Бес с тобой

София Устинова

Бес с тобой

ГЛАВА 1

Бес

– До меня постоянно доходят слухи, что Пастор сурово решает вопросы, – Всеволод Петрович Игужин неторопливо отрезает кусочек отбивной. Кладёт в рот и пристально глядит на меня.

– Слухами земля… – отзываюсь сухо, прокручивая по столу бокал с водой. Кушать не хочу. Компания не самая приятная, да и волнует причина нашей встречи. Было строго велено явиться, и добавлено «одному» в контексте «важную тему перетереть».

– В каждом слухе есть доля правды, – перефразирует известное выражение босс боссов, прожевав кусочек мяса и отрезая новый. По Всеволоду Петровичу не скажешь, что мужик держит в стальном кулаке несколько районов, каждым из которых заведует его ставленник. Мой непосредственный босс – как раз один из них. Пастор.

Игужин – семидесятилетний, невысокий, поджарый бизнесмен и политик. Давно в структурах власти и законодательства, к рукам прибрал многие сегменты управления, и естественно с его связями бояться чего-либо кроме скоропостижной смерти ему не стоит. Легко урегулирует щекотливые вопросы, заминает громкие, устраняет назойливые и опасные. Примерный семьянин: муж, отец, дед… Несколько постоянных любовниц, двое внебрачных отпрысков, о которых известно, счета в банках по всему миру, доли в сильнейших компаниях, корпорациях и неуёмное желание оставаться на плаву и при власти… жить вечно.

И он мне сейчас говорит о каких-то наговорах на моего босса?

Пастор, Набогий Нестор Львович, конечно, не святой, несмотря на благочестивое имя в бандитских кругах. Жесткий, беспринципный, сплотивший возле себя многочисленную группировку и держащий в страхе южный Район Новосибирска. Управляет, побуждает, обучает… устраняет.

Но он скорее умеет словом наставить на путь истинный и объединить народ, призывая к одному великому делу.

Так к нему и я попал.

По малолетке… Уже полгода с ребятами промышлял на улице. Грабили в основном. А что ещё беспризорникам делать? Как выживать?

Нас спасали не столько талант и ловкость, как везучесть и быстрота. Но рано или поздно и то и другое проходит. Вот тогда меня и подельников выловили, проучили по-мужски, а потом к Пастору притащили.

Он долго нас рассматривал, но обратился ко мне. Медленно, с расстановкой объяснил, что красть – нехорошо, это карается законом. Но есть у воров закон – красть у вора – позволительно и даже достойно уважения, только… смертельно опасно.

Оказывается, мы грабанули одного из его парней. Ночью… пьяный был, напали со спины, завалили, отпинали, наличку и ценное забрали. У него свёрток был. Нож, точнее кинжал. Я не разбирался в ценовой стоимости, но выглядело оружие внушительно и дорого. По-старинному, музейно. Потому я его припрятал в укромном месте.

Пастору было плевать, что его парня обчистили – сам виноват, он не имел права расслабляться, но клинок попросил вернуть. Настоятельно, при этом одному из наших сломали кисть – Набогий демонстрировал, что будет с каждым. Но он не зверь. Не убьёт – на улицу выкинет.

Тонкий изощрённый ум… Пастор хуже зверя, ведь нет для вора худшей участи, чем остаться без возможности себя прокормить.

Я бы мог заартачиться, мол, не было свёртка, но это были мои парни, я с ними многое прошёл и многое пережил, потому взял на себя ответственность. А потом вернул кинжал.

Не знаю, что во мне увидел Набогий, но предложил быть с ним. Кров, еда… Ремеслу обучит, да и ребятам будет, чем заняться – школа молодого бойца. Вот так мы с парнями и остались у него.

Не скажу, что легко было. В мире волков не признают слабых. Захочешь выжить – дерись, хочешь уважения – добивайся. Но школа, крыша над головой и люди, которые не пытаются строить из себя милых и очень за твою судьбу волнующихся. Они дают шанс, а воспользуешься им или нет – тут от тебя зависит.

И я воспользовался. Прижился. Они – семья, от которой знаю, что ожидать. Либо полягут рядом, прикрывая спину – если я с ними, либо без раздумий убьют – если предам.

– Завистники, враги, вы же знаете, – продолжаю безлико.

