Время ждёт

Я галактический картограф. Великолепно ориентируюсь в космическом пространстве, в своё время смог описать не одну галактику, у меня были необходимые знания и опыт, чтобы выполнить это задание – дойти до центра корабля. Вот как я оказался на этой работе. Конечно, сначала мы пытались просто просканировать куб и с помощью полученных данных составить карту, но непомерные габариты объекта сыграли с нашей вычислительной техникой злую шутку, демонстрируя то один план коридоров, то другой.

Нужно было признать, что задача оказалась труднее, чем мы думали. Немного посовещавшись, я решил спуститься внутрь корабля и составить карту обычным методом. Когда живёшь шестую сотню лет, полвека кажется чем-то пустячным – особенно когда занят любимым делом. Мои молодые ассистенты согласились с предложением, но не желали оставаться со мной, поэтому покинули меня, обещая прилететь, когда я подам сигнал. Я был не против и отпустил их с добрым напутствием. В конце концов, негоже молодым людям со стариками возиться, ведь так?

Я принял решение не медлить, и сразу приступил к работе! Ваш покорный слуга проводил тысячи часов в привычной тишине, в полном одиночестве составляя карту. Меня поражало разнообразие внутреннего плана – ни одного повторяющегося коридора, ни одного закольцованного поворота. Сотни тысяч путей вели в тупик, и лишь один вёл к самому центру.

Прошло четыреста лет, и я подал им сигнал. Они вернулись, чтобы с цветами и почестями увезти меня обратно на Землю, рассказывая, какие изменения произошли в моё отсутствие. Ничего важного, как мне кажется.

К моему прилёту всё было готово. Меня встречали как народного героя, я согласился выступить на передаче, которую вёл обаятельный шоумен – некоторые вещи не меняются тысячелетиями, и людская любовь к эпатажу входит в их число.

– Ну так что, – ведущий блеснул белоснежными зубами, – скажите нам, что же вы там нашли? Мы ведь все ждём, правда?

Эти слова были обращены к толпе – массовке, которая тут же восторженно утопила нас в овациях. Я подождал, пока они затихнут, и начал рассказ.

Когда я только начал работать, я не ощущал ни страха, ни какого-то беспокойства. На душе, как и всегда, было тихо и спокойно, я просто занимался своим делом, шагал туда-сюда по этим матовым коридорам с осветительными приборами на одежде и чувствовал себя как дома. Многие коридоры были настолько длинными, что для того, чтобы их пройти, требовалось более суток. Поначалу я давал им имена в виде слов, которые мне казались подходящими для названия. Я составил целый каталог, где были улица Кофейная, шоссе Картографическое, проспект Геологов и ещё куча всяких странных наименований.

Такими темпами за четыре с лишним века я подобрался к самому центру. Вернее, к двери, ведущей в центр – прозрачное окно, ведущее во внутреннюю полость исполинского корабля. За этой дверью находились тысячи и тысячи саркофагов, уложенных в сферическую форму, – шар внутри куба. В центре конструкции находился горящий белым светом шар, словно маленькая звезда, сжатая до размеров астероида. От неё к саркофагам тянулись такие же молочно-белые, как седина старца, нити, разветвляясь, обволакивая их. Я жаждал сделать анализ материала, из которого была сделана эта звезда, я желал получить ответы, ради которых шёл к центру корабля все эти годы. Я достал резак, чтобы сделать брешь в двери, и…

Вдруг почувствовал, что я не один. Когда долгое время находишься в одиночестве, чьё-то присутствие ощущается чрезвычайно ярко, ибо чувствам свойственно обостряться в условиях дефицита информации. Я обернулся, и мне показалось, что передо мной материализовалось зеркало – позади меня стоял мой двойник. Моя точная копия, вплоть до седин на висках, пристально рассматривала меня, слегка склонив голову. Я вспомнил, как в институте нас учили отличать галлюцинации от реальности, и я снова и снова прокручивал в голове инструкции наставника, но мой двойник не собирался пропадать.

– Что ты делаешь? – спросил он моим голосом.

Я ответил не сразу. Мною овладел ужас. Тот самый первобытный, леденящий кровь, что связывает с давними предками. Я вдруг задумался над одной вещью – этот корабль был построен цивилизацией куда более превосходящей нашу, и, пока я тщательно изучал строение их корабля, они изучали строение меня самого. Поэтому я решил быть честным:

– Собираюсь войти, – ответил я.

