Два Обещания

Пролог

Гнолл Джипс сидел на крыльце старого форта, подставив лохматую голову ветру. От налетающих порывов у Джипса слезились глаза, но он упрямо смотрел на горизонт, туда, где вечереющее небо встречалось с озерной гладью. Гнолл наблюдал за беззаботной игрой мальчика на пляже. В воздухе звенел смех маленького Ники. Мальчик убегал от крошечных волн, наверняка представляя, что обожжется, если вода коснется его пяток. От этой картины Джипс сам не заметил, как на его гиеньей морде появилась улыбка. В шерсть Джипса серебряными нитями вплелась седина, но он не чувствовал себя стариком. Гноллы медленно стареют, такая у них особенность – жить долго, но для него это стало проклятием. Его воспитанник, весело резвящийся у воды, прогонял все гнетущие мысли. Благословение и спасение – просто знать, что твоя жизнь еще кому-то нужна. Сегодня, впервые за долгое время, Джипс поверил, что отыскал свой дом.

Мир Тизалотопи, приютивший гнолла, два тысячелетия кряду принадлежал депосам. Эти существа отдаленно напоминали людей – являлись прямоходящими и разумными. Их тела покрывала короткая жесткая шерсть, голова, грива и хвост были схожи с лошадиными. Повадки депосы переняли у человеческих предков: общались посредством богатой речи, скрывали наготу за слоями одежды, цивилизованно ели из тарелок с помощью ножа и вилки…

“А еще бросали маленьких детей на произвол судьбы, – думал Джипс, глядя на Ники. – Жаль, что мне никогда не заменить ему родителей. Я даже не знаю, правильно ли воспитываю его, ведь я гнолл, а жить пареньку предстоит среди своих сородичей”.

Ники был типичным представителем депосской расы. Вороной масти, шерсть угольно-черная, без единой белой отметины. Солнце силуэтом очерчивало его вытянутую мордочку, играло бликами в больших темно-синих глазах. Как у всех депосских детей, гривка Ники еще стояла торчком, не желая опускаться на тонкую шею. Веерок хвоста путался в ногах, когда мальчик, вдруг оставив свое занятие, побежал к крыльцу.

– Ну что, ты вспомнил? Расскажешь мне? – выкрикнул Ники, приземлившись на прогнившие доски возле Джипса. Шорты мальчика были мокрыми от брызг, как и низ футболки. Одежда на маленьком депосе высохнет, не успеет Джипс добраться и до середины истории. Гнолл знал, что сегодня на свою беду задолжал Ники особенную легенду.

– Ты дал мне не так много времени на раздумья, – отмахнулся Джипс.

– Если ты забыл, то наверняка это есть в твоих книгах. Я видел на картинках.

“Нет, Ники. Я соврал тебе, в надежде, что это ты забудешь. Сам я таскаю те знания с собой, точно утопленник камень”.

– Слышал ли ты что-нибудь о людях, Ники? – спросил Джипс, смирившись со своей участью.

Вороной депос не задумывался ни секунды. Воистину, он был хорошим учеником:

– Лысые, с плоским лицом – мои дальние предки, – Ники сдержал смешок. – И… Уродливые еще.

– Насчет последнего пункта я бы поспорил. Мы не должны осуждать других только потому, что их вид для нас непривычен.

Гнолл провел ладонью по своему вытянутому клыкастому лицу, так отличающемуся от лошадиных лиц тех, кто некогда заселил этот мир. А потом бросил взгляд на мальчика. “Но можем и судим, Ники. Надеюсь, тебе никогда не доведется узнать…”

Вороной депос смотрел на Джипса во все глаза, ждал потока слов, которые унесли бы его в другую, лучшую реальность. В тот момент Джипс отчетливо увидел, каким его воспитанник станет, когда вырастет – все так же будет любить слушать сказки.

– Здесь нет людей, – продолжил гнолл, и его сильный голос прогремел над перелесьем и вплелся в свист ветра. – Они остались за порталом, в одном из мириады миров, окружающих Тизалотопи, так далеко, что не найти дороги. Если сравнить людской мир с нашим, то они схожи, точно луна и ее отражение в водной глади. Только представь – от гор до низин, ручьев и океанов, дворцов да хибар – все, что на ум придет – принадлежало людям. Ни гноллов тебе, ни депосов. Были только собаки, все равно что твой щеночек Флайк, кошки, свиньи, лошади – живность, не претендующая на то, чтобы научиться говорить, носить одежды или устраивать войны.