– Твоя преданность похвальна, но любой власти рано или поздно на смену приходит молодое поколение, – выжидательно смотрит, но я эмоции давно научился прятать и даже под острым взглядом не стушуюсь. Не идиот, мне известно, что Игужин спит и видит меня на месте моего босса. Не потому, что я глупее и ему удобнее мной управлять, а потому, что я хоть и считаюсь одним из самых способных парней Пастора, но в отличие от него пытаюсь решать дела более гладко и дипломатично. Жестокостью отличаюсь особой, но только в тех случаях, когда доводы и аргументы не приносят нужного результата, а оппонент не желает прислушаться к разумному и мягкому. Не думаю, что кровью заливать улицы – верный выход из проблем, но если шакалы понимают только такой язык – буду мочить и крушить.

Правда жизни – сила, брат… Вот в чём, сила.

Силу слушают, даже если не хочется. Силу принимают, даже если отрицают. И чем меньше в тебе слабости, тем ты сильнее. А её уважают…

– Пастору ещё есть, что сказать.

– Его слова перестают отличаться рассудительностью – они категоричны и однобоки, а в наше время необходимо перестраиваться и находить новые способы ведения дел.

– Его дела всегда в гору идут.

– Но за ними влачится уже не шлейф, а несмываемые реки крови. Поэтому я хочу, чтобы ты встал на его место, – опять паузу заполняет задумчивым жеванием мяса и пристальным сканированием моей реакции. Жду, откинувшись на спинку стула дорогого ресторана. Любимое место Игужева. Его детище, что не удивительно. Точнее его дочери. Поэтому все самые важные мероприятия проходят именно здесь.

– Тебе чуть за тридцать. Ты у него научился многому. И, насколько мне известно, большая часть команды Пастора ходит под тобой. Значительная часть, – добавляет с нажимом. – Они бы не выбрали слабого хозяина. А ты наравне с беспощадностью рационален. Вместе с одиночеством ценишь братьев. Убьешь за любого, вместе с тем, покараешь, если он посмеет предать. Но умеешь слушать, слышать и делать верные выводы. Ты – новое поколение. Ты тот, кто может и должен! Кто обязан и будет!

– Я подумаю, – киваю отстранённо, прекрасно понимая, что не буду двигаться, пока действительно не почувствую в этом необходимости. Пастор стал зарываться, согласен. Последнее время разбушевался не на шутку в стремлении очистить один район под свой проект, но это жизнь. Он хозяин, поэтому ломает стены, как считает нужным.

Разве что, он ремонт затеял хоть и в своей квартире, но дом-то чужой. И вот сейчас тот самый хозяин дома очень недоволен. Не защищаю одного, как и не осуждаю другого. Точно уверен, как только проект будет приносить доход, Игужин запоёт на иной лад, но пока… Ему приходится слишком много подчищать, а у него перевыборы на носу, газетчики везде и всюду, да и любовница пасть раскрыла, мол, бьёт, насилует…

Вот Всеволод Петрович и пытается минимизировать грязь возле себя. Смешны потуги: варясь в котле отходов, делать вид, что в них не замешан. Мусорка настолько велика, что уже не спасает ни одна известная стратегия.

– Подумай, – откладывает вилку и нож Игужин и отпивает вина из своего бокала. – О разговоре лучше молчать, а твой ответ буду ждать.

– Понимаете ведь, что он уже в курсе. Языки везде и всюду, – поднимаюсь из-за стола. – Но я вас услышал. Приятного, и до свидания, – прощаюсь ровно и шагаю прочь. В гардеробе забираю куртку.

Накидываю, сигарету в зубы и выхожу на улицу, подтянув повыше воротник – зима уже отступает, но весна жутко ветреная. Огибая лужи, а иной раз, перескакивая, спешу на парковку ресторана.

– Бес, – звонок Пастора не заставляет себя ждать. Только открываю дверцу «камрюхи».

– Да, босс? – сажусь на водительское. Ключ в скважину.

– Дело есть, – сухо и коротко. – Дуй на стрелку. Новый район, угол… Лютый и Грот уже на месте. Ждут тебя.

– Уже, – сворачиваю на дорогу, а босс сбрасывает звонок.

Откидываю мобильный на соседнее кресло и жму педаль сильнее.

– Здоров!

– Привет!

– Здрав! – обмениваемся приветствиями, только торможу недалеко от «Бехи» Лютого. Парни ко мне в машину садятся. Я прикуриваю.

– В чём проблема? – в лоб, чтобы не ходить вокруг да около.

