Полная версия
Пять вариаций с мужьями
Прошёл предрассветной улицей. Разбудил Никитича:
– Обрез!..
– От любви стреляться можно только офицерам, – наставительно сказал Никитич. – А как ты лицо гражданское, то должен вешаться.
– Не для меня… Я этих… ремонтантных…
– От это так! – развеселился Никитич. – Раньше кулаки по учителям с обрезов шмаляли, а теперь наоборот! Конец света, ей-бо, конец света…
– Дай!.. Где он?.. Дай!..
Не в себе был Юрка совершенно. Топорик в углу увидел, схватил. Но Никитич догадался:
– Она как жить после этого будет? О ней подумай!
С минуту, наверно, Юрка стоял, топорик сжимая двумя руками. Потом – поник.
Поил его Никитич до утра, и пил с ним вместе, на топчан отволок, сам на пол поперёк входа бухнулся.
Проснулись заполдень. Никитич – немножко раньше, на стол уже собрал. Юрка себя плохо чувствовал; но умылся, поел, посидел – легче стало.
Домой он не пошёл, продолжили беседу. Никитич ему всякие истории рассказывал про жизнь в Кандиевке до войны – смешные. И Юрку он расспрашивал про то, какой сейчас писатель самый лучший – из живых – и почему. И тоже смеялся, хотя Юрка ему говорил совсем не смешное. Но Никитичу было смешно.
А потом завечерело, и Юрка как-то сразу умолк и сделался неподвижен.
Никитич тоже сидел молча некоторое время.
Потом спросил:
– Ти, хлопче, мову розумiєш?
– Так, – машинально ответил Юрка.
– Но то слухай, – сказал Никитич. – Козаком тепер не можна.
– Но так що? Це колись… – Юрка не понимал.
– Iнші часи, так. Повсюдно… Уся мапа – один колір… Бо не волю цінували, а їжу… або врятування.
Юрка силился понять.
– Не козак – то така людина, яка має в собi й пана, і холопа. І хтось туди, а хтось сюди. Але… не буває, щоб усі. Природа проти.
Юрка по-прежнему не понимал.
– От – наприклад – я розмовляю з тобой українськой мовой. А могу и по-русски. Точно так же. И ты же тоже можешь?
– Конечно, – Юрка удивился. – Я же… – чуть даже не засмеялся.
– А вони – напів так, напів сяк. Тобто ні так, ні сяк. Нездатні вони до певного.
Юрка опять не понимал.
– До своїх тобі треба, Юрко.
– А хто вони? І де?
– Десь, – кратко ответил Никитич1.
Молчали оба – Юрий и директор.
– А уроки твои на кого отдам? – заговорил наконец директор. – А пацаны? Они ж за тобой хвостом бегают!..
Не отвечает Юрий. Спокоен. Блеска в глазах уже нет. Одет чисто. Бородка заметно подросла.
И в молчанье его – такое, отчего неубедительным становится директорский голос.
Подписал Павел Сергеич, отодвинул, отвернулся.
Первые нотки предстоящей осени тихонько прозвенели в кандиевском воздухе.
Раздал Юрий пацанам все почти книги. А Сашке ещё и транзистор «ВЭФ» подарил. Затулихе утюг оставил и будильник.
Сел к столу.
«Галка!»
Взял новый лист.
«Галечка!»
Взял новый лист.
Задумался.
В задумчивости рисовать принялся фигурки всякие…
Встал, скомкал листы. И – сжёг.
Не знал, куда пепел деть. Потом отнёс в ведро под рукомойником. И заодно руки помыл – от пепла запачкались.
– Перекрестить бы тебя надо на дорожку… – прохрипел Никитич. – Та я давно уже безбожник… – Оскалился хищновато.
Сдал он сильно за последний месяц. Видно было: скоро помрёт, наверное.
Юра стоял перед ним с опущенной головой.
