную лишили жизни… Да ещё таким жестоким способом! И бедный преданный мужчина, который взял на душу столь тяжкий грех, выбрав такую безумную месть. Именно безумную! Другого слова Мари не могла подобрать.

«Интересно, – подумалось Мари, – как Арифу достался столь драгоценный ковёр, в который страдалец воткал свои душевные муки и свою боль».

Но Мари не успела ответить себе на этот вопрос. Она крепко уснула.

Пробудившись с пением первых птиц, Мари в сопровождении двух мальчишек-невольников направилась в купальню.

Это было её последним стремлением, для того чтобы вновь почувствовать себя – хоть на мгновение – женщиной. О лохани с горячей водой Мари буквально мечтала весь последний месяц.

Женщин, перед тем как отвести на невольничий рынок, конечно же, облили пару раз из кадки. Но это была холодная морская вода. Соль под воздействием лучей раскалённого солнца превратилась на коже Мари в белую сухую корку, отчего зуд был практически нестерпим. И вот теперь возможность принять горячую ванну казалась Мари каким-то подарком, милостью судьбы.

Торопливыми шагами войдя вслед за своими провожатыми в купальню, Мари остановилась в изумлении и замерла.

Стены просторной купальни были покрыты зеркальной плиткой, отчего она казалась гораздо больше. Потолок над утопленной в пол глубокой белоснежной ванной представлял собой высокий стеклянный купол, инкрустированный под звёздное небо полудрагоценными камнями. Прежде Мари никогда не видела подобного. Мальчишки учтиво поклонились и вышли, оставив её одну в этом, казалось, волшебном месте.

Мари скинула платье и, быстро спустившись по пологим ступенькам, погрузилась в тёплую ароматную воду. Аромат корицы и ещё какой-то ярко-сладкий запах окутали Мари, и она блаженно прикрыла глаза.

В отличие от деревянной бадьи, которой она пользовалась дома в своём поместье, эта ванна была глубокой и просторной. В ней можно было вытянуться во весь рост и смотреть, как подмигивают на потолке серебристые звёзды, и, представляя себя принцессой далёкой, невиданной страны, запросто забыться и решить, что это просто сказка.

Мари наконец расслабилась. Ей впервые ни о чём не хотелось думать, но сами собой в голове стали возникать виды Ольденбургского поместья. Музыкальный зал и Кити, её падчерица, играющая любимую сонату Мари… Тёплую уютную кухню с запахами корицы и яблок, своих любимых сыновей и… И его. Почему-то Мари всегда представляла себе Влада таким, каким увидела его впервые, горделиво скучающим в своём кабинете. Тогда он был для неё чем-то невозможным, недосягаемым и ужасно привлекательным. Мари улыбнулась своим мыслям, и одинокая слеза, скатившись по её щеке, упала и растаяла в благоухающей воде. Мари глубоко вдохнула и погрузилась с головой на дно ванны вслед за своей полной горечи слезой.

Чьи-то цепкие руки впились ей в плечи и силой вытащили на поверхность. Отфыркиваясь от воды и стараясь глотнуть воздуха, Мари, протерев глаза, уставилась на небольшого круглого мужчину.

– Вы кто такой? – продолжая откашливаться от воды, с трудом выговорила она.

– Аллах вас покарает, госпожа! А если бы не Паскаль?! Как же вы… Зачем же? Лишать такой красавиц без жизни?! Нельзя!

– Кто вы?! – вновь спросила Мари, ещё больше негодуя, повышая голос.

– Я Паскаль, госпожа. Я ваш личный слуга и готов за вас отдать жизнь. Госпожа очень нравится хозяину… И Паскаль будет иметь много bahşişii4. Если госпожа не будет глупа как курица и не наделает глупость! И не испортит Паскалю жизнь!

Мари была изумлена тем, что темнокожий женоподобный мужчина разговаривал на её родном русском языке и владел им так хорошо, что отчитывал её как девочку, только не было возможности понять, за что!

А мужчина продолжал, ещё больше нагнетая, в своей истеричной манере:

– Женщины многое бы отдали за такое тело и волосы, как у вас, а вы это не цените. Не цените жизнь, что дарована вам Аллахом.

