Королева воздуха и тьмы

Тай хмурился. Он был очень бледен, как бумага, но причесан аккуратно и выглядел собранным, почти как всегда.

– Двадцать три минуты, – сказал он.

– Что? – не поняла она.

– Нужно двадцать три минуты, чтобы добраться до полей, а через двадцать пять минут уже начнется ритуал. Где все?

Диана потянулась за телефоном, чтобы отправить Джулиану сообщение, но вспомнила, что в Идрисе нет сигнала. Сосредоточься, велела она себе.

– Думаю, все уже идут туда…

– Я хотел поговорить с Джулианом.

Это прозвучало не как требование, скорее так, будто Тай пытался вспомнить длинный список важных дел, которые нужно выполнить по порядку, и не перепутать.

– Он был с Ливви в Безмолвном городе. Мне нужно знать, что он видел, и что они с ней сделали.

Не хотела бы я знать такого про Арию, подумала Диана и тут же одернула себя. Она не Тай. Таю становилось спокойнее от фактов, он терпеть не мог неизвестность. Тело Ливви забрали и заперли за каменными дверями. Естественно, ему нужно было знать… уважительно ли монахи обращались с ним, сохранили ли ее вещи, вытерли ли кровь с лица? Только узнав все, он мог наконец понять.

На лестнице зазвучали шаги. Кухню неожиданно заполнили Блэкторны. Тай освободил проход. Вошла Дрю – с красными глазами и в куртке на размер меньше, чем нужно. За ней Хелен с Тавви на руках – оба в белом. Алина и Марк; Алина – с высоко зачесанными волосами и крохотными сережками в виде траурных рун. Диана вздрогнула, сообразив, что машинально ищет Кьерана рядом с Марком. Она совсем забыла, что его там быть не может.

Спустилась Кристина, за ней Эмма – обе тихие и подавленные. Диана накрыла на стол – чай, тосты, масло. Хелен опустила Тавви на пол и начала готовить ему завтрак. Больше никто есть не собирался.

Тай недовольно поглядел на часы. Секунду спустя вниз сбежал Кит. В белой куртке ему явно было не по себе. Тай ничего не сказал, даже не посмотрел в его сторону, но его плечи стали менее напряженными.

Последним вниз сошел Джулиан. Диана чуть не бросилась к нему – убедиться, что с ним все в порядке, но он давно уже не позволял ей подобных вольностей. Если вообще когда-нибудь позволял. Он всегда был самодостаточным, и терпеть не мог демонстрировать негативные эмоции перед родственниками.

Эмма посмотрела на него, но он на нее даже не взглянул. Джулиан оглядел комнату, оценил настроение каждого из присутствующих, но все оценки и расчеты остались при нем, за стеной его бесстрастного сине-зеленого взгляда.

– Нам пора, – сказал он. – Они нас, конечно, подождут, но не слишком долго, и мы должны присутствовать на ритуале Роберта.

В его голосе звучало что-то новое… но что, Диана понять не могла. Скорее всего, горе просто лишило его обычных интонаций.

Все лица обратились к нему. Он был центром, подумала Диана, осью, на которой вращается семейное колесо. Эмма и Кристина отступили на шаг – они не Блэкторны… При звуках его голоса Хелен явно стало легче. Она уже боялась, что ей придется работать овчаркой и сгонять стадо вместе.

Тавви подошел к Джулиану, схватил его за руку. Белая река молча потекла из комнаты, по серым каменным ступням.

Диана думала о сестре… – ее сожгли в Таиланде, а прах отослали в Идрис, чтобы похоронить в Безмолвном городе. Дианы на похоронах не было, она вообще не думала, что еще когда-нибудь ступит на землю Охотников.

Когда они шли по улице к мосту, где-то наверху распахнулось окно. Длинное белое знамя с траурной руной выплеснулось оттуда и забилось на ветру. Тай удивленно поднял голову, и Диана только тут увидела, что и улицы, и мост, и весь путь к городским воротам заполнен колышущимися белыми стягами. Они шли между снежными полотнищами, и даже Тавви удивленно вертел головой.

