Город не от мира сего. Цикл «Хроники Обсервера». Часть I

По храму пронесся гул, гомон, некоторые старушки начали тихо голосить. «Война будет» – доносились возгласы с правого, мужского крыла. Во время молебна за упокой царя Маша витала где-то в облаках. Внимание вернулось к ней только во время чтения отрывка Евангелия, подобающего сегодняшнему празднику в святцах.

Батюшка принес внушительную катабу16. Библия была старая, возможно еще староимперских времён, богато оформленная – золотое тиснение, кожаный переплёт.

– Во время оно, – начал священник историю Благовещенья, – в остроге Нацретском разверзлись ложесны её, и явилась на свет младенец, и нарекли Мариею. И умерла матерь её родами, и как отец её, князь скифский, пал до того на брани, то осталась Мария сиротою…

Маша довольно смутно помнила историю своей святой тёзки и слова отца Явослава были ей внове. Он продолжал историю о том, как кормилица отдала деву Марию на воспитание благочестивым аддирам17 из числа местных книжников, и когда она подросла, и пришло ей время выходить замуж, они стали подыскивать ей мужа из хорошего рода, но Мария отказалась, предпочтя сохранить девство, прислуживая при обители священников храма. Однажды в вешний день явился ей ангел господень и поведал, что она будет благословенна в женах, и благословен будет плод чрева её, так как она родит Спасителя для всего человечества.

– Радуйся, благодатная Мария, – повторяла Маша, раз за разом становясь на колени, выпрямляясь, и чувствуя то лёгкое лучистое тепло, которое и было ей всегда в храме единственной наградой вместо глубокой веры или благодати. Для того чтобы выходя в мир чувствовать облегчение и надежду, ей хватало и этого.

Сегодня на исповеди батюшка особенно дотошно допрашивал её, выясняя, хранит ли она телесную чистоту и не соотносится ли она с лукавыми мятежниками. Насчёт первого ей не в чем было себя упрекнуть. Насчёт второго она предпочла отвечать уклончиво, а батюшка делал вид, что ей верит. Все прихожане были уверены, что он не доносчик.

Мятежники. Возможно именно из-за этого слова, запавшего в голову, несмотря на поселившееся внутри после причастия лучистое тепло, там же поселилась и тревога, не спешившая покидать свитое в душе гнездо.

Во время проповеди Маша заприметила среди прихожан Василису Змеянинову и протиснулась к ней.

– Ты готовилась?

– Ну, так…

– Идёшь сегодня на дополнительные?

– Наверное. А ты не хочешь со мной к бабе Радунее сходить?

Вопрос застал Машу врасплох. Сторонников старой языческой веры в Бугорках было не так много; их недолюбливали, хотя и не притесняли. Идти к ведунье-гадалке в такой праздник было как-то страшновато. Да и не в праздник тоже. Маше никогда не доводилось так делать. С другой стороны, когда как ни сейчас вопрошать о грядущей судьбе, раз уж всё стало так зыбко и неопределённо?

– Можно, – кивнула она. – Но я пока с отцом.

– Давай после занятий. Отпросимся пораньше.

Подружки переместились пошептаться к стене, под икону с образами Спасителя и скифского посадника провинции Кенаан Полдния Полатя. Того самого, который поверил Богочеловеку, но из-за ропота местных хирамитов18, опасаясь восстания, не решился сразу отпустить его. А когда в провинцию ворвался картхадастский полководец Ганнон с десятитысячным маханатом, было поздно. Потрёпанные войска скифов на своих ладьях спешно отплыли в осажденный эллинским флотом Александрополь, бывший им временной базой в районе проливов. А Ганнон, уже успевший объявить себя новым малкадиром Восточного крыла кенаано-эллинской империи, найдя Спасителя в темнице, по решению совета жрецов приказал распять его как еретика. Впоследствии, когда Спаситель уже воскрес, и апостол Андрей пришёл проповедовать в страну скифов, те, под напором раджаната, уже утратили почти все завоевания в Малой Азии и Сирии. Апостол объяснил, что в их военных неудачах повинна трусость Полатя, который своими сомнениями и нерешительностью обрёк своего учителя на страшную смерть. Кроме того им вменялась жестокость к соседним народам, земли которых они опустошали постоянными пограничными войнами и набегами. Племена, жившие при Меотиде и в Таврии, тронула его проповедь, и они во главе с живым ещё престарелым Полатем, покаявшись, приняли крещение. Вскоре скифы исчезли с арены истории, уступив место многочисленным родственным народам евразильской культуры и языковой группы, но принятое ими христианство распространилось до самых северных студеных озер и гор у пределов Гардарики. С тех пор эти народы помнили, что задолжали Господу, как помнили и наизусть повторяли также пророчество апостола Андрея о том, что Север еще возьмет своё. Через несколько веков гиперборейские земли действительно возродились в едином государстве, но центром объединения выступила уже не Данапра, а новая столица на севере, Древлестол, постепенно собравшая воедино все земли, населенные евразильцами.

