Джек-потрошитель

Этот мужчина, назвавшийся при первой их встрече Дэвидом, появился в жизни Мэри Энн Николз совсем недавно, – не более, чем десять дней назад. Тот вечер она, по своему обыкновению, встречала в пабе «Сковородка», – желание выпить перед началом рабочей ночи, как всегда, привело ее сюда. Однако на сей раз денег на пиво не хватило. И тогда появился незнакомец в шляпе, который заплатил за нее. Выпив залпом свою пинту пива, она в обмен на деньги предложила ему свои услуги. Тот качнул головой в знак согласия и немедленно положил перед ней на стол один шиллинг, поднимаясь и выходя из паба на улицу.

В тот раз она ужасно боялась идти куда-то с человеком, которого видела первый раз в жизни. Особенно, когда по округе поползли слухи об орудующей в городе банде, нападающей на уличных барышень, – для грабежа и насилия. Но щедрость этого господина породила в душе женщины любопытство, которое помогло ей пересилить свой страх.

В тот вечер он привел ее в отель, расположенный вблизи железнодорожной станции, и в ресторане на первом этаже они вдвоем поужинали, после чего поднялись наверх, – в просторный и уютный номер. Мэри Энн, которая со времен ухаживаний Уильяма Николз не встречала подобного отношения к себе, была растрогана до слез и, глядя на свое отражение в зеркале, – на смуглое лицо с карими глазами и седеющими каштановыми волосами, – не могла понять, что же этого угрюмого и молчаливого молодого человека могло прельстить в ней, – да, так, чтобы он расщедрился на номер в гостинице. Она обнаженной лежала на кровати в ожидании его прихода. Но когда тот появился, только искоса глянул на нее и тотчас скрылся в ванной комнате, где, как она поняла по вырвавшимся оттуда звукам, занялся самоудовлетворением…

Впрочем, вскоре странное поведение сожителя перестало смущать эту женщину. Они несколько дней провели вместе, и Мэри Энн выложила ему все о себе, неизменно сетуя на свою треклятую жизнь и, особенно, на мужа, который изменил ей с медсестрой. Он же ничего ей не рассказывал, но только слушал ее внимательно. Если что и говорил, то с весьма сильным восточным акцентом, так что она его не понимала. Потом он ушел, заплатив за номер на несколько дней вперед. Эти дни она провела в ожидании него, даже ходила по магазинам, где купила корсет, шляпку и белый платок, вообразив, будто стала тайной любовницей какого-то важного человека. Время прошло, однако, он так и не появился, а накануне вечером у нее потребовали освободить номер. Мэри Энн снова вышла на улицу. Это был крах всех ее надежд. Она почувствовала себя обманутой и с горечью повторяла про себя: «Чудес в этой жизни не бывает…»

Теперь же, когда он появился вновь, надежда загорелась в ее душе с прежней силой. Женщина думала, что он ведет ее в тот же отель, где она сможет, наконец, отдохнуть и приклонить голову. И все будет, как в те десять благословенных дней.

***

Мэри Энн «Полли» все еще продолжала говорить, рассказывая своему молчаливому спутнику подробности своих последних дней жизни, когда они повернули на узкую, шириной не более двенадцати футов от стены до стены, улочку под названием «Бакс-роу», застроенную, с одной стороны, кирпичными доходными домами, где респектабельные лондонцы снимали жилье, а с другой – складскими помещениями. Они прошли мимо высоких стен местной школы, – здания, выделявшегося на фоне других строений этой улочки, – когда заметили впереди стоящего человека. Потом еще несколько ярдов, – до деревянных ворот, за которыми размещалась конюшня. Как вдруг этот человек устремился к ним навстречу. Ни слова ни говоря, он приблизился к женщине и ухватил ее за подбородок, больно надавив на челюсть. Ее глаза расширились, а по телу пробежала судорога. Через мгновение, не издав ни звука, она рухнула вниз, подхваченная ее спутником на руки. Он положил безжизненное тело на тротуар и достал из кармана своего пальто нож с длинным лезвием, приступив с ним к горлу женщины. Но рука его вдруг дрогнула. И он беспомощно взглянул на своего сообщника. Тот немедленно достал свой нож и полоснул им по горлу жертвы. Это действие ободрило молодого человека. И второй удар он нанес самостоятельно. Его сообщник, тем временем, задрав кверху юбки женщины, движением слева направо разрезал ей живот поперек.

От вида крови, которая полилась из раны на шее, молодой человек пришел в неистовство. Когда его сообщник выпрямился, он, тяжело дыша, вонзил нож в живот несчастной жертвы и принялся его кромсать… Вскоре, однако, почувствовав руку у себя на плече, остановился и, оглянувшись, встретился глазами со своим сообщником.

