Силки на лунных кроликов

Катерина нахмурилась. Она не поняла практически ничего из того, что сказала психотерапевт.

– И сколько это стоит?

– Давайте так. Я предварительно позвоню им и попрошу принять вас без очереди и бесплатно. Ваша Алиса… – она запнулась. – В какой-то степени знаменитость. И для этих врачей будет счастьем помочь ей.

Знаменитость…

– Хорошо, – согласилась Катерина. – Я готова на всё…

2.

В этом узком сумрачном кабинете с полками, набитыми книгами и учебниками, Алисе казалось, что она снова вернулась в нору. Здесь, правда, было маленькое окно. Ее провели через запасной вход школы так, чтобы никто не мог увидеть. Эта комната, в которой она сидела на жестком ученическом стуле, была маленькой пристройкой к библиотеке, где хранились архивы и потрепанные книги. Потолок, однако, был намного выше, чем в норе. Рядом сидела Катерина. Сегодня она надела белую блузку и бордовую юбку до колен. И расплывалась своей самой искренней улыбкой.

Это был уже не первый их поход в школы. Третий. В двух предыдущих директора откланивались и молили простить их за то, что не могут принять девочку с эмоциональными проблемами. А между их: «Простите, но уже середина учебного года. Все места заняты…» – читалось: «Мы не хотим проблем из-за вашей психопатки».

Но в этот раз было немного по-другому. Директор, полная низкая женщина, была похожа на жену майора. Сердце Алисы тут же екнуло. Она вспомнила запах кофе и пирога. Она вдруг вспомнила капли дождя на щеках. Ее передавали из рук в руки, как потрепанную старую вещь, которую жаль выбросить, но и на полке стоять она не может.

Сначала психиатры, теперь вот это. Полная женщина улыбалась Алисе. И всякий раз, когда она это делала, ее подбородок прижимался к широкой шее, создавая складку.

– Будет, конечно, сложно начать с середины, но, думаю, мы сможем попробовать.

Катерина воспряла духом.

– Так вы возьмете? Возьмете ее?

Это «ее» резануло слух директору, но та не подала вида.

– Да. Вот только нужно решить, в какой класс… – женщина задумалась, тихо подошла к Алисе и, покряхтев немного, присела рядом на стул. – Ты в какой класс хочешь?

Девочка не подняла подбородок и ничего не ответила.

Я хочу домой.

– Она умеет читать и писать. И, кажется, считать.

Кажется.

Женщина вопросительно посмотрела на мать.

– У нас есть специальный класс, – сказала директор. – Для… особенных детей. Думаю, с программой пятого класса она справится. Правда, Алиса.

Пусть ведьма уйдет…

– Ответь тёте, – попросила мать.

– Меня зовут Марина Владимировна, – женщина протянула руку для рукопожатия.

Алиса никогда никому не пожимала руку. Но не потому, что не хотела, а потому, что никто никогда до этого момента не протягивал руку.

Девочка выставила свои длинные пальцы так, что ладонь стала похожа на твердую доску. Марина Владимировна засмеялась звонко, как ребенок, и это удивило Алису. Папа смеялся так же. Женщина прикоснулась к руке Алисы. И это прикосновение обожгло ее жаром чужой кожи. Это было приятно.

– Можем начать с третьей четверти, сразу после зимних каникул, – сказала директор.

Катерина рассыпалась в благодарностях. Коррекционная школа для отстающих в развитии детей отказалась принять Алису. Ее директор утверждал, что интеллект девочки куда выше, чем у среднестатистического восемнадцатилетнего человека. Чего еще можно было ожидать от директора школы для дебилов? Наверное, он и сам не далеко продвинулся.

Этому испорченному годами мучений ребенку нужен был особый подход. И здесь она его найдет. Наконец-то Катерина свободно вздохнула. Теперь у нее будет больше времени заниматься своими личными делами. Дела эти помогали ей жить, пока ее дочь не нашлась. Искалеченная, больная, неразвитая духовно.

Теперь она могла вздохнуть спокойно. Осталось несколько дней до окончания каникул. Доставая ключ из сумочки, она нащупала пальцами прямоугольную картонку.

Перерождение…

3.

В комнате – это было светлое помещение на окраине города – сидели шесть человек. Помимо Катерины и Алисы здесь были Дмитрий и Валентина, и еще две незнакомые женщины средних лет. Они все о чем-то говорили. Слова сливались в один сплошной звук. Иногда в этом шуме можно было расслышать отдельные слова.