Возможно, все это было главным образом в честь Роберта, Инквизитора, но и в честь Ливви тоже. Хотя бы это у Блэкторнов останется, подумала она, – память о почестях, которые Идрис воздавал их покойной сестре.

Она надеялась, что избрание Горация Инквизитором не сделает день еще хуже. Всю жизнь она провела в тени этого вынужденного перемирия – не только между Охотниками и Нижнемирскими, но еще между теми из нефилимов, кто полагал, что Конклав должен принять жителей Нижнего Мира, и теми, кто с этим был категорически не согласен.

Многие ликовали, когда после Темной войны обитатели Нижнего Мира наконец-то вошли в Совет. Но далеко не все: о Ласло Балоше и Горации Диарборне ходили упорные слухи. Холодный мир дал им свободу выражать свою ненависть – и они делали это, уверенные, что все правильно мыслящие нефилимы с ними согласятся.

Сама Диана всегда считала, что это плохо, но избрание Горация разжогло в ее сердце давно тлеющий страх, что нефилимов, необратимо, насквозь пропитанных ненавистью, в Идрисе гораздо больше, чем ей кажется.

Когда они ступили на мост, что-то задело ее плечо, будто крылом. Диана хотела смахнуть это, но увидела, что это цветок. Белый цветок – один из тех, что растут только здесь, в Идрисе. Высоко над головой быстро неслись облака, гонимые резким ветром, но она успела разглядеть силуэт человека верхом на коне, исчезающего за одним из них.

Гвин. От одной мысли о нем на душе стало теплее. Она спрятала цветок в руке.

* * *

Нетленные поля.

Так называлось это место, хотя большинство Охотников называло его просто Полями. Они раскинулись по равнинам за пределами Аликанте, от городских стен, возведенных после Темной войны, и до самого Броселиандского леса.

Дул ласковый ветерок. Эмма предпочитала океанский ветер в Лос-Анджелесе с характерным привкусом соли – этот ветерок был слишком мягок для дня похорон. Он вздымал волосы, закручивал белые юбки вокруг коленей. Белоснежные флаги у каждого костра лентами вились на фоне неба.

Луг плавно сбегал от города к лесу. Когда они приблизились к кострам, Кристина нашла руку Эммы и сжала ее; та благодарно ответила на пожатие. Они подошли достаточно близко к толпе, чтобы видеть пристальные взгляды и слышать тревожные шепотки. Сочувствие к Блэкторнам, да, но еще и косые взгляды – на них с Джулианом. Джулиан привез Аннабель в Идрис, а Эмма… Эмма сломала Меч Смерти.

– Такому могущественному клинку, как Кортана, нечего делать в руках ребенка, – процедила женщина со светлыми волосами, когда они проходили мимо.

– Темной магией попахивает, – заметил кто-то еще.

Эмма решила не слушать и стала смотреть прямо перед собой. Между кострами стояла Джиа, вся в белом. Нахлынули воспоминания о Темной войне: так много людей в белом, так много костров…

Рядом с Джиа стояла женщина с длинными рыжими волосами – Эмма узнала мать Клэри, Джослин. Рядом – Мариза Лайтвуд; ее распущенные черные с проседью волосы струились по спине. Она что-то горячо говорила Джиа, хотя слов было не разобрать.

Оба костра были готовы, хотя тела из Безмолвного города еще не доставили. Охотников собралось много. Никого приходить на похороны не заставляли, но Роберт был популярен, а их с Ливви гибель – поистине ужасна.

Семейство Роберта собралось у правого костра. На его вершине была расстелена церемониальная мантия Инквизитора – ее сожгут вместе с ним. Вокруг костра собрались Алек и Магнус, Саймон и Изабель – все в трауре… даже крошка Макс и Раф. Изабель помахала Эмме, ее глаза опухли от слез.

