Полная версия
Елена Арсеньева
Демоны зимней ночи
На обложке использован фрагмент картины Джозефин Уолл «Полярная принцесса».
© Арсеньева Е., 2016
⁂Валюшка и не подозревала, что умерла, пока ей не открыл глаза доктор Потапов.
«Открыл», конечно, в переносном смысле. В буквальном они и так были открыты – голубые оледенелые Валюшкины глаза…
Доктор сказал:
– Вот же невезуха! Первый день из отпуска – и сразу такая находка… Бедная девочка.
И почти сразу Валюшка увидела его, доктора Потапова. Конечно, фамилию его она тогда еще не знала. И, поскольку глаза ее застыли и покрылись тоненькой ледяной корочкой, доктор представился Валюшке этаким странноватым, выпукло-вогнутым существом.
Существо это сначала дрожало, вибрировало, меняло очертания, но постепенно Валюшка приспособилась к причудам своего зрения и разглядела, что доктор уже немолодой: седоголовый, седоусый. А лицо у него очень печальное.
Интересно, почему?
В эту минуту доктор сказал:
– Ну и зачем вы меня, товарищ начальник полиции, вызвали? Сразу в морг ее надо было везти. К сожалению, Сан Саныч, перед нами в снегу лежит труп, с одного взгляда ясно.
Валюшка очень удивилась.
Как известно, труп – это мертвое тело. Однако никаким трупом, никаким мертвым телом Валюшка себя совершенно не ощущала. Она все это время – а сколько времени-то прошло, интересно, с тех пор, как на нее обрушился снежный ком с крыши?! – была уверена, что просто сильно ушиблась.
Удар по голове оказался настолько чувствительным, что Валюшка даже удивилась, что не потеряла сознания. Но, наверное, сотрясение мозга она все же получила, потому и не могла ни рукой ни ногой шевельнуть, ни толком решить, что же теперь делать. Валюшка знала, что она лежит в сугробе, заваленная снегом, однако снег этот не мешал ей дышать, а главное – ей совершенно не было холодно. Голова, правда, немножко кружилась, и было такое ощущение, что она лежит на надувном матрасе, который покачивают легкие волны.
Однажды их детдомовскую группу возили на Горьковское море. Ну вот там и удалось Валюшке покачаться на волнах. Как же это было здорово! Сверху солнце жарит, снизу прохладой водной веет, а легкие волны нежат тебя и качают словно бы с любовью…
Можно закрыть глаза и представить, что лежишь на руках у мамы, которую никогда не видела.
Или у папы, которого ты тоже не видела никогда…
Валюшка тогда, на Горьковском море, напредставлялась до того, что ее чуть ли не силком на берег выволакивали. Если бы могла, она бы на этом надувном матрасе всю жизнь нежилась!
Вот и в сугробе она наслаждалась похожим ощущением и поэтому несколько утратила представление о времени, месте и вообще о реальности… И вот вдруг печальный седоусый доктор сообщает ей, что она умерла! Что она явный и неоспоримый труп.
«Что за чепуха!» – хотела воскликнуть Валюшка, но язык не повиновался.
Она собралась помахать рукой и дать понять доктору и Сан Санычу, начальнику полиции, что они ошибаются, однако не повиновалась и рука.
Аналогично вели себя ноги и все прочие части ее лица и тела, которыми можно было бы воспользоваться, чтобы заявить о себе как о живом существе.
Валюшке стало не по себе.
Каждому известно, что происходит с трупом! В морге его вскрывают, как консервную банку – это называется «анатомировать», – и выясняют причину смерти.
Поскольку Валюшка, как уже было сказано, трупом себя не чувствовала и анатомированной быть совершенно не хотела, ей стало реально страшно. Она, наверное, даже похолодела бы от ужаса, если бы могла еще больше похолодеть.
– Да ладно, не переживай! – сказал в это время кто-то рядом. – Сейчас я тебя отсюда вытащу.
Кто это? Кто с ней говорит?!