– Не смей в землю смотреть! – вдруг выкрикнул Никитич. – На людей смотри! В небо смотри!.. – ноздри раздулись, затрясся старчески. Ногой топнул. И раскашлялся.
На автобус Юрка опоздал. Следующий – ждать несколько часов.
Перехватил чемодан поудобнее и пошёл пешком.
Навстречу – «жигуль». Мусиюкский.
Вышел Юрий на середину.
«Жигуль» его объезжать не стал. Затормозил в двух метрах. Вынырнул из кабины Карп.
Юрий чемодан поставил, приблизился. И ударил кулаком в ненавистные усики.
Но у Карпа шланг в руке возник. Да и резвей оказался, проворней. С лихвой Юрке ответил, сел за руль, чемодан переехал, и – только пыль за ним.
Лежит побитый Юрка головой в траве. Камешек в щёку впился.
Смахнул его. Встал на ноги. Чемодан поднял. Дальше пошёл.
Скрылось позади за поворотом село Кандиевка с его хатками и доминами, с теплицами, Мусиюками, мальвами, лопухами, ставком и тополями…
Шагает с кривым чемоданом; лицо в ссадинах, губа опухла, рассечена, левый глаз подзаплыл, прищурен – будто целится Юрий.
За другим поворотом скрылся и он.
Пусто на шляхе.
А приятели его, механизаторы, с весёлыми лицами без ссадин, забивали в этот час всей дружной своей оравой «козла», давая друг другу прикуривать сигареты «Астра», взаимно подшучивая и испытывая от всего этого чувство нормальной человеческой обеспеченности.
Ряд потрясений в гостинице / 1980-е
Когда человеку хочется есть,
он способен к банальной краже.
Когда хочется есть народу,
возможен переворот. Что, в общем-то, тоже обычно.
Но если голодны двое – никто не предскажет намерений и результатов.
В.Гейзенберг
1.
Таня казалась сонной. Во всяком случае, была она на вид равнодушной, склонной к полноте и неспортивной. Да ещё одета в свитер с длинной юбкой – и, несмотря на её молодость, можно было б пройти мимо, не заметив. Но… что-то как-то цепляло.
Может быть, то, что была она всё же скорее невозмутимой, чем равнодушной, а невозмутимость в женщине – это момент редкого шарма.
А может быть, то, что пила она пустой чай. Ничего на столе перед нею не было, ни крошки. И от такого питья она почему-то испытывала несомненное – и немалое – удовольствие. Даже глаза прикрывала.
И Саша пил чай тоже безо всего. Он был худ, простодушно губаст и, может, даже лопоух. И озабочен какой-то проблемой. Уставившись в точку, он делал напряжённо-регулярные глотки. Поношенный великоватый пиджак и некоторое общее несовпадение со средой выдавали в нём, пожалуй, студента – или просто молодого бюджетника.
Они сидели в гостиничном буфете – в разных его углах – и отличались от всех остальных сидящих и жующих тем, что не жевали.
На неё поглядывали мужчины. На то, как прикрываются её глаза. Как пошевеливаются ноздри.
Вот она допила, промокнула салфеткой губы – и вышла.
Сразу несколько человек посмотрели ей вслед – из-за столиков и из очереди.
(Пользуясь этим, буфетчица мгновенно подменила брошенную ей полусотню десяткой – и с приветливой улыбкой стала ждать, когда покупатель повернётся.)
И только Саша не смотрел ни на кого. Он уставился в стену. Было ясно, что он глубоко задумался и что он вообще такой – склонный задумываться.
Потом он достал потрёпанный блокнот и, запустив пальцы в волосы, начал что-то записывать, то резко ускоряясь, то останавливаясь.
2.
От окошка «до востребования» тянулся хвост.
Продвигались, впрочем, быстро. И никто ничего не получал.
Подошла очередь Тани. Она раскрыла, выставила паспорт.
Женщина за стеклом пробежала пальцами по ящичку – и отрицательно качнула головой.
Таня сжала губы.
Саша опять пил чай в буфете.
