Два трактата о правлении

Джон Локк

Два трактата о правлении

© Оформление, ООО «ИД «Социум», 2019

* * *

Предисловие

Временем рождения либерализма можно назвать эпоху Славной революции (1688) в Англии. Современник этого события Джон Локк (1632–1704) по праву считается первым настоящим либералом и отцом современной политической философии. Не познакомившись с идеями Локка, невозможно понять мир, в котором мы живем. Великий труд Локка «Второй трактат о правлении», опубликованный в 1690 г., был написан несколькими годами ранее в опровержение абсолютистских идей философа Роберта Филмера и в защиту прав личности и представительного правления.

Локк задается вопросом, в чем суть правительства и зачем оно нужно. Он убежден, что люди наделены правами независимо от существования правительства – именно поэтому мы называем их естественными правами, коли они существуют от природы. Люди создают правительство для защиты своих прав. Они могли бы делать это сами, но правительство является более эффективной системой защиты прав. Но если правительство выходит за рамки этой роли, люди имеют право на восстание. Лучший способ удержать правительство на нужном для общества пути – система представительного правления.

В согласии с философской традицией, складывавшейся на Западе на протяжении столетий, Локк писал: «Правительство не вольно поступать, как ему вздумается… Закон природы выступает как вечное руководство для всех людей, для законодателей в такой же степени, как и для других». Столь же ясно Локк сформулировал идею прав на собственность: «Каждый человек обладает некоторой собственностью, заключающейся в его собственной личности, на которую никто, кроме него самого, не имеет никаких прав. Мы можем сказать, что труд его тела и работа его рук по самому строгому счету принадлежат ему. Что бы тогда человек ни извлекал из того состояния, в котором природа этот предмет создала и сохранила, он сочетает его со своим трудом и присоединяет к нему нечто, принадлежащее лично ему, и тем самым делает его своей собственностью».

Люди имеют неотчуждаемое право на жизнь и свободу, они приобретают право на ранее никому не принадлежавшее, когда «сочетают [его] со своим трудом», примером чего может служить фермерство. Роль правительства – защищать «жизнь, свободу и имущество» народа.

В Англии эти идеи были восприняты с энтузиазмом. Европа все еще находилась под властью королевского абсолютизма, но Англия после правления Стюартов с подозрением относилась ко всем формам правительства. Эта мощная философская защита естественных прав, власти закона и права на революцию встретила там теплый прием. На судах, отправлявшихся из Англии, идеи Локка и левеллеров были доставлены в Новый Свет…

Дэвид Боуз

Из книги «Либертарианство: история, принципы, политика»

Библиографическое введение[1]

Эти трактаты – итог многолетней работы Локка и, как он сам отмечает в предисловии, часть более широко задуманного им труда, который так и не дошел до печати и неизвестно, в каком объеме вообще был выполнен. «Два трактата о правлении» являются главным сочинением Локка по социально-политической философии и вместе с тем главным социологическим произведением последнего периода английской революции, в котором сформулированы основные принципы социально-политического устройства нового, буржуазного общества. В трактатах содержатся критика патриархально абсолютистской концепции собственности и власти и теория происхождения частной собственности из труда, а государственной власти, которая призвана защищать естественные права людей, – из общественного договора. В этом сочинении Локк создал общую концепцию государственного управления, осуществляемого на началах парламентарной монархии, концепцию весьма актуальную для Англии времен кризиса правительства Реставрации и переворота 1688 г., явившегося в сущности завершением буржуазной революции 1640-х годов. Над трактатами Локк работал более десяти лет. Первый трактат был написан вскоре после публикации в 1680 г. «Patriarcha» Р. Филмера. Работа над вторым трактатом охватывает [с перерывами] период с 1679 по 1689 г., особенно первые и последние годы этого периода: время, предшествующее эмиграции Локка в Голландию в 1683 и 1688–1689 гг. Трактаты вышли анонимно в Лондоне в 1690 г. в издательстве Оншема Черчилла. В 1694 г. появилось второе, исправленное издание, в 1698 г. – третье. В 1691 г. в Амстердаме вышел французский перевод «Двух трактатов», сделанный с первого английского издания. На русском языке публиковался лишь второй трактат в Соцэкгизе в составе двухтомника: Локк Дж. Избранные философские произведения. – М., 1960. Т. 2.