Проблема. Родиться. Исправление. Помощь.

Она устала сидеть вот так с опущенной головой. От мытых волос приятно пахло шампунем, и Алиса проникала в этот запах, превращая окружающую обстановку в туман. Она почувствовала, как ее накрыло одеяло. Тяжелое, жаркое, хотелось откинуть его. Алиса осмотрела окружающих. Их лица расплывались в снисходительных улыбках. Кокон, созданный одеялом, сжимался, и девочка инстинктивно начала сопротивляться. И чем больше она сопротивлялась, тем больше эти оковы сжимались.

– Давай, моя хорошая, мы положим тебя на пол, – это был чей-то женский голос.

Не надо, не надо…

Девочка начала брыкаться, гнев черным дымом начал застилать ей глаза. Чтобы усмирить ее силу, единственный мужчина в комнате сжал ее в сильных «объятиях». Она почувствовала, что задыхается. Ее голову тоже укутали в одеяло. Темнота накрыла мир, и она не могла понять: как могла так сильно ее раньше любить? Свет. Маленькая щелочка света. И Алиса смотрела в нее, тянулась к ней, вся жизнь теперь сосредоточилась в этой щелочке.

Не надо, не надо!

Хотелось закричать, но воздуха в легких не хватало. Ее положили на пол.

– С ней всё будет хорошо? – спросила Катерина, нагнувшись над бугорком в одеяле.

– Это одеяло символизирует материнскую утробу, – отозвался Дмитрий. – Теперь ей нужно родиться заново. Садитесь.

Он указал на ту часть «кокона», в котором находились ноги Алисы. Катерина села с самого краю.

– Нет-нет! Садитесь полностью, всем весом! – закричал мужчина строго.

Катерина уставилась на него в ужасе.

– Не бойтесь, – отозвалась Валентина. – Всё будет хорошо. Она должна почувствовать тяжесть. Почувствовать то, что чувствует новорожденный.

И Катерина, вспомнив всё, что ей пришлось пережить за последние полгода, навалилась на ноги Алисы. Девочка вскрикнула, но никто этого не расслышал. Она всё еще пыталась вырваться, но ничего не выходило. Она мычала и стонала. Кто-то навалился всем весом на ее таз, кто-то сдавил ей ребра. Алиса не могла дышать.

– А-а-а… – простонала девочка.

Так плохо ей не было никогда. Она пыталась припомнить весь страх, испытанный ею за короткую жизнь. И даже если собрать его в один огромный сундук, он не смог бы перевесить тот ужас, что девочка испытывала сейчас.

Я умираю, папа. Умираю. Ты лгал мне. Лучше бы солнце сожгло меня. Но не они…

– Рождайся! – загремел басовитый мужской голос.

Катерина вздрогнула и слегка ослабила хватку.

– Когда она начнет двигаться, прижимайте ее сильнее, – сказала одна из женщин.

Просвет в одеяле был таким маленьким, но таким манящим. Свет еще никогда в жизни не был таким желанным для нее. Она вглядывалась в него, пыталась вытянуть руки, коснуться пальцами, но ничего не выходило. Ее тело было скованно. Кто-то всем весом сжал ей ребра.

– Я не могу дышать, – говорила она, но на деле только шевелила губами.

Боль нарастала.

– Рождайся!

Рождайся… Рождайся…

Снова образы лунных кроликов. Тех самых кроликов, которых она видела на желтом велосипеде. Маленький детский велосипед с маленькими белыми кроликами.

Это были мы…

Рождайся… Рождайся…

Алиса попыталась вспомнить свое рождение. Туман, из которого она долго выплывала. Но память ее лишь взрывалась вспышками серых картин. О том, как она училась читать, как выпадали ее зубы, как она впервые вышла наверх. И было что-то еще. Что-то более давнее, болезненное, страшное. Сознание спрятало это в маленькую свинцовую коробочку, запечатало в цепи, повесило замок. И взломать этот замок не представлялось возможным.

Но сейчас, под тяжестью взрослых тел, она мысленно просачивалась в замочную скважину. Оказавшись в кипельно-белой комнате, она видела трещины. Белая краска, которой были покрыты стены этой воображаемой комнаты, трескалась, осыпалась, а под ней темно-серый бетон. Стены ее норы. И тот же мерзкий запах ударил в нос.