– Да вот в этой лавке, – Лютый кивает на угловой магазин. По сути, он едва ли не единственный с вывеской «открыто» из оставшихся на улице. Есть ещё несколько, но там уже и документы подписаны, а товар вывозится.

– Так и не договорились? – уточняю проблему, выпуская дым в открытое окно.

– Упрямый старик, – кривится Грот. – Мы ему по-хорошему объясняли, что нет варианта. И угрожали. Били витрину. В красках рисовали достоинства лучшей жизни, как ты советовал…

– Лан, пошли, – выкидываю окурок. Не люблю долгих рассуждений и перемола одной и той же темы.

Звон колокольчика входной двери даёт знать, что есть посетители. Бегло осматриваю помещение. Больше стены интересуют, но невольно засматриваюсь диковинными вещами. Столы, витражи, сундуки, стулья, мелочёвка – часы, посуда, зеркала. Глаза разбегаются от обилия и разнообразия.

– Что вы хотели, молодые люди? – вежливо интересуется статный мужчина в годах, появившийся из-за перегородки за главным прилавком. Благородная седина, вдумчивые глаза, прямой нос, жесткая полоса рта, редкая зауженная борода.

Окидывает нас выжидательным взглядом:

– Скупкой краденого не занимаюсь, – не улыбается, но явно реплика неспроста. Моих парней знает. Я же его впервые вижу, поэтому на них он уже не смотрит, так, мельком, не творят ли чего.

– Сбором мусора, если только, – совершенно не хочу уязвить, – но мне непонятно увлечение «трата денег на рухлядь». Не вижу в ней ни красоты, ни ценности. Новые часы куда практичней, посуда – удобней, шкафы – продуманней.

– Только невежде не важна история, – без укола, скорее с грустной констатацией факта. – А ведь именно история даёт представление о том, как жили раньше. Именно история и знания помогают спрогнозировать, к чему идёт прогресс. Прошлое, которое указывает на будущее.

– И на что может указать этот сундук? – киваю на первое попавшееся.

– Что его хозяева были среднего сословья, но на хорошем счету. Начала девятнадцатого века. Жили скромно, но были толковыми и аккуратными. Выдавали дочерей за хозяйственных мужей и почитали родителей. Ковка углов – что подарок, скорее всего, был от семьи кузнеца и литейщика. А ещё то, что эта вещь непременно попадёт в руки престарелой, уходящей на покой актрисе.

– Это вымысел и вода, – серьезнею, потому что ни один из озвученных тезисов не доказуем, хотя прозвучало внушительно и психологически подковано.

– Для вас, ибо вам не ведомы такие понятия, как семья, любовь, забота. Вы… – мужчина хмурится, так пристально на меня глядя, будто в душу смотрит. Отвечаю прямым, и не отвожу. В игры, кто кого – играю так давно, как дышу, мне нет в этом равных. Но мужик продолжает буравить выцветшими от старости глазами. И пусть без вызова и желания показать, кто из нас сильнее, но с неприятным для моего нутра чувством всепонимания.

– Дикий зверь, отвоевывающий себе право на существование. – Без укора и унизительного сострадания. – Рвущий и своих, и чужих, чтобы боялись и уважали. Пробивающийся на свободу, но отчаянно задумывающийся о своём предназначении. Умны, хитры, безжалостны и циничны. Но в вас есть то, чего нет в этих, – старик без страха кивает на парней за моей спиной. Они перестают шариться по лавке. Затаиваются в животном ожидании броска на жертву.

– И что же это? – криво тяну уголок рта, хотя мне совсем не до смеха. Никогда и никто вот так сходу не бил мне в лоб правдой. И проблема не в том, что старик говорит, а в том, как он быстро видит суть вещей. У него дар. Такой, что теперь верю каждому слову по истории «дряхлого ящика».

– Жажда понять. Жажда найти…

– Так и есть, – досадливо склоняю голову. – Ищу выход из нашего с вами сложившегося положения и пытаюсь понять, почему вы отказываетесь?

– Для этого прежде всего надо стать человеком, – не менее горько кивает мужик.

– Слышь, – рычит Лютый из-за моей спины.

– Чшш, – коротким жестом обрываю братка, не оглядываясь.

– А вам, – отзываюсь не менее спокойно и настоятельно, – если так хочется остаться тем самым человеком, всё же придётся ещё раз взвесить все «за» и «против». Это предложение звучит только потому, что вы мне нравитесь. – Сколько давали? – через плечо Гроту, продолжая смотреть на Когана.