Валюшка попыталась повести глазами, но напрасно.
– Тихо лежи! – сердито буркнул неизвестный. – Затрудняешь путь.
«Какой путь?! Куда?!» – хотела спросить Валюшка, но не успела: земля под ней, такое ощущение, разверзлась – и ее куда-то потащило.
Куда-то вниз!
Валюшка и правда испугалась, потому что неведомая сила словно бы извлекала ее из собственного тела. Тело сопротивлялось, да и вытаскиваемая часть не слишком-то хотела вытаскиваться.
– Тихо лежи! – раздраженно повторил неизвестный. – Ты мешаешь! Нет, не получается! А ну-ка, скажи: «Ис-форсьёлисо-моркет-доден-хоплесхет»!
Что за чушь? Такое разве выговоришь?! А главное, чем выговорить? Губы-то не шевелятся!
И тут произошла вот какая странная вещь. Валюшка ощущала, что губы ее, лежащей в сугробе, по-прежнему остаются оледенелыми и неподвижными, но губы той, которую незнакомец пытался выдернуть из ее тела, зашевелились, повторяя эту абракадабру с необычайной легкостью, как будто Валюшка всю жизнь учила ее наизусть:
– Ис-форсьёлисо-моркет-доден-хоплесхет!
– Есть! – радостно завопил незнакомец. – Сделано!
Рывок – и Валюшка почувствовала, что вырвалась из своего заледенелого тела!
Теперь она словно бы повисла… Но где?!
– Ну вот и все, – довольным голосом сказал незнакомец. – Теперь ты с нами.
– Я ничего не понимаю! – крикнула Валюшка. – Где я? Кто вы? С кем я? Почему я ничего не вижу?! Кто со мной говорит?! Здесь где-нибудь есть свет?
– С тобой говорю я, – отозвался голос. – Меня зовут Гарм. А света здесь полно! У тебя еще просто глаза не привыкли. Подожди немного, не дергайся, и все скоро разглядишь.
– Никак не пойму, – озадаченно пробормотала Валюшка, – я что делаю: сижу или стою? Или вишу? Я вообще ничего не ощущаю!
– Надо потерпеть, – мягко сказал Гарм. – Еще совсем немножко, поверь.
Валюшка недовольно хмыкнула. Вообще-то ей ничего другого не оставалось, кроме как ждать, терпеть и на слово верить этому Гарму. Ну а пока его обещания не сбылись, она пыталась хоть как-то освоиться с тем местом, куда попала.
Здесь было ни жарко, ни холодно, ни темно, ни светло – просто ничего не видно в сплошной белесой мгле. Но неподалеку что-то шуршало и потрескивало, поскрипывало и скрежетало.
Этот звук очень напоминал свист поземки по льду. А иногда – скрип снега под чьими-то шагами, то быстрыми, то медленными. Но чем напряженней Валюшка вслушивалась, тем отчетливей понимала: это не случайный набор звуков, а как бы музыка – странная, печальная и торжественная мелодия, похожая временами на марш, а временами на вальс. И к ней иногда присоединялся легкий хрустальный перезвон.
Музыка становилась все громче, перезвон усиливался, волна звуков нарастала, и вот на Валюшку словно шквал обрушился – и в то же мгновение она обнаружила, что этими звуками, будто ветром, развеяло белую непроницаемую мглу.
Зрение вернулось!
И тут у Валюшки от восхищения перехватило дыхание, ибо ничего прекрасней она не только не видела раньше, но и представить себе ничего подобного не могла.
Оказывается, она попала в дворцовый зал. Великолепный зал! Причудливые стены его были выложены, как показалось Валюшке, прозрачным хрусталем и еще какими-то плитами: голубоватыми, зелеными, мглисто-серыми и снежно-белыми.
На стенах были с необыкновенным искусством изваяны птицы и звери – тоже белые.