Те времена были темными – людской мир поглотила междоусобица. Никто не мог вспомнить о ее причинах, а тем более вообразить – какая жизнь без войны, когда все вокруг полыхало в огне. В эпицентре непрекращающейся вражды появился на свет один из людей. Его имя было Мерист.

Он рано лишился семьи, родители и братья приняли смерть в бою. Мерист возненавидел войну, но не пошел по их стопам. Ему хватило мудрости заглянуть глубже и понять, что война являлась следствием. Он обвинил во всем людей. Мерист отрекся от рода своего и ушел в горы, где земля еще хранила осколки мира. Единственными его собеседниками стали вольный ветер да дикие кони, что паслись у подножия склона. Мерист никогда не ездил верхом, любил лишь издали наблюдать за порывистым бегом скакунов, только тогда обретая покой. В лошадиных глазах он увидел чистоту. В биении горячих сердец – новое будущее. Меристу казалось, что он отыскал совершенство.

Мерист мечтал создать существо, похожее на человека, с человеческим разумом и сердцем вольной лошади. Одни говорят, что Мерист был наделен Светом – могущественным даром Хранителя менять очертания бренной оболочки, другие (но мне больше хочется верить первым) – что был он ученым и, посредством экспериментов, создал новую расу существ. Мерист назвал их депосами, что на его языке означало – разумные кони. Первые творения меристовы мало отличались от тебя, Ники. Они также ходили на двух ногах, свои эмоции выражали движениями ушей, были у них хвост и грива, продолговатые лица, разнообразные окрасы шерсти, именуемые, как и у лошадей – мастями. Их ступни и ладони заканчивались пятью пальцами. Переняв от людей высший разум, депосы легко обучались, могли писать и читать, разговаривать на множестве языков, делать то же, что их предки. Мерист верил, что его творения положат начало новой, лучшей эры, свободной от злобы и войн.

Когда же Мерист представил своих существ людям, те сочли депосов монстрами и выродками. Люди никогда бы не признали на своей земле другую разумную расу, их приговор означал для депосов верную гибель. Много лет Мерист провел в изгнании. Вместе с депосами он скитался по свету, натыкаясь на ненависть и отчуждение. Даже руины заброшенных, оставленных после войны домов не могли служить надежным укрытием. Мерист впал в отчаяние. Каждый день он молил небеса о помощи.

Никто не ведает, как долго ему бы пришлось скитаться, но однажды в людской мир заглянула одна из Великих. Она разыскала Мериста и предстала перед ним – существо, не похожее ни на одно из тех, кого он встречал за время своих странствий. Гостья напоминала пятнистого щенка, а передвигалась на двух лапах. Одеждой ей служило яркое платье. На шее она носила синий камень редчайшей красоты. Девочка из гнолльского рода, поклонившись Меристу, заговорила на человеческом языке.

“Мое имя Линда, и бремя мое – быть Хранительницей Порталов. Ты воззвал о помощи, и я явилась для того, чтобы указать путь тем, кто должен жить”.

Мерист поведал маленькой Линде, что создал совершенную расу, но люди не желают видеть их на своей земле.

“Ты следовал начертанной стезей, – ответила она. – Не сожалей, еще придет время. Я подарю тебе и твоим детям жизнь в другом мире”.

Детской ладошкой Линда дотронулась до амулета. Убежище Мериста озарила вспышка света, такая яркая, что ему пришлось закрыть глаза. Когда же он открыл их, то увидел перед собой силуэт двери, парящей над землей. Внутри прохода плыл серебряный туман. Сквозь его дымку виднелись очертания древнего города, не похожего ни на один из тех, что Мерист мог назвать. Мраморные строения блестели на солнце, на подоконниках и балконах росли цветы. Меристу показалось, что он может различить очертания проезжающих по улице повозок и просторы широких полей. Тогда он впервые увидел другой мир – Тизалотопи. “Местные жители не знают войн, – сказала Меристу маленькая Линда, – они будут рады принять депосов на своей земле”.

Хранительница прикоснулась рукой к синему камню и закрыла портал. Серебряная арка вновь возникла перед Меристом, когда он собрал всех депосов вместе. Во имя спасения один за другим они вошли в серебряную дверь, ведущую в Тизолотопи. Туда, где они основали свое племя и где сейчас встречаем закат с тобой мы, сидя на крыльце.