Через столик от него пила чай Таня.
Они видели друг друга – но не проявляли интереса. Мерно поднимая стаканы – то поочередно, то синхронно, – они предавались питью.
Они сидели параллельно (если бы их столики были ближе, они оказались бы словно за одной партой), и когда их движения совпадали, это выглядело то ли комично, то ли ужасно загадочно. А может, и подозрительно.
И все в буфете бросали взгляды – уже на них обоих.
Но они никого не замечали.
Саша сидел в своём номере перед телевизором.
Номер был двухместным. Телевизор негромко работал, а сосед громко храпел.
В телевизоре происходила любовная сцена. Очень откровенная.
Взгляд Саши был очень напряжён.
Но смотрел он не на экран, а на тумбочку соседа – где под светом настольной лампы лежала раскрытая пачка печенья.
Саша смотрел на неё долго. Потом осторожно выбрался из кресла, прокрался к тумбочке – и вытащил одно печенье.
И, постояв, – ещё одно.
В этот момент сосед перестал храпеть и заворочался, и Саша замер в невозможной позе.
Но храп возобновился – с такой неожиданной мощью, что Саша даже пригнулся. И не разгибаясь, на цыпочках стал красться в ванную. По пути взял с кровати газету.
В ванной закрылся и начал есть – изо всех сил стараясь не торопиться.
Газету при этом держал перед грудью: в неё падали крошки.
Их он потом с газеты слизал.
3.
За крайним столиком в буфете обжирался толстяк.
Вошёл Саша – слегка ударившись о стену.
– Э-э… Здравствуйте! – сказал он буфетчице.
Буфетчица не ответила.
– Чай есть?
Буфетчица не ответила.
– Пожалуйста… чай, – сказал Саша.
Буфетчица дала ему стакан чая.
Саша взял и стал смотреть, куда бы сесть.
Стакан был горячим. Саша не выдержал и сел за столик, соседний с толстяком.
Начал медленно пить.
Толстяк ел с большим чувством. Чавкал, сопел, агрессивно кусал. Иногда у него изо рта вываливалось, и тогда он ладонью подхватывал и заталкивал обратно. В центре столика стоял стакан со сметаной, а перед ним расположились салаты-винегреты, бутерброды, пирожки, сосиски, булочки, пирожные… всё, что может быть в гостиничном буфете.
Время от времени толстяк переставал есть и, сидя в неподвижности, – икал.
Саша встал и пересел на столик дальше.
Вошла Таня.
– Добрый вечер, – сказала она буфетчице.
Буфетчица молчала.
– Пожалуйста, вон ту булочку. И чай. – Порылась в кошельке. – Нет, булочки не надо.
– Чая тоже не надо? – спросила буфетчица.
– Нет-нет, чай – давайте. – Протянула ей деньги.
– У меня нет мелочи, – сказала буфетчица. – Три чая возьмёте?
– Да. Только завтра. И послезавтра.
Буфетчица равнодушно протянула ей стакан.
Саша пересел ещё на столик дальше от толстяка.
Таня села по соседству с толстяком. Начала пить, но тут же встала и пересела туда, где только что был Саша.
Очень скоро опять встала и – дальше столиков не было – подошла к Саше:
– К вам можно?
Саша с трудом отвлёкся от мыслей:
– Да, да… Да…
Таня села напротив. Теперь они пили чай вдвоём – как обычно, неторопливо-мерно поднимая свои стаканы.
– Закончили! – вдруг крикнула буфетчица. – Буфет закрывается!
– Да ты что, мамаша… – с набитым ртом испугался толстяк.
Изо рта вывалилось; подхватил.
– Я тоже хочу поесть, – сказала буфетчица злобно.
Таня и Саша глянули на неё. Потом друг на друга.
– Э-э… Здравствуйте, – сказал Саша.
– Здравствуйте, – несколько удивилась Таня.
Саша объяснил:
– Вы уже пили здесь чай. Вчера.
– Да, – сказала Таня. – И вы.