После крестоцелования девушки вышли во двор в числе первых и дожидались отца снаружи. Ветер нагнал серых облаков, лес недовольно заворчал, досадуя что солнце скрылось. Мужчины, покинув храм, не спешили расставаться – хмуро переговаривались, обнимались и жали руки, но не расходились. Ветер трепал полы их хламисов, вымазанных вешней грязью. Обсуждали вероятность того, что Укровия снова нападёт на Евразилию, науськиваемая новокенаанскими советниками, и попытается занять всё Древлестолье. Официально режим в Данапре не считался протекторатом Транскенаанского Содружества, но в реальности укровийское правительство было полностью марионеточным. Если дойдёт до войны, новые репрессии против неблагонадёжной Богоросии неизбежны.

– Я знал, что не к добру. Что что-то будет. Примета не врёт. Ветреная вешня, а ручей наш в лесу едва цедит, – сокрушался дед Варда, топчась у ворот.

Другой дед, Лукиан, как мог, успокаивал древнего друга. Он был известный на улице скептик, ни в какие армагеддоны не верил. Но на этот раз его увещевания были особенно неубедительны. Все понимали, что царственный, единственный настоящий заступник Богоросии сегодня покинул бренный мир, и теперь ничто больше не защищает их от гонений, подобных тем, что постигли верных православию жителей Арамеи, Эфиопии, Склавии и Эллады. Потому что светским властям Евразилии было не до защиты Богоросии. Страна находилась на грани распада на уделы, некогда собранные династией Древлестольских князей из конгломерата народов, отчаянно сопротивлявшихся нашествию Великого раджаната.

В такой час смерть монарха, не оставившего наследников, чревата самыми неприятными последствиями. Особенно когда ближайший династический преемник престола – родственник по линии покойной матери царя, конунг Нордмании Вальдемар Семнадцатый. Если он предъявит права на трон, быть беде. Хотя монархии сегодня кажутся лишь декоративной тенью былого величия, волнения и мятежи при попытке отдать корону иноземцу неизбежны. Ведь Вальдемар иной веры, рунославия, а народ это вряд ли стерпит. А если стерпит, то Евразилия потеряет независимость, ибо за Вальдемаром будут стоять силы, для которых вопрос веротерпимости – вообще не приоритет.

Впрочем, даже если смуты удастся избежать, радоваться всё равно нечему. Из всех шахт в Бугорках работа кое-как теплилась только на одной, остальные после очередного восстания закрыло правительство, даже без консервации. Солнечная и ветровая электроэнергия непрерывно дорожали из-за дефицита нужных материалов, но власти предпочитали лучше переплачивать, чем восстановить экономику мятежной провинции. Семьи горняков перебивались скудным урожаем с подсобных хозяйств, и с каждым днём надежда, что всё наладится, становилась всё призрачней. Так что Лукиану, Варде, Ратмиру и другим мужам было о чём хмурить брови и качать головой. Завтрашний день показывал из мглы грядущего свой недобрый оскал.

Наконец Ратмир Фрейнир распрощался с соседями и подошёл к мёрзнувшим подругам, вертя на пальце ключи от машины.

– Я не знаю, чего ждать после кончины его величества, но надеяться на хорошее глупо. Будем готовиться к худшему. Поехали на рынок, – скомандовал он, отдавая ключи дочери. – Посмотрим, заслужила ли ты свои права. Василиса, тебя подвезти?

Василиса, росшая в семье бедных горняков, приятельствовала с Машей не без оттенка зависти. Прокатиться по Бугоркам в большой чёрной машине, одаряя случайных парней снисходительными улыбками – отличный способ начать день. Она радостно закивала в знак согласия.