Джипс замолчал. В горле у него пересохло. Но причиной был не летний зной и даже не то, что он давно не говорил так долго. Гнолл боялся, что Ники увидит в его взгляде то, чего не должно быть у старика, рассказывающего ребенку сказку. Джипс поднялся с крыльца, ушел в форт, не поднимая на мальчика глаз. А на кухне долго и жадно пил воду, словно она могла смыть горечь, налипшую в горле. Он проклинал себя за то, что сегодня открыл пасть. Джипс затянул свое отсутствие – в древнем, но еще работающем холодильнике гнолл нашел кувшин с лимонадом, засыпал туда кубики льда, а потом принялся медленно разливать напиток по стаканам, втайне надеясь, что Ники устанет ждать и выберет себе занятие получше, чем слушать глупые байки старика. Но когда Джипс вернулся, вороной депос все так же сидел на крыльце, желая во что бы то ни стало узнать истину.

– Ты обещал мне рассказ о гноллах! – Большие уши мальчика были загнуты назад.

– О гноллах? А маленькая Линда, по-твоему, кто?

– Я хотел узнать о тебе!

Джипс улыбнулся (любому депосу, кроме Ники, эта улыбка напомнила бы звериный оскал). Он протянул мальчику стакан.

– Про Великого Мериста все знают, – продолжил Ники. – Про то, как он создал нас и привел в этот мир. Но никто и никогда не говорил мне о таких, как ты. Расскажи мне! Я не начну болтать. Да и если бы захотел – они решат, что я ку-ку. Они не поверят в тебя, даже если ты встанешь перед ними. Словно ты…

– Пришелец? Монстр?

– Нет! Да… Но для меня ты не такой!

Джипс потрепал мальчика по голове.

– Я знаю, Ники, я все знаю. Гноллы жили в этом же мире, куда Линда привела Мериста и первых депосов. Тизалотопи испокон веков являлся для моих сородичей домом, гноллы были его древнейшими обитателями. Как же описать тебе их еще нагляднее? Я похож на пса, нацепившего одежду? Скорее медведя? Только в те времена мои предки не носили рубашек и джинсов и, разумеется, были стройнее (вороные пареньки не таскают им из деревни сладости, но это не камень в твой огород). У молодых гноллов шерсть окрашена ярче, у старых – точно пылью присыпана, только полюбуйся! Острые клыки в пасти – для твердой пищи. Вопреки мифам о кровожадных чудищах, к которым моих предков нередко причисляют, гноллы не знали злобы и не предавались звериным инстинктам. Вера являлась основой их жизни, древние традиции – священными правилами, в которых не было места ненависти. Многие из гноллов в те времена обладали Светом – даром, с помощью которого они могли исцелять тяжелобольных, читать мысли, предсказывать будущее.

По легенде, одна гнолльская девочка обладала Светом великой силы. Боги избрали ее и нарекли Хранительницей Порталов. С помощью священного синего камня Линда открывала двери между мирами. Она была доброй и милосердной, всегда приходила на помощь к тем, кто звал ее, так же как однажды пришла к Меристу. Бремя Хранительницы оберегало Линду от течения времени. Она была заключена в тело ребенка, но свою мудрость переняла от Великих, и гноллы почитали ее. Мои предки находились под опекой и защитой Линды несколько тысячелетий. Когда Хранительница привела в мир Тизалотопи депосов, гноллы приняли конелюдей как желанных гостей, поделили с ними кров и еду, скот и плодородные земли. Мои предки передали Меристу дар долголетия, чтобы он мог жить, не зная старости и болезней, и приглядывать за своими творениями.

Помимо гноллов и депосов в мире Тизалотопи обитали и другие разумные существа – анубастцы. Они походили на диких кошек: глаза с вытянутыми зрачками, густая шерсть, чаще всего рыжая, варьирующаяся разными отметинами – полосами или пятнами. Над разумом анубастцев, в отличие от гноллов, брали верх звериные инстинкты. Разговоры между этими тварями частенько переходили в драку – оскалившись и выпустив когти, анубастцы бросались друг на друга, меряясь силой и свирепостью. Что касается проявления чувств, то лучше всяких слов эти существа выражали недовольство ревом, а радость – утробными звуками, как мурлыкают кошки. Умывались анубастцы, вылизывая себя; ловили птиц, взбираясь на деревья. Иногда воровали у соседей скот или устраивали потасовки. Хватило бы искры, чтобы превратить их пылкий нрав в пламя. Но анубастцам удалось ужиться с гноллами, ибо те обладали терпимостью. С депосами у кошек завязались не самые теплые отношения. Но анубастцы не смели нарушить закон перемирия, царящий в Тизалотопи.