– Конечно, – теперь удивился Саша. – Иначе откуда б я знал, что вы… пили.
Таня внимательно посмотрела на Сашу… и что-то в ней изменилось.
– В картишки продулись? Или в напёрсток? – спросила она весело.
– Нет! Нет! Что вы! Нет! – Саша почему-то заволновался. – Просто… меня обокрали. А вы?
– А меня просто ограбили.
– О! А кто?
– Грабители, – ответила Таня очень серьёзно.
Толстяк, сопя, укладывал несъеденное в кульки.
– С работы мужу позвонила, вроде всё понял, уже должны деньги прийти…
Сейчас они были похожи на попутчиков в купе.
– Да… – Саша вздохнул. – Хорошо, когда есть супруг…
– Да, бывает неплохо… И негде занять?
– Уже занимал… на работе у них. Но дали немножко. Ни у кого денег нет, зарплату задерживают. Третий месяц. Да я ещё как-то и не могу… просить. Ну… не умею.
– А ты всё равно проси. Проси и требуй! – рядом с ними возникла старушка – в чёрном, щербатая, со шваброй. – Преломи гордыню! – она елозила тряпкой по полу и быстро маневрировала, чуть ли не перебежками. – Просящему дают. А кто не просит – тому не дают. Вот у девки попросишь – даст. А не попросишь – она не даст. Вот так-то. Вот. Так. Вот так. Встать можешь? Расселся!.. – заорала вдруг на толстяка, шваброй зацепила его стул.
Толстяк с трудом поднялся и направился к двери со своими кульками.
Таня проводила его взглядом.
– Закончили! – снова крикнула буфетчица и похлопала в ладоши.
– Идём? – Таня встала. – Собрат по несчастью.
– Меня зовут Саша, – он тоже встал.
– А я – Таня.
Они стояли. Столик их разделял.
И – глянули друга на друга с каким-то радостным доверием. Молоды были оба.
Но Саша тут же нахмурился.
– Что-то вы, Таня… похудели в последнее время.
– А у вас пиджачок что-то… великоват стал, – ответила Таня сочувственно.
– М-да…
– М-да…
И вышли.
У лифта она сказала:
– Мне вверх.
– А-а… А мне вниз.
Стояли теперь в ожидании. В неожиданной грустновато-задумчивой паузе.
– Вы в командировке? – спросила Таня.
– Да. Послали тут… найти ошибку в программе. А потом наладить. Не могут запуститься. У них есть свои, но уровень не тот. А считается, что тот… Но ничего! Скоро домой.
– Как же вы доберётесь?
– Да билет-то есть, он сразу был… Проблема не в том, чтоб доехать, а в том, чтоб дожить.
– Нет, всё-таки доехать, – сказала Таня.
Саша не понял.
Она объяснила:
– Лифт – опять отключили.
– Вот весь город у них такой!
– Нет-нет, обобщение некорректно. При чём тут город? Лифт – это частный случай. Всего лишь один из лифтов в одной из гостиниц.
– Этот частный случай – проявление закономерности! Этот лифт, этот буфет, эта гостиница, этот город…
– Стоп. Не продолжайте.
– Почему?
– Эскалация негативных эмоций при отсутствии возможности их рационализации приводит к автодеструкции организма.
Саша так растерялся, что замолчал. Потом спросил:
– А… а вы кто?
– Я прекрасная незнакомка, – ответила она с полусонным выражением лица. – До свиданья. До встречи в буфете.
Сбегая по лестнице, он чуть замедлился и глянул вверх.
И она – поднимаясь – скосила взгляд вниз.
4.
А потом она опять стояла у окошка «до востребования».
Почтовая работница протянула ей листок извещения.
Она не успела взять. Работница отдёрнула руку. Всмотрелась в листок, сверилась с паспортом… и сунула обратно в ящик.
В этот вечер народу в буфете было немного. Саша сидел за столиком и поглядывал на дверь. Чай давно остыл, но он к нему не прикасался.