Саймон, стоявший рядом с ней, почти звенел, как натянутая струна. Его взгляд перебегал с одного лица на другое. Эмма невольно подумала, что он ищет тех же, кого и она – тех, кому точно следует быть здесь, когда Роберт Лайтвуд навек покинет этот мир.

Где носит Джейса и Клэри?

* * *

Сумеречные охотники нечасто казались Киту такими чужими. Они были повсюду, в белом с головы до ног. До сих пор этот цвет ассоциировался у него только с Пасхой или со свадьбой. Знамена, руны, мерцающие башни вдалеке – он чувствовал себя как на другой планете.

Не говоря уже о том, что Охотники, оказывается, не плачут. Киту случалось раньше бывать на похоронах, да и по телевизору он их видел: там у людей всегда в руках платки. Но только не тут: все стоят молча, каменные, напряженные. Птиц и то лучше слышно, чем разговоры.

Кит и сам не плакал, даже после смерти отца. Он знал, что это нельзя назвать нормальным, но отец никогда не упускал случая напомнить, что если позволишь горю сломить тебя, будешь сломлен навсегда. Кит слишком многим был обязан Блэкторнам, и особенно Таю, чтобы позволить себе сейчас разбиться на куски из-за Ливви. Она бы этого не хотела. Она бы предпочла, чтобы он был рядом с Таем.

Один за другим нефилимы подходили к семье со словами соболезнования. Джулиан стоял впереди, как щит, и равнодушно отметал любые попытки сердечно поговорить с его братьями и сестрами, собравшимися позади. Он был холоднее и бесстрастнее, чем обычно, но это никого не удивляло. Горе на всех влияет по-разному.

Ему пришлось выпустить руку Тавви, и тот подошел к Дрю и прижался к ее боку. А еще Джулиан оставил без контроля Тая, и Кит пробрался к нему, чувствуя себя очень глупо в белых кожаных штанах и куртке. Он знал, что это траурная одежда, и так положено, но все равно не мог избавиться от ощущения, что похож на кого-то из музыкального клипа восьмидесятых.

– Похороны – это очень печально, – сказала женщина, назвавшаяся Ириной Картрайт. Она жадно смотрела на Джулиана взглядом, полным жалости.

Он не ответил, и она переключилась на Кита.

– Правда же?

– Понятия не имею, – признался тот. – Моего отца съели демоны.

Ирина растерялась и поспешила прочь, обронив напоследок еще несколько дежурных фраз. Джулиан поднял бровь и повернулся к следующему в очереди.

– Телефон… все еще у тебя? – спросил Кит у Тая и сразу же почувствовал себя полным идиотом.

Ну кто лезет к человеку на похоронах его сестры с вопросами про телефон? Тем более, если связи все равно нет.

– Конечно, позвонить не получится…

– В Идрисе есть один работающий телефон. У Консула в офисе, – тихо сказал Тай.

Он совсем не выглядел рок-звездой восьмидесятых. Нет, Тай был холодный, удивительный и…

«Красивый», – мелькнуло у Кита в голове, ярко, как неоновая вывеска. Он постарался забыть об этом.

Элегантный. Тай выглядел элегантно. Наверное, черноволосые люди всегда эффектно выглядят в белом.

– Меня интересует не возможность позвонить, а фото на телефоне, – сказал Тай.

– Фото Ливви? – смущенно спросил Кит.

Тай внимательно на него посмотрел. Тогда, в Лондоне, они вместе разгадывали всякие тайны… как Холмс и Ватсон. И Кит всегда вроде бы понимал, что Тай имеет в виду. Но только не сейчас.

– Нет, – сказал Тай и оглянулся по сторонам.