Вдруг ей это стало напоминать смешную пьесу, в коей и ей невольно пришлось принять участие, помимо этого комичного пухлого героя, говорящего на русском языке, что в глубине души вызывало тихую радость. Однако Мари никогда не принимала ванну в чьем-то присутствии и не собиралась делать этого и теперь.

– Выйдите вон, – вскрикнула она.

– Ну уж нет, – уже просто натурально завизжал евнух. – Я не позволю вам сделать это kirli davranışiiiа5!

– Входить к женщине в купальню – это неприлично. Совершенно неприлично!

– Я ваш слуга, и здесь это хорошо. Вы теперь в других краях и должны придерживаться местных обычаев. Я приставлен к вам в качестве личного слуги. У каждой жены нашего повелителя есть свой собственный евнух, не считая служанок. Я буду для вас надёжной охраной, – гордо заметил Паскаль. – И не переживайте за свои прелести, мне до них и дела нет!

Сказав это, толстый евнух куда-то пропал на мгновение и, вернувшись, поставил на низкий столик серебряный поднос с хлебом и фруктами.

– Я буду о вас заботиться, холить ваше тело и лелеять вашу душу, – добавил он, выпрямившись. – После того как вы утолите первый голод, госпожа, я натру вас маслами и сделаю hoşiv6.

Мари сказанные слова привели в замешательство, но, придя в себя, она смело обрушила на несносного евнуха потоки воды из своей ванны.

– Убирайтесь прочь! – кричала она, окатывая его волнами и брызгами. – Вон!

На крики женщины прибежала стража, охранявшая покой и порядок гарема. Теперь уже те же слова проклятия, но только на турецком языке, в адрес стражей кричал Паскаль.

– Hadi gidelim! Burada yalan söylemeye cesaret etme! Lanet olası kafaların seni uçuracak!7

Мари выскочила из уже совсем остывшей воды и, определив из двух зол меньшее, стала прикрываться своим злополучным слугой словно ширмой, встав за его спину.

Её женоподобный визгливый щит вдруг превратился в грозного охранника. Мари показалось, будто он стал на голову выше и шире в плечах в этот момент.

Скинув с себя атласный халат, он укрыл дрожащую всем телом Мари и, выкрикивая приказы, стал кидать в двух ошеломлённых охранников фрукты с подноса.

– Пошли вон! Псы вонючие!

Когда же в этой непростой схватке Паскаль вышел победителем и недоумевающая стража покинула купальню, он, широко улыбаясь, повернулся к Мари и произнёс:

– Паскаль вас от всего спасёт, моя госпожа.

– Отвернитесь, – тут же приказала ему Мари. – Если бы не вы…

– Если бы не я, вы бы были уже в ином, к несчастью моему, мире.

– Я ничего подобного не собиралась делать. С чего вы вообще это взяли?!

– Ну конечно… Конечно… – щурясь и хитро улыбаясь, протянул евнух.

– Оставьте меня в покое!

– Я не смею! Господин подарил вам собственного слугу, – и Паскаль гордо указал на себя. – Это говорит о том, что он особо к вам расположен. И поверьте, госпожа, я вам нужен. Я единственный из слуг, как вы уже заметили, знающий ваш язык. А ведь когда-то он был родным и для меня, пока турки не напали на наше село, и тогда мне повезло больше, чем другим. Мне ведь сохранили жизнь, правда, пленили и привезли сюда. Поверьте мне. Я вам многое объясню и покажу, и вам будет хорошо.

Прикрыв глаза от бессилия, Мари с тихим стоном выдохнула:

– Тем не менее я не намерена каждый раз мыться в присутствии мужчины.

– Госпожа, не волнуйтесь, – успокоил её Паскаль. – Меня приспособили к такой службе очень давно. С тех пор у меня нет никаких склонностей, присущих мужчинам. Я нахожусь здесь для охраны госпожи и чтобы ей прислуживать. И ни для чего более.

Мари и прежде слышала о варварских обычаях заморских народов. Они выкрадывали женщин, делая из них наложниц гаремов, похищали детей, калечили, превращая в евнухов, пригодных для служения в своих роскошных, дорогих дворцах. Мари смотрела на слугу, и ей не хотелось верить во всё, что сейчас она услышала, это её потрясло.