Нет, я не хочу возвращаться. Выпустите меня. Выпустите меня!

И она сделала еще одно усилие.

– Подбодрите ее, – произнес чей-то женский голос. Теперь разобрать, кому он принадлежал, не представлялось возможным.

– Как? – спросите Катерина.

– Говорите, как ждете ее рождения.

– Я жду рождения своей девочки, – голос Катерина дрожал. – Я мечтаю о ней. Я буду расчесывать ее волосы, – она закрыла глаза и заплакала.

Образ ее дочери снова встал перед глазами. Вот она впервые на руках, впервые берет грудь, впервые смеется, ходит. А потом черная пропасть, бездна. И маленькое желтое платье.

Алиса почувствовала, как гнев, подобно черной дыре, засасывает ее всё глубже и сильнее. Она стиснула зубы так, что хрустнула челюсть. Изо всех сил она закричала, набрав полные легкие воздуха. И грудная клетка с силой толкнула того, кто сидела на ней сверху. Удалось высвободить одну руку, выпрямить ее и прикоснуться к свету. Но взрослые еще сильнее навалились. Теперь в этой темной душной норе она вспомнила конфету. Ту самую конфету, которая вызвала такую ярость.

Ненавижу! Ненавижу тебя! Это всё ты!

Пальцами она зацепилась за мягкий ворс ковра изумрудного цвета и рывком начала вытаскивать себя из этого плена.

– Да! Рождайся! – кто-то кричал.

Мне бы только добраться…

В просвете дыры появились ее темные волосы.

– Теперь помогите ей. Выталкивайте ее, – это был мужской голос.

И Катерина ослабила хватку. Девочка сделала глубокий свежий вдох и провалилась в черную пустоту. Эта пустота была приятной, как таблетка, избавляющая от головной боли. Пустота. Должно быть, так выглядит смерть. Так выглядит рай.

4.

Тело жутко болело. Каждый вдох был похож на сотню впивающихся кинжалов.

За что?..

Всё тело было мокрым от пота. Ее голова лежала в чьих-то руках, она открыла глаза и увидела белый потолок. Люди о чем-то говорили.

– А вот и наша новорожденная, – сказала Валентина.

При звуке этого голоса, гнев снова проснулся. И если до этой минуты он, как бесплотный дух, то входил в ее тело, то выходил, теперь, похоже, он поселился в ее сознании навсегда. И теперь просто засыпал. Рука Катерины осторожно перебирала волосы Алисы.

– Нет! – вскрикнула девочка и одернула руку.

Чувство злости теперь было таким приятным, таким родным. Девочка встала, но голова закружилась. Комната поплыла. К горлу подкатила тошнота, и ее вырвало прямо на пол.

– Ничего, ничего, – запричитала одна из женщин. – Такое бывает.

Она тут же подхватила чистящие средства и начала убирать. Да, такое и правда бывало. Когда Катерина снова попыталась обхватить Алису руками, та с силой оттолкнула женщину.

– Не прикасайся ко мне!

От крика заныло в грудной клетке, где-то под самым сердцем. Девочка вскрикнула и согнулась. Одно из ее ребер было сломано. Желание сделать кому-то больно было настолько сильным, что даже возбуждало. Единственный мужчина в комнате попытался утихомирить девочку.

– Вы говорили, что это поможет. Что всё будет нормально, – сказала Катерина.

– Не всё сразу, – успокоил женщину Дмитрий.

– Помните, как ведут себя новорожденные? – сказала Валентина спокойно. – Они всё время кричат.

– Женечка не кричала, – прошептала Катерина так, чтобы ее никто не услышал.

Дмитрий протянул Алисе чашку горячего чая. Она всё еще не могла разогнуться.

Мне больно…

Идеально белая фарфоровая чашка с золотистой каймой словно насмехалась над ней, открыв свой широкий «рот», полный зеленого чая. Ее рука сделала рывок, и чашка с недовольством «выплюнула» горячую жидкость прямо на белую рубашку мужчины. Он вскрикнул и отпрыгнул. Несколько секунд он так и стоял, не осознавая, что получил ожог. С его языка слетели пара крепких словечек, какие приличные люди обычно не произносят.

Приличные люди ломают детям ребра…

От этой внезапной мысли Алисе вдруг стало смешно. Впервые за долгое время ей стало смешно. Но попытка посмеяться оказалась еще страшнее, чем глубокий вдох.

Дмитрий выбежал из офиса, чтобы приложить холодное полотенце к животу.

