Силки на лунных кроликов

– Смотри вверх, – профессор указал пальцем на небо.

Алиса подняла голову. Большое черное пространство расстилалось над ними. Так она ощутила бесконечность. И несколько маленьких сверкающих звезд. Девочка открыла рот не в силах отвести взгляд. Должно быть, днем небо еще прекраснее.

Изо рта при каждом выдохе проплывали маленькие облачка пара. И Алиса намеренно дышала часто, чтобы увидеть, как это происходит. Будь ее воля, она никогда не жила бы в доме, как делают это люди. Осталась бы прямо здесь, под открытым небом.

Видеть всё это в реальности было намного лучше, чем в кино или книгах.

Папа завязал ей глаза и сказал, что пора возвращаться. Прошло всего-то минут двадцать, но Алисе казалось, что целая вечность. И было бы неплохо прожить еще одну такую вечность.

3.

В нос ударил запах нечистот. Алиса теперь явно ощутила, какой тяжелый дух стоял в норе. Это был запах недвижимого тела, запах испарений, въевшихся в стены. Она поморщилась. Внешний мир пах совсем по-другому.

Теперь, когда она читала в книгах про снег, то четко себе его представляла, знала, как выглядят звезды и ночное небо. Раньше ей приходилось обо всём расспрашивать папу, а он редко бывал рядом. Так что Алисе приходилось включать свое воображение. Было, правда, много вещей и явлений, которые она знала. Но не могла вспомнить, откуда. Например, она точно помнила, какая шерсть на ощупь у собак и кошек, знала, как выглядит песок и листва деревьев.

Но она не представляла, каким было море, в котором рыбачил старик Сантьяго, как выглядит живая рыба, как пахнет роза Маленького принца.

В свою фантазию она вглядывалась, как в немое кино с картинками. И хоть папа пытался спасти ее от хандры, после выхода наверх ее моральное состояние только ухудшилось. Ей снился снег, ночь и темные силуэты деревьев. Она не испытывала страха, нет. Она испытывала вожделение. Желание снова оказаться наверху. Та волшебная дверь, о которой она так часто мечтала, в действительности существовала. Вот она, наверху. Стоило только протянуть руку.

Но нельзя забывать о болезни, нельзя забывать о том, что случилось с мальчиком в пузыре. И от этих мыслей становилось только хуже. Не хотелось есть, пить, а уж тем более заниматься правописанием и арифметикой. Ее накрывал гнев, и девочка снова бросала книги в стену, кричала, била кулаками в матрас.

А когда в погреб спускался папа, Алиса вопила:

– Ты всё лжешь! К нему приходили люди, а ко мне нет!

Тогда он порывался сжечь наконец этот злосчастный журнал. Ведь это он сам принес его сюда, сам рассказал эту историю про мальчика в пузыре.

– Он жил, как в зоопарке, а ты нет! – пытался объяснить папа.

– Неправда! Я тоже хочу, чтобы ко мне приходили!

– Слушай! – папа присел и схватил девочку за руки, она попыталась вырваться, но сил слишком мало. – Люди очень опасны! Они убивают друг друга, мучают, насилуют. Разве ты хочешь этого?

Девочка на секунду задумалась, а потом выпалила:

– Но ты живешь там! – она указала наверх.

Он сам открыл этот ящик Пандоры, сам виноват. Теперь она знает, как пахнет свобода.

– Была бы моя воля, я жил бы здесь, с тобой. Но я не могу.

И он рассказал Алисе, как тяжело ему приходится работать, как плохо с ним обращаются люди. А ему приходится всё терпеть. Ради нее, Алисы. А потом, когда она немного успокоилась, профессор рассказал про свою жену и про дочку, которую «убили» бессердечные врачи.

– Видишь, люди не такие хорошие, как в этих сказках.

И снова девочка закричала:

– А зачем мне их читать? Всё бесполезно!

И папа не мог парировать этому. Она была самой его большой радостью в жизни, но что было радостью для нее? Книги? Мультики? Игрушки? Это есть у любого ребенка.

Нет. Она надкусила от сладкого пирога свободы. И теперь ничто не заменит ей этот вкус.

4.

И всё же спустя какое-то время девочка затихла. Стала спокойной, послушной, уравновешенной. Как будто кто-то через соломинку выпил из нее всю злость. Она снова начала рисовать и считать, играть на пианино. Больше не заводила разговоров о мальчике в пузыре и людях, которые его окружали.

И еще папа научил ее танцевать.

