Храм любви. Книга «Чудеса Шаманки»

– Более того, молодым девчонкам и женщинам до тридцати сексуальные контрактные отношения должны оформлять в обязательном порядке. От тридцати до сорока за неоформление и необоснованный отказ от сексуальной жизни, когда ей предлагают претендентов, нужно вводить штрафные санкции. Мужчинам за сексуальные связи с этой возрастной группой женщин надо делать какие-то доплаты от тех денег, которые могут быть получены от конкуренток раннего сексуального возраста. Только вот такое невозможно, а я бы женщинам свыше сорока дала бы полную свободу, чтоб они свои сексуальные отношения даже могли нигде не святить и не узаконивать никак, – продолжила мысль она. – А вот девочек, которые к серьёзным отношениям не готовы, а бредят только развлечениями, для пробных сексуальных отношений могут устроить пробные контрактные семьи. Пробную связь можно и венчать голубыми кольцами надежды, и все побегут под это кольцо, как тараканы под плинтус. Негласный гостевой брак на какой-то период с такими дамами вполне мог бы устроить многих мужчин. К сожалению, в жизни таковых юридических форм пока нет.

Высказавшись опять столь категорично, она оставила шест и, вновь поймав свой шарик, попыталась катать его по рукам. Он, однако, вдруг соскочил с её рук и покатился по полу в сторону от неё. Арабес с изумлением молчал, наблюдая за этим. Шарик, словно дух любви, возбуждённый таким мнением, вдруг как будто даже сдулся и снова стал кататься из стороны в сторону, будто вся комната опять потеряла равновесие. Только это его уже не удивляло, а больше всё-таки его возмутило её суждение, и он возмущённо заявил:

– О, дух любви негодует, ему не хватает внутри святого благодатного огня, – и опять с улыбкой заметил, указывая на «уко» любви: – Видите, откатился. Значит, всё-таки будет согласен со мною, если несогласен с вами. Выходит из вашего утверждения, что даже обоюдное согласие по моральному контракту не покончит, а лишь может узаконить неравенство сексуальных, брачных и прочих любовных связей, и по божьему велению, и по любому узаконенному велению. Кроме всего, моральные отношения как контролировать? Это внеправовая категория.

Анна усмехнулась и хотела что-то сказать в своё оправдание, но он её опередил:

– Значит, для полного ощущения счастья вы готовы продавать если не тело и даже не застрахованную любовь, как в беседе прошлой ночью, а страховку свободных форм брака. Это же та самая интимная свобода с гарантией во времени, обусловленном своеобразным моральным контрактом согласия отношений. Только кто же это право готов контролировать? Ведь в групповом браке, видимо, будет необходимо устанавливать и контролировать период верности каждой жене, так, что ли?

– Может быть, и так, только на этом поле не должно быть места обману и разрушению традиционной семьи как высшей ценности, – уточнила она.

– Удивляюсь не тому, как всё сложно, а тому, как вы быстро меняетесь от одного абсурдного видения к другому. Как бы там ни было, это всё та же завуалированная свобода вашей свободы с продажей любви под видом временной контрактной семьи-любви, как вы назвали. Любые свободные товарные отношения в интимной сфере всегда развращали цивилизации. От этого погибла Римская империя. Общество вновь может постигнуть участь Содома и Гоморры, если бог не увидит в нём ни доли праведности, – заметил он, дополнив: – Со мною можно соглашаться или не соглашаться, но это уже другой вопрос.

– Да не кудахтайте вы. Может быть, и так, но вот и пусть всё старое летит в тартарары, и чем скорее оно гавкнется, тем лучше. Только на обломках старого может вырасти новое. В моём варианте это не хаос, а уже согласованная, контролируемая и управляемая ситуация.

– Вы считаете страховку отношений временных форм брака с моральным контрактом чем-то новым?