– Мне больно! – закричала девочка изо всех сил и, согнувшись пополам упала на пол.

Катерина вскочила с места, ее лицо исказил ужас.

– Что вы сделали? – прошептала она. – Вы же что-то сломали ей!

– Успокойтесь, женщина, – теперь голос Валентины был не таким доброжелательным.

– Успокоиться?

Валентина подошла к письменному столу в углу комнаты и взяла бумаги.

– Вы подписали договор. Здесь сказано, что мы не несем ответственности за состояние ребенка.

Катерина, осознав весь ужас произошедшего, прикрыла рот рукой.

– Вы говорили, что это поможет, – снова прошептала она.

Валентина, улыбнувшись, махнула рукой.

– Поможет, вот увидите. Они все себя так ведут сначала.

5.

Перелом быстро заживал. Теперь Алиса, как и ее родной отец, большую часть времени проводила в постели. Катерина сказала врачам, что девочка упала с велосипеда. В этом странном мире все верят в начищенные ботинки, белые рубашки и матерям.

Никто не поверит тебе, если ты скажешь, что на тебе сидели пять взрослых человек.

Да, никто не верил ей, когда она говорила, что папа любит ее. Никто не верил, когда она говорила, что он не был насильником. Это был странный мир странных взрослых людей, о котором не пишут в учебниках и не рассказывают в энциклопедиях. В рекламах йогурта мамы всегда улыбались, поднося завтрак к столу. Папы целовали мам, а дети обнимали своих родителей. Жизнь была не такой. Всё было сплошной выдумкой.

Поход в школу пришлось отложить на две недели. Катерина сказала, что девочка упала с велосипеда и сломала ребро. Она никогда не ездила на велосипеде. И даже не пыталась. Но в эту ложь поверили все. Ложь улыбающихся взрослых людей с белыми зубами. Но из этих белых зубов по ночам вырастали острые клыки. Они впивались в тонкую нежную кожу, разрывая ее до крови. Сердце переставало биться, заикалось, захлебывалось.

Алиса хотела поскорее отправиться в школу. Она закрывала глаза и ощущала запах свежих страниц. Запах книг. А еще стук мела о школьную доску. Как здорово, наверное, будет взять кусок и вывести ровные буквы. У нее никогда не было ни мела, ни доски. Дети в этом мире не подозревают о том, что кто-то так жадно может хотеть этого.

Ей было уже восемнадцать, и мысль о том, что другие дети с семи лет сидят за партой, заставляла ее пульс учащаться. Неужели и она могла бы так? Если бы не болезнь.

Или ложь…

– Хватит, не было никакой лжи, – шептала девочка само      й себе.

Все лгут.

– Нет, не все!

И тогда Алиса начинала метаться по комнате, не обращая внимания на боль в груди. Царапала стены, кричала, пыталась заглушить этот странный голос в голове. Этот голос говорил гадости о ее папе, говорил гадости о ее жизни, о ее теле.

И когда Катерина взбегала на второй этаж, она заставала ужасную картину. Они утверждали, что это поможет. Но стало только хуже. Они обещали, что у нее родится девочка. Ее прежняя девочка, и они смогут начать всё сначала. Но стало только хуже.

Увидев в комнате «ведьму», Алиса бросилась на нее, сцепив тонкие слабые пальцы на шее матери.

– Дай мне телефон! – кричала Алиса. – Отдай телефон. Я позвоню папе! Папочка!

Катерина в ужасе оттолкнула девочку, в чьем теле текла кровь ее потерянной дочери.

– Папочке? Ты позвонишь папочке? Психопатка!

Катерина схватила девочку за волосы и рывком уложила обратно в постель.

– Папочке, который держал в клетке? Который насиловал тебя, избивал?

– Нет! Нет! Нет!

– Ты себе даже не представляешь, что с ним сделают, когда поймают, дурочка!

– Я вернусь домой.

– Нет, – Катерина ухмыльнулась. – Теперь твой дом здесь. Навсегда.

– Ты мне не мать, – прошипела Алиса. И тут же почувствовала, как загорелась щека.

Ладонь Катерины опустилась на нее изо всей силы.

Мир потемнел.

Глава 23.

Нетландия

1.

В мечтах было тихо и уютно. Теперь лучшим временем дня было время ложиться спать. Алиса быстро доедала ужин и ныряла в постель, укутываясь с головой в одеяло. Она мечтала о Нетландии. Той самой, в которой жил Питер Пен с пиратами, русалками и другими детьми.