Вошла Таня. Саша обрадовался, привстал, замахал ей – хотя его столик был возле двери.
– Сейчас, – кивнула ему Таня.
Взяла чай, села:
– Здравствуйте.
– Здравствуйте!.. Вот…
Из глубин пиджака он достал маленькую шоколадку и положил перед Таней.
– У них там… в отделе… был день рождения…
– Поздравляю их, спасибо, – сказала Таня.
Неожиданно ловкими текучими движениями она мгновенно развернула и разломила шоколадку и одну половину отправила в рот, а другую подвинула к Саше.
– Нет-нет! Нет! Нет! – запротестовал Саша. – Я там… три штуки съел! Я там вообще поел!
Таня молча придвинула к нему шоколадку ещё ближе.
Потом они ждали лифта.
– Ну, как он сегодня? Придёт или нет? – после чая и шоколада Саша чувствовал себя бодро.
– Загадайте желание, – предложила Таня. – Если придёт – значит, всё будет хорошо.
– Нет, не так. Если опять не придёт – тогда это случай уже не частный.
– Частный. Потому что тогда частным случаем становится эта гостиница.
– Но тогда…
Саша не окончил фразы. Мимо них, совсем близко, едва даже не зацепив, провихляла девица – в очень короткой чёрной юбке, с сочным макияжем, в высоких сапогах, розовом шарфе, куцей меховой курточке и с подбитым глазом. Совершенно было ясно, зачем она в гостинице.
Саша вздохнул:
– А вот она – не голодает…
Таня посмотрела ей вслед. Затем на Сашу – пристально.
Он встревожился:
– Что?..
– Саша…
– Что?..
– Хотите – мы поужинаем вместе? Вкусно и сытно?
Её голос был странно ровным.
– Да! Очень!.. Но…
– У вас есть авантюрная жилка?
Он подумал.
– Когда был студентом – была.
– Может, сохранилась?
– Сейчас проверим. – Саша подтянул рукав и, нахмурясь, стал вглядываться в тыльную сторону ладони. – Да! Вот она. Вот!
Таня тоже вгляделась.
– Вижу. Отлично!
С внезапным шумом раздвинулись двери лифта.
– Поехали, – скомандовала Таня.
– Куда?..
– Ко мне.
– У вас есть ужин?
– У меня есть идея!
Саша стоял.
– Эй! Смелей! – позвала из лифта.
В городском вечернем небе зажигались фонари.
Гудел гостиничный ресторан. Играла плохая музыка. Неровно колыхалась в чаду пляшущая толпа. Официантки с неприязненными лицами возникали то тут, то там.
Саша сидел у себя и смотрел телевизор. На экране тоже были пляски – вприсядку, с показным задором. Сосед храпел в постели.
А Таня шла по гостиничному коридору – в блузке с глубоким вырезом и очень ярко накрашенная. Рядом с ней шёл мужчина – в костюме с галстуком, полноватый, средних лет, весь какой-то средний. В обеих руках нёс кульки.
Прошли мимо столика дежурной, свернули за угол.
Мужчина на ходу взял кульки в одну руку – и, воровато оглянувшись, прижал ладонь Тане к ягодице.
Таня резко прибавила шаг – он потерял равновесие, сбился с ноги, назад стал кулёк перекладывать.
Для этого ему пришлось остановиться. Таня тоже остановилась, ожидая.
Саша, видимо, собрался уезжать: на нём была куртка, в руке чемодан.
Выключил телевизор. (Сосед перестал храпеть.)
И снова сел в кресло. Конечно: присесть на дорожку.
Мужчина и Таня вошли в её номер.
– Сюда, пожалуйста, – Таня указала на стол.
Мужчина принялся выкладывать содержимое кульков. Это была еда.
– Сейчас я подруге позвоню, – сказала Таня. – Чтобы она нам не помешала… – Набрала номер. – Саша?.. – Мужчине, быстро: – Её Саша зовут. – Снова в трубку: – Сашенька, я не приду сегодня. Ты – поняла? Я – не приду… Ну всё, пока.