– Подумайте, подумайте сами, – отвечала она ему. – Мир придуман не вами и не мной, имущественные контракты есть, так почему не могут быть моральные и без заключения традиционного брака? В этом мире если нельзя продавать женщин и их любовь, то почему нельзя продавать право на любовь и новую форму семьи? Даже неразделённую любовь, как дар за влюблённость, лучше иметь по любовному контракту со страховкой. Это можно как считать продажей в собственность на время, так и не считать таковой, а лишь приобретением в ограниченное пользование, если не в рассрочку. Контракт – это как аренда отношений и права на взаимное любовное общение с доступом к телу, а может и без – платоническое. Выдача же замуж традиционно была тоже чистой продажей, с обязательным доступом к телу, но уже с правом полной собственности. Недаром сваты говорили: «У вас товар, у нас купец, пришли мы сватать под венец». Калым, приданое – это уже явная узаконенная скрытая сделка купли-продажи. Жена как движимое имущество мужчины – разве это не узаконенный Содом? Потому и ревность в институте собственности развивается оттого, что идёт от чувства эгоизма и потери собственности.

Только в подходе на контрактных моральных связях мы можем укротить хаос и стихию интимного разгула. Главное в том, чтоб все улыбались и радовались в законной свободе, а не плакали от осуждения. Кто, когда, где и почём – это уже вторично, хотя женщины всегда продавались с возраста, когда уже шапкой сбить было нельзя. Однако даже проданные так или иначе за калым или полученные с приданым в замужестве себя собственностью считать не желали. У нас на Руси женщин даже в жертву богам приносили, а при татаро-монгольском иге дань порой девками отдавали, так и откупались. Они на них очень уж падки были.

– Да вы в этом уже повторяетесь, и это неудачное объяснение. В разные времена по-разному были оценки вынужденных поступков. Может быть, я устарел? По закону ныне никто уже не продаётся, но закон уже вроде как старается получить права вмешиваться в личную жизнь. Только зачем и по какому случаю это он должен делать, сказать сложно. Святая святых – отношения полов. Кому какое дело, почему так, а не иначе человек решил получать наслаждение от общения и жизни? Однако были времена, когда и царь, и барин своим подданным совместно с церковью давали или не давали права на и брак, и развод, а то и принуждали к тому или другому, карая за нетрадиционные отношения. Вы тоже желаете поучаствовать в этом процессе с целью иметь свой материальный, а не божий интерес, хотя прикрываетесь необходимостью всеобщего счастья.

Анна с загадочной ухмылкой молчала в ответ, то ли не хотела оправдываться и возражать, то ли посчитала лучше промолчать. Видимо, это было её правильным поступком, оттого что поняла: он не выдержит её молчания и будет дальше обвинять или размышлять на эту тему. Он действительно что-то в этой связи вспомнил и продолжил:

– Если на заре советской власти теория стакана воды предполагала секс между комсомольцами простым утолением жажды, как глоток воды, то никакой коммерции, ни контроля не предполагала. Во времена же Пол Пота в Камбодже, когда было раздельное проживание полов, в одной деревне мужчины, в другой женщины, и им разрешались свидания с рекомендуемыми дамами за трудовые успехи, то это был сексуальный контроль, и своеобразная селекция народонаселения, и своеобразный стимул к труду. Дети при этом являлись собственностью государства, и воспитанием намеревалось заниматься оно. Институт личной собственности ни на детей, ни на дам, ни на мужчин не распространялся. Что-то было недодумано и оттого абсурдно. Где истина, надо соображать. Может быть, действительно лишить всех права личной собственности и разрешать её только по лицензии? Вместе с лицензиями на право пожизненного или временного пользования дамой давать лицензии и на воспитание, и даже на любовь и секс?

Она наконец от души рассмеялась, и огоньки, скрытые в стенах, интенсивно замигали разными цветами в такт её смеху. В это время ему показались они тоже управляемыми, как и движение шарика. Их мигание, как такое же мигание прошлой ночью в другой комнате, изменяющее изображение картин, ныне уже напоминало другое. Ему показалось, что всё это: и мигание лампочек, и движение шарика – связано с какой-то неуловимой энергией витающих мыслей или дамских действий. Они будто влияли на шарик и сами как-то реагировали на то или иное высказывание. Когда Анна сказала, что нужно допустить кому возможность полной собственности, а кому только возможность влияния через патронаж, шарик покатился к ней. Уже когда, лаская его, говорила о том, что запрещать любить нельзя никому, ни детей, ни возлюбленных, в любых формах и случаях обожания, то шарик будто стал даже больше. Для неё любовь была песней души, которую убивать как душевную собственность нельзя, какой бы она ни была, так как считала её даром богов. Утверждала, что сексуальную связь всё-таки контролировать необходимо и нужно и не путать её с любовью, как и не путать мух с котлетами.