Наверняка толпа вокруг ему мешала. Кит и сам ненавидел толпы. Магнус и Алек вместе с детьми стояли рядом с Консулом. И с ними красивая черноволосая девушка с бровями совсем как у Алека, и мальчик – вообще-то ему было лет двадцать – с растрепанными каштановыми волосами. Он пристально посмотрел на Кита, словно говорил: «Я тебе где-то видел». Еще несколько человек сделали то же самое. Кит решил: это потому, что он и правда очень похож на Джейса. Как будто тот вдруг стал меньше ростом, и лишился мышц и общей неотразимости.

– Мне нужно с тобой поговорить, но не сейчас, позже, – тихо сказал Тай.

Кит не знал, беспокоиться ему или гордиться. После смерти Ливви Тай еще ни с кем не разговаривал.

– А ты не хочешь поговорить с братом? С Джулианом?

– Нет, – отрезал Тай. – Я хочу поговорить с тобой…

Фраза оборвалась, словно он собирался сказать что-то еще, но передумал.

Над равниной пронесся низкий печальный звук, как будто кто-то протрубил в рог. Все повернулись к городу. Кит посмотрел туда же: процессия выходила из ворот. Дюжины Безмолвных Братьев в пергаментных одеждах шествовали с двух сторон от гробов, которые несла на плечах стража Консула.

Они были еще слишком далеко, чтобы понять, на котором из них Ливви. Кит видел только, что на каждом лежит тело, завернутое в белую ткань. Потом процессия приблизилась, и стало видно, что одно тело гораздо меньше другого… Кит невольно посмотрел на Тая.

– Мне так жаль, – пробормотал он. – Мне так жаль…

Тай тоже смотрел в ту сторону. Одна его рука безотчетно сжималась и разжималась, но больше ничто не выдавало его эмоций.

– У тебя нет никаких оснований сожалеть, – бросил он. – Так что будь добр – не надо.

Кит потерял дар речи. Холодное напряжение росло внутри, леденя тело. Кажется, он только что лишился не только Ливви, но и Тая.

* * *

– Они еще не вернулись, – сказала Изабель, как всегда собранная, безупречная: аккуратная форма, белая лента стягивает волосы.

Она держала Саймона за руку; костяшки ее пальцев были такими же белыми, как и цветок в петлице.

Эмма всегда думала, что горе похоже на коготь. Коготь исполинского чудища, которое невозможно увидеть. Оно протягивает с небес лапу и хватает тебя, вышибает дух, болезненно вонзается, от него не спрятаться, не убежать. Нужно ждать и терпеть, пока коготь тебя не отпустит.

Ту же боль она видела во взгляде Изабель, под бесстрастной маской. Ей так хотелось протянуть руки, обнять… Но приходилось лишь жалеть, что рядом нет Клэри – они с Изабель были как сестры. Клэри могла утешить Изабель, как могут это только лучшие друзья.

– Я думал, ты знаешь, – нахмурившись, сказал Саймон.

Клэри, кажется, говорила, что не может рассказать Саймону о своих видениях, полных смерти, потому что он расстроится.

– Я думал, они сказали тебе, куда пошли.

Никто не обращал на них особого внимания: Джиа была поглощена беседой с Джослин и Маризой; остальные Охотники окружили Джулиана с семейством, выражая им соболезнования.

– Они и сказали. Они ушли в страну фэйри.

Саймон и Изабель безотчетно шагнули ближе к ней. Оставалось надеяться, что их группка выглядит не слишком заговорщически, потому что именно этим они фактически и собирались заняться.

– Я просто надеялась, что к этому времени они уже вернутся, – пояснила Эмма.

– Они собирались вернуться завтра.

Изабель вдруг заворковала и наклонилась, чтобы подхватить на руки Макса, который тут же удобно устроился у нее на груди, уткнувшись головой под подбородок.

– Вообще-то это ужасно. Если бы только можно было как-то отправить им послание…

– Не могли же мы попросить Конклав отложить похороны, – проворчал Саймон.

Сумеречных охотников не бальзамировали: их сжигали, и как можно быстрее, пока тело не начало разлагаться.