Чудилось, птицы и звери замерли на миг, но вот-вот этот бык, эта лиса, этот ястреб, этот лебедь и все прочие вырвутся из стен – и ринутся вперед!
Сверху, с потолка, который терялся в непроглядной вышине, свешивались гирлянды серебряных и хрустальных нитей. Они подрагивали, издавая чудесный перезвон. Потолок был опутан этими нитями словно поющей и сверкающей паутиной.
На стенах оказались укреплены бенгальские огни, от которых разлетались кругом тысячи и тысячи ослепительных белых искр.
Валюшка даже взвизгнула от восторга! Неужели здесь уже празднуют Новый год? Но ведь до него еще далеко…
А впрочем, какая разница? Главное, что кругом невообразимая красотища!
Она видела бенгальские огни только раз в жизни – на елке в детдоме несколько лет назад. Это было потрясающе! Однако больше их не зажигали: как объяснили детям – из боязни пожара. Наверное, это было правильно, но кто бы знал, как Валюшка тосковала по той красоте! Когда сияли бенгальские огни, елка пахла особенно остро и волнующе.
Валюшка принюхалась.
Елкой здесь не пахло.
Как ни странно, не чувствовалось вообще никаких запахов.
– Что же это такое? – пробормотала она. – Что это за дворец?
– Он называется Хельхейм, – отозвался Гарм. – Это парадная зала. Здесь мы встречаем особенных гостей.
– То есть я особенная гостья? – удивилась польщенная Валюшка, оборачиваясь на его голос.
Да так и ахнула!
Перед ней находились великолепные рыцарские доспехи, выкованные, как показалось Валюшке, из серебра и сплошь усеянные бриллиантами. В свете бенгальских огней они искрились и сияли так, что слепили глаза.
– Вот и я, – сказал Гарм.
Вот и он? Да нет, здесь нет никого! Только доспехи: панцирь, наколенники, перчатки… Вот одна перчатка взлетела и чуть помахала, как будто рука, на которую она была надета, поприветствовала Валюшку. Но в том-то и дело, что ни рук, ни ног, ни головы того, на ком были надеты доспехи, она не видела! В доспехах просто-напросто никого не было!
– Ты где, Гарм? – спросила Валюшка испуганно.
– Я здесь, – ответил Гарм, и перчатка снова приветственно помахала. – Я рядом. Но чтобы увидеть меня, ты должна кое-что сделать.
– Что? – Валюшка аж подпрыгнула от любопытства.
– Ты должна с кем-нибудь заговорить.
– Но ведь я с тобой говорю, – возразила она.
– Ты должна заговорить с кем-нибудь из других гостей.
– Тут еще кто-то есть? – огляделась Валюшка. – Где же они, эти гости?
– Скоро я тебе их покажу, – пообещал Гарм. – Они будут к тебе обращаться, и ты им обязательно отвечай. А сейчас…
Сверкающая перчатка звонко щелкнула пальцами – и Валюшка оказалась облачена во что-то мягкое, пушистое… как бы в шубу, что ли? Ну да, в шубу – белую, отливающую серебром! Шуба была длинная, до пят, с капюшоном, и потрясенная Валюшка замерла, открыв рот и разглядывая себя.
Что же это за невероятный мех?! Так белеет, так искрится только свежевыпавший снег ярким, солнечным, морозным днем!
– Это мне? – ошеломленно пискнула Валюшка.
– Конечно, – подтвердил Гарм.
– Но я… но мне… – залепетала было Валюшка – и осеклась.
Она хотела сказать, что ей неловко принять такой дорогой подарок, да и зачем надевать шубу, если ей совершенно не холодно, как вдруг до нее дошло, что все это время она была совершенно голая!
Вся ее одежда осталась на теле, из которого Валюшку вытянул Гарм!
И она стояла голышом перед мужчиной… перед молодым и, конечно, очень красивым мужчиной: судя по его приятному голосу и драгоценным доспехам, которые он носил.