Арабес слушал и воспринимал её по-разному. Для него любовь была просто состоянием души. Понимал, что её можно приобрести только поступками, и только ими можно приобрести женщину в собственность как жену, на всю жизнь. Вот как и за что её законно получить во временное пользование, если не покупать по моральному контракту, для его теоретического склада ума было не совсем ясно. Он то так, то иначе начинал думать и искал оправдания то тому, то другому мнению. «Если бы была такая возможность с оформлением семьи на любое время в один час, а не с месячным ожиданием, то, кто-то бы, считал он, и отдал, наверное, предпочтение этим возможностям. Была бы она тогда партнёрской сделкой с ограниченной собственностью или чем-то другим, он не мог для себя уяснить. Собственность, как чемодан без ручки, нести всегда тяжело и бросить жалко, а тут закончился контракт – и свободны, а нет охоты – пролонгируй его, если, конечно, будешь иметь право и обоюдное желание. Постоянство же должно повышать социальную значимость каждого на получение тех или иных удовольствий, почётных званий и продления жизни в вечность. Вроде бы в уме всё срасталось, но тогда нужно и собственность на детей отменить или как?» – мысленно спрашивал он себя и, махнув в конце на эти думы, подхватил подкатившийся шарик, прижав его к груди, стал гладить, как живое существо. Тут ему показалось, что он издал знакомый голос ночной Шаманки и как будто даже запел её голосом. От неожиданности он оттолкнул от себя шарик, и он покатился по комнате. Судорожно помотав головой, попытался освободиться от этого явления, как от наваждения. Знакомый голос сразу перестал звучать.

Анна не обращала внимания на его странные отношения с шариком и его почти шоковое состояние и продолжала:

– Однако сексуальную стихийную торговлю как порочное явление моральный контракт в любом виде семьи точно упразднит, – продолжала настаивать она, восстанавливая нить их беседы, будто отвечала на его размышления.

Арабес, понимая всю нелепость своей ситуации, на её утверждение о моральном контракте как спасительном круге в бушующем мире любовных и семейных отношений, произнёс в своём раздумье:

– А хорошо ли всегда и во всём иметь определённый контроль? Особо отдаваться любой возможности контроля отношений, наверное, не стоит. Такое, допустим, уже в отношениях с нетрадиционной ориентацией, наверное, неуместно? Ведь если нельзя без разрешения входить в дом и лезть под юбку и в штаны, то насколько будет морально оправдан такой контроль во всём?

Отреагировав так неуверенно на её замечание, он как будто освободился от своего минутного наваждения, которым пытался скрыть свою растерянность от загадочного голоса и поведения шарика. Скорее всего, это было оттого, что не знал, как всё-таки воспринимать подобные чудеса.

Усмехаясь над его поведением, Анна тем временем продолжала:

– Не заморачивайтесь этой проблемой, это будет мешать вам быть самим собой. – Успокаивая так его, она то ли отвечала на его замечание, то ли предостерегала от излишней реакции на проделки шарика.