Всякий раз, когда ты будешь чувствовать себя плохо, включай музыку и танцуй.

Он купил для нее недорогой ноутбук. Но никакого Интернета. Здесь было много музыки, под которую она могла танцевать. Особенно ей нравились песни Мадонны. И когда девочка танцевала, гнев тонкой струйкой выливался из нее, словно таявший лед.

Но для профессора это было всего лишь затишье перед бурей. Словно демон внутри девочки выжидал своего часа.

Зима закончилась. Поля медленно почернели, с юга донеслись крики возвратившихся птиц. Ручьи медленно стекали по бороздам, давая надежду всему живому. И родителям, бесследно потерявшим своих детей. Может быть, обнажится земля, и покажет бледное изможденное лицо. Или маленькую детскую руку. На лавках снова собирались старухи и судачили о делах прошедших лет, о слухах.

Матери приглядывали за своими детьми, загоняли их домой, а те, почувствовав скорое наступление лета, противились, капризничали. Не понимали, как страшны бывают монстры.

Профессор сменил постер на стене погреба. Теперь ее украшали цветущие сады. Фото, наверное, было сделано где-то в Японии. И пусть. Ей всё равно не узнать…

И вскоре профессор понял, почему девочка вела себя так тихо и робко. Однажды утром, когда он принес завтрак и уселся поудобнее, чтобы побеседовать с Алисой, та украдкой поглядывала в сторону открытого входа.

Отхлебнув немного чая, она скривилась:

– Ты забыл положить сахар в чай.

– Я клал.

– Нет, он несладкий.

Профессор потянулся к кружке, чтобы убедиться в том, что девочка не ошибается. Та отстранилась, как будто боялась, что папа отнимет кружку.

– Могу поклясться, что клал!

– Говорю – несладкий!

– Хорошо.

Профессор, держась за поясницу, встал со стула, на котором сидел здесь обычно, и поднялся по лестнице. Крышка за ним закрылась, но замок не звякнул.

Тогда Алиса выждала немного и поднялась по ступенькам. Некоторое время она не могла решиться и приподнять крышку. Руки тряслись, глаза пульсировали от страха.

Наконец, она подняла обе руки и сделала усилие, чтобы приподнять крышку. Она была деревянной, и девочка смогла толкнуть ее достаточно, чтобы образовалась широкая щель. Было сумрачно, Алиса пролезла в щель и увидела, что слева бьет яркий свет. Свет не был таким, к какому она привыкла. Это был дневной свет, исходивший из въезда в гараж. Машина же теперь стояла на подъездной дорожке. Каждый раз навещая Алису, профессор отгонял машину, а затем снова ставил ее над входом в погреб.

Девочке казалось, что она маленький крот, решившийся наконец вылезти из своего укрытия. Внешний мир не был похож ни на что. Она вылезла теперь полностью, и крышка громко захлопнулась за ней. И с этим звуком пришла паника.

Девочка смотрела на крышку, и теперь ей казалось, что пути назад нет. Вокруг нее все еще были стены, но не те стены, к которым она привыкла. И всё же дети смело идут на глубину. Чтобы научиться плавать или захлебнуться.

Она сделала несколько робких шагов в сторону яркого утреннего света. Снаружи было намного холоднее, чем в норе. Еще один шаг, и еще. Тайное темное желание поддаться губительной воле солнечных лучей возрастало. Так человек, оказавшийся на краю пропасти, неминуемо задумается: а каково это, улететь вниз, раскинув руки?

Оставалось сделать всего пару шагов, чтобы подставить свое лицо солнечным лучам, но путь преградил высокий силуэт. Это был папа. Он стоял, ошеломленный, с сахарницей в руках.

– Ты что это здесь?..

Сперва он даже не поверил своим глазам, подумал, что всё это ему только снится. Сахарница вывалилась из рук и разлетелась на мелкие керамические осколки, сахар разлетелся по бетонным плитам. Профессор схватил девочку на руки, та издала слабый стон, но не от боли, а от страха.

Он, крепко сжимая ее, как будто и сам поверил в сказку о болезни, быстро понес обратно в погреб. И снова этот жуткий спертый воздух, этот запах древности. Снова ступеньки вели вниз, снова неестественный желтый свет.

Мужчина швырнул с силой девочку на матрас, а затем взялся за голову, вырывая последние поседевшие волосы.

– О чем ты только думала?