Девушки хихикали по дороге до дома, старший Фрейнир хранил молчание, небо играло облаками в салки. За лесом на северной окраине города завыли сирены. Троица остановилась перед воротами, которые постанывая стали подниматься наверх. Фенрир завыл в ответ на тревожный зов далёких механических волков. Ратмир перекрестился и что-то пробормотал. Привыкнуть к сигналу тревоги было невозможно, потому что для него всякий раз могли быть новые причины. Теракт прахманов, карательная акция против повстанцев, возобновление пограничных боёв Укровии с Евразилией или Черкасией19 – да всё что угодно.

Через пару минут шум стих и все успокоились. Мария, подавив желание позвонить, медленно выдохнула, привела в порядок блуждающие мысли и уверенно запустила двигатель. Хлопнули дверцы и автомобиль, произведенный в лабиринтах заводов Кхмерского царства, выполз со двора. Прежняя машина, из Транскенаанского Содружества, нравилась Марии больше, но была слишком уж дорога в обслуживании, и семья Фрейниров избавилась от неё с началом очередного кризиса.

На рельсоходном переезде скопилась пробка. Водители сигналили, пытались объехать друг друга, но в итоге всех разворачивали по объездной дороге назад в город.

– Да чтоб вас антихристов прахом накрыло! – высунув голову в окно возмутилась женщина в богатом одеянии, которой знаком показали выруливать на обочину.

Над перекрёстком, поводя камерами слежения, завис патрульный круголёт, лениво перебиравший лопастями. Крохотные, жужжащие как стрекозы устройства анализа стайками ещё издали встречали машины, просматривая содержимое багажников, сумок и карманов. Страпоры20 на посту были во всеоружии и в бронежилетах, документы проверяли у всех без исключения. По их лицам не выходило прочесть, то ли что-то неприятное уже случилось, то ли только ожидается. Фрейнир, до того, как начать своё дело, был старшим сотским городского страпориума, и по привычке отдал честь, однако никакого эффекта это не произвело. Патрульный офицер был явно не местный, либо из Деркуланума21, либо из Александрии Меотийской. Документы просматривал тщательно, вглядывался в лица, попросил показать багажник.

– Что случилось, баал22 страж порядка? – поинтересовался Ратмир Фрейнир.

– Выезд из города закрыт. Карантин. В соседнем селе эпидемия. Возвращайтесь в Бугорки.

– Эпидемия чего?

– Проезжайте.

– Но нам не за город. Нам на рынок, мы просто с Залесья повернули по этой дороге. Пожалуйста, пропустите.

Офицер еще раз изучил документы, внешность Фрейнира и остальных пассажиров.

– Ладно. Давайте вон туда, на полный осмотр. Если всё в порядке, вас пропустят.

Маша тронула машину с места, и она медленно проползла мимо постовой будки, потом перевалилась через выступающие из платформы рельсы.

– Что-то непохоже на карантин… – пробормотал отец.

– А что это за эмблема? – спросила Василиса, показав пальцем в полускрытый ветвями сосен угрожающего вида внедорожник, стоявший у передвижной контрольной будки.

– Миротворцы, – ответил Фрейнир.

– А что они здесь делают?

Маша услышала хруст пальцев – отец слишком сильно сжал их в кулак.

– Помогают, – ответил он.

Машина остановилась. Маша бросила взгляд на молодого человека, стоявшего рядом с меднокожим офицером миротворческих сил. Возрастом между двадцатью и тридцатью, проницательные серо-голубые глаза. Коротко стриженые волосы, легкая щетина, сложен весьма ладно. В униформе творянина23. На груди красовалась нашивка «Черкасвест». Новостничий, причем из танаитов. Он о чём-то оживлённо препирался с миротворцем, судя по всему, досадовал, но не отступался. А потом уловил, что за ним наблюдают, и перехватил её взгляд. Связь длилась всего миг, но Маша успела почувствовать, как млечный путь проступает сквозь небесную синь, звёзды становятся в хоровод и сыплются на землю сладким шлейфом. Парень едва заметно улыбнулся ей, и Мария улыбнулась в ответ.

– Выходите из машины, – скомандовал миротворец с довольно сильным кенаанским акцентом.

– Заснула, что ли? – буркнул отец. – Выходи.