– По моему женскому скользкому понятию, – продолжала она, – институт парного брака, который формировался на всю жизнь с имущественным обременением, уже устарел, и его надо дополнять чем-то более существенным, отвечающим условиям мобильной жизни. Эта мобильная жизнь требует и соответствующей морали, хотя для стабильности условий исключать традиционный подход нельзя. Государство ныне в интимном хаосе, и его мораль давно на его распятии. Так или иначе оно погрязнет в бессмысленной борьбе с ним. Я считаю, что оно сдуру упускает свои деньги от свободы отношений, и потому они являются левой вульгарной наживой, работающей против него. Нам нужно с умом подойти к этому, а не открывать откровенные бордели и преследовать их. Любой моральный контракт, даже оплаченный односторонне, может дать какие-то гарантии и регламентировать эти отношения, за нарушение которых можно требовать неустойку с обеих сторон. Мало того, что это может дисциплинировать отношения, но и в неузаконенном гражданском сожительстве дать гарантии женщине, где ныне гарантия – только совесть. Если же неузаконенное сожительство, но по обоюдному согласию признавать нарушением морали, то женщины любые свои отношения будут всё-таки стараться узаконить, хотя бы неким гражданским контрактом. Многих может устроить даже тайный моральный контракт с женатым мужчиной, а это уже не аморальное б… ство, а скорее полигамность, а многожёнство у нас законом уже не преследуется.

– Кто виноват и что делать? Извечный русский вопрос, – риторически произнёс он. – Узаконить полигамность в браке – христианство не пойдёт, но других юридических форм, кроме как контрактным согласием с узаконить полигамную семью и секс, пока нет. Между тем даже расторжение традиционного брака раньше осуждалось строго. В советское время расторжение позорили объявлениями в газетах. Юридический абсурд. Женщины всегда нарушали это единственное право и гуляли напропалую, рожая незаконных детей, хотя морально они рожать без осуждения не могли, и скоро эту мораль стали считать безрассудством. Может, и ныне что-то нужно посчитать безрассудством.

– Когда войны вырезают мужчин, человеческие законы против природы бессильны, – поддержала его мысль она. – Совесть мужчины всегда в ответственности перед новой жизнью и богом, это единственная их гарантия для поддержки. Полной правовой и моральной ответственности нет, и в случае обмана надежда у дам только на себя и свои силы.

– Если жизнь – это божий кредит времени, выданный каждому человеку на реализацию своих талантов, продолжение рода и утоление сердечных мук, то чья вина, – опять задал он, будто уже себе, вопрос, – если в рамках обезличенных человеческих законов он не может реализовать этот кредит счастья как хочет?

– Вот вы и сами задумались над тем, кто же будет за этим всем следить и беспокоиться. А ведь когда я говорила о храме семьи, кажется, уже предлагала решение.

– К сожалению, оно не предполагает механизма решения, и необходима соответствующая идеология, – отвечал он. – Ведь если даже возродить пионерские и комсомольские организации, мораль любовной сферы им будет чужда, а до религии дорога далека.

– Если невозможно, но очень чешется, то и кобыла с ослом поженятся, – иронически заметила она. – Под божьим оком можно контролировать отношения любой юной увлечённости. Эти отношения можно формировать так, чтобы все были хорошими хозяйками, кавалерами и отцами. Нужна соответствующая задача и работа исходя из того, что хочет иметь общество, не попирая социального счастья. Переход границ дозволенного происходит потому, что нет моральных кодексов чести и табу недозволенного. Если хотите, я бы страховала девичью честь и невинность до посвящения их в женщины. И почему какие-то моральные скрижали нельзя контролировать и воспитывать в ризах святости?

– Однако это только оригинальная мысль. Нужен мессия и помазанник божий, чтоб в его моральных канонах можно было это творить.

– Не надо с таких высот желать решения этих желаний. Если государство неспособно решать эти задачи, то нужно создать своё сообщество и обосновать свою мораль, как преступное сообщество, им и карать за отступления от имени своих богов.

– Это абсурд, государственная машина сотрёт в порошок, и в истории от вас останется что-то подобное картине Сурикова «Боярыня Морозова».