Так минули тысячелетия тесного соседства трех рас. Мерист с гордостью взирал на созданных им существ, ему казалось, что он воплотил свою мечту в жизнь. Кони-люди объединялись в семьи, заводили детей, старились и умирали, но неизменно передавали потомкам свои черты. Численность депосов стремительно росла. Их было не больше сотни, когда они переступили порог нового мира, теперь эта сотня превратилась в тысячи. Депосы осваивали просторы Тизалотопи, позабыв о том, как явились сюда гостями.

Когда буря грянула над нерушимым миром, ни Мерист, ни Линда ничего не сумели сделать. Сплотившись, депосы напали на анубастцев. Они задались целью изгнать ненавистных существ с земель, которые посчитали своими. У депосов появился новый лидер – Мортхаген, чистый по крови, от предков накопивший ненависть к анубастцам. Его план был избавить Тизалотопи от рас, которые он провозгласил низшими. Мортхаген покусился и на владения гноллов, но мои предки не желали поднимать перед захватчиками оружие.

Линда, Хранительница Порталов, маленькая гноллиха, наделенная великой силой, лишь печально взирала на хаос, царящий в Тизалотопи. Мир, который был создан, чтобы существовать без вражды, был залит кровью. Сердце Мериста разрывалось от мысли, что из-за него гибнут невинные создания. “Я не сумел изменить в депосах человеческой сути, – осознал Мерист, – то, чего я всеми силами пытался избежать, мои творения принесли с собой”. Еще не лишенный надежды, он пал на колени перед Мортхагеном и просил пощадить тех, кто остался. Мортхаген, хотя душа его была наполнена тьмой, услышал мольбы Мериста и предложил ему сделку. Он обещал отозвать свои войска и сохранить жизни существам “презренной расы”, если Мерист отречется от престола и уйдет в изгнание вместе с теми, кого депосы не желают видеть на своей земле.

“Мы даем вам три дня, – говорил Мортхаген, – три дня мои воины не станут трогать низших тварей, чтобы низшие твари ушли туда, где им место – на Земли болот”. Землями болот (на гнолльском – Атанострон) называлась восточная часть Тизалотопи. Она была проклята, поэтому и не заселена. Там не росла трава, почва была неплодородной, в лесах водились ядовитые змеи, холодные дожди беспощадно заливали пустоши. Но Атанострон стал единственной надеждой на спасение. Когда существа, обреченные Мортхагеном на погибель, покинули свой дом, Линда сотворила последнее чудо. Она оградила Атанострон от Тизалотопи, сделав их отдельными мирами, чтобы армия Мортхагена не сумела отыскать изгнанников. Что касается Мериста – человека, создавшего новую расу и владеющего даром долголетия – не дав добраться до спасительных земель, его настигла смерть. Он отстал от отряда по дороге в Атанострон, и дикие звери растерзали его. Так погиб Мерист, отец конелюдей.

Мортхаген сдержал слово, позволив гноллам с анубастцами спастись. Он стал первым тираном этого мира и правил до конца своих дней. Его сменил наследник, потом другой. Прошло много лет, депосы продолжают жить в Тизалотопи, даже не подозревая, что совсем рядом есть другой мир с существами, которых их предки когда-то изгнали. Но никакие дороги туда не ведут, кроме портала, который Линда больше не откроет. Добравшись до Атанострона, она отреклась от своего дара, передав его другому. От нее остались слова, высеченные на камне у подножия священного вулкана, о том, что когда-нибудь горы коснутся небес и придет существо от враждующих рас, а два мира вновь станут едины.

Солнце за время рассказа гнолла начало клониться к закату. Ночи в пригороде Одары, жалкой части могучего и огромного Тизалотопи, всегда были холодными. Джипс широко зевнул, распахнув клыкастую пасть, и обернулся к Ники. Мальчик смотрел на него с недоумением в больших глазах.

– Та история, которую рассказывали воспитатели, отличалась, – произнес Ники. – Мерист привел в Тизалотопи депосов, но там не было других существ. Мы никого не прогоняли.