– Джейс будет вне себя, – Изабель через плечо посмотрела на брата, который разговаривал с Магнусом, держа Рафа за руку. – Особенно потому, что бросил Алека здесь одного.

– Горе – дело долгое, – с трудом произнесла Эмма, горло у нее перехватило. – Сейчас тут и так полно народу. Если Джейс будет с Алеком потом, после похорон, когда схлынет волна соболезнований от совершенно посторонних людей, это все равно будет хорошо.

– Спасибо, – взгляд Изабель стал теплее. – Не волнуйся за Клэри и Джейса. С самого начала было ясно, что связи с ними некоторое время не будет. Саймон – парабатай Клэри; он бы почувствовал, если бы с ней что-то случилось. И Алек тоже – про Джейса.

Связь парабатаев крепка, с этим не поспоришь. Эмма задумалась, опустила глаза.

– Приехали, – Магнус забрал Макса у Изабель, бросив на Эмму косой взгляд, значения которого она не поняла. – Братья здесь.

Колонна монахов безмолвно и плавно вонзалась в толпу, расступавшуюся перед ними, как море перед фараоном. Сумеречные охотники расступились. Гробы Ливви и Роберта проплыли мимо и остановились между кострами.

Ливви лежала, бледная, в белом платье, с белой повязкой на глазах и золотым ожерельем на шее. В длинные темные волосы были вплетены белые цветы.

…Ливви скачет на кровати в светло-зеленом шифоновом платье, которое купили в «Тайном кладе». «Эмма, Эмма, смотри, какое у меня платье!..»

Эмма сражалась со своей памятью, с ледяной правдой мгновения: это последнее платье, которое она увидит на Ливви. Последняя возможность смотреть на эти каштановые кудри, на абрис щеки, на упрямый подбородок. Ливви, моя Ливви… мудрый мой совенок, сестричка…

Она едва не закричала, но Охотники не плачут перед лицом смерти. Вместо этого они произносят древние слова, дошедшие до наших дней из глубины веков.

– Ave atque vale, – пронесся над толпой шепот. – Ave atque vale, Роберт Лайтвуд. Ave atque vale, Ливия Блэкторн.

Изабель и Алек наконец повернулись к катафалку отца. Джулиана и остальных Блэкторнов все еще осаждали сочувствующие. Эмма на мгновение оказалась наедине с Саймоном.

– Я говорила с Клэри перед ее уходом, – быстро сказала она. Слова словно горячий ком сдавливали ей горло. – Она боялась, что может случиться что-то плохое.

– О чем ты? – не понял Саймон.

– Если она не вернется вовремя… – Эмма потрясла головой.

Саймон испуганно посмотрел на нее, но не успел ответить: Джиа выступила вперед и начала говорить.

* * *

– Охотники умирают молодыми, – сказал тот, кто взял слово следом за ней.

Говорившего Джулиан не узнал: тому было около сорока; черные густые брови… На куртке была нашивка Схоломанта, но кроме этого его ничто не выделяло среди десятков других, явившихся сообщить Джулиану, что они очень сожалеют о гибели его сестры.

– Но пятнадцать… – незнакомец покачал головой (Гладстон, вспомнил Джулиан – его фамилия была Гладстон). – Роберт жил полной жизнью. Он был моим дальним родственником, кстати. Но то, что случилось с вашей сестрой… такого не должно было быть. Она ведь всего лишь дитя.

Марк издал какой-то придушенный звук. Джулиан парой вежливых фраз отправил чужака идти дальше своей дорогой. Все было далеким, словно весь мир был обит ватой.

– Он мне не понравился, – проворчала Дрю вслед Гладстону; лицо ее было мокрым и блестело – столько слез просто так не смоешь.

Джулиана словно бы было два: один, прежний, непременно попытался бы утешить Дрю, потрепать по голове, взъерошить волосы. Второй, Теперешний, даже рукой не шевельнул. Он остался недвижим, пока волны толпы омывали его, отступая перед погребальной процессией. Вон Хелен напротив него подняла Тавви на руки…

– Ему уже семь, – сказал он ей. – Слишком большой, чтобы таскать его на руках.