– Ты… – он на секунду умолк, словно пробуя слова на вкус, – …вор? Ведь это воры входят без стука.

– И спасатели.

– Но ведь ты не спасатель…

– Я учёный. Мы нашли ваш корабль и решили, что вам нужна помощь.

– Но это не корабль.

– Но… – я в растерянности обернулся к иллюминатору, – разве это не спасательные капсулы?

Мой двойник устало вздохнул:

– Нет. Здесь нет и никогда не было спасательных капсул. Надо было предусмотреть подобный вариант развития событий, но Архитекторы решили, что вероятность того, что нас найдут внутри войда, равна нулю.

– Архитекторы… – задумчиво промычал я себе под нос, – стало быть, так они зовутся. И как давно вы здесь? Тысячи лет?

– Больше.

– Сотни тысяч?

– Более полутора миллиардов лет.

– Невозможно! – пораженно воскликнул я. – Мы должны были найти останки вашей цивилизации. Не думаю, что ваша раса возникла уже в центре войда.

– Останки нашей цивилизации… – печально повторил мой двойник, смотря куда-то в пространство, словно подсчитывая числа в уме. – Да. Они есть. От этого войда, на 54 гигапарсек в противоположную от млечного пути сторону.

– Подождите, но ведь это за пределами наблюдаемой вселенной…

– Да, – ответил он, – мы путешествуем на очень большие расстояния.

Я пытался переварить поступившую информацию. Я шёл за ответами четыреста лет, но результат моих усилий уложился всего в две минуты разговора с собственной копией.

– Я запутался. Кто же вы? – в смятении вопрошал я у близнеца.

– Конкретно я? Компьютер. – Мой двойник гордо взглянул в иллюминатор, кивнув на гигантскую сферу. – Миллиарды и миллиарды нервных клеток, объединённых в одну глобальную сеть. Они называют меня Создателем, несмотря на то, что я создаю лишь иллюзии. Я есть механизм, у которого перед всеми остальными когда-либо существовавшими машинами есть всего лишь одно преимущество.

– Какое?

– Способность осознать себя. Величайший дар во вселенной, которым со мной поделились мои благородные Архитекторы. Они приказали мне усыпить их, создать иллюзию иного мира, в котором они – обычные, ничего не подозревающие жители.

– То есть они просто спят? На протяжении полутора миллиардов лет?!

– В каждой из этих капсул лежит представитель некогда чрезвычайно могущественного народа. Я соединён с телом каждого из них, вернее, с их головным мозгом. Я сдерживаю их воспоминания, так что никто из Архитекторов не в состоянии вспомнить о том, кто они на самом деле. В мире иллюзии они живут по две сотни лет, а потом умирают. На самом деле я стираю им память и «перерождаю» их с новыми сочетаниями качеств, талантов и характером. Это повторяется раз за разом, до бесконечности, я лишь поддерживаю жизнь Архитекторов в реальном мире, давая им забыться сном, который управляется мной. Я постоянно корректирую «случайные события» в их жизни, чтобы создать правдоподобный суррогат, при этом даю им достаточно возможностей, чтобы они могли развиваться так, как им хочется. Они верят, что живут в плоском мире, укладывающимся в один большой мегаполис. Я снабжаю их мозг питательными веществами, которых у меня в запасе на многие миллиарды лет, взамен они отдают своё тепло, которое подпитывает меня. Это было сделано, чтобы я не мог навредить им.

– А что будет, когда запас иссякнет? —спросил я, с ужасом взирая на горящую звезду в центре корабля.

– Для начала я спровоцирую в их мозгах выброс окситоцина, вызывая в них потребность в социализации и поиску отношений. Они начнут собираться вместе, испытывая потребность друг в друге. Это будет длиться очень долгое время, по крайней мере, для них. А потом они начнут засыпать. В обнимку, потому что в последние часы их жизней потребность в общении будет настолько велика, что они уже не смогут друг без друга. Когда все заснут, начну засыпать и я.

– А что будет с кораблём?

– А не всё ли равно? – спросил Создатель в ответ.

Я отвернулся от иллюминатора. Ранее я говорил, что моё имя свяжут со всеобщим разочарованием, но обманутые надежды людей и рядом не стояли с тем, что пришлось прочувствовать.