В качестве основы настоящей публикации принято критическое и тщательно прокомментированное издание Питера Ласлетта: Locke J. Two Treatises of Government: A critical edition with an introduction and apparatus criticus by Peter Laslett. – Cambridge, 1900. С этого издания Е. С. Лагутиным сделан перевод первого трактата; сверка перевода выполнена А. Л. Субботиным. Второй трактат дается в переводе Ю. В. Семенова, который сделан с издания: The Works of John Locke, a new edition, corrected: In ten volumes. London. 1823. Vol. V и впервые опубликован в вышеупомянутом двухтомнике избранных философских произведений Локка. Сверка этого перевода с текстом, изданным Ласлеттом, осуществлена Е. С. Лагутиным. При подготовке настоящих примечаний использованы комментарии П. Ласлетта, а также некоторые примечания А. Л. Макаровского к русскому изданию второго трактата.

Локк Дж. Соч.: в 3 т. М.: Мысль, 1988. Т. 3. С. 634.

Трактат I. Исследование и опровержение ложных принципов и основания сэра Роберта Филмера и его последователей

Предисловие

Читатель!

Перед тобой начало и конец трактата о правлении; не стоит рассказывать тебе, как судьба распорядилась теми страницами, которые должны были бы составить его середину и превосходили по объему все остальное. Я надеюсь, что оставшегося достаточно для утверждения трона нашего великого избавителя, правящего нами короля Вильгельма[2], для обоснования его права согласием народа, каковое – а оно одно есть основа всякого законного правления – принадлежит ему более полно и очевидно, чем любому правителю в христианском мире, и для оправдания перед всем миром английского народа, чья любовь к своим справедливым и естественным правам, вместе с решимостью сохранить их, спасла страну, когда она находилась на грани рабства и гибели. Если эти страницы содержат то доказательство, какое, как я льщу себя надеждой, должно быть в них обнаружено, то не будет надобности очень сожалеть об утерянных; мой читатель может быть убежден и без них. Ибо я полагаю, что у меня не будет ни времени, ни охоты повторить свои труды и заполнить недостающую часть моего ответа, еще раз следуя за сэром Робертом[3] по всем хитросплетениям и темным местам, которые встречаются в различных ответвлениях его поразительной системы. Король и большинство нации с того времени настолько полно опровергли его гипотезу, что, я полагаю, после этого никто не будет ни настолько самонадеянным, чтобы выступить открыто против нашей общей безопасности и вновь стать сторонником рабства, ни настолько слабым, чтобы дать себя обмануть противоречиями, изложенными в популярном стиле и украшенными гладкими оборотами речи. Ведь если кто либо возьмет на себя труд освободить ту часть рассуждений сэра Роберта, которая здесь не затрагивается, от цветистости сомнительных выражений и попытается свести его слова к прямым позитивным ясным утверждениям, а затем сравнит их друг с другом, то он быстро убедится, что никогда еще столько правдоподобного вздора не излагалось благозвучным английским языком. Если он сочтет нестоящим рассмотрение всех его трудов, то пусть проведет опыт с той частью, где говорится об узурпации; и пусть он попробует, применив все свое умение, если сможет, сделать высказывания сэра Роберта понятными и согласными друг с другом или со здравым смыслом.