– Пять с половиной.

– Серьёзно? – от недоумения кошусь вполоборота.

– Угу, – шмыгает носом Грот, явно не понимая моей реакции. Покупка помещений в этом районе начиналась с пяти миллионов в зависимости от метража и ценности точки. И если учесть удобство расположения, неплохую площадь, и тем более необходимость, цена непросто занижена. Она унизительна.

– Восемь и пару недель на съезд, – озвучиваю своё предложение, уже прикидывая, как поведу разговор с Пастором. Он реально начинает перегибать палку. Одно дело выселять, зная, что люди найдут, где устроиться и им будет на что, а другое – вытряхивать с подачкой.

– Э, – роняет Лютый, за что я его опять, как пса, только жестом затыкаю.

– Сам улажу, – вынужденно поясняю, выслушивая злое ворчание и недовольное пыхтение за спиной.

– Очень рыночное предложение, – во взгляде мужчины мелькает толика уважения. – Но боюсь…

– Три дня, – не даю сразу отказать. – У вас есть три дня. Лучше хорошенько подумайте.

Мужчина в гордом молчании продолжает буравить меня несгибаемым взглядом.

– Всего хорошего, – прощаюсь кивком.

Арина

Ох уж эти помощники!!! Киплю от возмущения. То крутятся под ногами, прохода не давая, то ни одного нет. И главное нет, когда так нужны!

Прикусив губу, тащу пакеты с покупками в лавку к деду. Давно планировала пополнить полки необходимым. Для работы и обучения очень нужно. И вот, когда мне так нужны друзья, точнее их руки – нет ни одного!

И очки, как назло, так и норовят на нос сползти. Нелепо морщусь, будто это может хоть как-то их вернуть обратно, и в узкие щели между пакетов посматриваю на дорогу вперёд. Редкие прохожие сами благоразумно меня избегают, а я радуюсь последним метрам долгой дороги в разливах луж.

Раз ступенька…

Блин, как скользко! Едва не падаю, скользнув ногой по плитке лестницы. Два, три, четыре, пять – легко шелестит подошва весенних сапожек. Площадка в три небольших шажка. Ногой аккуратно пинаю дверь, и с переливом колокольчика ступаю в лавку.

– Дед! – Зря вздыхаю с облегчением, мол, я это сделала!!!

Сердечко со счастливого ритма точно в бездну ухает, да так резко, что даже глохну. В проём между покупками натыкаюсь на наглую морду парня бандитской внешности. Скабрёзная ухмылка, плотоядный взгляд, а когда он ещё и подмигивает мне, да языком жуткий жест делает, словно псина, быстро-быстро лижущая вкусность, забываю напрочь о внутренней ступеньке и с глухим шлепком валюсь на пол. Пакеты туда же, а что отвратительней – и очки. Покупки рассыпаются.

Чертыхаясь, принимаюсь собирать пакеты обратно. Пока не застываю, синхронно потянувшись с кем-то к баночке с позолотой. Испуганно вскидываю глаза на ещё одного мужчину. Подслеповато прищуриваюсь, чтобы хоть как-то разглядеть… Мда, этот чуть менее отвратительный, чем первый, но тоже неприятный. Близоруко присматриваюсь – расплывчатое лицо кажется грубоватым, словно вытесано из камня. Я бы решила, что он боец.

Мужчина реагирует быстрее меня и, взяв краску, протягивает:

– Держи, карамелька! – и голос с насмешкой.

– С-спасибо, – роняю, забрав свою покупку и в пакет прячу. Мужчина выпрямляется, а я продолжаю собирать – серебрянка, несколько полиролей…

Мимо без секундной запинки мелькают чёрные тяжёлые ботинки, видимо ещё одного посетителя. Скрипит дверь, колокольчик переливом сообщает – мужчины покидают лавку, но с улицы долетает:

– Я бы ей вдул, – похабщина и явно из уст первого бандита.

– Вкусная, – соглашается второй «помощник».

Зло кусаю губу и торопливо собираю упавшее.

Животные…

– Что же ты? – рядом останавливается дедуля. – Как всегда ворон считаешь, да забываешь про ступеньку, – понукает миролюбиво.

– Не забыла, – ворчу, ныряя рукой под тумбу и нащупывая очки, которые туда проскользили. Надеваю на нос и тотчас скулю: – Блин, стекло треснуло, – выть хочется от расстройства.

