Рейнеке-лис

Поповский сынок Мартынчик решил ему отомстить. Он искусно приладил у лазейки петлю, надеясь, что вор придет вторично и попадется в ловушку.

Рейнеке, однако, о том проведал и говорит коту:

– Милый племянник, лезьте прямо в дыру, а я останусь здесь караулить, пока вы будете охотиться. Мышей вы нагребете целую кучу. Слышите, как они задорно пищат? Полакомьтесь вдоволь свежей мышатиной и вылезайте обратно. А раненько утром отправимся вместе ко двору короля.

– Значит, – спросил Гинце, – я могу лезть без всякой опаски? Ведь и от священника, хотя он и служитель Бога, можно ожидать всяких неприятностей…

– Кто бы вас заподозрил в трусости? – перебил его Рейнеке. – Тогда вернемся лучше ко мне. Моя жена накормит вас чем-нибудь, но мышей, конечно, не будет.

Коту стало стыдно, что лис считает его трусом. Он смело кинулся в дыру – и угодил в петлю. Так Рейнеке-лис угощал своих доверчивых гостей.

Как только Гинце почувствовал прикосновение веревки, он в ужасе шарахнулся назад, отчего петля на его шее сразу же затянулась. Он жалобно звал на помощь Рейнеке, а тот просунул морду в дыру и издевался над несчастным:

– Гинце, ну, как мыши? Вкусны или не очень? Если б Мартынчик узнал, что вы уплетаете его дичь, он принес бы вам горчицы.

Что вы так громко мяукаете? Разве при королевском дворе это принято – петь за столом? Жаль, что в такую ловушку не попался волк Изегрим, он заплатил бы мне за все мои обиды!

С этими словами плут удалился, а Гинце продолжал вопить изо всей мочи. Его крики услышал поповский сынок Мартынчик и вскочил с кровати.

– Ага! Попался воришка! – воскликнул он вне себя от радости. – Заплатит он за петуха!

Мартынчик живо зажег свечу, разбудил отца и мать и растормошил всю прислугу.

– Вставайте! – кричал он. – Лисица попалась! Теперь мы ей покажем!

Все бросились в амбар вслед за кухаркой Юттой, которая несла подсвечник с двумя свечами. Мартынчик схватил здоровенную палку и стал расправляться с котом. Он немилосердно бил несчастного и выбил ему глаз. Остальные старались не меньше. Папенька-поп уже собирался вонзить в Гинце вилы, но кот, чуя свою смерть, бешено прыгнул на священника и опасно изранил его, жестоко отомстив за свой выбитый глаз. Священник заорал и упал без сознания. Его подняли, унесли и уложили в постель, а про Гинце совсем забыли. Тяжело избитый, он остался в петле и, охваченный жаждой жизни, торопливо грыз веревку.

И вот – о радость! – веревка лопнула. Гинце шмыг в дыру и пустился бежать из этого проклятого места.

Наутро он прибыл ко двору короля. Ну и ругал же он себя… «Попутал меня дьявол поверить хитрому предателю Рейнеке! Вот в каком виде возвращаюсь я к королю: искалеченный, с выбитым глазом, на позор перед всем королевским двором!..»

Когда король узнал, как поступил Рейнеке со вторым его послом, он страшно разгневался и повелел немедля созвать всех своих мудрецов-советников.

– Как нам привлечь, наконец, этого злодея к ответу? – задал он им вопрос.

Тут снова посыпались жалобы на Рейнеке, и снова выступил в его защиту барсук Гримбарт. Он доказывал, что по закону требуется вызвать обвиняемого в третий раз и если он снова не явится, то уж тогда можно осудить его заочно.

– Боюсь, что никто теперь не отважится доставить новую повестку такому отъявленному вероломцу, – возразил ему король. – Ни у кого нет лишнего глаза, никто не захочет остаться калекой, а может быть, и лишиться жизни из-за подлого преступника. Да и можно ли быть уверенным, что негодяй все-таки явится?

– Государь, – подал голос барсук, – предоставьте эту честь мне. Уверяю вас, что я с поручением справлюсь.