Она мечтала каждую ночь, что он прилетит за ней и заберет к себе. В ее норе, правда, не было окон, как у тех английских детей. И всё же он мог бы. У него ведь есть волшебная пыль. Он мог бы открыть крышку, ведущую в нору, одним лишь взмахом руки. Тогда его фея бросит щепотку этой волшебной пыльцы, и Алиса научится летать.

Папа, конечно, расстроится, когда не найдет ее утром на месте. Будет, наверное, плакать. Но Алиса оставит записку. В ней она скажет, как сильно любит его.

Папа, не сердись на меня. За мной прилетел Питер Пен. Мы вместе отправимся в Нетландию. Не ищи меня. Там я никогда не умру от солнца, потому что это волшебная страна. Очень люблю тебя и крепко обнимаю. Твоя Алиса.

Она сильнее зажмуривала глаза. Казалось, можно было протянуть руку и прикоснуться к этой мечте. Но Питер Пен не прилетал. Шли месяцы. Изредка она снова выходила ночью во двор, всматривалась в ночное звездное небо, пыталась отыскать там силуэт мальчика. Но он не прилетал.

Нетландия была ее спасением. Злость отступала, слезы высыхали. Но она ничего не рассказывала папе. Скорее всего, он просто посмеется, начнет подшучивать над ней. А может, даже скажет, что Питер Пен никогда не прилетит, потому что она, Алиса, плохая девочка. А Питер не прилетает к плохим девочкам. И вообще, он прилетает только к английским детям. А Англия далеко.

А ты сидишь в маленькой норе, в маленькой стране. Алиса в стране чудес…

И всё равно каждую ночь она прислушивалась к звукам, ночным скрипам, шуршанью, вою ветра за окном.

– Открывай крышку. Открывай. Открывай…

Когда девочка шептала это, ей казалось, будто она сидит в стеклянной банке. Ведь только у банок были крышки. А она маленький мотылек. И мотылькам нельзя лететь на свет. Они сгорают.

Но, зная это, он, мотылек, всё равно мечтает об открытой банке.

Начались месячные. По всему выходило, что произошло это слишком рано.

– Разве это может быть в восемь лет? – спросила она у папы.

Профессор едва не сказал, что ей не восемь, а тринадцать, но вовремя прикусил язык.

– Может.

– Нет, не может, – запротестовала Алиса.

Он видел, как округлялась ее маленькая грудь. И, хоть девочка была очень худой, всё же в некоторых местах она расширялась.

– Не говори ерунды. Такое бывает.

Алиса выучила наизусть энциклопедию и знала, что такое месячные и когда они начинаются. Кто-то лгал.

– Зачем мне читать эти книги, если там пишут неправду?

Профессор, натягивая на нее штаны после ванны, устало цыкнул языком.

– В книгах не всё рассказывают.

– Тогда кто может рассказать мне всё?

– Я. Я могу рассказать тебе всё.

– Я хочу в больницу. Пусть меня вылечат!

Профессор удивленно посмотрел на подростка с тонкой шеей, которую порой так сильно хотелось сжать.

– Никто не вылечит тебя, Алиса, перестань.

– Почему я не такая, как все?

Она снова занесла кулак над его головой, но за все эти годы он ловко научился уворачиваться от ее ударов. Рука пролетела мимо, рассекая воздух.

– Потому что так решила природа, – ответил он. – Хватит. Выходи из ванной.

Он накрыл ее пледом и повел обратно в погреб. Всё тем же путем, который они проделывали долгие годы. Вот только сегодня им пришлось сделать это днем. И всё из-за проклятых месячных. Теперь Алиса была на год старше той девочки, что когда-то жила в этом доме. Так вот, как это бывает.

От той маленькой пятилетней светловолосой малышки не осталось и следа. Волосы и глаза Алисы потемнели, черты лица стали острыми. Кожа из-за отсутствия солнца стала такой белой, что сквозь нее можно было рассмотреть самые маленькие жилки. И если бы с девчонки можно было снять кожу, то сквозь эту кожу можно было бы читать книги.

И как только он открыл дверь перед Алисой, его сердце тут же замерло, перестав биться. Кровь застыла в жилах. Мимо его калитки проходила соседка. Она, конечно же, завернула свою любопытную голову в сторону его дома. Ей обязательно нужно было знать, как выглядит его лужайка, не высох ли девичий виноград. Но увидела она что-то совсем другое.