Я бы не высказывался столь резко о джентльмене, который давно уже не в состоянии сам ответить мне, если бы в последние годы церковные проповедники публично не признали его учение и не сделали это учение божественным откровением нашего времени. Необходимо открыто показать тем, кто, объявив себя учителями, подвергли столь большой опасности других, введя их в заблуждение, каков авторитет этого их патриарха, которому они столь слепо следуют, с тем чтобы они либо взяли обратно то, что излили на публику, имея для этого столь ложные основания, и чего далее нельзя поддерживать, либо оправдали те принципы, которые они проповедовали как евангелие, хотя их автор не более чем английский придворный. Ибо я не выступал бы печатно против сэра Роберта и не взял бы на себя труд показать его ошибки, несуразности и отсутствие (чем он так хвалится и на чем, как утверждает, строит свою систему) доказательств из Священного писания, если бы среди нас не было тех, кто, поднимая на щит его книгу и поддерживая его учение, избавляет меня от упрека в том, что я выступаю против противника, которого уже нет в живых. Они столь ревностны в этом деле, что если я причинил ему какой-либо урон, то не могу надеяться, что они меня пощадят. Я хотел бы, чтобы они в такой же мере были готовы исправить то зло, которое они причинили истине и обществу, и признали бы справедливость следующего замечания, а именно что нельзя причинить больше вреда государю и народу, чем распространением неправильных понятий о правлении, чтобы, наконец, во все времена не было оснований жаловаться на церковных проповедников. Если кто-либо действительно заботящийся об истине займется опровержением моей гипотезы, я обещаю ему или раскаяться в своей ошибке, если он меня в ней убедит, или же разрешить обнаруженные им трудности. Однако он должен помнить две вещи:

во-первых, мелочные придирки – к какому-либо выражению или малозначащим частностям моего рассуждения – не являются ответом на мою книгу;

во-вторых, я не приму брань за довод, и не думаю, чтобы и то и другое заслуживало моего внимания, хотя я всегда буду считать себя обязанным дать удовлетворение всякому, кто, как мне покажется, добросовестно сомневается в том или ином пункте и продемонстрирует какие-либо справедливые основания для своих сомнений.

Мне остается лишь сообщить читателю, что в тексте «А» обозначает нашего автора, «О» – его «Замечания о Гоббсе, Мильтоне…», а простое упоминание страницы означает страницу его «Патриарха» издания 1680 г.[4]

Глава I

1. Рабство является столь отвратительным и жалким состоянием человека и столь противно великодушному нраву и мужеству нашего народа, с которым оно просто никак не совместимо, что почти невозможно себе представить англичанина, и тем более джентльмена, выступившего в его защиту. И действительно, мне следовало бы считать трактат сэра Р. Филмера «Патриарх», как и любой другой, в котором всех людей пытаются убедить в том, что они рабы и должны быть таковыми, скорее еще одним упражнением в остроумии, подобным тому, какое представил нам автор панегирика Нерону[5], чем серьезным рассуждением, которое надо понимать буквально, если бы торжественность названия и манеры письма, портрет в начале книги[6] и похвалы в ее адрес, которые затем последовали, не заставили меня поверить тому, что и автор и издатель настроены серьезно. Поэтому я взял ее в руки, исполненный того ожидания, и прочел со всем тем вниманием, которые необходимо присутствуют, когда имеешь дело с трактатом, наделавшим по выходе в свет столько шума, и не могу не признаться, что был несказанно удивлен, что в книге, которая должна была заключить в оковы все человечество, я обнаружил только веревку из песка, полезную, возможно, для тех, занятие и искусство которых состоят в том, чтобы поднимать пыль и ослеплять людей, дабы удобнее было вводить их в заблуждение, но на деле не обладающую никакой силой, чтобы ввергнуть в рабство тех, у кого открыты глаза и кто настолько сообразителен, чтобы понять, что оковы – вредное украшение, сколько бы ни проявляли заботы о том, чтобы они были отполированы и начищены.