Джипс усмехнулся.

– Это же легенда – каждый передает ее по-своему, тебе решать, кому верить.

Ники, кажется, свой выбор сделал.

– Все гноллы ушли в Атанострон. А ты? Ты до сих пор здесь.

– Я задержался для того, чтобы развлекать одного маленького депоса.

Ники засмеялся:

– Врешь! Ты был здесь до меня.

Медленно, но неумолимо сумрак охватывал форт и стену леса. Ники было пора возвращаться. Джипс не посмел бы показаться на глаза депосам, что уж говорить о том, чтобы усыновить мальчика. “Его место среди подобных”, – повторял он, точно клятву. Хотя знал: даже тем малым временем, проведенным вместе с Ники, и своими историями, особенно той, что поведал сегодня, давно ее нарушил.

– Я провожу тебя, – сказал Джипс. И они пошли вдвоем, отдаляясь от форта, по тропинке через лес, к пригороду Одары. Именно там располагался приют. Родители Ники отказались от него еще в младенчестве, в детском доме мальчик был предоставлен сам себе. Кто мог знать, что с парнишкой стало бы, не отыщи он волей случая заброшенный форт. С тех пор вороной депос возвращался, когда чувствовал себя одиноким, принося тепло в сердце Джипса. Поэтому так тяжело давалось каждое расставание. Когда настало время разделиться, Ники произнес, словно читая его мысли:

– Ты мой лучший друг, Джи. Но все равно жаль, что ты остался один среди нас.

– Я не единственный чужак в этом мире, есть еще. Некоторые научились прятаться, другим повезло меньше. Иди, а то тебя потеряют из-за меня.

Ники послушался его. Помахав рукой, мальчик стал вприпрыжку спускаться с холма. Джипс смотрел ему вслед. Гнолл не мог знать, каким будет путь вороного депоса, и суждено ли им быть вместе спустя годы. Но одно ему было известно наверняка – этого мальчика ждет удивительная судьба.

– Я люблю тебя, Ники, как гнолл может любить собственного сына, и буду рядом, независимо от выбора, который тебе суждено сделать, – прошептал Джипс вороному депосу вслед.

Глава 1

Пятнадцать лет спустя

Она все еще была рядом. Говорила, что делать.

“Бей, и мы встретимся”, – донесся до него едва слышный шепот.

***

Когда произошла та безумная авария с участием Николаса, Рассел Лэйон, депос соловой масти, таился в стороне. Но все равно Рассела мучил обретенный за годы службы инстинкт, твердивший о долге находиться рядом, ведь Николас – его напарник. В этот раз соловому депосу оставалось только наблюдать: вот с пересекшего дорогу перекрестка выскочил ржаво-медный пикап, боднул широким бампером бочину седана – точно посередине – в стык пассажирской и водительской двери. На фоне пикапа Николаса автомобиль преступника показался крошечным, а потом исчез, сметенный медным вихрем на обочину, в кювет, где никому не скрыться от закона.

Патрульные успели ударить по тормозам, бело-синие шушлайки издали скрежет и замерли перемигивающимся стадом. От такой остановки Рассела едва не припечатало носом в бардачок, спас ремень, стянув плечо так, что казалось – оно вот-вот лопнет. Рассел мысленно выругался, его глаза вглядывались в дым, поднимающийся от дороги призрачным следом.

До того как пикап Николаса на манер черта из табакерки возник словно из воздуха, Рассел Лэйон и его сослуживцы вот уже час преследовали баклажанового цвета седан. Водитель седана был застукан за магазинной кражей. Что именно стало трофеем вора, диспетчером не сообщалось, Рассел проработал достаточно лет в полиции, чтобы знать – этим могло оказаться что угодно – начиная от электроники, которую легко реализовать в гетто, – до комичного: пачки жвачки с кроссовкой без пары – кража ради кражи. Вооруженный вор (от 18 до 35 лет, пегий, одет в футболку и джинсы), причинил телесный вред охраннику и покинул место преступления на своем автомобиле. Баклажановый седан только на вид казался разваливающимся корытом, под его ржавым капотом был такой мотор, что прибывшей полиции оставалось давить на газ до упора, всеми силами пытаясь не отстать.