Она поглядела на него, наполовину удивленно, наполовину осуждающе, но ничего не сказала. Безмолвные Братья шествовали между ними, сопровождая гробы. Блэкторны замерли. Воздух полнился напевом нефилимов.

– Ave atque vale, Ливия Блэкторн. Привет тебе и прощай.

Дрю закрыла лицо руками, Алина обняла ее. Джулиан невольно устремил взор на Тая – просто не успел себя остановить.

С ним как раз разговаривал Марк, рядом торчал Кит, засунув руки в карманы, – сгорбившийся, совершенно раздавленный. Тай не отрывал взгляда от катафалка Ливви; на его щеках пылали алые пятна. По дороге из города он засыпал Джулиана вопросами: – Кто прикасался к ней в Безмолвном городе? Они смыли с нее кровь? Расчесали ей волосы? Забрали ожерелье? Разрешили тебе взять ее одежду? Кто выбирал платье, в котором ее сожгут? Они закрыли ей глаза, прежде чем надеть повязку? – пока тот не устал и не начал рявкать в ответ.

Рядом с кострами – каждый был сложен из массивных бревен и кучи растопки – уже установили огромные лестницы. Один из Братьев поднял тело Ливви на руки и начал подниматься по ступеням. Добравшись до вершины, он положил труп на дрова. Другой Брат положил тело Роберта Лайтвуда на второй костер.

Теперь рядом с Таем стояла еще и Диана. В петлице воротника белел, выделяясь на фоне темной кожи, одинокий цветок. Она что-то тихо ему сказала, он посмотрел на нее.

Джулиану было больно. Это была физическая боль, будто его ударили в живот, и он только что снова смог дышать. Окровавленная полоска ткани жгла запястье, словно огнем.

Эмма… он поискал ее глазами и увидел рядом с Саймоном. К ним подошла Кристина.

Лестницы убрали; Безмолвные Братья шагнули вперед с зажженными факелами. Огонь пылал так ярко, что мог затмить даже дневной свет, и волосы Эммы тоже словно пылали.

– Огонь, костры… – проворчал Марк, возникая рядом с Джулианом. – У нас, в Дикой Охоте, небесные похороны.

Его щеки раскраснелись, светлые кудри растрепались, но траурные руны были нарисованы четко. Он не сам их наносил – слишком красивая и тонкая работа. Наверняка это сделала Кристина.

– Мы оставляем тела на вершинах ледников или высоких деревьев, чтобы птицы сами о них позаботились, – пояснил Марк.

– Может, не будешь советовать людям, как им хоронить своих близких?

Марк моргнул.

– Прости. Я не всегда говорю то, что нужно.

– Если сомневаешься, лучше молчи, – посоветовал Джулиан. – Я серьезно. Я бы на твоем месте вообще заткнулся.

Марк посмотрел на него так же, как Хелен – удивленно и обиженно, но прежде чем он успел что-то ответить, Джиа Пенхаллоу, в ослепительно белых церемониальных одеждах, начала свою речь.

– Братья мои, Сумеречные охотники, – зазвучал над Нетленными полями ее голос. – Великая трагедия пришла к нам. Один из вернейших служителей Конклава, Роберт Лайтвуд был убит в Зале Соглашений, где до сих пор власть имел только Закон.

– Может, стоит упомянуть, что он был предателем? – раздался голос из толпы.

Это сказала Зара. Вокруг нее зазвучали смешки, зашипели, как вода в выкипающем чайнике. Друзья – Мануэль Виллалобос, Саманта Ларкспир, Джессика Босежур – обступили ее тесным кольцом.

– Поверить не могу, что они осмелились прийти, – пробормотала Эмма.