2. Если кто-либо думает, что я позволяю себе слишком много вольностей, столь свободно высказываясь о человеке, который является величайшим поборником абсолютной власти и кумиром тех, кто ей поклоняется, я умоляю его в виде исключения сделать эту маленькую уступку тому, кто, даже прочтя книгу сэра Роберта, не может не считать себя, как позволяют ему это законы, свободным человеком. И я знаю, что поступать так – значит не совершать никакого преступления, если только кому-либо другому, более осведомленному, чем я, о судьбе книги, не было открыто свыше, что этот трактат, столь долго пролежавший без движения, должен был, появившись на свет, силой своих аргументов сжить со света всякую свободу и что с этого времени краткая схема нашего автора должна быть образом, показанным на горе Синайской[7], совершенным образцом политики на будущее. Его система заключена в краткой формуле. Она состоит всего лишь из следующего:

Всякое правление есть абсолютная монархия.

И строит он ее на основании следующего:

Ни один человек не рождается свободным.

3. В последнее время среди нас появилась порода людей, которые готовы льстить монархам, утверждая, что, каковы бы ни были законы, в соответствии с которыми существуют и должны править монархи, и каковы бы ни были условия, на которые они соглашаются при получении власти, и как бы прочно ни были скреплены торжественными клятвами и обещаниями их обязательства соблюдать оные, монархи обладают божественным правом на абсолютную власть. Чтобы проложить путь для этого учения, они отняли у людей право на естественную свободу и тем самым не только ввергли всех подданных в страшную пучину бедствий, которые несут с собой тирания и угнетение, но и лишили основы титулы и потрясли троны государей (ибо, по учению этих людей, те тоже, за исключением одного, все от рождения рабы и на основе божественного права подданные прямого наследника Адама), как будто они, чтобы достичь этой своей цели, замыслили вести войну против всякого правления и подорвать сами основы человеческого общества.

4. Однако мы должны им верить только на слово, когда они говорят нам, что все мы от рождения рабы, должны продолжать пребывать в этом состоянии и от этого нет спасения; мы вступаем в жизнь и попадаем в рабство одновременно и никогда не сможем избавиться от второго, пока не лишимся первого. Ни Писание, ни разум, я уверен, нам этого не говорят, несмотря на весь шум о божественном праве, что будто божественная власть подчинила нас неограниченной воле другой власти. Восхитительное состояние человечества, и притом такое, обнаружить которое у них хватило ума только в самое последнее время. Ибо как бы ни пытался сэр Роберт Филмер осудить новизну противоположного мнения (Патр., с. 3), тем не менее ему, я полагаю, будет трудно найти любое другое время, кроме нашего, или любую другую страну в мире, кроме нашей, когда и где бы утверждали, что монархия есть jure divino[8]. И он признает (Патр., с. 4), что «Хейворд, Блэквуд, Баркли[9] и другие, храбро защищавшие право королей во многих других вопросах», никогда об этом не думали, «но единогласно признавали естественную свободу и равенство людей».

5. Кто первый разработал это учение и ввел в моду у нас и к каким печальным последствиям это привело – пусть об этом расскажут историки или вспомнят те, кто были современниками Сибторпа и Манверинга[10]. В данный момент моя задача состоит только в том, чтобы рассмотреть, что внес в него сэр Р. Ф., который, как все признают, в развитии этой точки зрения пошел дальше других и, как полагают, довел ее до совершенства; ибо всякий, кто хочет быть таким же модным, каким был французский язык при дворе, от него узнает и быстро усваивает эту краткую систему политики, а именно «люди от рождения не свободны» и «поэтому никогда не могли пользоваться свободой выбора правителей или форм правления; государи обладают абсолютной властью и в соответствии с божественным правом, ибо рабы вообще не могли иметь права на договор или согласие; Адам был абсолютным монархом, и таковы же все государи с того времени».