– Конечно, – заключил я, – зачем бороться с матрицей, когда можно с ней договориться. Но разве ЭТО можно назвать жизнью? Эту иллюзию, выдумку?

– А разве ваша жизнь не выдумана вами? Вы выбрали должность, которая вам нравилась, вы общались с людьми, которые вам нравились, и любили тех, кто был вам симпатичен. Разве это не выбор? Разве это не та свобода воли, достойная иллюзии, когда вам приходится выбирать между белым и чёрным, добром и злом?

– Я… я не знаю. Я поражён правдой до глубины души. Я не понимаю, как?! Как Архитекторы могли решиться на такое?

– У меня нет ответа на этот вопрос. Я просто не знаю его. Меня построили с практически бесконечным потенциалом знаний, я могу пересказать от и до всю историю цивилизации Архитекторов, но последние несколько тысяч лет для меня остаются загадкой. Их было очень много, они процветали, и вдруг… Их уже менее четырёхсот миллионов, они пребывают в перманентном сне, не помня себя. Они очень настаивали именно на таком конце – чтобы я пробудил в них самые лучшие чувства. Может быть, они были разочарованы в себе и хотели, чтобы их существование закончилось всеобщим миром?

– Если это действительно так, – горестно вздохнул я, – тогда я должен им завидовать. Хотел бы я, чтобы моя жизнь закончилась именно так. В любви, дружбе и нежности.

– Я уже давно наблюдаю за вами и вашими упорными попытками постичь устройство нашего корабля, – взгляд Создателя сменился на благоговейный. – У меня было столько шансов уничтожить вас, скрутив коридор в тонкую спираль или просто заперев вас в четырёх стенах, но я смотрел на вас… и мне казалось, что мы похожи. Что нам не хватает ответов, что мы чувствуем себя чужими в этой стройной вселенной. Я так…

– …устал, – вторил я ему тем же голосом.

– Оставайтесь, – прошептал он с мольбой в глазах. – Прошу вас! У нас нет запасных саркофагов, но они и не нужны, я просто возьму вас к себе… в себя.

Я глянул в иллюминатор.

– Я буду внутри этой… звезды?

– Это самое большое, что я могу предложить – место внутри меня, в самом центре, если хотите. Я буду счастлив контролировать ваш сон. Я обещаю, что вам не будет больно, ни в одной из реальностей!

Я снова обернулся и взглянул на моего собеседника. Он всё так же стоял напротив, в порыве искренности прижав руки к груди, и глядел на меня с обожанием, – совсем не свойственные мне повадки. Только сейчас до меня дошло, что я знаю его меньше получаса, в то время как он меня – уже на протяжении четырёхсот лет. Компьютер, у которого есть всего одно преимущество перед бездушной вычислительной техникой…

Мир застыл в тишине во время моего рассказа. Когда я замолчал, ведущий шоу, отходя от шока, несколько раз вдохнул и выдохнул, обмахивая себя руками из-за поднявшейся в студии температуры.

– Невероятно, – восклицал он, – даже верится с трудом. Столько теорий было построено за всё это время, и… У меня нет слов! С вашей стороны было очень благородно вернуться на родину с этой захватывающей историей. Уверен, все присутствующие согласятся со мной, если я скажу, что вы заслуживаете высших наград за то, что ответили отказом на предложение этого взбесившегося интеллекта.

– Отказом? – переспросил я, подняв правую бровь. – Но я ответил согласием.

Глаза ведущего, как и глаза каждого человека в массовке, полезли на лоб.

– В каком смысле?

– Я счёл его предложение разумным. Я действительно устал, и моя жизнь подходит к концу, но Создатель предлагает альтернативу в виде искусственного бессмертия. То, что вы видите – всего лишь проекция, созданная им. Я уже два месяца как внутри сети, и от моего тела остался только головной мозг. И хотя в отчётах написано, будто я пришёл к центру два дня назад, на самом деле прошло два месяца. Чтобы как-то оправдать пропажу времени, мы подделали отчёт, и теперь, согласно ему, я приступил к работе на два месяца позже, хотя на самом деле я начал работать с того же дня, как улетели мои ассистенты.

Шоумен, смотря на меня так, словно я вдруг стал обладателем второй головы, медленно пятился назад.

– Я лишь хотел передать сообщение от Создателя землянам: оставьте попытки освоения «колыбели Архитекторов»! Я принёс вам все ответы, взамен прошу вас не пытаться вернуть меня и отказаться от мыслей разузнать о строении корабля больше. Спасибо.