Его взгляд упал на кружку с чаем. Он поднес ее к губам и отхлебнул. Так и есть: сахара было достаточно. Она провела его, обманула. Не сдержав своей ярости, он швырнул желтую кружку с нелепой рожицей в стену. А ведь это была ее любимая кружка. Чай темным пятном растекся по стене. Алиса заплакала. Не от обиды и жалости к себе. От ужаса. Так собака чувствует плохое настроение своего хозяина и жмется к стене, прикладывая уши к голове.

И чем больше он кричал и рвал на себе волосы, тем громче она плакала. Тогда папа собрал все ее любимые книги, игрушки, краски и сказал:

– Посиди здесь в одиночестве и подумай над тем, что ты сделала.

И она сидела. Он снова оставил ее на три дня, но на этот раз без книг и развлечений. И все три дня она просто смотрела на картинку с цветущим садом. И она была там.

Вот ее душа отделилась от тела, подошла к стене, протянула руку и вошла в картинку. Теперь весеннее солнце согревало ее руки, нежные лепестки касались ее лица, теплый ветер гулял в ее волосах. Алиса-душа на секунду обернулась и посмотрела на своё тело, которое всё еще сидело на матрасе в позе лотоса. Алиса-душа улыбнулась и сделала зовущий жест рукой. Но Алиса-тело отрицательно покачала головой из стороны в сторону.

Она не могла двинуться с места, не могла пошевелиться. Каждое движение отдавалось нестерпимой болью. Боль эта жила в голове.

И тогда Алиса-душа снова повернулась спиной. Вот только всё было, как в замедленном действии, как в кино. Она пошла гулять по саду. И на ней почему-то было маленькое желтое платье. И солнце не испепелило ее.

И все три дня Алиса так и смотрела это «кино». Иногда она засыпала, проваливалась в глубокий сон, и там снова видела кроликов. Много маленьких белых кроликов. Алиса пыталась поймать хотя бы одного, но все они разбегались, как только девочка к ним приближалась. И белые кролики прятались за высокими деревьями, ускользали в норы. И норы эти были такими узкими, что невозможно было в них пролезть. А лепестки с деревьев осыпались. Пока деревья не становились голыми, как остовы.

Вернувшись в нору, папа застал девочку спящей. Он, снова мучаясь угрызениями совести, расставил все книги на стеллажи, вернул игрушки и ноутбук. Потрогал ее лоб. Не горячий. Но разбудить ее оказалось непросто. Она была словно в коме. Словно в коме, она поела и попила. И в наказание самому себе папа пообещал ей, что раз в месяц ночью будет выводить ее из норы.

Так и было. Свое обещание он сдержал, хоть и опасался, что может быть пойманным. Глаза и уши были повсюду. Но, как ни странно, хандра Алисы прекратилась. Она словно нашла новый смысл жизни. А потом ей исполнилось восемь лет. То есть папа убеждал, что ей всего лишь три.

Но, гляди-ка, какая умная ты в свои три года! Не то, что другие дети!

Глава 18.

Ведьма

1.

Еще одна туманная ночь опустилась на тихий поселок. Где-то слышался шелест крыльев ночных птиц, шум ветра в голых ветках, приближение зимы.

Алиса спала прерывисто, тревожно, иногда просыпалась в холодном поту, куталась в одеяло. Постель была неудобной. Полнолуние заглядывало в окно своим огромным бледным лицом и освещало комнату. В темноте появился силуэт. В сумраке он казался огромным исполинским монстром, отбрасывавшим тень на стену.

Это папа пришел за тобой… Только папа теперь не белый кролик. Он кролик-оборотень.

Алиса пошевелилась, но не открыла глаза.

Правильно, не открывай глаза. Хорошие девочки должны ночью крепко спать.

Здесь, в комнате, кто-то был. Алиса почувствовала чужой запах. Чужое дыхание становилось всё громче и громче. Но никаких шагов. Всё ближе и ближе…

Не открывай глаза. Не заглядывай под кровать…

Но Алиса открыла. Она лежала на левом боку и первое, что увидела, – это яркий свет из окна. Задыхаясь от ужаса, она медленно повернулась на спину. Дышать становилось всё тяжелее. Хотелось закричать. Так кричит новорожденный, чтобы наполнить легкие воздухом. Но у нее ничего не выходило. Ни звука.

Кто-то стоял у ее кровати. Оборотни из снов стали реальностью. Она никогда не боялась темноты, но теперь по всему выходило, что именно в темноте и прячутся страхи. Алиса повернула голову вправо.