Не важно, что Валюшка не видела Гарма. Он-то ее видел! И, наверное, ему стало стыдно за нее, вот он и надел на нее шубу. Чтобы она не позорилась перед другими гостями!
Валюшку так и бросило в жар. Да в такой, что еще чуть-чуть – и она буквально сгорела бы со стыда!
И в тот же миг… в тот же миг шуба, эта великолепная, непредставимо роскошная шуба, исчезла!
Ну да, пропала, словно ее никогда не было!
А Валюшка начала суетливо прикрываться ладошками.
Мест, которых следовало прикрыть, было три, а ладоней имелось в распоряжении всего-навсего две. Валюшка только собралась использовать для прикрытия также и локоть, как вдруг обнаружила странную вещь.
Она вовсе не была голой! Все тело ее оказалось покрыто какой-то странной белой пленкой, слегка отливающей перламутром. Такое впечатление, что Валюшка надела облегающий комбинезон из тонкой, необычайно эластичной ткани, прикосновения которой она даже не чувствовала. Однако под этой тканью было совершенно невозможно разглядеть ничего из того, что неприлично демонстрировать людям.
Валюшка с откровенным облегчением перевела дух, опустила руки, чтобы не стоять в такой нелепой позе, и обнаружила, что Гарм исчез.
Мало того! Все вокруг разительно изменилось!
Бенгальские огни погасли. Стены дворца потемнели и словно бы покосились. И Валюшка успела увидеть, как панически убегают и улетают с них белые звери и птицы, взвивая вслед за собой снежные вихри.
Она растерянно посмотрела вверх.
Музыкальная серебристая паутина исчезла. Вместо нее с потолка свешивались черные осклизлые корни огромного дерева! И этими корнями были оплетены какие-то фигуры, висящие в вышине.
Сначала Валюшка не могла их разглядеть в том тусклом, белесом полумраке-полусвете, который воцарился вокруг, но корни вытягивались и приближали свою ношу к Валюшке, словно хотели, чтобы она все хорошенько увидела.
Валюшка всмотрелась – и задохнулась от ужаса! Отшатнулась, поскользнулась – и плюхнулась наземь, продолжая ошарашенно таращиться вверх, где медленно раскачивались… медленно раскачивались мертвые тела людей и животных!
Их было много! Собаки, кошки, застывшие в причудливых позах, был даже теленок! – и люди, люди с белыми окостеневшими лицами, имевшими одинаковое выражение безнадежности и терпения: мужчины, женщины, дети…
Валюшка переводила взгляд с одного на другого, невольно зажмуриваясь, когда встречала устремленный на нее тусклый, безжизненный взгляд, но тут же снова открывала глаза и оглядывалась снова и снова, как будто была приговорена к этому страшному созерцанию.
Вдруг что-то коснулось ее плеча.
Валюшка обернулась – и в ужасе отпрянула от мертвой девушки, которая, раскачиваясь, невзначай тронула ее застывшей рукой.
Девушка была одета в спортивный костюм: теплые черные рейтузы, лыжные ботинки, короткую красную меховую курточку и красную вязаную шапку с большим белым, похожим на хризантему помпоном. Из-под шапки ниспадали длинные рыжие пряди распущенных волос. Все это было как бы припорошено белой пылью. Валюшке не сразу удалось понять, что это иней.
Одна нога у девушки была странно согнута в колене, и из рваной штанины торчал обломок кости.
Мертвое тело медленно раскачивалось рядом с Валюшкой, и вот повернулось к ней лицом.
И Валюшка невольно испустила вопль ужаса, потому что девушка открыла глаза – они оказались мутно-серыми, мглистыми, неживыми! – и слегка разомкнула посиневшие губы.
– Молчи… – донеслось до Валюшки словно бы дуновение дальнего ветерка. – Не говори с нами. Не отвечай нам. Не называй своего имени! Иначе не вырвешься отсюда. Навсегда останешься здесь, как мы… А если увидишь Цингу с двенадцатью лихорадками – не смотри ей в глаза!