Без промедления они скрылись в темноте. На тротуаре осталось лежать безжизненное тело женщины с широко открытыми глазами, у которой из ран на шее сочилась кровь…

***

3:40

Едва эти двое скрылись из виду, как на Бакс-роу появился первый прохожий. Это был некто Чарльз Кросс, извозчик, который в тот ранний час направлялся на работу. Проходя мимо школы, он заметил, что на левой стороне улицы на тротуаре что-то лежит. Эта часть Бакс-роу совсем не была освещена, а потому он двинулся, чтобы рассмотреть предмет, привлекший его внимание, – в надежде, что это брошенный кем-то брезент, – но, приблизившись, с удивлением и разочарованием различил фигуру женщины, которая была то ли мертва, то ли пьяна. Не успел он опомниться, как услышал шаги позади себя. Повернувшись, увидел своего приятеля Роберта Пола.

– Бобби, – позвал он. – Подойди. Здесь какая-то женщина.

Они вдвоем перешли через дорогу и нагнулись к ней. Женщина лежала на спине, ноги ее были выпрямлены, а юбки приподняты почти до пояса. Чарльз Кросс протянул руку и коснулся ее теплого лица и рук, которые были холодными и мягкими.

– Думаю, она мертва, – заметил он.

Тем временем Роберт Пол положил руку женщине на грудь и как будто почувствовал легкое движение.

– А я думаю, она дышит, – сказал он, – но очень мало, если дышит.

Роберт Пол предложил посадить женщину.

– Мне некогда, – наотрез отказался Кросс. – Я опаздываю!

– Давай, хотя бы прикроем ее срамоту, – сказал Роберт Пол и опустил поднятые юбки.

– Мы расскажем о ней первому встречному констеблю, – поспешно проговорил Кросс. – Пойдем, а то босс намылит мне шею…

Они ушли. Ни тот, ни другой не заметили в кромешной темноте Бакс-роу, что голова женщины почти отрезана от тела.

Прошло еще несколько минут, когда на пустынной улочке снова появился человек. Это был констебль Джон Нил из подразделения с литерой «J», который совершал регулярный обход подведомственной ему территории по привычному маршруту, пролегающему через Бакс-роу. Он проходил здесь не более, чем полчаса назад, и тогда улица была совершенно пуста. Теперь же, минуя здание школы, заметил фигуру, лежащую с другой стороны улицы. Констебль приблизился и включил фонарь, что нес в руке, чтобы рассмотреть свою находку.

Это была женщина, у которой из раны в горле сочилась кровь. Она лежала на спине, одежда ее была растрепана. Ее шляпка лежала рядом. Ее глаза были широко раскрыты. Он пощупал ее руку, которая была довольно теплой от суставов вверх. Пульс не прощупывался.

В это время на другом конце улицы по своему маршруту обход совершал другой констебль, которого звали Джон Тейн. Завидев его издали, Джон Нил, включая и выключая свой фонарь, принялся подавать ему сигнал. Джон Нил заметил этот сигнал и подошел узнать, в чем дело.

– Здесь женщина с перерезанным горлом, – крикнул ему тезка Джон, – немедленно беги за доктором Льюэллином.

***

4:00

Весть об убийстве быстро распространилась по округе и, несмотря на ранний час, привлекла толпу зевак. Одними из первых на месте происшествия появились мясники Гарри Томкинс, Джеймс Мамфорд и Чарльз Бриттен, – они пришли с соседней Уинтроп-стрит, где всю ночь работали на скотобойне. Любопытство сыграет с этими людьми злую шутку, поскольку в первую очередь подозрение падет на них…

Сначала прибыла карета скорой помощи – точнее, тележка для перевозки трупа. Потом пришел заспанный доктор Льюэллин. Он бегло осмотрел раны на шее и, зевая, равнодушно проговорил:

– Могу констатировать – смерть наступила, – он потрогал ее руки и ноги, – и, судя по всему, это произошло не более получаса назад. Это все, что я могу пока сказать, – он оглянулся на толпу зевак и обратился к констеблям. – Господа, а не пора ли перевезти тело в морг?

Когда два Джона совместными усилиями подняли тело женщины и положили его на тележку, при этом порядочно запачкавшись в крови, доктор Льюэллин вернулся домой – чтобы снова погрузиться в объятья Морфея.

***

Раннее утро. 31 августа.