Яркие горящие глаза уставились на нее, и девочка представила, как вскакивает с постели и вжимается в самый дальний угол, прячется. Но это было только воображение. На деле же она не могла пошевелиться. Всё ее тело сковал паралич. Вот только это не был сон. У кровати действительно стоял монстр. И это была женщина. Та самая, что живет с ней под одной крышей.

Она, женщина, просто стояла у кровати и молча смотрела на девочку. Ее волосы рассыпались по плечам, на ней была длинная белая ночная рубашка. Женщина походила на призрак. Она не двигалась, словно завороженная. Можно было подумать, что она ходит во сне. Но нет. Рука ее резко дернулась. А вместе с ней дернулась и Алиса.

Женщина внезапно громко зашипела на девочку, подобно кошке, охраняющей свою территорию. Ее горящие глаза приблизились к Алисе. Изо рта неприятно пахло.

– Знаешь, что они сделают с твоим папочкой, когда найдут его? – женщина пропускала каждое слово сквозь зубы. – Подвесят его вверх ногами и выпустят кишки, как свинье!

Вот тут крик вырвался из груди Алисы. Она и не догадывалась, что обладает таким запасом воздуха в легких, таким сильным голосом. Ей казалось, что стекла в окнах задребезжали, зазвенели, дом покачнулся. На самом же деле, крик этот был мышиным писком.

Алиса вскочила и с силой оттолкнула от себя женщину, но та ловко вцепилась в руки девочки. Вцепилась ногтями. Алиса вспомнила сказки о страшных ведьмах и мачехах. Эти когти… Оставили красные следы на руках девочки. Из них тут же начала сочиться сукровица.

– Ты не моя мама, ты ведьма! Ведьма! – кричала Алиса.

– Думаешь, майор тебе поможет? Знаешь, что он сделает с твоим папочкой?

Девочка кричала и вырывалась, звала на помощь. Но кто здесь мог ей помочь?

Окна созданы лишь для того, чтобы видеть, но не слышать. Чужие тайны прячутся за плотными шторами и белыми занавесками. И даже лунный свет не сможет рассказать о чужой жизни.

Они вдвоем кружились по комнате, как будто любовники в страстном танго. Девочка вырывалась, но цепкие пальцы ночной гостьи никак не хотели отпускать. И тогда Алиса, почувствовав ярость и боль, изо всей силы ударила женщину по ноге. Та взвизгнула и отшатнулась. Алиса наконец-то была свободна. И следы, оставленные ногтями, сразу даже не болели. Внутри дома, внизу, что-то снова с грохотом упало. Женщина, бывшая только что ведьмой, внезапно пришла в себя и снова превратилась в мать. Ее глаза прояснились, она стремительно выбежала из комнаты, оставив за собой мерзкий горький привкус страха в этой комнате.

Девочка заметалась от стены к стене, как раненый зверь. Она не могла выпрыгнуть в окно, она не могла выбежать из комнаты. Могла только плакать и бить кулаками в стену. Больно не было. По крайней мере сразу. Остановила ее только кровь на стене. Увидев несколько мелких капель, девочка сползла на пол и осталась там до утра.

2.

Сон пришел только под утро. Тогда Катерина вошла в комнату.

– Собирайся, тебе в клинику.

Она сказала это так, словно ночью ничего и не произошло. И Алиса начала даже сомневаться в том, что память ее не подводит. Быть может, это просто был яркий сон. Тогда почему так сильно болят руки? А на внутренней стороне красуются длинные параллельные кровоподтеки, словно страшный большой зверь царапал ее. А костяшки пальцев вздулись и покраснели. На стене остались пятна коричневого цвета.

Нет, это был не сон.

Алиса хотела запротестовать, сказать, что никуда не поедет. Но ни единого звука не сорвалось с ее губ. Рано или поздно, она всё равно сбежит отсюда, найдет какой-нибудь автобус. В мире много разных автобусов, и все они ездят в разные стороны. И неважно, в какой стороне оказаться, главное, чтобы подальше отсюда. Найдет тот самый дом с ключом под камнем. И спрячется там от всего мира.

Кто-то сказал: ключ под камнем будет ждать тебя всегда…

Голова раскалывалась из-за отсутствия крепкого сна. Алиса умылась, немного причесалась, посмотрела на себя в зеркало. Впервые она осознала, что ей не нравится собственное отражение. Понятия красоты ей были еще недоступны, но она могла сравнить саму себя настоящую с собой прежней. Черные круги под глазами, высыпавшие прыщики на лбу. Всего этого еще месяц назад не было.