Каким-то образом она оказалась рядом с Джулианом. Он не заметил, как это случилось, но в последнее время реальность включалась и выключалась, будто затвор камеры то закрывался, то открывался. Эмма немного растерялась, когда Джулиан не ответил, и снова ушла в толпу, отодвинув Гладстона с дороги.

– …погибла и одна из самых юных и многообещающих Охотниц, чья кровь пролилась у нас на глазах, – говорила Джиа.

Эмма как раз добралась до Зары и ее компании. Обнаружив ее рядом, Зара слегка отпрыгнула и попыталась спрятать утрату самообладания за свирепым взглядом. Впрочем ее авторитет явно не волновал Эмму ни в малейшей степени: она гневно тыкала пальцем в Зару, а потом в Блэкторнов и Тая. Голос Джиа звенел над полями:

– Мы не оставим это безнаказанным. Мы не забудем, кто несет ответственность. Мы – воины, а воины сражаются. И мы нанесем ответный удар.

Спутники Зары выглядели очень упрямыми – все, кроме Мануэля. Он улыбался кривой отстраненной улыбкой, от которой у Джулиана при других обстоятельствах по спине побежали бы мурашки. Эмма резко развернулась и зашагала прочь. Лицо ее было мрачнее тучи.

Но Зара хотя бы перестала трепать языком, а это уже кое-что.

– Они покинули нас, – говорила Джиа. – Нефилимы лишились двух великих душ. Да благословит их Разиэль. Да воздаст им почести Ионафан Охотник. Пусть Давид Безмолвный помянет их. А мы сопроводим их тела в некрополь, где их ожидает вечная служба.

Голос Консула смягчился. Все сейчас смотрели на нее, даже дети вроде Тавви, Рафа и Макса, и все видели, как ее лицо изменилось и потемнело. И следующие слова она произнесла так, словно от них горчило во рту.

– А сейчас новый Инквизитор желает сказать несколько слов.

Вперед выступил Гораций Диарборн. Джулиан только сейчас его заметил. На нем была белая траурная мантия, на лице – соответствующее мрачное, серьезное выражение, за которым, как тень позади стекла, таился торжествующий оскал.

Теперь Зара открыто усмехалась. Большинство соратников из Схоломанта обступили ее. Она приветственно помахала отцу. Улыбка Мануэля становилась все шире, и наконец заполнила все лицо.

Изабель и Саймон, напротив, выглядели так, словно их вот-вот стошнит. Эмма явно была в ужасе. Алек и Магнус едва сдерживали гнев.

Джулиан пытался почувствовать то же, что они, но не смог. Он больше ничего не чувствовал.

* * *

Гораций Диарборн обвел собравшихся взглядом и выдержал длинную паузу. Кит достаточно слышал от других, чтобы понимать: папаша Зары – еще больший лицемер, чем она. Он был избран новым Инквизитором большинством голосов Совета, боявшегося Неблагого Двора в частности и Нижнемирских вообще настолько, чтобы облечь властью такого злодея.

Кита все это не удивляло, но вгоняло в депрессию.

Тай, стоявший рядом, не удостоил Горация взглядом. Он смотрел только на Ливви – вернее, на то немногое, что ему было видно: белое пятнышко на вершине огромной поленницы. Глядя на сестру, он что-то чертил указательным пальцем правой руки на тыльной стороне левой – снова, снова, и снова… И почти не двигался.

– Этот день, – наконец заговорил Гораций, – как уже сказала Консул, поистине мог бы стать днем горя.

– Как мило, что ты заметил, – проворчала Диана.

– Однако… – голос Инквизитора стал громче, а указующий перст теперь был обращен на толпу, словно обвиняя ее в ужасном преступлении. – Обе эти смерти не внезапны. У них есть причины. И нам хорошо известно, на ком лежит ответственность. Глупые Охотники допустили, чтобы это случилось, но на самом деле за этим ужасным деянием видна рука Неблагого Короля и его фэйри, а с ними и всего Нижнемирского народа!