Пытаясь побороть смущение Маша оглядела спутников, и поняла что её игра в гляделки не осталась незамеченной для Василисы. Та едва сдерживалась, чтобы не разразиться какой-либо остротой, и только присутствие старшего Фрейнира останавливало её намерение.

Пока длился тщательный досмотр, Машу оттеснили от машины, так что она оказалась буквально рядом с творянином. Они снова переглянулись и Мария почувствовала, что тепло, которое она утром вынесла в груди из храма, превратилось в жар.

– Привет, – вдруг выронила она, неожиданно для себя самой.

– Здравствуйте.

Улыбка. И тревога в глазах? Нет, кажется, показалось. Маша смутилась, что позволила себе фамильярность.

– А вы из Тьмутаракани? В древней столице Черкасии просто волшебные музеи.

– Нет. Из Пригорстня-на-Танаисе.

– О, так это близко от нас.

– Как сказать. Через две границы и чёртову дюжину застав.

– Меня зовут Мария, а вас?

– Очень приятно. Андрей. Вы, наверное, учитесь в нашем городе?

– Нет, я ещё раздумываю, куда поступать. Мне только семнадцать, – соврала Маша, хотя день рождения был ещё не скоро. – Может, и в Пригорстень поступлю. Выучусь на творянку. Вы бы рекомендовали?

Парень изобразил на лице показной ужас:

– О нет, только не творянство!

– Отчего же? Разве вам не нравится ваша профессия?

– Не то чтобы не нравится… Понимаете… Не в этом мире.

– Маша! – послышался голос отца, и она рефлекторно дёрнулась к машине.

– Берегите себя! – в след ей бросил Андрей. Она обернулась и махнула рукой:

– Хорошо!

Всю дорогу она размышляла о том, какой, должно быть, возвышенный внутренний мир у этого новостничего, старомодно обращающегося на «вы», и насколько это вообще романтичная и интересная профессия. Потом внезапно вспомнила о Германе. И испытала стыд за свои чувства, потому что он внезапно показался ей пафосным и напыщенным юнцом, корчащим из себя всезнайку.

Рынок встретил их закрытыми воротами. Подле них прохаживались страпоры, пресекавшие попытки проникнуть внутрь. У ворот рыночной площади творилось столпотворение. Людской гвалт, сигналы машин, ругательства. Кое-как она сумела припарковаться (насчёт чистоты выполнения этого манёвра Маша переживала больше всего). Ратмир Фрейнир наказал девочкам оставаться в машине, а сам вышел и нырнул в гущу негодующих мужчин, выяснять в чём дело. Его лицо и массивную фигуру хорошо знали в Бугорках, и по службе, и как бывшего выборного поместной громады. В отличие от многих других представителей власти, его до сих пор уважали. Фрейнира не так-то легко было прогнуть, если он считал что прав. Кроме того, никто не мог попрекнуть его, что он что-то имел из городской казны.

Фрейнир нашел кого-то в толпе. Маша узнала в грузном мужчине городского голову.

Из-за гвалта трудно было разобрать их разговор. Видимо, случилось что-то из ряда вон выходящее, раз торговля остановилась. На душе становилось всё тревожнее. «Ты же знаешь, я это не решаю» – услышала она голос вышедшего из себя головы.

– Представляешь, Фёкла рассказывает всем, что твой отец заплатил кучу денег, чтобы ты заняла первое место. Я ей сказала, что это бред, и ты сама победила, – Василиса воспользовалась отлучкой старшего Фрейнира, чтобы поделиться свежими сплетнями.

Маша закатила глаза:

– Это ещё что. Гаврила брешет, что я переспала с половиной жюри.

У Василисы приподнялся один уголок губ:

– А ты?

– Что – я? – не поняла Мария.

– Спала? – решилась Василиса.

– Ты что, с ума сошла?

– Да не с жюри. С Германом?

– Боже. Ты нашла, о чём поговорить.

– Так что?

Маша вздохнула.

– Он даже не знает, что нравится мне.

– Серьёзно?

– Вполне.

– А ты ему нравишься? Как думаешь?

Ответа на этот вопрос у Марии не было. Она наблюдала, как отец, закончив один разговор, окликнул знакомого и снова ввязался в беседу. Маша взглянула наверх, обвела глазами небо, перевела взор на крышу родного учебного двора, находящегося в двух кварталах, потом ещё дальше, на лекарню, видневшуюся на другом конце города, на исполинские терриконы, вонзившиеся в небо на горизонте. Кроме леса все детали пейзажа этого городка были ей ненавистны.