Джон Спрэтлинг, инспектор из отдела с литерой «J», прибыл на место происшествия, которое к тому времени уже опустело. Когда тело вывезли, люди разошлись, и даже следов крови на тротуаре не осталось. (Видимо, какая-то местная жительница смыла лужицу крови, что вытекла из раны на шее жертвы). Так что, когда инспектор Спрэтлинг прибыл на место происшествия, он не нашел там вообще никаких следов. Раздосадованный этим открытием, он поспешил в морг Уайтчепела, чтобы как можно скорее самолично обследовать тело, дабы проворные лондонцы не успели еще чего-нибудь сделать по сокрытию следов преступления.

Считанные мгновенья потребовались инспектору Спрэтлингу, чтобы добраться до морга, который находился на соседней Олд Монтегю-стрит и размещался в кирпичном сарае во дворе больницы работного дома Уайтчепела. Там он застал констебля Джона Нила, нашедшего тело. Поговорив с ним об обстоятельствах обнаружения трупа, инспектор вошел в сарай, посреди которого на деревянном столе покоилось тело женщины.

Джон Спрэтлинг, бывалый офицер полиции, за годы своей службы повидал немало мертвецов, и в морге себя чувствовал вполне уверенно, почти как дома. Он бесстрашно приблизился к трупу и, в условиях недостаточного утреннего освещения, попросил констебля Нила посветить ему фонарем, а сам достал из кармана блокнот с карандашом и принялся снимать описание жертвы.

– Женщина лет сорока-сорока пяти на вид, с маленькой отметиной на лбу. Карие глаза. Каштановые волосы с проседью, – проговаривая вслух, писал он в своем блокноте. – Одета в красно-коричневое пальто… – и т.д.

Первым делом инспектор обратил внимание на глубокие раны на горле женщины. Но, когда принялся описывать ее одеяние, заметил на нем пятна крови. Расстегнул пальто, приподнял платье и увидел слабо зашнурованный корсет, а внизу, под ним – колото-резаные раны на животе, которых доктор Льюэллин, бегло осмотревший тело и спешащий вернуться домой, не заметил. Потом обследовал нижнюю часть тела и на юбках жертвы нашел клеймо работного дома района Ламбет. Так, появилась первая зацепка в этом деле…

Утром того же дня из одного полицейского участка Лондона в другой по телеграфу был отправлен запрос, и вскоре служащая работного дома района Ламбет, вызванная для опознания в Уайтчепел, назвала имя убитой – Мэри Энн Николз, урожденная Уокер. После чего полиция нашла ближайших родственников жертвы.

В тот же день Эдвард Уокер по отметине на лбу опознал в убитой свою дочь, которую не видел уже три года. А на другое утро в морг Уайтчепела вошел муж Мэри Энн – Джон Уильям Николз. Говорят, увидев тело своей жены, он покачал головой и сказал такие слова:

– Я прощаю тебя, – за то, чем ты была для меня…

Так, даже после смерти своей жены этот человек продолжал только ее во всем винить, не чувствуя ни малейших угрызений собственной совести.

Тогда же, в субботу 1 сентября было открыто официальное расследование причин смерти Мэри Энн Николз, – местный коронер в присутствии присяжных заседателей начал допрос основных свидетелей по делу.

Детективы из полиции, тем временем, опрашивали местных жителей. Однако, никто ничего не видел и не слышал…

Это было уже третье за полгода убийство женщины в районе Уайтчепел. В начале апреля 1888 года было совершено жестокое нападение на Эмму Смит, которая спустя сутки умерла в госпитале от ножевых ранений. А Марту Тэбрам в августе убили в подъезде одного из жилых домов, нанеся 38 колотых ран. Ходили слухи, будто в городе орудует банда, которая охотится на проституток. И это была одна из первых версий, которая отрабатывалась в ходе следствия по делу Мэри Энн Николз.

Новое, третье по счету, убийство уличной женщины вызвало широкий общественный резонанс и попало на первые полосы лондонских газет. Так, в выпуске «Вечерних новостей» за 1 сентября 1888 года сообщалось: «…Эти банды, которые появляются рано утром, имеют привычку шантажировать этих бедных несчастных созданий, когда же их требования отклоняются, насилуют их, а, чтобы избежать разоблачения, убирают своих жертв…»

***

Плакатами об «очередном ужасном убийстве» был обклеен чуть ли не весь Уайтчепел и прилегающие к нему районы. И так вышло, что женщина, до которой при жизни решительно никому никакого дела не было, после своей смерти привлекла всеобщее внимание. В день ее похорон, которые были назначены на 6 сентября, на Хэнбери-стрит собралась внушительных размеров толпа. Люди расступились, когда из ворот похоронного бюро выехал катафалк, запряженный парой вороных лошадей. Мрачный крытый экипаж должен был проследовать на Олд-Монтегю-стрит, где находился морг Уайтчепела. Однако, вместо этого кучер, сидевший на козлах, погнал лошадей на Уайтчепел-роуд, и вскоре катафалк скрылся из виду, чем привел в немалое смущение людей в толпе.