Глава II. Об отцовской и монархической власти

6. Главный тезис сэра Р. Ф. гласит, что «люди от природы не свободны». Это основа, на которой покоится его абсолютная монархия и с которой она сама поднимает себя на такую высоту, что ее власть становится выше любой другой власти, caput inter nubila[11]; столь возвышается она над всеми земными и человеческими явлениями, что даже мысль едва может с ней сравняться, что обеты и клятвы, которые связывают бесконечное божество, не могут ограничить ее. Но если это основание разрушить, с ним вместе обрушится и вся его постройка, и тогда системы правления придется снова оставить в покое, и они должны создаваться по-старому, по замыслу и согласию людей (’ανθρωπίνη χτίοις), использующих разум для того, чтобы объединиться в общество. Чтобы доказать этот свой великий тезис, он говорит: «Люди от рождения подчиняются своим родителям» (с. 12) и, следовательно, не могут быть свободными. И эту власть родителей он называет монархической властью (с. 12, 14), отцовской властью, правом отцовства (с. 12, 20). Можно было бы предположить, что в начале такого труда, как «Патриарх», от которого должна зависеть власть государей и покорность подданных, он должен был бы ясно сказать нам, что такое эта отцовская власть, дал бы ей определение, даже не ограничивая ее, поскольку в некоторых других своих трактатах он говорит нам, что она неограниченна и не может быть ограничена[12]; он, по крайней мере, должен был бы дать нам такое ее объяснение, чтобы у нас могло сложиться самое полное представление об этих отцовстве или отцовской власти, где бы мы ни встретились с ними в его писаниях. Я надеялся найти это в первой главе его «Патриарха». Но вместо этого, 1) сделав, en passant[13], реверанс в сторону arcana imperii[14] (с. 5), 2) сказав комплимент «правам и свободам нашей или любой другой нации» (с. 6), которые он собирается сейчас же аннулировать и уничтожить, и 3) расшаркавшись перед теми учеными людьми, которые не столь глубоко поняли этот вопрос, как он сам (с. 7), он затем обрушивается на Беллармина[15] (с. 8) и, в виде победы над ним, устанавливает свою отцовскую власть вне всяких сомнений. Поскольку Беллармин разгромлен благодаря своему собственному признанию (с. 11), победа совершенно очевидно одержана, и нет больше никакой нужды в каких-либо вооруженных силах; ибо я замечаю, что, сделав это, он не формулирует вопрос и не привлекает какие-либо доводы, чтобы доказать свое мнение, но просто рассказывает нам – так, как он считает нужным, – историю этого странного рода деспотического призрака, называемого отцовство, поймав который любой тут же получал империю и неограниченную абсолютную власть. Он заверяет нас, что это отцовство началось с Адама, продолжалось своим естественным путем и непрерывно поддерживало порядок в мире во времена патриархов до потопа, вышло из ковчега вместе с Ноем и его сыновьями, поставило у власти и поддерживало всех монархов на земле до египетского пленения израильтян, а затем бедное отцовство пребывало в заточении, пока «бог, дав израильтянам царей, не восстановил древнее и первоначальное право наследования отцовского правления по прямой линии». Таково его занятие со с. 12 по 19; а затем, уклонившись от устранения одного возражения и избавившись от одной-двух трудностей с помощью одного полуобоснования (с. 23), чтобы «подтвердить естественное право монархической власти», он заканчивает первую главу. Я полагаю, назвать полуцитату полуобоснованием не является обидным, ибо Господь говорит: «Почитай отца твоего и мать твою», но наш автор удовлетворяется половиной, совсем выбрасывая упоминание о матери, поскольку она мало чем полезна для его цели; но об этом подробнее в другом месте.

7. Я не думаю, что наш автор столь неискусен в написании трактатов такого рода или столь небрежен в отношении обсуждаемого вопроса, чтобы по недосмотру совершить ту ошибку, против которой он сам в своей «Анархии смешанной монархии» (с. 239) возражает м-ру Хантону[16] в следующих словах: «В чем я прежде всего обвиняю автора – это в том, что он не дал нам никакого общего определения или описания монархии как таковой, ибо в соответствии с правилами методологии он сначала должен был дать ее определение». И в соответствии с подобным же правилом методологии сэр Роберт должен был бы сказать нам, что такое его отцовство или отцовская власть, прежде чем он сообщил нам, у кого ее следует искать, и так много говорил о ней. Но возможно, сэр Роберт обнаружил, что если бы он дал нам образ этой отцовской власти, этой юридической власти отцов и властителей – ибо он приравнивает их друг к другу (с. 24) – целиком, во всей ее грандиозности, какой он создал ее в своем воображении, то она предстала бы в виде очень странной и страшной фигуры и к тому же резко отличалась бы от того, как дети представляют себе своих родителей или подданные – своих властителей, и поэтому, подобно осторожному врачу, которому нужно заставить больного проглотить какую-либо неприятную или едкую жидкость, он смешивает ее с большим количеством того, в чем можно ее растворить, с тем чтобы сильно разбавленная таким образом жидкость меньше ощущалась при глотании и вызывала меньше отвращения.