Валюшка с перепугу чуть не ляпнула: «Что ты такое говоришь, я ничего не понимаю?!» – но вовремя вспомнила предостережение – и не проронила ни слова.
Девушка закрыла глаза, губы ее мучительно сжались, и теперь, глядя на нее, совершенно невозможно было поверить, что минуту назад она смотрела на Валюшку и говорила с ней!
Корень, обвивавший тело девушки, качнулся – и утащил ее вверх. На смену ему спустился другой корень – с двумя маленькими мальчиками в одинаковых черных шубках, сплошь покрытых льдом. Лица и непокрытые головы детей тоже были скованы ледяной коркой, а маленькие руки одного судорожно держались за руки другого. Один был обут в валенки, а второй оказался лишь в толстых шерстяных носках.
Зрелище их вытаращенных, заледенелых глаз и открытых в безмолвном крике ртов заставило Валюшку расплакаться. Она закрыла лицо руками, но в это мгновение что-то пронеслось мимо, какой-то вихрь, и она отдернула руки от лица.
Да что такое творится?! Опять вокруг нее сверкающие в бенгальских огнях стены дворцовой залы, сложенной из белоснежных, голубоватых и зеленых плит!
«Да ведь это лед! – поняла Валюшка. – Весь этот дворец – изо льда! Здесь какое-то ледяное царство! Вот почему мертвые тела были покрыты льдом и инеем!»
Вдруг она заметила, что на стены возвращаются белые звери и птицы: так же стремительно, как убегали, только задом наперед!
Последним примчался белый бык: Валюшка успела увидеть, как он вскочил на свое место на стене и, прежде чем слиться с ней, бросил на Валюшку взгляд выпученных белесых глаз – взгляд, полный такой лютой ненависти, что она, наверное, упала бы, пораженная силой этой ненависти, если бы и так не сидела на полу.
– А почему ты сидишь на полу? – раздался голос Гарма, и Валюшка почувствовала, как металлические перчатки подхватили ее под мышки и вздернули на ноги.
Валюшка оглянулась в надежде, что наконец-то увидит его, но перед ней по-прежнему сверкали только великолепные доспехи.
Однако Валюшку не оставляло ощущение, что на нее устремлен пристальный, требовательный взгляд.
Она поежилась.
– Поскользнулась и упала, только и всего, – ответила, как ей казалось, равнодушно.
– С кем ты разговаривала? – спросил Гарм.
– Да ни с кем, – пожала она плечами.
– Но я слышал чей-то голос…
– Тебе почудилось, – сказала Валюшка твердо.
Почему-то она была совершенно убеждена, что Гарм ничего не должен знать о том, что тут произошло.
– Определенно почудилось, – повторила решительно. – С кем тут говорить? Все вдруг исчезли – и ты, и даже звери с птицами со стен.
– Тебе почудилось. – Теперь в голосе Гарма звучала усмешка. – Видишь, все на своих местах. – Перчатка указала на стену, откуда на Валюшку мрачно смотрел белый бык.
– Вижу, – кивнула она покладисто. – Значит, почудилось. Вот только шуба ку…
Она хотела сказать «куда-то пропала», но не успела, ощутив на своем теле почти невесомый пушистый мех.
Шуба вернулась! Вот это да!
– Почудилось! – настойчиво сказал Гарм. – И что бы тут ни происходило, ты не должна обращать на это внимание. Ведь ты особая наша гостья. Мы не зря спасли тебя от смерти. На тебя возлагается столько надежд…
– Погоди-ка! – перебила Валюшка. – Я что-то не пойму. Ты говоришь – спасли от смерти. Но ведь ты вытащил меня из моего тела, так?
– Так, – согласился Гарм.
– Значит, оно лежит где-то в сугробе, а я тут разговариваю с тобой в этом, как его… Хельхейме?
– Да, правильно, – одобрительно сказал Гарм.