Наверное, так влияет на нее дневной свет. Но если это та самая болезнь, то действует она слишком медленно. Пусть бы лучше солнце испепелило ее дотла.

Мать привезла ее в клинику, но сама не пошла, сказала, что нужно отлучиться по делам. Снова кричащие люди, они размахивали своими руками. А один даже плюнул Алисе в лицо, когда та проходила мимо.

Люди в белой униформе смотрели на нее всегда по-разному: кто-то улыбался и был любезен, а кто-то смотрел с явным отвращением, будто бы здесь воняло. Здесь и правда стоял очень тяжелый запах. Не такой, как в норе. Этот запах был резким. Запах таблеток и мучений.

Алису по обыкновению завели в палату и усадили на стул. Иной раз она так и сидела весь сеанс терапии. Молча. Никто к ней не подходил, никто не работал. Люди сновали туда-сюда. Но она не могла уйти, она должна была отсидеть всё время. Потом приезжала Катерина и ставила подпись на бумажке.

Но так было даже лучше. Так Алиса чувствовала себя спокойнее. Никаких вопросов, повторяющихся снова и снова, никаких нравоучений. Ей хотелось читать, заниматься математикой или…

Девочка услышала музыку. Она доносилась откуда-то из глубины здания, проникая в коридоры, тихо пробираясь в палаты, щекотала кожу Алисы. По рукам поползли мурашки. Алиса поднялась и на цыпочках – как будто здесь кто-то мог услышать ее шаги – прокралась к коридору. Приоткрыв дверь она, как воришка, огляделась по сторонам. Никого не было. Тогда она последовала за звуком.

Это было фортепьяно. Старое, черное, на нем красовалась надпись «Беларусь». За пианино сидел мужчина с тонкими смуглыми пальцами. Клавиши были пожелтевшими, но звук издавали громкий, четкий. Девочка сама не заметила, как близко приблизилась к незнакомцу. Она, не осознавая своих действий, как завороженная, прикоснулась к клавишам – и тут же звук оборвался. Незнакомец удивленно посмотрел на нее. В выражении его худого смуглого лица с запавшими глазами не было страха. На вид ему было столько же, сколько и папе. Вот только он был значительно выше и тощее.

– О, а я тебя знаю, – сказал мужчина, улыбнувшись. Зубы его ярко контрастировали с остальной внешностью. Они были удивительно белыми и ровными. Улыбка была обаятельной. – Ты та девочка из газет. О тебе тут все говорят.

– Правда? – спросила Алиса, даже не зная, зачем. Ведь ответа на этот вопрос она не ждала. В этом мире люди часто задавали такие вопросы. И в сущности ей было всё равно на газеты или новости.

Мужчина утвердительно кивнул. Он не сводил с нее своих серых пронзительных глаз, а девочка не сводила взгляд с клавиш. Она снова огляделась по сторонам. Странная палата. Просторная, на полу покрытие в виде елочки. Она скрипела под ногами.

Девочка нажала на клавишу, и та издала басовитое «До».

– Умеешь играть? – спросил мужчина.

Алиса быстро закивала головой.

Умею! Умею! Умею!

Он, мужчина-пианист, пригласил ее присесть рядом с ним. Девочка присела, занесла кисти рук над клавишами и замерла. Весь мир, казалось, замер, остановился, впал в кому. Она опустила пальцы, и по клинике разнеслось «Письмо к Элизе». Тонкое, плавное исполнение. Музыка заняло всё пространство, проникала сквозь ее пальцы, ходило по крови. Лоб девочки вдруг разгладился, лицо стало светлее. Потому что она улыбалась. Закрыв глаза, она безошибочно угадывала нужные клавиши. Удивительной природой памяти обладает человеческое тело!

Внезапно боль пронзила ее руки. Кто-то с силой закрыл крышку пианино, намеренно прищемив ей руки. Она взвизгнула и убрала их. Женщина в белом халате с измученным серым лицом смотрела на Алису из-под стекол очков в роговой оправе. Это она сделала ей больно. Женщина перевела взгляд на тощего мужчину-пианиста.

– Вы разве не должны сейчас быть в палате, Георгий Петрович?

Георгий Петрович улыбнулся своей самой снисходительной улыбкой.

– Да вот я шел…

– Так идите. Не задерживайтесь. А то пианино вам не видать еще на месяц.