– Хорошо, – согласился король. – Но только будьте рассудительны. Помните, что это очень опасная личность.

– Что ж, я рискну, – сказал барсук Гримбарт и отправился в Малепартус.

Рейнеке с женой и с детьми он застал дома.

– Здравствуйте, дядюшка Рейнеке! – сказал он с поклоном. – Простите, но вы нас всех удивляете. Как это вы, такой ученый, опытный и мудрый, могли не исполнить королевский указ? Пора вам одуматься. Со всех сторон доходят о вас прескверные слухи, со всех сторон сыплются жалобы. Вот мой совет: спешите ко двору. Если и в третий раз вы не явитесь, король пошлет войска, ваш замок обложат. Вам и вашему семейству будет грозить гибель. Давайте-ка лучше отправимся вместе к королю. Вы достаточно хитры и на суде вывернетесь. Не раз уже судились за более серьезные проступки, и все-таки вам всегда удавалось отвести судьям глаза и осрамить своих врагов.

– Дельный совет! – воскликнул Рейнеке. – Мне действительно следует явиться ко двору и лично защищать себя на суде. Король, надеюсь, будет милостив ко мне. Он отлично знает, как я ему полезен, и понимает, что именно за это меня и ненавидят. Ведь все его придворные в делах ничего не смыслят – ни бе ни ме, и там, где нужен совет поумнее, выручать приходится мне. Вот они и завидуют… Меня тревожит только, что самые злые из моих врагов как раз и состоят в королевских любимчиках. Их там больше десятка, а я один. И все-таки мне лучше добровольно явиться к королю, чем подвергать жену и детишек такой опасности. Король, разумеется, сильнее меня, но, быть может, мне еще удастся как-нибудь поладить с моими недругами…

Тут он обратился к жене:

– Береги детей, Эрмелина! Особенно нашего младшенького, нашего любимца Росселя. Малыш весь в меня – у него чудесные зубки! Да и старшего, плутишку Рейнгарта, я люблю не меньше. Можешь без меня побаловать деток. Бог даст, я скоро вернусь и тогда уж порадую тебя хорошим подарком…

И он ушел в сопровождении Гримбарта.

Не прошло и часа, как Рейнеке обратился к своему спутнику:

– Милый племянник, дорогой мой друг! Вы – священнослужитель, лицо духовное. Признаюсь вам, мне все-таки страшновато предстать перед нашим государем. Что ни говори, а совесть у меня не совсем чиста. Если я исповедуюсь перед вами во всех своих грехах, мне станет легче. Так вот слушайте.

Прости меня Господь и Пресвятая Дева Мария, – начал Рейнеке каяться на церковной латыни, как это положено у католиков, – что я вредил выдре, коту и всем другим, в чем теперь признаюсь, и готов принять любое наказание…

Но барсук перебил его:

– Бросьте вы свою латынь и говорите по-нашему – понятнее будет!

– Хорошо, – кротко ответил ему лис. – Признаюсь, что я виноват перед всеми зверями и птицами.

Тут он рассказал, как недавно защемил в колоде медведя Брауна и как тот был избит; как он завлек в ловушку кота Гинце и как тот потерял один глаз. Признался Рейнеке и в том, что петух Геннинг сказал правду: он, Рейнеке, действительно хватал его детей и съедал их с большим аппетитом.

– Мало того, – продолжал лис, – я даже самому королю и королеве сделал много пакостей. Не говоря уже о том, как я издевался всегда над волком Изегримом, которого в насмешку называл дядей, хотя никакой он мне не дядя, а я ему не племянник! Несколько лет тому назад, когда я жил в монастыре в Элькмаре, он пришел ко мне и попросил помочь ему стать монахом. «Это занятие, – сказал он, – очень мне нравится». Я заметил, что первым делом он должен научиться звонить в колокола, и привязал его передние лапы к колокольной веревке. Звон ему очень понравился, и он стал трезвонить, как буйнопомешанный. Услыхав этот безумный набат, люди сбежались толпами. И не успел волк им объяснить, что он собирается стать монахом, как был избит до полусмерти. Однако этот дурень не отказался от своего намерения. Он попросил меня, чтобы я выбрил ему макушку, как у всех монахов. Я посоветовал Изегриму выжечь себе волосы на макушке раскаленным железом. Он послушался. И можете себе представить, как вздулась и сморщилась от ожога кожа на его глупой голове!..