– То есть я – это не я, а моя душа, так, что ли? – с ужасом проговорила Валюшка. – Моя душа в каком-то ледяном аду…
– С чего ты взяла? – Серебряная перчатка резко взлетела в протестующем жесте. – Почему ты решила, что это ад?! Может быть, это рай!
«Потому что в раю не может быть замерзших трупов людей и животных», – чуть не ляпнула Валюшка, но тотчас вспомнила, что она как бы ничего не видела, и довольно нагло передернула плечами:
– Да какая разница, рай это или ад? Главное, что я – это не я, а моя душа, так?
– Нет! – Перчатка чиркнула перед ее лицом, как будто Гарм протестующе взмахнул рукой. – Пока что здесь находится твоя сила.
– Что? – непонимающе подняла брови Валюшка.
– Сила. Жизненная сила. Ее, надо сказать, в тебе еще слишком много, иначе ты бы не смогла протаять… – Гарм вдруг осекся. – Ладно, это не важно. Только когда эта сила иссякнет, ты умрешь – и душа покинет тебя: вознесется в рай или канет в ад. Сейчас ты находишься между жизнью и смертью. Там, наверху, люди убеждены, что ты уже погибла. А на самом деле жизнь твоего тела как бы оцепенела. Тело спит. Заморожено и спит…
– Заморожено и спит? – насторожилась Валюшка. – Значит, его можно разбудить? Растаять? Если меня – силу – вернуть в мое тело, оно оживет?
– Ты хочешь вернуться в свою прежнюю жизнь? – Голос Гарма звучал недоверчиво.
Валюшка почувствовала, как дрожь прошла по ее телу.
Ладно, не по телу. Тело лежит в сугробе. Значит, дрожь прошла по ее жизненной силе. Да не важно, по чему!
Важно другое.
Хочет она вернуться обратно? Вернуться в детдом?
Нет. Нет!
Ведь она почему здесь оказалась? Потому что сбежала оттуда.
Валюшка с великим трудом добралась до этого городка, который назывался очень смешно – Городишко, – потому что искала тетю Тому! Мамину сестру! Единственного родного человека! Правда, тетя Тома никогда Валюшку не навещала, но иногда – два или три раза в год – присылала конфеты и печенье. А потом перестала. И Валюшка забеспокоилась – не случилось ли с ней чего? Может, тетя попала в больницу? А ухаживать за ней некому… Вот Валюшка и пригодится.
Да и просто захотелось на тетю Тому посмотреть, может быть, даже прижаться, чтобы она обняла, погладила по голове и поцеловала в висок, как мама когда-то целовала… В детдоме-то не слишком пообнимаешь кого-нибудь, а воспитатели по большей части орут.
Мечты – их Валюшка даже от самой себя таила! – были о том, что тетя Тома вдруг ее полюбит и скажет: «Деточка моя маленькая, оставайся у меня жить». Валюшке безумно хотелось, чтобы ее назвали маленькой, чтобы деточкой назвали. Воспитатели знай твердили: «Ты уже большая, тебе уже тринадцать. Пора умнеть! Пора учиться думать самостоятельно!»
Вот Валюшка и надумала самостоятельно тетю Тому искать. Чтобы та поцеловала ее в висок и сказала: «Деточка моя маленькая…»
Сбежала она из детдома 10 декабря. Там был праздник – коллективный день рождения всех, кто родился в декабре. И Валюшка под шумок дала деру.
Денег у нее не было. Несколько бутербродов удалось стащить в столовой, а денег и стащить оказалось неоткуда. Поэтому на электричке Валюшка ехала зайцем, бегая от контролеров по вагонам.
Приехала в Городишко, пошла по адресу, который был указан на тетиных посылках и который Валюшка, понятное дело, знала наизусть, – но обнаружила там только чужих людей. Тетя Тома, оказывается, недавно продала квартиру и уехала куда-то. А куда – никто не знает. Так что Валюшке нужно возвращаться в детдом…
Опять в электричках от контролеров бегать!