8. Тогда давайте попытаемся найти, что же он говорит нам об этой отцовской власти, упоминания о которой разбросаны в самых разных местах его писаний. И во-первых, раз она принадлежала Адаму, то, говорит он, «не только Адам, но и наследовавшие ему патриархи по праву отцовства обладали монархической властью над своими детьми» (с. 12). «Это господство над всем миром, которым обладал Адам по велению Бога и которым по праву, перешедшему от него по наследству, обладали и патриархи, было таким же неограниченным и полным, как абсолютная власть любого монарха, который существовал со времени сотворения мира» (с. 13). «Власть распоряжаться жизнью и смертью, объявлять войну и заключать мир» (с. 13). «Адам и патриархи имели абсолютную власть над жизнью и смертью» (с. 35). «Монархи, в силу прав родителей, наследуют способность осуществлять высшую юрисдикцию» (с. 19). «Поскольку власть монарха установлена законом Бога, ни один закон, имеющий более низкое происхождение, не мог ограничить ее, Адам был господином всего» (с. 40). «Отец семейства руководствуется только одним законом – своей собственной волей» (с. 78). «Преимущественное право государей выше законов» (с. 79). «Неограниченная юрисдикция царей столь подробно описана Самуилом» (с. 80). «Цари выше законов» (с. 93). И можно найти еще больше в таком же духе, что наш автор излагает словами Бодена[17]: «Безусловно, все законы, привилегии и пожалования, даруемые государями, имеют силу только при их жизни, если их, особенно привилегии, не подтвердит своим ясно выраженным согласием или снисходительностью следующий государь» (З., с. 279). «Причина, почему законы устанавливались также и властителями, состояла в следующем: когда властители либо были заняты войнами, либо отвлекались какими-либо общественными заботами, так что любой простой смертный не мог получить доступ к их особам, чтобы узнать их волю и благоволение, тогда по необходимости были изобретены законы, с тем чтобы каждый отдельный подданный мог обнаружить благоволение своего государя, которое раскрывалось ему в сводах его законов» (с. 92). «В монархическом государстве властитель по необходимости должен быть выше законов» (с. 100). «Совершенное королевство – то, в котором король правит всем в соответствии со своей волей» (с. 100). «Ни обычные, ни писаные законы не служат и не могут служить каким-либо уменьшением той общей власти, которой обладают короли над своим народом по праву отцовства» (с. 115). «Адам был отцом, царем и господином над своей семьей; сын, подданный и слуга или раб вначале были одно и то же. У отца была власть распоряжаться своими детьми и рабами, даже продавать их; отсюда мы находим, что при первом перечислении вещей в Писании раб и рабыня, подобно другим вещам, названы среди предметов, составляющих имущество и состояние владельца» (З., Пред.). «Бог также дал отцу право или свободу отчуждать свою власть над детьми и передавать ее любому другому; отсюда мы обнаруживаем, что на заре человечества широко практиковались продажа детей или передача их в качестве подарка, когда рабы, подобно другим вещам, считались частью имущества и наследства людей, отсюда мы обнаруживаем, что в старые времена широко использовалось право кастрировать мужчин и превращать их в евнухов» (З., с. 155). «Закон есть не что иное, как воля того, кто обладал властью верховного отца» (З., с. 223). «Бог повелел, чтобы верховная власть Адама была неограниченной и такой же необъятной, как все деяния его воли; и как это было у него, так стало и у всех других, кто обладает высшей властью» (З., с. 245).