– Наше государство пытается решить проблему счастливого общества, но предлагает решать её в противогазе запутанных рассуждений нравственности, под зонтиком аскетической морали. Притом старается, чтобы люд чувствовал страсть и красоту любви в перчатках нашего обезличенного равенства. Это всё равно, что стараться мацать даму в перчатках, не почувствуешь прелести тела. – Высказавшись таким оригинальным образом, она сама усмехнулась над тем, что сказала, и решила подтвердить сказанное более образно: – Сухов в фильме «Жёлтое солнце пустыни» пытается дать свободу дамам гарема, а дамы к этой свободе вроде как и не стремились, им как будто было всё равно, кто их муж – Саид или Сухов. Каждая из них с вожделением ждала возможности стать любимой женой в момент его хотения, чтобы наконец получить миг любви хозяина, а кто хозяин в данный момент, их даже не волновало. Не надо навязывать единых свобод тем, кто их не ищет и ощущения счастья в них не получит. Если право на счастье не определяет повелитель, свобода становится средой вражды. Так что свобода, равенство вместе с братством, к которому стремился привести гарем Сухов, превращается в блеф. Без ощущения любви и индивидуальной значимости личного счастья не бывает.

Он, обдумав сказанное, вроде как согласился с ней, но сделал замечание, что фильм – не «Жёлтое солнце пустыни», а «Белое». Потом, подумав, решил уточнить:

– А как же с всеобщим счастьем? Неужто его нельзя сотворить или делать как говорите?

– Это Сухов повёл их в утопию счастья, как и всеобщего равенства. Для того чтоб кто-то ощущал себя счастливым, нужно, чтоб кто-то был несчастным. Это чувство приходит в сравнении.

– Значит, и ответственность должна быть разной. Только государство и право, на котором сегодня стоит мир, не знают, как создать границы морали и права свободной любви. Если мораль у всех будет разная, то и свобода и право должны быть таковыми. Где должна кончаться свобода одних и начинаться свобода других? Кто должен быть судьёй и как судить? Вопрос непростой, и я себя спрашиваю, нужна она или нет, и в чем её смысл, – закончил он и замолчал, словно задумался.

К нему подкатился шарик. Он решил его опять поймать, но он неожиданно откатился в сторону. Тогда он с досадой продолжил:

– Я тоже, как этот шарик, готов отскочить или страусом засунуть голову в песок и на этот важный вопрос морали в любви, а значит и на понятия человеческого счастья, не реагировать. Право на разные моральные нормы посредством их согласования, видимо, нужно оставить будущему обществу, его общественным судам и общественным представителям, с которыми эти моральные нормы будут согласованы, тогда всё будет в ажуре.

Она, весело похлопав ему за сказанное, предложила всё-таки за это выпить. Когда он налил, она, отпив глоток от переполненных краёв бокала, уселась за пианино. Проиграв неизвестный напев, снова сделала глоток вина и, поймав шарик «уко», подкатившийся к ней, капнула на улыбающееся на нём сердечко вином. «Уко» будто выскользнул из её рук, как захмелевший от валерьянки котёнок. Она усмехнулась и с досадой продолжила его мысль:

– Вы как будто говорите о некоем будущем правовом обществе, которое должно разрешать разные моральные нормы, и вот я, подыгрывая вашим рассуждениям, спрашиваю: почему же не могут существовать согласованные и застрахованные свободы прав на плотские и прочие союзы уже сейчас? Просто государство ныне заниматься этим не хочет или не может, если не считает дурятиной.

– А я согласен с этим и думаю, что могут быть разные свободы, чтобы только не хаос и стихийный их разгул. Однако даже те свободы, которые вам кажутся истиной, при системных услугах могут опустошить любому душу. Если даже вы имели бы такую вольную жизнь, то вам пришлось бы быстро возненавидеть и забыть её, как свои скитания по свободе любви. В конце их любой обязательно придёт к необходимости семьи на традиционной истине, с душевной гармонией.

– А я так и создала свою семью и считаю, что семья, созданная божьими ангелами небес, должна возродить мир семьи с заботой о общем, чтоб иметь любовь к себе. Ради этого можно лечь даже и на стреляющую амбразуру. Только государство об этом не думает и считает, что только законами можно управлять народом, или в правящей элите тямы не хватает свободы другим правом утверждать. Право же спокон веков тоже цену имело и в свободе от рабства, и в свободе от барщины, да и в прочих свободах чего-то стоило.