Она шла по улице и плакала. И ничего не видела от слез. И думала только о том, что она не хочет, не хочет возвращаться! Вот и прошла вплотную к зданию, которое все умные люди стороной обходили. На его крыше снег аж пластом сползал, тяжело нависая над тротуаром, да еще огромная сосулища там висела, и все это могло оборваться в любую минуту. Ну, и оборвалось, когда Валюшка мимо шла.
Она вспомнила, что сосулища разбилась перед самым ее носом. А потом ее с головой накрыло снежным пластом.
И Валюшка снова подумала о том, сколько же времени она пролежала в сугробе…
Наверное, очень долго. В детдоме небось ее уже искать перестали. А она вдруг вернется – здрасьте! Ох, что же ее там ждет…
Даже думать об этом неохота!
– Нет! – закричала Валюшка. – Не хочу туда снова!
– Вот и прекрасно, – радостно воскликнул Гарм. – А теперь надо представиться госпоже – и можно будет подумать о дальнейшем.
– О чем дальнейшем? – спросила Валюшка, но он не ответил.
Сверкающие латы повернулись в сторону: наверное, Гарм туда смотрел, – и Валюшка тоже туда посмотрела.
Сначала она видела только ослепительное белое сияние, а слышала – мерный плеск. Казалось, что издалека приближается большая лодка с несколькими гребцами, которые слаженно опускают весла в воду и так же слаженно поднимают их.
И вот лодка показалась.
Нет, назвать ее лодкой было невозможно. Только великолепное слово «ладья» подходило к ней!
Да, это была сверкающая, белоснежная ладья, напоминающая огромного лебедя! С боков взлетали серебряные весла: по пять с каждой стороны.
На ее носу находилось изображение головы громадного белого пса. Валюшке показалось, что голова эта высечена изо льда. И ладья тоже была, конечно, ледяной.
Бледно-зеленые волны, по которым она плыла, вдруг заплескались у самых ног Валюшки, и она испуганно попятилась, подбирая полы своей длинной шубы.
Серебряная перчатка Гарма легла на ее плечо, успокаивая:
– Эта река называется Гьёлль. Тебе нечего бояться, раз ты со мной.
И в самом деле – волны всплеснулись в последний раз и улеглись. Ладья, чуть повернувшись боком, остановилась, и с борта ее упала затейливо высеченная изо льда лесенка с перилами.
Гарм подтолкнул к ней Валюшку:
– Иди поклонись госпоже.
Она запнулась, заробела, и Гарм ласково сказал:
– Не бойся, я буду рядом. Подскажу, что делать. Первой тебя встретит Модгуд. Поклонишься ей один раз. Потом увидишь Скади. Ей отвесишь два поклона. И наконец предстанешь перед нашей госпожой Хель, хозяйкой этого дворца. Ей поклонишься трижды. На фебер, которые сидят на веслах, можешь не обращать внимания.
– Им не кланяться? – испуганно уточнила Валюшка.
– Нет. Ну, вперед!
Гарм подтолкнул ее, и Валюшка стремительно поднялась, можно сказать – даже взлетела по ледяным ступенькам. Правда, на последней споткнулась, запутавшись в полах шубы.
Худая старуха с белым грубым лицом и белыми волосами, вся в белом, подала ей руку и помогла взойти на гладкую, отливающую бледной лазурью палубу.
«Первой тебя встретит Модгуд», – вспомнила Валюшка слова Гарма и поклонилась один раз.
Старуха в ответ тоже поклонилась и отошла в сторону, а перед Валюшкой оказалась молодая и очень красивая женщина, которую, видимо, звали Скади. Между прочим, за эту холодную красоту ее вполне можно было бы назвать Снежной королевой, если бы на ней не оказалось тяжелого шлема, кольчуги и опоясывающего ее талию меча. Это была женщина-воин, и голубые глаза ее смотрели холодно и безжалостно. Впрочем, поскольку меч оставался в ножнах, Валюшка все же осмелилась дважды поклониться.