Как-то мы с ним бродили в Юлийских горах и забрались во двор к одному богатому попу. У него в амбаре хранились роскошные свиные окорока и длинные бруски свежего нежного сала. Изегрим проскреб в толстой стене лазейку и довольно свободно в нее пролез. Он там так нажрался, что брюхо его раздулось, как бочка. Собрался он уходить – не тут-то было! Дыра не пропускает его обратно. Как он ругался!..

«Ах ты подлая обманщица (так он называл дыру)! Когда я был голоден, ты меня пропустила, а теперь, когда я наелся, не пускаешь!..»

Я между тем ворвался в дом к попу, который преспокойно сидел за обедом. Перед ним стояло блюдо с еще горячим жареным петухом. Я схватил петуха и выскочил за дверь.

Поп закричал не своим голосом, кинулся было за мной, да зацепился за стул и опрокинул стол со всей снедью, что была на нем.

«Бегите, ловите, колите!..» – завопил он, но тут же поскользнулся в луже супа и шлепнулся в нее.

На крик сбежались люди, а поп продолжал орать как полоумный:

«Что за наглый вор! Стащил жаркое! Прямо со стола!..»

Разъяренные люди кинулись за мной в погоню. Я мчусь впереди, добегаю уже до амбара и роняю петуха: мне стало не под силу его держать – был слишком тяжел. Толпа потеряла меня из виду, но, увы, какую добычу я потерял!

Подоспевший поп, поднимая петуха с земли, заметил в амбаре волка.

«Люди! Сюда! Не зевайте! Еще один грабитель попался нам в руки! – кричал священник. – Если он улизнет, мы станем посмешищем для всего нашего края!..»

Тут на волка посыпался град ударов, пока несчастный не потерял сознание и не рухнул на землю. За всю свою жизнь этот неудачник не терпел таких побоев. Ну и картина была бы, если бы какой-нибудь художник изобразил, как растяпа Изегрим уплатил священнику за ветчину и за сало!

Крестьяне вытащили его из амбара и, считая подохшим, выбросили на свалку. Сколько времени он там провалялся, как пришел в себя и как ему удалось выбраться оттуда, не знаю.

И все-таки даже потом, спустя год, волк клялся мне в своей вечной дружбе. Эта вечная дружба продолжалась, правда, недолго. А зачем она ему понадобилась, не трудно было смекнуть: он мечтал хоть раз в жизни поесть вволю свежей курятинки. А я, чтобы позлее над ним наглумиться, взялся проводить его на один чердак. «Средняя балка, – сказал я ему, – служит насестом петуху и семи жирным курам».

Ночью вышли мы, идем. Чуть пробило полночь – пришли. Я знал, что окно чердака закрывается ставнем. Днем его поднимали и подпирали легкой планкой, а на ночь планку отставляли, и ставень опускался. Но я знал, что в этот час ставень был еще поднят.

Я притворился, что влезаю первым, но тут же отстранился, якобы из вежливости пропуская дядюшку волка вперед.

«Смелее! – сказал я. – Если хотите хорошей добычи, не зевайте! Куры здесь откормленные!»

Волк осторожно влез на балку, пошарил по сторонам и раздраженно проворчал:

«Вы меня привели не туда! Здесь и перышка куриного не найти!»

А я отвечаю:

«Тех кур, что сидели поближе, я уже успел похватать. Остальные садятся подальше от окна. Будьте спокойны и потихоньку, полегоньку двигайтесь дальше…»

Пропустив Изегрима, я незаметно пятился назад, к окну. Выскочив наружу, я дернул подпорку – ставень с шумом захлопнулся, а волк так затрясся от испуга, что грохнулся с узкой балки на пол.