Что-то, выходившее из дома, накрытое то ли одеялом, то ли простыней. Небольшого роста, словно привидение. Женщина остановилась прямо напротив, у калитки, высунув голову.

Прятаться было уже некуда. Профессор проследил за взглядом этой стервы. Глаза стеклянные. Они остановились на маленьких босых ногах. Ступни выглядывали з-под одеяла. Девчачьи ноги, с красным лаком на ногтях. Слишком маленькие, чтобы думать о том, что благовоспитанный профессор университета завел любовницу.

– Добрый день, – процедил сквозь зубы папа, ожидая немедленного ответа.

Женщина ничего не ответила, только удивленно уставилась на него.

– Это племянница. Брат попросил присмотреть. Мы играем.

– Я не знала, что у вас есть брат, – отрывисто произнесла соседка.

– Есть. Двоюродный.

Он взял Алису за плечи и легонько сдавил, давая ей понять, что она должна двигаться. Но та не пошевелилась. Девочка стояла как вкопанная, будто превратившись в статую. Профессор легонько подтолкнул ее.

– Как зовут вашу племянницу? – не унималась соседка.

Не твое собачье дело! Не твое!..

– Нам надо идти.

Он обнял Алису и притянул обратно в дом, захлопнув за собой дверь. Отойдя на несколько шагов, он посмотрел в окно справа от входной двери. Стерва так и стояла у калитки, глядя на его дом. Алиса молчала. Сейчас она напоминала насекомое, которое при малейшей опасности превращалось в веточку, замирало. Девочка не издавала ни звука. Красный лак на ногтях. Да, это она, насмотревшись фильмов, попросила его купить ей лак. И он не смог ей отказать. Отказал, когда она попросила помаду. Объяснил, что это ей ни к чему. Но красный лак для ногтей. В тот раз она так крепко обняла его за шею. И, в конце концов, как он мог помешать?

Но вот сейчас этот лак был, словно красная тряпка для быка.

– Черт побери!

Он слишком сильно со злостью толкнул девочку, и та упала на пол, вскрикнув. Он сорвал с нее плед, чтобы убедиться, что она цела.

– Прости, дочка.

Профессор сделал попытку поднять ее, но Алиса оттолкнула его руку. И мужчина почувствовал, как злость вскипает в нем новой волной.

– Ты соврал. Зачем ты соврал?

– Когда? Когда я соврал?

– Сейчас! Ты сказал этой женщине, что я твоя племянница. Но я не племянница, я твоя дочка.

Злость отступила. Она сидела на полу в этой мешковатой одежде, с мокрыми волосами, маленький взъерошенный птенчик. У птенчика, однако, были острые коготки. Она росла, и с каждым днем всё больше походила на женщину, которой когда-нибудь станет.

– Ты… – он начал и тут же запнулся. – Ты еще многого не понимаешь, Алиса.

Профессор снова посмотрел в окно. Соседка скрылась за своим забором. И теперь он знал: она будет неустанно наблюдать за ним в любую щель. И, конечно же, позвонит его бывшей жене. Он тут же начал судорожно вспоминать, есть у него веревка, на которой он мог бы вздернуться в случае крайней опасности.

Нет. Так просто сдаваться нельзя.

– Почему ты не сказал, как меня зовут?

Ах, так?..

Папа быстро подошел ко входной двери и распахнул ее.

– Давай, иди. Иди и скажи, как тебя зовут. Давай.

Девочка в ужасе накрылась пледом. Ей даже показалось, что солнце проникло в комнату и сжигает ее, как муравья под лупой.

– Нет, не надо, папа! Закрой!

Он закрыл.

– Эта женщина – плохой человек, – сказал он. – Она желает мне зла.

Алиса захныкала.

– Почему?

– Просто потому что она злой человек. Такое бывает в мире.

– Как злая ведьма из сказок?

– Да. Пошли домой.

Домом он называл погреб, в котором Алиса прожила уже восемь лет. И девочка охотно согласилась вернуться в мир, где не было злых людей и ведьм. В свою маленькую страну чудес.

2.

Питер Пен так и не прилетел, и Алиса устала ждать его. Прошло слишком много времени, чтобы еще надеяться на что-то. Она втайне ругала себя, что так долго предавалась глупым мечтам. Теперь ничего не осталось. Ни грез, ни правды, ни веры.