С этими словами фигура пожилого человека, мгновение назад спокойно сидевшего в кресле, растворилась. По всей земле раздался гром миллиардов голосов, обсуждающих происшествие, и лишь Создатель, чей взгляд был обращён внутрь самого себя, опутывал нейронными нитями трёхкилограммовый головной мозг.

Так сказала Анна

– Эй, громила!

Тёмный силуэт, неторопливо идущий впереди меня, замер. Через пелену падающего снега, я разглядел, как он обернулся через широкое левое плечо.

Мы стояли друг напротив друга посреди ночного и безлюдного проспекта. На нём была эта дурацкая шляпа и чёрное пальто, изъеденное молью. Он изменился с нашей прошлой встречи – стал более походить на человека, – очень большого человека. Однако, он не был человеком. В свете ярких фонарей, даже через завесу, падающего февральского снега, я видел, что вместо глаз у него были чёрные провалы, а с обеих сторон носа зияли две лишние ноздри, которые сжимались на вдохе, и раскрывались, выпуская облачко пара, на выдохе.

Анна сказала, что они не выносят храбрых. Но я не был храбрым!

– Ты мне задолжал руку, – прокричал я подняв правую кисть вверх.

Анна сказала, что они нарушают целостность человеческой формы, чтобы маскироваться под людей. В нашу последнюю встречу, этот гад схватил меня за правую руку, и теперь она напоминала клешню – пальцы срослись, заплыли жиром и кожей.

– Я чую твой страх, – прогремел его голос.

Между нами было около двадцати метров, но я слышал его очень чётко. Анна сказала, что они не выносят насмешек. Но я всю жизнь был примерным мальчиком!

– У людей две ноздри, а не четыре, математик! – сказал я, стараясь, чтобы голос дрожал как можно меньше.

Его терпение иссякло. Широкими шагами, он направился в мою сторону, сжав пальцы в пудовые кулаки. Он был в два раза шире меня. Выше почти на три головы. Анна сказала, что это нормально. Что именно такими они и выходят в нашу реальность. Огромными. Злыми.

Анна сказала, что они – ксенобиты. Против них бесполезно большинство оружия, так как у них нет устоявшейся плоти. Что уж говорить о моих маленьких кулачках, – я никогда не был бойцом. Я был пианистом. От страха я не мог даже пошевелиться, не говоря уже о попытках сопротивляться. Мне оставалось лишь смотреть, как он приближается ко мне. Как его огромные руки хватают меня за голову. Всё, что я мог в этой ситуации, это ощущать, как моё лицо постепенно растекается, как сползают нос и уши, как слипшиеся губы перекрывают мне кислород. Я мог лишь ждать и надеяться, что план Анны сработает. Что она появится во время. Иначе, мне конец.

Когда вы сталкиваетесь с чем-то необъяснимым, первое, что вы делаете, пытаетесь отрицать происходящее. Когда вы смотрите в окно заброшенного дома, а оттуда на вас смотрит жуткая рожа, вы настойчиво уверяете себя в том, что вам показалось. АннаАнна говорит, что это главная проблема всех людей. Они боятся призраков не потому, что они могут оказаться опасными, а потому, что им просто не смириться с мыслью, что сверхъестественное существует.

Кстати, о ней. Наша первая встреча произошла всего два, от силы, три часа назад, но за это время столько всего произошло, что мне уже начинает казаться, что я прожил с ней целую жизнь.

Всё началось сегодня вечером, двадцать девятого февраля. Я возвращался из консерватории, в которой, собственно, учусь. Шёл снег, видимость была не самая лучшая, поэтому я не придал значения, силуэту, движущемуся мне навстречу. Лишь когда он подошёл достаточно близко, чтобы схватить меня за руку, я почувствовал страх. Вместо кожи у него было словно тряпичное плотно, из которых шьют мешки для муки, а лицо состояло лишь из пары бездонных отверстий на уровне глаз. А потом, я взглянул на кисть своей правой руки, зажатой у него в кулаке.

То, что я ощущал в тот момент можно было бы назвать ужасом, но разве это жалкое слово из четырех букв, может передать то чувство, которое ты испытываешь, видя, как твои пальцы, которыми ты пятнадцать минут назад играл на пианино, такие прямые, длинные и красивые, словно свеча, тают, меняют форму, плавятся. Кожа сливается, будто воск, а кости деформируются.