Во дворе горел костер, вокруг которого, подремывая, сидели люди. От шума они проснулись.

«Что это там упало в окно чердака?» – закричали они в испуге, засветили фонарь и бросились на чердак. Обнаружив забившегося в угол волка, они стали его беспощадно дубасить. Как только жив он остался после такого щедрого угощения!

Признаюсь вам также, – продолжал лис, – что и волчице Гирмунде я сделал немало гадостей. Хватит ей позора на всю жизнь!

Теперь, племянник, я открыл вам все, что только могла припомнить моя совесть, что тяготило мою душу. Дайте же мне, служитель Бога, отпущение грехов! Я готов принять самое строгое наказание…

Барсук Гримбарт знал толк в церковных делах. Сорвав по пути прутик, он передал его лису и сказал:

– Этим прутиком, дядя, трижды похлещите себя по спине, потом положите прутик на землю, трижды перепрыгните через него и благоговейно трижды его поцелуйте. Тогда я отпущу вам все ваши грехи и во имя Господа Бога прощу вам все, что вы совершили. Но свое исправление, дядя, вам нужно доказать добрыми делами. Ходите в церковь, усердно молитесь, соблюдайте все постные дни, раздавайте щедро милостыню. Поклянитесь отречься от беспутной жизни, грабежа, воровства, предательства, обмана и всяких пакостей. Если вы будете все это выполнять, то заслужите милость Божию.

– Выполню! – воскликнул Рейнеке. – Клянусь вам!

На этом исповедь кончилась, и набожный Гримбарт с грешником Рейнеке продолжали свой путь ко двору короля. Вскоре вдали показался женский монастырь. Монахини в нем не только служили Богу, но и содержали во дворе множество кур, петухов и индюшек, бегавших в поисках корма и за монастырские стены. Рейнеке частенько сюда наведывался и сейчас предложил барсуку:

– Давайте-ка пойдем лучше вдоль монастырской стены – это самый короткий путь.

Барсук согласился. Но как только они приблизились к курам, рыжий плут набросился на жирненького, молоденького петушка, отставшего от остальных, так что перья взлетели на воздух.

– Вот как, беспутный дядюшка! – возмутился Гримбарт. – Не успели покаяться, как уже снова впадаете во грех? Ничего себе покаяние!

Хитрец Рейнеке кротко ему отвечает:

– Дорогой мой племянник! Я поступил так бессознательно, по привычке. Молитесь за меня Богу – может быть, он по милосердию своему меня простит. Это больше не повторится.

Но пока монастырь не исчез из виду, лис все время оглядывался – не в силах был бороться с соблазном. Казалось, что если бы ему отрубили голову, эта голова сама набросилась бы на добычу – так велика была его жадность.

Гримбарт заметил это и строго спросил:

– Куда это вы опять глазами стреляете, дядюшка? Мерзкий вы и неисправимый чревоугодник!

– Вы придираетесь, сударь мой, – ответил Рейнеке, притворившись обиженным. – Не торопитесь меня осуждать. Я просто читаю молитву. В этом нуждаются души всех кур и гусей, которых я, бывало, так дерзко похищал у монахинь, у этих праведных женщин…

Гримбарт промолчал. Они уже приблизились ко дворцу, и Рейнеке сразу же пал духом: он чувствовал, что на него надвигается страшная гроза обвинений.

Песнь четвертая

Как только при королевском дворе прошел слух, что прибыл Рейнеке, все, от мала до велика, прибежали взглянуть на него. Большинству он успел достаточно насолить, и сочувствовали ему лишь немногие. Однако Рейнеке умел держаться с достоинством. Будто принц, еще ни разу не запятнавший себя недостойным поступком, он гордо и смело прошел с Гримбартом через дворцовую площадь и с таким же гордым видом предстал перед королем Нобелем.

– Милостивейший король, государь мой! – начал он свою речь. – Благородный и великий король, первый среди всех знатных и доблестных! Смею вас уверить, что более преданного слуги, чем я, у вас нет и не было. Именно поэтому меня так травят при вашем дворе. Разумеется, я уже давно лишился бы вашего расположения, если бы вы верили клевете моих врагов.