– Большая часть здешней челяди вроде меня. Только в конюшне работают несколько неоскоплённых мужчин. Нам же не хочется, чтобы кто-то из них случайно зашёл сюда без разрешения, когда госпожа купается? Поэтому я здесь.

Паскаль подал Мари шёлковую рубаху, что предусмотрительно приготовил для неё.

Мари продолжала смотреть на него с сочувствием и недоверием – вдруг всё, что он рассказал о себе, было хитрой уловкой?

– Ну же, – продолжал уговаривать евнух. – Вы замёрзли, и если вы простудитесь, Паскалю снимут его мудрую и красивую голову.

– Отвернитесь, – выхватив из его рук рубашку, приказала она.

Тот с недовольством повиновался.

– Всё равно, по-моему, это как-то неестественно, – прошептала она, продолжая бросать на его спину строгие взгляды.

– О, это так и есть, – ответил Паскаль с подкупающей искренностью. Он протянул руку и подал Мари тунику с изумрудным отливом. – Евнухами не рождаются. Их такими делают. Кому повезло, как мне, те становятся евнухами, как я вам уже говорил, в совсем юном возрасте. Невозможно тосковать по тому, чего никогда не имел.

– А другие? – Мари взяла из его рук тунику и, быстро накинув, застегнула все крючки до последнего.

Паскаль выразительно пожал плечами.

– Вы готовы? – ответил вопросом на вопрос он.

– Да. Можете повернуться.

Слушая ужасающие истории о судьбах беспризорных мальчишек на Востоке, Мари никогда не воспринимала это как реальность. Да и вообще всё, что с ней происходило в последнее время, несколько отличалось от её прежней жизни. Порой ей казалось, что она так и не очнулась от странного и невероятного сна. И в этом Мари убеждалась всё больше и больше, размышляя, пока Паскаль вёл её по запутанным коридорам мимо бесчисленных стражников в белых халатах и белых куфиях8 с красным орнаментом. Не прикрыв лицо вуалью, как подобало женщинам этого края, она шла с опущенными глазами. Мари думала – неужели этим мужчинам нет никакого дела до женщин? Просторное лёгкое одеяние, что было на ней, было удобным, и его было приятно носить. Но оно обволакивало женскую фигуру и струилось красивыми складками, практически не скрывая тела.

– Вы очень соблазнительны в палле9 этого цвета, – словно прочитав мысли Мари, произнёс Паскаль. – Господин не скупился на подарки и выбирал ткани и цвета, которые вам очень идут.

Третий этаж великолепного дома Арифа занимали исключительно женщины и их слуги. Полностью закрытый коридор вокруг двора проходил по внешней стене и имел узкие окна без стёкол. По этому коридору женщины имели права передвигаться только в сопровождении слуг и строго с закрытым лицом. Из женских покоев можно было выйти лишь по одной лестнице, проходившей через личные покои Арифа. И та же лестница вела в чудесный сад, который располагался на крыше.

Ариф ждал Мари именно там. Он хотел поразить её потрясающей панорамой великолепного Константинополя в тихом свете восходящей луны.

Когда Паскаль покинул свою подопечную, пятясь в поклоне, не подымая глаз, Ариф медленно повернулся к своей гостье и, окинув её восхищённым взглядом, произнёс:

– Ваш евнух не справляется с вами.

– Что дало вам повод сделать такое заключение? – чуть настороженно произнесла Мари.

– Ваши волосы. Они мокрые.

Он приблизился к ней и, накинув ей на голову палантин из золотых нитей, чуть направил к низкому столику из чёрного дерева. Столик был выложен мозаикой из слоновой кости, и Мари невольно восхитилась изысканности этого предмета. В доме Арифа каждый предмет, будь то ванна или гобелены, вазы, ковры, вызывал восторг и восхищение. Каждая вещь была произведением искусства, что многое говорило о хозяине. Мысленно Мари провела параллель между собой и этими вещами, и ей стало больно и противно от вида роскоши и красоты, окружавшей её в это мгновение.

Удивительно, что её собеседник продолжал хранить молчание. Он только взирал на неё с противоположного конца столика, и на лице его появлялись то суровость, то мягкость, будто он вёл внутри себя молчаливый диалог.

– О чём вы задумались? – не выдержав повисшего между ними напряжения, спросила Мари.