На часах замер полдень. Свободная от пробок автострада превратилась в прекрасную трассу для демонстрации мощности. Редкие машины, издали вспугнутые сиренами полицейских, торопливо отступали на правую полосу, расчистив преступнику путь. Тот уже выжал из седана двести километров – на такое патрульные автомобили были не способны, все в участке знали, что сотня – их фантастический предел. Диспетчер велел продолжать преследование, и Рассел давил на педаль, приписывая силуэт, переливающийся в мареве, к своему личному провалу. Другие сказали бы, что давно пора смириться: даже если чудом им вдруг удастся припереть преступника к стенке – все тщетно. Их мельтешение – капля в океане. В таком месте, как город Одара, привыкай оказываться в числе проигравших. Светлый, добрый герой, вставший на сторону справедливости – неумолимо ты будешь утоплен в криминальной пучине, захлебнешься, потому что она – больше и грандиознее тебя.

Рассел переехал в Одару, когда она уже полвека как объявила себя муниципальным банкротом, утвердившись в первой строчке самых неблагополучных городов Викории. Жители, побросав свои обесценившиеся дома, разъехались в поисках будущего и другой, безопасной жизни. Теперь вместо перезвона молотков и рева пил на одарских фабриках посвистывал ветер, ярче фонарей зажглись костры бездомных, пегое гетто разрасталось, вместе с ним крепла чужестранная власть Элиранда – основателя “Белых Полей” – империи наркобизнеса, опухолью пожирающей города изнутри. Самого Элиранда не было в живых, но в притонах и на мостовых все еще гулял его жестокий призрак. Вооруженный вор с сотней лошадей под капотом развалюхи являлся малой частью того беспредела, с которым Рассел сталкивался на службе изо дня в день.

Рассел Лэйон представлял собой депоса редкой масти – тело золотистого цвета, грива и хвост отливали белизной. На его шерсти выделялись крупные “яблоки” – отметины, считавшиеся атрибутом аристократии. (У Рассела они находились в тех местах, которые в цивилизованном обществе было принято скрывать под одеждой. В последнее время восхищаться ими стало некому.) Расселу исполнилось тридцать семь лет, пятнадцать из которых он отдал одарской полиции. Не так много, чтобы просыпаться в кошмарах, но достаточный срок для продвижения по службе. Правда, с Расселом происходило в точности до наоборот: повышать его никто не собирался, а омерзительные сны посещали все чаще. В них не было найденных в реке раздутых тел, от вида которых он дольше обычного не мог прийти в себя, или мертвых детей. Сны относились к работе лишь тем, что там, как и в жизни, главную роль играл его напарник. Теперь, конечно, бывший напарник. Но даже с уходом Николаса из полиции ничего не поменялось.

Рассел был уверен – эта ночь пойдет по привычному сценарию, только к дрянным сновидениям прибавится головная боль от рева сирен, доносящихся истеричными выкриками со всех четырех сторон света. Рассел благодарил судьбу в лице Дженны, начальницы четвертого участка, что у доставшейся ему служебной машины не работала сирена. Она уже месяц как была сломана, и, судя по ветхому состоянию прочего имущества, чинить ее никто не собирался.

– Если не догоним, то хотя бы доведем до помешательства, – вдруг ожил Морис – пегий старик, который был назначен Расселу в напарники вместо Николаса. Морис вел себя тихо, и Рассел напрочь забыл о его присутствии, а теперь боковым зрением уловил, как тот опрокинул спинку кресла, заложив руки за голову. В салоне пахнуло спиртным, вряд ли причиной тому был въевшийся душок арестантов-пьяниц. Рассел чувствовал мыском туфли глубину пола, ему удалось сделать почти невозможное – разогнать рухлядь до ста двадцати, еще немного – и может быть, он начнет дышать преступнику в хвост, что ему стоит подрезать… Какой же это идиотизм: всем гудящим стадом гнать одну чертову колымагу!

– Расслабься, а то надулся, как на унитазе, – Морис хлопнул Рассела по плечу, отчего соловый депос вздрогнул и весь сжался. – Тебе за ним не угнаться, хоть из кожи вылези. Машинка у злодея еще та – резвее за свою жизнь не видел. Вот до чего развилась техника. Смотри, взял пятый выход, к поселкам. Хочет выбраться за город, а там, в полях, на наших жестянках его ищи-свищи.

– Нет, нам только на руку: в предместьях есть перекрестки. Можно взять его в кольцо, – озвучил свои мысли Рассел.