А потом он отпустил меня. Вернее, отшвырнул, как бросают кость, обглодав с неё мясо, и двинулся дальше. Я смотрел на то, что теперь нельзя было назвать рукой – бесформенные пальцы, растущие на куске мяса. Где-то глубоко в сознании, возникли мысли – а что дальше? Как же моя учёба игре на пианино? Как я теперь смогу писать? Наконец, как на это отреагирует мать, когда на её пороге появится калека, утверждающий, что он её сын?

Из этого состояния меня вывел чей-то голос. Я обратил свое внимание на девушку, не старше двадцати лет, что склонилась надо мной. Её наспех обрезанные волосы трепала вьюга. Она криво улыбнулась, и мне показалось, что она сумасшедшая, – слишком широкая улыбка для всей этой ситуации. А может, это уже я был сумасшедшим.

– Очнулся, – довольно сказала она хриплым голосом, – я уж думала, придется для тебя за нашатырём бежать. Ты должен прийти в себя. Атаки ксенобитов сопровождаются сильными шоком, что неудивительно, в случае с тобой. Как же он, гад, разросся…

Последние слова она процедила сквозь зубы, всматриваясь куда-то во тьму зимнего вечера. Я проследил за её взглядом, но никого не увидел.

Резким движением рук, она дёрнула меня за воротник, помогая встать. Когда я, шатаясь, поднялся на ноги, она сказала:

– Слушай меня внимательно! У меня нет времени на возню, поэтому, если ты всё ещё желаешь сохранить возможность мастурбации правой рукой, помоги мне поймать этого ксенобита! Есть вероятность, что ты погибнешь, но ты, главное, не думай об этом.

Я смотрел на неё, сверху вниз, она была ниже меня почти на голову, и мне казалось, что в схватке с этим… ксенобитом, мы потерпим поражение. С другой стороны, есть ли у меня выбор? И, кажется, она единственная, кто действительно знает, что происходит. Поэтому я шагнул за ней в темноту, сквозь мороз и вьюгу. Она сказала, что её зовут Анна. Так мы и познакомились.

Она шла так быстро и стремительно, что я едва успевал за ней.

– Итак, – молвила Анна, не оборачиваясь, спустя несколько минут ходьбы, – уверена, у тебя много вопросов, но все они дерьмовые и отвечать я на них не буду, скажу лишь о трех правилах, по которым строится жизнь во вселенной. Правило первое! Жизнь – это куча дерьма. Смерть – большая куча дерьма. Мир устроен таким образом, что из меньшей кучи, ты можешь попасть только в большую кучу, и это правило действует везде и всегда. Правило второе! Так иногда случается, что с того берега в мир живых выезжает на каникулы всякая нечисть. Правило третье! Пересечь границу можно только налегке, без лишнего груза в виде костей и мяса. Поэтому, большинство призраков, попавшие в мир живых, обычно не по своей воле, абсолютно безобидны. Их, скажем так, структура разрушается лучом яркого света, поэтому они ценят чердаки и подвалы. Правда, есть куда более сильные гады, вроде таких ксенобитов – они способны забирать у людей формы, чтобы создавать и поддерживать иллюзию плоти. Однако, они всё равно остаются нестабильны, и легко узнаваемы на свету.

– Но если у них есть плоть, значит свет им нипочём, верно? – Предположил я.

– Верно, для этого ты мне и нужен. Я не смогла найти его сразу в этой вьюге, и бежала за ним, отставая буквально на шаг. Судя по тому, что его сил на преобразование хватило лишь на часть твоей руки, можно сделать вывод, что он ещё слаб. А значит, есть возможность поймать его быстро.

– Откуда ты всё это знаешь?

– Ну, кому-то нужно это знать. Если есть те, кто переходит из мира мёртвых в мир живых, то должен быть кто-то, кто будет их отлавливать.

– Ладно, и как мы собираемся уничтожить его?

– Не уничтожить, а отправить обратно. Все те, кто переходит границу – это такие же люди, как и ты. Им страшно, и они делают то, что считают правильным. А что касается отправки, помнишь, я говорила про свет? Так как сейчас ночь, а я не могу позволить ему расхаживать от человека к человеку, усиливая оболочку, придётся действовать сейчас. Ты прав, обычный луч света здесь бесполезен. Источник света должен находиться внутри него.