– Позвонила? – спросил мужчина.
– Да.
Он подошёл к зеркалу и причесался. Продул расчёску, спрятал обратно в нагрудный карман. Снял пиджак, по-хозяйски повесил на плечики.
Таня занималась столом.
Он начал развязывать галстук.
– Ну-ну-ну, – укорила Таня. – Ужинать с дамой – без галстука?..
Он опустил руки и улыбнулся. Все зубы были золотыми.
Сели к столу: Таня в кресло, он на стул. Усаживался долго, обстоятельно.
Усевшись – захихикал.
– Да? – Таня приподняла брови.
– А тебя как зовут? – продолжая хихикать, положил ладонь на её колено.
Таня убрала её. И – игриво:
– А вы попробуйте угадать.
– М-нэ… Э-э… М-м… – Он напрягся, подумал. – Ира!
– Нет.
– М-м… Сейчас… Нина!
– Ну, что вы.
– М-м… М-м… А! Как же я сразу… Наташа!
– И не Наташа.
Мужчина задумался глубоко. И всё равно не придумал.
– Ну ладно, скажи сама.
– Обязательно скажу, но чуть попозже. Если успею.
Мужчина вдруг развеселился:
– Да можешь не говорить! Какая разница!..
С резким стуком распахнулась дверь, и на пороге вырос Саша – в куртке и с чемоданом, брови нахмурены, челюсть вперёд!..
– Ой! – воскликнула Таня в ужасе. – Муж приехал! Это мой муж!.. Это муж приехал!.. Боже мой! Что же делать? Муж! Боже мой! Муж!.. – Перевела дыхание. – Боже мой!..
– Так вот как ты ездишь в командировки!.. – поразился Саша.
Таня заломила руки:
– Прости! Я тебе сейчас всё объясню!..
– Не надо объяснений!.. – взвизгнул Саша. – Я сам всё вижу!.. – Он бросил чемодан и подпрыгнул. – А это кто? – ткнул пальцем в онемевшего мужчину. – Кто это, я спрашиваю?..
Мужчина не шевелился.
– Это… Это…
– Кто-о?.. – ревел Саша. – Я спрашиваю: кто-о?..
Грудь его вздымалась и опускалась.
– Это… Это…
– Кто-о?..
– Это…
– Кто-о?..
– Это…
– Кто-а-а?.. эта-а-а?.. – Саша ревел уже утробно.
Рот его страшно оскалился, глаза выпучились, пальцы скрючились, тело начало дёргаться.
– Иссс… вините… те… – подал голос, наконец, и гость. Вскочил и в странном полупоклоне пересёк комнату, рванул из шкафа пиджак, выпала расчёска, но поднимать не стал; обернулся – тоже с выпученными глазами.
– Иссс…вините… – и бросился вон.
Саша схватил расчёску, швырнул ему вслед. Захлопнул дверь. И запер.
И вскинул руки:
– А-а-а!..
Они ели.
Нет, – пировали!.. Стол превратился в поле битвы. Нетронутой осталась лишь бутылка водки.
– Так много сразу не ешьте, – спохватилась Таня. – А то плохо будет.
Саша отмахнулся:
– Плохо уже было… А теперь хорошо.
– А водку вы не пьёте?
– Водку – пью. Но сейчас не хочу.
Через несколько минут Таня откинулась на спинку стула:
– О-ох…
Ещё через минуту Саша откинулся на спинку стула:
– О-о-о-ох…
– Какие мы молодцы, – сказала Таня с удовольствием.
– Это вы молодец, – расслабленно возразил он. – Ваша была идея…
– В вашем исполнении. Вы, оказывается… артистичны.
– Да какая там артистичность… Я вообще всё забыл. Где я и что я… Я вдруг такую злость почувствовал… не знаю, почему.
– Да… Я даже испугалась. Вы так кричали…
– Это я от страха.