Улыбка сползла с его лица. Он слегка придвинулся к Алисе и вздохнул. Затем быстро встал и ушел. Теперь Алиса осталась наедине с этой женщиной. Еще одной из многочисленных. Девочка больше не запоминала их лица, голоса и имена. Это без надобности.

– Так ты у нас тоже музыкант? – насмешливо спросила женщина. Алиса не ответила. Она продолжала растирать руки. – Не волнуйся, здесь у нас много таких. И музыканты, и художники, и поэты, – женщина сделала паузу. – А Георгий Петрович – человек и вовсе особенный. Его главный талант – маленькие девочки… Понимаешь?

Нет, Алиса не понимала.

– Вставай, пошли, – приказала женщина и небрежно взяла девочку под руку. Царапины отозвались болью.

Психиатр осмотрела Алису в палате. Увидев кровоподтеки и вздувшиеся костяшки, она нахмурилась, но ничего не сказала. Что-то записала в журнал. И снова те же вопросы, снова те же советы…

Что я должна ответить им, чтобы они отстали от меня? Что?..

– Твоя мама сказала, что ты продолжаешь называть человека, который держал тебя в плену, «папой».

В плену… Папой…

Словно они задавали вопросы про какое-то кино. Кино, которого Алиса никогда в жизни не смотрела.

– Да, у меня есть папа, – ответила она. – Нет, я никогда не была в плену.

Женщина снова покачала головой и что-то написала в журнале.

– Откуда эти следы? – она кивнула на руки Алисы.

Девочка посмотрела на свои руки так, будто видела их впервые.

– Я злилась, – сказала она.

– На что?

Девочка опустила ресницы.

– Мне было страшно.

– Тебе было страшно, поэтому злилась? Почему тебе было страшно?

Мне всегда страшно, даже сейчас.

– Она испугала меня.

– Кто?

– Ночная… ведьма.

Эти слова слетели с языка Алисы, точно отравленная вода. Врач смотрела на нее из-под очков долго и упорно. Как будто так могла бы прочитать пациентку, словно открытую книгу. Затем глубоко вздохнула и принялась что-то долго писать.

3.

И когда ад этого дня завершился, Катерина услышала заключение:

– Думаю, дело обстоит так. У вашей… у девочки то, что мы называем «расщеплением». В ее мире существовало два объекта: хороший объект тот, кого она называет «папой». Очевидно, это человек, который за ней ухаживал и проявлял ласку. Второй объект – воплощение зла. Злая ведьма. Человек тот же, но отношение другое. Скорее всего, он наносил ей увечья различного характера.

– Злая ведьма?

– Да, она сказала, что ночью к ней приходила злая ведьма и оставила отметины на руках.

Катерина побледнела.

– Не волнуйтесь, никто не приходил. Ее психика травмирована очень сильно. Это ее фантазии. А отметины на руках она оставила себе сама.

– И сколько еще это всё продлится?

Врач стыдливо поправила очки, хотя с ними и так было всё в порядке.

– Нельзя сказать точно, но мы будем работать.

Катерина отмахнулась от этих слов, как от назойливой мухи.

– Хватит мне рассказывать всё это! Делайте свою работу.

Алиса, сидя в машине на сиденье – всегда на заднем – смотрела на выражения лиц людей. Если бы только она могла говорить на их языке, она бы рассказала всё, что чувствует. Но, увы, слова были те же, а смысл иной.

И всякий раз мысленно она повторяла тот самый номер. Когда-нибудь она осмелится и наберет его.

А пока оставалось смотреть на грязную серую осень за окном, быстро сменившуюся на такую же грязную зиму. Первый снег пошел в ноябре. Алиса даже осмелилась выйти из дома, чтобы попробовать снежинки на вкус. Мать строго-настрого запретила ей высовываться к фронтальной части дома. Там ее могли увидеть соседи и еще кто-нибудь. Небо с летящими из него снежинками завораживало. Нет, это не снег стремительно падает прямо тебе на лицо, это ты летишь, словно Супермен, рассекая воздух. Летишь вверх всё быстрее, пока не начинает кружиться голова!

И Алиса начала кружиться вместе со снегом, высунув язык. Потеряв равновесие и упав на спину, она тихо засмеялась. Смеялась она теперь очень редко и совсем беззвучно. Папа говорил, что настоящие леди всегда смеются беззвучно, слегка прикрыв рот рукой. Но теперь папы тут не было. И впервые эта мысль не испугала Алису. Было так тепло и приятно просто лежать на спине и смотреть на снег.