Снимаю окуляры и аккуратно протираю подолом платья, чуть виднеющегося из-под пальто. Плохо делаю, но в данной ситуации… другого нет выхода.

Опять надеваю:

– Точно, треснуло, – констатирую очевидное. – Завтра в оптику Зингермана схожу, может получится быстро поменять.

– Конечно, моя хорошая, – помогает с пакетами дед. – Только не затягивай. Самуил Аркадьевич закрывается.

– Насовсем? – неприятная новость, и это ещё больше удручает. Все наши знакомые, все кто окружал с детства, чуть ли не в одночасье собираются уехать из района. Дед не позволяет лезть в такие «мужские» дела, а я хоть и наивная, но не дура, да и слышу многое. Улица стала пустовать больше обычного. Я бываю в людных местах, а слухи… они летают везде.

На наш район… Он даже не в центре города. Тихая окраина, но довольно старый район. В общем, на него положил глаз какой-то бандит. Не сам – подставными компаниями и фирмами скупает площади и земли. Тех, кто был на аренде, уже известили о сроках выселения, а такие, как мы – хозяева, не раз получали разные предложения о продаже.

Опять же, остаётся лишь догадываться о масштабе захвата, и о том, как переживает дед и что ему стоит выдерживать прессинг и не ломаться, но я вижу – мрачнеет, переживает, и чаще обычного пьёт сердечные лекарства. А ему нельзя волноваться – он ещё в том году чуть не умер от очередного инфаркта… Следующего может не пережить. А я… люблю деда. Он единственный, кто у меня есть. Единственный и самый лучший.

И даже не страх остаться одной заставляет всячески помогать и оберегать родственника, а то, что мир лишится одного из самых хороших и порядочных людей. Это без прикрас.

Умный, образованный интеллигент, старое воспитание, мужской стержень и удивительная сила воли. Ни разу не слышала от него грубого слова или ругательства, он даже голос не повышает. Разногласия решает словами, аргументами, доводами и рассуждениями. Позволяет ошибаться и самой устранять промахи. Направляет, воодушевляет, заставляет думать и учиться.

Обожаю его!

– А где Матвей и Давид? – дедуля применяет хитрый ход, меняя тему разговора.

– Вот и я о том же! – ворчливо поднимаюсь с пола. – Что за друзья, мешаются, когда нужна тишина и покой, и днём с огнём их не сыщешь, когда нужны?

– Эх, молодёжь… – улыбается дед: прихрамывая, ступает за прилавок. – Всё у вас наперекосяк.

– Молодость, – фыркаю, следуя за ним.

ГЛАВА 2

Бес

Разными машинами едем к Пастору – отчёт – дело святое. Особенно такому человеку, как Нестору Львовичу. Пока еду, набираю Агапыча – он умеет в кратчайшие сроки справки навести на любую душу, когда-либо появляющуюся на свет божий, по крайне мере тех времён, которые интересуют меня.

– Коган Исмаил Иосифович, 78 лет. Ювелирная лавка на…

– Как обычно?

– Можно чуть глубже: Древо и т.д: когда родился, где жил, куда переезжал, где учился, на кого, дальнейшее образование, женитьба, дети, что да как.

– Как скоро?

– Вчера…

Вместо ответа звучат быстрее гудки.

Агапыч странный персонаж.

Для него нормально так закончить разговор. Узнал – астрал…

Я не из обидчивых. Сам с придурью, поэтому мы с ним быстро нашли общий язык, несмотря на то, что совершенно разные. И видение мира у нас под иными углами. И тем более, я никогда его в глаза-то не видел.

Меняя номера телефонов, не раз усмехался умению мужика мне дозвониться. Никогда не сообщая ников, паролей – получать нужные сведения по почте. Не озвучивая места своего проживания – находить запрашиваемое в конвертах.

Человек-призрак, но мать его – настолько «тень» я никогда не встречал.

И восхищает, и пугает.

***

– Почему восемь? – Парни уже донесли о моём самоуправстве Пастору. Нестор Львович не орёт, но колючий взгляд холодных глаз на морщинистом лице адресован мне. Босс недоволен, но доверяет и потому ждёт разумного ответа.

– Она ближе к рыночной, – сижу напротив Пастора. В его доме, в его рабочем кабинете. Мрачном, небольшом, с давящими стенами и громоздкими картинками, потолком с тяжёлой люстрой. Не спасает положения и единственное окно – оно всё время занавешено тёмными, плотными шторами. На полу вычурный ковёр, на который нельзя в обуви ступать, потому он ютится у порога.