К счастью, вы любите самолично разбираться в каждом деле и выслушивать не только жалобщиков, но и обвиняемого. И как бы ни оболгали меня за моей спиной, я спокоен: вам известна моя преданность, вам известно, что она единственная причина всех этих интриг…

– Молчать! – грозно оборвал его король. – Краснобайство и лесть вам больше не помогут. Ваши преступления доказаны, и вас ждет заслуженная кара. Разве вы соблюдали мой закон о мире?.. Вот петух Геннинг. Где его дети? Не вы ли, лживый злодей, погубили почти все его потомство! И не тем ли доказывали вы свою преданность мне, что оскорбляли мой королевский сан и калечили моих верных слуг! Несчастный кот Гинце потерял здоровье и лишился глаза, а израненный медведь Браун еще не скоро поправится. Но не к чему читать вам нотации: обвинителей здесь достаточно и столько же доказанных обвинений. Вряд ли на сей раз вам удастся оправдаться.

Рейнеке не растерялся.

– О мой благородный и справедливый король! – произнес он торжественно. – Разве я за все это в ответе? Разве я виноват, что медведь Браун вернулся от меня с ободранным теменем? Разве я виноват, что он решился нахально похитить мед у плотника? И если ему так влетело от грубиянов мужиков, то как он допустил до этого? Где его хваленая богатырская сила? Почему он не мог достойно дать им отпор, защитить свою честь?

А кот Гинце? Я ли не принял его с почетом? Я ли не угощал его всем, что бог послал? Но, не слушаясь моих уговоров, он влез ночью в поповский амбар, где его постигли кое-какие неприятности. Так неужели я должен отвечать за глупое поведение кота и медведя?! Такая несправедливость могла бы унизить ваше королевское достоинство. Впрочем, мой государь, вы вправе поступить со мной, как вам будет угодно: помилуйте меня или казните – на все ваша высочайшая воля. Сварят меня или изжарят, ослепят или повесят – пусть будет, что будет! Все мы в вашей власти. Не знаю, какую пользу принесет вам моя смерть, но так или иначе, я, как видите, явился на суд!..

Баран Бэллин напомнил, что пора начинать судебное заседание. Окруженный своей родней, подошел волк Изегрим, медведь Браун и множество других зверей: осел Болдевин, заяц Лямпе, дог по имени Рин и бойкий песик Пустолайчик. Вместе с козочкой Метке пришел козел Герман. Явились белка, ласка и горностай, а также бык и лошадь. Пришли и лесные жители: серна, бобер, куница, олень, кролик и дикий кабан. Все, конечно, норовили пробраться вперед. Слетелись и птицы: аист Бартольд, журавль Лютке, сойка Маркат. Приковыляли уточка Тибле и гусыня Альгейд. Прибыло и множество других потерпевших от разбойника Рейнеке. Безутешный петух Геннинг с остатком семейства все еще плакал и охал.

Счета не было разным жалобщикам – четвероногим и пернатым. Каждый хотел уличить лиса и поведать судьям о его преступлениях. И каждый мечтал увидеть законное возмездие преступнику.

Всё новые и новые обвинения сыпались на Рейнеке. Лис, однако, защищался весьма искусно. Стоило ему раскрыть рот, как на слушателей изливался красноречивый поток оправданий и хитрой лжи, так похожей на правду. Он умел что угодно опровергнуть и что угодно доказать. Все вокруг только диву давались: ведь хорошо знали, что он виноват, а получалось наоборот – будто он сам вправе обвинять других.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Примечания

1

Троицын день – день Святой Троицы. В Средние века в дни крупных религиозных праздников проводились собрания феодалов, где решались государственные дела, а также происходили судебные заседания.

2

Власяни́ца – грубая волосяная одежда, которую носили на голом теле монахи-отшельники в знак смирения.

3

Католические монахи и священники выбривали себе на темени кружок, так называемую тонзу́ру, как знак принадлежности к духовенству.