– От страха?..
– Я боялся, что он не уйдёт.
Таня засмеялась:
– А я боялась, что он не придёт…
– Да! Кстати! Как вам удалось? заманить?.. Хоть мы всё рассчитали…
– Вот кáк мы рассчитали, так и заманили. Оделась. Накрасилась. Вышла. Знаете, немного странное ощущение… Как будто смотришь на себя со стороны. Глазами внешнего наблюдателя.
– Любопытно… И что увидел внешний наблюдатель?
– Юбка не такая. Длинновата. Вот на этом был акцент. Но ничего. Чуть постояла –«Девушка…» – «Да. Да, да, да». – «А вы…» – «Я же сказала: да!»
– Но мужик какой-то чудной… Как из прошлых времён.
– И из прошлых, и из сегодняшних. Это реликтовое излучение. Нашей российской глубинки. Там большой ещё запас… многого…
– Откуда вы знаете? Вы кто?
– Вы уже спрашивали. И я уже ответила.
Саша подумал.
– Ага. Вы предлагаете такую систему. Хорошо. А я тогда в этой системе – кто?
– Это ваш вопрос. Но не мой. Я не спрашиваю, кто вы.
– Что-то я запутался… – признался Саша.
– Это я вас запутала. Вернёмся к теме.
– А о чём мы говорили?
– О том, какие мы молодцы.
– Да!
– Мне начало ваше понравилось. Такое… настоящее. Классическое. «Так вот как ты ездишь в командировки!..»
– «Я тебе сейчас всё объясню!..»
Они стали смеяться. От обильной еды оба слегка захмелели.
– У вас сразу всё так… энергично было. И мне передалось.
Саша покивал – и замолчал. Потом поднял голову:
– Хотя всё-таки, наверное, как-то… немножко чуть-чуть слишком.
– Да. Я как раз хотела сказать… Возможно, надо было… помягче.
– Естественней. Проще.
– Да. Естественней. Нам повезло. Чуткий клиент – мог бы почувствовать… перебор.
– Но с другой стороны – он ведь не знает… степень моей ревнивости… агрессивности… крутизну кривой выброса адреналина…
Таня подумала.
– Возможно, вы правы. Да. Вот мой муж, например, в таких ситуациях – он сразу…
И запнулась.
Но Саша запинки не заметил:
– Так вот он я и есть!
– А знаете, что… – сказала Таня, помедлив. – Во мне просыпается совесть.
– Зачем?.. – искренне спросил Саша.
– Человек накупил, принёс… И должен всё бросить и уйти.
– Ну… что ж тут поделаешь. Обстоятельства.
– Но эти обстоятельства – создали мы. По существу, мы его ограбили. Мы его обманули.
– За этот обман, – сказал Саша убеждённо, – он нам всю жизнь благодарен будет!
– Правда? Вы действительно так считаете?
– Простой математический анализ. Клиент собирался истратить много денег. – Саша сделал жест в сторону Тани. – Мы его остановили. Он их – не истратил. То есть мы с вами сделали вклад в его бюджет. По-хорошему, он бы нам должен ещё проценты… Это во-первых. И при этом он – во-вторых – не изменил жене. Ему не придётся лгать близким. Это вообще неоценимо! А если к тому же он верующий? Грех прелюбодейства! которого мы не допустили!.. Мы спасли его душу! Вот что мы с вами!.. сделали!.. с ним!.. Это было в-третьих или в-четвёртых?
– В-третьих, – сказала Таня. – Или в-четвёртых.
Он замолк. И она больше ничего не говорила.
Дело было сделано. План удался. Они получили ужин. И съели.
Непонятная пауза затягивалась.
От неловкого движения Тани со стола упала ложка.
Ещё секунду неподвижно посидев, Таня спохватилась, наклонилась за ней; и Саша поспешно наклонился; Таня наклонилась ещё, но Саша уже вынырнул.
Положил ложку перед Таней.