Массивная мебель, высокие шкафы с книгами. Только сейчас понимаю, что его мебель и обстановку тоже можно назвать – антикварная. Да и если вспомнить о его любви ко всему древнему, сорение деньгами на аукционах…

При этом Пастор – редкий человек старой закалки, верящий в силу знаний и почитающий бумажные издания. Сотни томов, от научных трудов до обычных романов, поэм и сборников стихов призванных классиков жанра. Стол тоже порядком завален бумагами, папками и прочими канцелярскими вещицами.

Даже странно, что такой персонаж, как Нестор Львович не понимает мотивов Когана. Они примерно одной эпохи. Пережили многое. На ноги вставали сами. Да и увлечение у них схожее – коллекционирование древнего и редкого.

Хотя, возможно, из-за своей недалёкости я упускаю нечто важное.

– Коган – едва ли не последний из района, кто отстаивает своё право на участок. Там его жизнь… – не пресмыкаюсь, за что и заслужил уважение Пастора.

– Когда бы тебя это волновало? – босс откидывается на спинку кожаного высокого кресла. Локти на подлокотники, старческие ладони с длинными пальцами, на одном из которых массивный перстень, складывает домиком.

– Он не изменит своего решения, – решаюсь на признание.

– Тогда смысл было перебивать цену? – не даёт спуску Пастор.

– Притупить бдительность и дать время подумать… – вальяжно растекаюсь по стулу, ноги чуть шире вытянув по ковру.

– Но ты же сказал, что он не передумает, – напирает босс.

– Подумать мне… Порешить всегда успеем, а я бы хотел уладить вопрос полюбовно. Так что прошу дать мне время. Я придумаю, как его обработать.

– Не припомню за тобой такого рвения.

– Избавлять мир от пустоты и гнили – одно, а от подобных Когану – другое.

– Еврей, как еврей…

– Я не нацист, мне нет дела до его родовой принадлежности, я говорю про другое.

Пастор озадаченно прищуривается. Губы сильно поджимает и несколько минут просто молчим, изучая друг друга на расстоянии.

– Неделя, – озвучивает вердикт. Бурной радости не выдаю. Благодарно киваю:

– Постараюсь управиться, – поднимаюсь, но уже у дверей меня нагоняет:

– Не уладишь миром – устранишь!

– Не вопрос.

***

Не знаю почему, но еду не домой – обратно к лавке Когана. Торможу напротив и наблюдаю. Редкие посетители – добродушные и учтивые. Один – явно воришка, но только заглядывает, тотчас выходит, пряча голову под капюшон толстовки, руки в карманах грязных джинсов, потрёпанные кроссы. Видать, наркоман.

Исмаил Иосифович неторопливо перебирает товары, прохаживается по магазину, поправляет антикварную продукцию. Табличку «закрыто» устанавливает с пунктуальностью, которая добавляет плюса в моих глазах – скрупулёзность и педантичность – достойные качества для любого бизнесмена, да и просто воспитанного человека.

Вечереет быстро, тени ползут по проулкам и дорогам, опускаются на землю. Свет из окон, витрин цветными софитами бьёт по глазам, но я даже вздремнуть успеваю. А потом и внучка старика появляется с двумя парнями. Братьями, если глаз не обманывает. Похожи, но не как две капли воды. Двойняшки…

Парни расположены к девушке, а она с ними хоть и кокетничает, но не развратно, а… невинно и по-дружески.

Только свет гаснет, и я еду домой.

На следующее утро – я на месте, ещё до ухода Арины в школу. За ней предсказуемо ребята заходят. Они прощаются с дедом и, подшучивая, подзадоривая друг друга, ретируются в сторону ближайшей школы.

Вот так и наблюдаю за семейством Коган.

А если учесть, что папку с личным делом на антиквара нашёл, когда сел в машину, то ясное дело – мне есть, чем заниматься в пробелы дня.

Род Коган – древний. Ветви из глубины тянутся, и эта затормозила на сыне Исмаила Иосифовича – Родионе. После смерти жены он так и не смог оправиться от горя. Погиб под колёсами автомобиля. Потому на попечении старика осталась на тот момент семилетняя внучка. Арина. Вот уже десять лет, как он её воспитывает.

Исмаил стоит на учёте по сердцу, диабету и подагре. Уже перенёс несколько операций.