– Прежде всего, думаю о вас. И думаю о том, что вам необходимо поесть, – нежно улыбаясь, чарующим голосом произнес Ариф.

После того как она съела немного хлеба и несколько кисловатых долек оранжевого фрукта, называемого апельсином, и выпила бокал вина, она согрелась.

Он продолжил:

– Мои мысли о вас… и о том, что каждая душа в Константинополе служит Великому Султану. От мальчишки, который чистит главную улицу от испражнений верблюдов, – он махнул рукой в сторону широкой улицы, – до воинов внизу во дворе, и даже наши с вами жизни – все мы живём и умираем во благо нашего правителя.

Мари удивлённо вскинула брови.

– У меня несколько иное мнение на этот счёт…

Ариф на это её высказывание лишь нежно улыбнулся, и его глаза загадочно блеснули.

– Какое же? – искренне поинтересовался он.

– Ваши обычаи, порядки и законы для русской княгини… они неприемлемы.

– Для большинства людей закон – это перечень запретов. Однако для избранных это список возможностей.

– Что вы имеете в виду?

– Я всего лишь предлагаю вам взглянуть на всё, что с вами происходит, под другим углом… С другой высоты.

Сказав это, он жестом пригласил Мари подняться и проследовать вслед за ним.

Приблизившись к краю крыши, Мари ахнула.

Невысокий белокаменный бордюр служил безопасным ограждением. Но тем не менее Мари неосознанно встала на шаг ближе к Арифу. У неё закружилась голова от того, что предстало её взору. Перед ней простирался величественный вид города.

Константинополь предстал перед восхищённой женщиной во всём своём могуществе и роскошной красоте. Мари открылся изумительный вид на мечеть и далее – на дворцовые силуэты зданий этого старинного города Востока. Он был так грандиозен и велик, что взгляд Мари даже не мог коснуться окраины города, которая была очень плотно заселена жилыми домами и всевозможными постройками, вплоть до береговой линии моря. Мраморного моря, чьи невозмутимые воды, спокойные в своём величии и чинности, слегка могли позволить себе еле заметную рябь, что расходилась от покачивающихся на воде лодок.

Яркое сияние луны в эту ночь преображало всё вокруг, делая необычным и волшебным. Вместо привычного бледно-голубого блеска сияние будто укутало город в дымку красно-оранжевого цвета, которую было привычнее видеть на закате солнца. Картина, представшая перед Мари, казалась творением рук божественного и бесспорно талантливого художника. Он будто нарочно погрузил город в красноватый туман, отчего люди и строения казались нечёткими, немного размытыми, что придавало виду ощущение зыбкой сказочности.

Картину «одной ночи из тысячи» завершали мирно плывущие по золотистому небу редкие воздушные облака. На водной глади Босфора в отчётливом ярко-красном свечении пролегла лунная дорожка, словно дразня и подмигивая.

От внимания Мари не укрылся и великолепный дворец, что расположился на той же стороне пролива, но чуть поодаль.

– Что это за великолепие? – спросила она у переполненного гордостью за свой город Арифа.

– Думаю, ваше внимание привлёк дворец Долмабахче. Иначе и быть не может.

– Верно, – подтвердила его уверенную догадку Мари.

Резные ворота из золота ярко горели в лучах красной луны. По побережью тянулось ещё пять створчатых ворот, поменьше и поскромнее, видимо для тех, кто прибывал во дворец по воде.

Дворцовые стены тянулись по берегу залива метров на шестьсот, не меньше, а перед центральным фасадом был разбит шикарный парк. Мари и прежде слышала о чуде света – Насыпном саде, легенды о богатстве дворца ходили далеко за пределами Османского государства!

– Всё тихо и безмятежно, Istanbul10 в эти часы – простой тихий столичный город со своими правилами, которые незыблемы и вечны. – Ариф сосредоточенно нахмурился и перевёл взгляд с Мари на прекрасную картину города. – А сколько тут прошло сражений, что на земле, что на воде! Сколько жизней погублено. Эта земля и эта вода помнят многое. Но сейчас всё спокойно. И это спокойствие и уверенность в дне сегодняшнем и днях грядущих дарованы нам нашим Великим Султаном Абдул-Меджидом.