– Не знаю, Вася. Иногда кажется, что я ему интересна только как свободные уши во время совместных пробежек. А иногда думаю, что ему ничего кроме его игры в подполье и не важно.

– Так это только игра? – поинтересовалась Василиса.

– Для него всё всерьёз, – сказала Маша. – Но со стороны всё это выглядит как отроческие игры.

Отец отходил от них мрачным, а вернулся и вовсе как грозовая туча, жестом показав дочери пересесть назад.

– Пап?

– Сейчас объясню.

Отец сам сел за руль и завел двигатель. Повисла пауза.

– Трудные времена настали, девочки, – сказал он. – Нам всем нужно перестать думать о чепухе и сосредоточиться на том, чтобы пережить это время. А север возьмет своё.

– Север возьмёт своё, – нестройно отозвались подруги.

– Мёрзлым векам больше не бывать…

– …и потопу нас миновать, – закончила Маша. – Отец, что происходит?

Фрейнир сдержанно выругался в рукав.

– Да всё одно к одному. Говорят, в сёлах на трассе между Бугорками и Деркуланумом бушует смертельная эпидемия. Народ мрёт поголовно. Пока не могут понять что это за хворь. Объявлено, что источником заражения может быть продукция местных крестьян. Правда это или нет – не знаю. Но знаю, что с сегодняшнего дня запретили продажу мяса домашнего скота, свиней, птицы и огородной продукции. Под запретом всё, что выращено и выкормлено дома, без разрешения поместных громад24. Переходим на новые правила производства и продажи продовольствия. Без разрешения продавать нельзя, будет считаться опасным для здоровья, изыматься и уничтожаться. А чтобы получить разрешение, нужно заплатить гору денег в казну. И взятку сверху. Чтобы выращивать для себя, тоже придется платить, чтобы проверяющие закрывали глаза. В общем, мужики совещаются, то ли начинать резать скотину, чтобы не платить штрафы, то ли браться за топоры и идти к бугорковской громаде, требовать справедливости. Я не знаю, чем кончится, но чувствую, будет голод.

– А мои родители собирались в этом году не только картошку, но и кукурузу сажать, – воскликнула Василиса. – Чтобы экономить…

– Бред какой-то. Я не хочу есть эту завозную отраву из торговых сетей, – возмутилась Мария.

– Ничего не поделаешь. Вступает в силу торговое соглашение с Транскенааникой. Укровия уже давно на эти правила перешла, а у нашей автономии был переходный период. Но что-то в высоких кабинетах поменялось и решили, видимо, что для нас слишком много чести. Понимают, что Евразилия теперь не вмешается… В общем, продавать лавку придется даже раньше, чем я думал. Если найдется покупатель, конечно.

– Понятно, – протянула Маша. – Час от часу не легче. А заразу точно не прахманы распространяют?

– Да какие прахманы… Тут свои шишки хуже Арходрогора. Это не самое страшное, – понизил голос отец. – Василиса, закрой уши.

Та послушалась или притворилась.

– Феодосия Иоанновича сегодня ночью арестовали.

Сердце ёкнуло и затаилось, конечности похолодели, неприятная испарина стала пропитывать одежду. Вот тебе и игры в подполье. Доигрались.

Маша прекрасно знала этого всеми любимого учёного мужа, преподавателя истории в их учебном дворе. Знала, как друга семьи и как вдохновителя местного сопротивления, кумира Германа и его единомышленников. Они с женой жили неподалёку, тяжело перенесли смерть сына. Иногда приходили в гости и вели жаркие споры с Фрейнирами. Феодосий Иоаннович повторял, что Богоросия не может существовать в составе иноверческой Укровии, что древнескифская область Бугорика, унаследованная склавинами, готами и сарматами, является сакральным центром Евразильской империи, и что Евразилия будет чахнуть и вянуть пока не вернёт себе свой исконный очаг государственности. «Мы не стелились четверть века под Кенааном, – шумел он после очередной бутыли отцовского полугара, – и из-под новой оккупации уйдём. Домой! А дом наш – Евразильская империя!».