Божьими ангелами небес можно узаконить, но только моральные свободы. У меня здесь и икона висит в виде кормящей Мадонны, это для семьи, а для любви можно в иконы превратить все картины художника Гойи. Молитвами могут стать и стихи о любви, если их канонизировать. Танцы в некоторых странах тоже канонизированы, и каждое движение в них может нести сакральный смысл, помогающий людям войти в небесные владения любви. В каждом храме были жрицы для знати и простых людей, и они право своё для того и другого тоже должны заслужить трудом.

– Мне также не всё понятно, но «я не я и это хата не моя, или только с краю она», – в этой позиции обвинять государство тоже нельзя. То ли в институтах прозрения не хватает, то ли догмы перешагнуть крепостное сознание мешает. Спрашивается: а на каких правах государство распоряжается свободами народа и его достоянием? Если признать, что руководитель массами – их собственник, как был царь, то это одно, а если глава его и вся свита управляет на предоставленных народом правах оперативного управления, то это совсем другое. Мы кажется, об этом уже говорили прошлой ночью. Добавлю только, что воля как свобода каждого из нас должна быть согласована с волей учредителей государства, а таковыми могут быть только те, кто внёс больший вклад в его развитие.

Она не стала спорить с его утверждением, а припомнила ему опять фильм «Пятьдесят оттенков серого»:

– Вот в нём свобода определена согласием их контракта, и он должен расставлять границы дозволенного и возможного. Только этим заниматься должны не частные фирмы, а храм семьи и любви Гименея и Эроса – законной и свободной любви, – подытожила она. – Если общество создаст в них службу морали, которую можно было бы назвать религией любви, оно сможет контролировать и регулировать эти отношения, предлагая ту или иную мораль отношений как товар. Можно уже с этой моралью страховать отношения любви и не продавать дам? Здесь право на ту или иную мораль, как на свободу, должна дариться богом за божьи дела или за божье подношение по душевному воздаянию.

Он опять выразил удивление по поводу её постановки и решения любовного вопроса.

– Этого я точно не знаю и не могу сказать, что этим достигнете своей цели, но именно ради этого выяснения я повторно после вчерашнего вечера завёл этот разговор. Вы, женщины, всегда оригинальны, – отметил он, – и имеете своё эксклюзивное мнение. Хоть и живёте в фантазиях и думаете впечатляюще возвышенно, что даёт вам право считать, что если мужчина признался в любви, значит это навечно. Мораль любви, однако, ни купить, ни продать нельзя. Однако согласен: заслужить в дар от богов во имя спасения и продолжения жизни можно, как и за божье жертвенное подношение.

– К сожалению, пока это не так. В нашем мире продаётся и покупается всё, и цена определяется возможностями и желаниями. Если покупают судей и право, то мораль как слуга права покупается в нагрузку к нему с совестью, душой и любовью. Перефразируя известную поговорку охотников, скажу: без денег нынче ни тела, ни души, как ни пуха, ни пера.

– Мудрое государство сделало бы так, чтоб не допускать такого. Умное искало бы выход, дурное пускает всё на самотёк, – изрёк он почти то, чего она не отрицала.

Она незамедлительно продолжила:

– В верхах не понимают, что только основной инстинкт и формы его реализации, через любовь или иначе, по существу должны являться двигателем прогресса и условием репродуктивной системы человеческой, как и счастья. Иначе религия должна управлять миром счастья, но для этого она должна стать частью государства, общества и учредителем его права на душевное счастье или контролем его исполнения.

Арабес вздохнул, будто на него взвалили огромной тяжести груз, и он даже крякнул, но собрался с мыслями и ответил:

– Соглашусь с вами в том, что в этом деле какой-то и нужен, но не абсолютный контроль, и может быть даже только религиозный. Однако мне кажется, что эти официальные возможности – только иллюзии. Вопреки всем надеждам в жизни зачастую, а может быть и потому, отношения любви катятся к обману и их разрыву не потому, что нет контроля, а потому, что нет и сложна ответственность. Это не потому, что кто-то из влюблённых подлец, а потому, что не всегда люд может бороться со своими чувствами и желаниями. Ввиду этого и гарантировать их сложно. Однако он или она некоторое время могут качественно врать, изображая любовь, и это качество точно можно и даже, может быть, нужно страховать, как вы говорили ранее.