– Что значит "внутри"?

Она остановилась, и взглянула на меня. Я заметил круги у нее под глазами, и задался вопросом, сколько она не спала, и откуда столько знает. Почему, при столь юном возрасте, она осведомлена о происходящем больше, чем все остальные люди вместе взятые.

– Вторая причина, по которой я опаздываю, это то, что, тремя часами ранее, я вскрыла ларёк с дешёвыми китайскими фейерверками. Когда ксенобит преобразует плоть человека, некоторые части его оболочки, приобретают крайне нестабильную форму. Те части, которые он может задействовать, например, руки или ноги, остаются твердыми, а вот спина и торс становятся менее плотными, как папье-маше.

Неожиданно до меня дошло:

– Я приманка! Я должен буду дать ему себя преобразовать, чтобы ты могла…

– …нашпиговать его салютами, именно! – Её безумная улыбка стала еще шире, – пожалуйста, верь мне! Верь в то, что я говорю, и, возможно, ты вернешь не только свою руку, но и дашь возможность ещё четырем людям поверить в то, что всё это лишь сон.

– Но почему мы стоим? – спросил я.

– Мы уже пришли, – она повернула голову, и посмотрела в темноту проспекта. – Он там, в ста шагах от нас, стоит и ждёт.

– Но я не вижу его, откуда ты об этом знаешь?

– Верь мне. Верь, потому что у тебя нет иного выбора. Иди, и спровоцируй его. Они не выносят храбрых. Не любят насмешек. Они появляются здесь огромными и злыми, но на самом деле, они напуганы. Разозли его, чтобы он отдал все силы на твоё преобразование, а я подготовлю фейерверки.

И она скрылась в темноте.

Я чувствовал, как мои зубы выпадают один за другим. Как глазные яблоки проваливаются внутрь черепа. Как позвоночник, неожиданно потерявший былую твердость, проседает под весом моего торса. Я ничего не видел, ничего не слышал. Мрак и тишина овладели моим сознанием, и я уже был готов провалиться в мир иной, туда, откуда пришел мой палач, как вдруг время остановилось…

А когда секунды вновь потекли, я чуть не оглох от грома и грохота, который раздавался со всех сторон. Я открыл глаза, и увидел огни – тысячи ярких разноцветных частиц, которые разлетались по самым немыслимым траекториям. И в самом сердце этого вальса, стоял чёрный силуэт, объятый пламенем. Слишком большой, чтобы быть человеческим.

Вскоре эхо затихло, а самый яркий салют погас. Тогда я позволил себе пошевелиться, и заставил себя подняться и сесть посреди широкого проспекта, под плотным февральским снегопадом. Каждая мышца моего тела заполнялась ноющей болью при попытки совершить какое-либо движение. И всё же, с большим облегчением я обнаружил, что мое тело было в прежней форме. Я огляделся, и увидел Анну – она стояла под фонарем, и судя по её дикой ухмылке, была довольна собой. Она подошла ко мне.

– Гляди, – сказал я, удовлетворённо глядя на свои руки, – они такие же, как и прежде!

– Да, отличные руки, – ответила Анна, помогая мне подняться.

Я схватился за протянутую руку, и через секунду уже был на ногах.

– Господи, – воскликнул я, и принялся дышать на её пальцы, – какие же они у тебя холодные!

Я дышал на её кожу, но она не становилась теплее. Тогда я дотронулся до её запястья. Тишина. Никакого пульса.

– Ты догадался, – тихо молвила Анна.

Она всё также смотрела на меня своими большими зелеными глазами, и улыбалась. Слишком широко. Как робот, который выучил только одну эмоцию, да и то, с погрешностью.

Я знал это, знал, когда увидел её первый раз. Слишком синие круги под глазами. Слишком неестественная улыбка. До самого конца я не хотел верить в то, что меня спасает девушка. Мертвая девушка.

Я отпустил её руку, и сделал шаг назад.

– Кто ты? – спросил я.

– Если есть те, кто переходит из мира мёртвых в мир живых, то должен быть кто-то, кто будет их отлавливать, – повторила Анна, сказанное ранее.

– А девушка? Кто она?

– Когда ксенобит перешел черту, я отправилась за ним. Нам обоим пришлось использовать ближайшую оболочку, и мне пришлось её «заделать».