Маша знала, что на занятиях, в учебном дворе, он вынужден был говорить вещи, в которые не верил, но после учёбы, собираясь с подростками под ширмой краеведческого кружка, он своими идеями тайно вдохновил не одно мальчишечье сердце. Ей он, правда, казался идеалистом, речи которого точно не могут быть никому опасны. Но вот теперь он где-то в подвале даёт показания страбезам25 из Данапры. Быть может, имена Германа и его друзей уже с кровью вылетели из его грудной клетки после очередного удара. Впрочем, Маша не знала, как на самом деле выглядят допросы, пытки и подвалы охранки, но представляла их себе в самых мрачных красках.

– В городе творится не пойми что. Думаю, что сегодня вы обойдётесь без дополнительных уроков. Давайте-ка, я отвезу вас. Сегодня лучше дома позанимайтесь.

Маша поникла. Это означало, что её планы на вечер испорчены. Отец не отпустит её к Герману на сходку. Если, конечно, она вообще состоится, в свете последних событий. Сердце Марии было не на месте. Хоть бы он ответил на вызов.

По дороге домой они встретили около полудюжины страпорских патрулей. Возле памятника Героям Освобождения стояло несколько бронемашин с миротворческой символикой, но кроме миротворцев там разгуливали ещё какие-то вооруженные люди. Маша прищурилась и разглядела на их форме эмблему Дагона. Судя по всему, частная военная компания, или орден из Транскенааники. Что они тут забыли?

Высадив их у ворот, Ратмир Фрейнир строго наказал сидеть дома и отправился к Богдану Цепню, попытаться спасти если не своё дело, то хотя бы собственность. Тысяцкий страпориума Цепень был в Бугорках кем-то вроде доверенного лица олигарха Стрекальчука, почитай, истинного, а не формального головы города. У Маши сложилось впечатление, что ситуация настолько серьёзна, что помочь отцу не в силах и он.

На Благовещенье было попущение поста. Дозволялось вкушать всё, кроме умерщвленных животных, и две девицы решили позавтракать сдобным пирогом с чёрной смородиной и молоком. Утолив голод, поднялись наверх, в комнату Марии, чтобы зайти во всевед26, но доступ был полностью закрыт. Василиса предположила, что в связи с карантином. Маша не могла понять, почему каждый раз в таких случаях отключают всевед, но делать было нечего, оставалось смириться.

Звонер Германа не отвечал. Настроения готовиться не было. Подруги с час проболтали о личном, обсудили сегодняшние события и страхи, поделились надеждами и планами. Василиса призналась, что уже была близка со своим парнем, и он уже обещал прислать сватов. Но выходить ли за него замуж, она пока сомневается, поскольку зажиточной его семью вряд ли назовёшь. С другой стороны, среди соседей слухи уже поползли, и если дело расстроится, вряд ли на ней захочет жениться кто-то приличный. Маша слушала Василису безучастно. Ей казалось, что так ветрено подходить к близости не стоит. Но и прямо назвать подругу распутной у неё не хватало духу. Потому, устав от сплетен, она предложила ей всё же немного позаниматься. Начали с физики, но в учебнике теория равновесия эфира излагалась слишком сложно и скучно. Историю повторять было, по крайней мере, интересно.

В прошлый раз они остановились на наборе выпускных испытательных вопросов под номером семь. Сегодня на очереди был восьмой набор.

Наборы были сгруппированы так, чтобы охватывать различные периоды истории. Один вопрос – широкий, общего характера, два дополнительных – более конкретные.

– Общая периодизация исторического процесса, – зачитала Василиса. – Вспоминай.

– Так… Сейчас…

Маша приоткрыла свои записи, подсмотрела пометки и попыталась восстановить в памяти ответ полностью.

– Первый период. От Сотворения до Потопа. Расселение людей с территории нынешней Скифской равнины. Противостояние цивилизации патриархов и цивилизации отпавших. Ориентировочно 40 – 10 тысяч лет до основания Цура27. Потом следует первая тёмная эпоха, а после неё – деятельность героев-цивилизаторов, восстанавливавших очаги культуры среди деградировавшего человечества. Так называемый первобытный период.

– Угу, дальше.

– Второй период. Датируется примерно восьмым – вторым тысячелетием до основания Цура. Эпоха архаики. Восстановление технологий керамики, очагов обработки металла. Освоение и использование останков предыдущей материальной культуры. Сохранившиеся допотопные мегалитические постройки по всему миру становятся культовыми объектами, вокруг них развиваются архаичные цивилизации.