Впрочем, репортеры из лондонских газетенок, затесавшиеся в толпу, вскоре разгадали хитрость, придуманную властями.

Организация похорон, которые не удалось сохранить в тайне, больше напоминала полицейскую операцию. Пока толпа пребывала в недоумении, следуя по Олд-Монтегю-стрит, катафалк, запряженный парой лошадей, въезжал в морг Уайтчепела с другой стороны, – через ворота, ведущие в суд Чепмена…

Никого не было поблизости, кроме гробовщика и его помощников, когда останки, помещенные в полированный гроб из вяза, с надписью на табличке: "Мэри Энн Николз, 42 года; умерла 31 августа 1888 года", – были перенесены в катафалк и отвезены на Хэнбери-стрит, чтобы там ждать родственников покойной. Они прибыли с большим опозданием, и оба экипажа некоторое время ждали в переулке. Их пребывание там не осталось незамеченным для местных жителей. И вскоре уже вся округа знала, где находится катафалк с телом убитой женщины. Толпа, что стояла у парадных ворот морга Уайтчепела, хлынула назад, на Хэнбери-стрит. Люди столпились вокруг, рассматривая гроб и надпись на табличке.

Однако, вскоре появились полисмены, и любопытные зеваки были оттеснены от катафалка. Группа констеблей под командованием инспектора Хелстона из отдела с литерой " Н " окружила его и не подпускала праздный народ слишком близко к гробу жертвы.

Наконец, прибыли родственники погибшей, – мистер Эдвард Уокер, отец жертвы, а также двое ее детей, – и процессия двинулась к кладбищу Илфорда, – вдоль Бейкерс-роу, потом, миновав угол Бакс-роу, вышла на Уайтчепел-роуд, где через каждые несколько ярдов стояли полицейские.

«В домах по соседству были опущены шторы, и родственникам было выражено большое сочувствие…» – так, чуть позже писал репортер из «Утреннего рекламодателя».

На другой день, утром статья с подробным описанием похорон Мэри Энн Николз появилась во всех местных газетах.

Некий господин в темном пальто и шляпе охотника за оленями купил у мальчишки-разносчика свежий выпуск «Утреннего рекламодателя» и, развернув газету на нужной странице и пробежав глазами статью, мрачно усмехнулся…

Глава вторая. Кожаный фартук

В начале сентября 1888 года в Скотланд-Ярде царила неразбериха, – обычное явление для бюрократического аппарата в обстановке, когда меняется начальство. По странному совпадению2, в день смерти Мэри Энн Николз ушел в отставку глава криминальной полиции Лондона Джеймс Монро, которого на этом посту заменил сэр Роберт Андерсон. Однако, тот, не пробыв в новой должности и недели, взял отпуск и уехал лечиться от «истощения» в Швейцарию.

Начало осени – традиционно пора отпусков в государственных учреждениях. В те дни не было в Лондоне комиссара Столичной полиции – сэра Чарльза Уоррена. Суперинтендант Томас Арнольд, возглавлявший отдел «H», отправился в отпуск 2 сентября. Позднее отдых начнется для главы полиции Лондонского Сити…

В итоге, полицейского начальства в те дни вообще не было в городе. Однако это вовсе не значит, что расследование преступления, которое вызвало столь широкий общественный резонанс, остановилось. Нет, конечно. Детективы-констебли Уайтчепела с ног сбились, опрашивая местных жителей.

По заключению доктора Льюэллина, который произвел вскрытие жертвы, орудием преступления мог быть тесак, какой используют мясники, работающие на скотобойне. Совершение убийства в непосредственной близости от одной из таких скотобоен также наводило на мысль о том, что убийца – из числа лиц этой профессии. В таком случае, он легко мог бы остаться незамеченным в толпе на Уайтчепел-роуд, даже будучи окровавленным с ног до головы.

И первыми под подозрение, как уже было сказано, попали мясники, которые в ночь убийства на соседней Уинтроп-стрит освежевали лошадиные туши (их на место преступления привело обычное человеческое любопытство). После того как тело увезли в морг, эти люди вернулись к своему занятию, за которым их и застали констебли из отдела «J». Лошадиные туши, подвешенные на крючья под потолком, к тому времени уже были освобождены от кожи, и трое мясников сели передохнуть в своих окровавленных фартуках. Они дымили папиросами во дворе скотобойни и шумно, смеясь, разговаривали, но при виде полисменов тотчас замолкли. И улыбки пропали с их лиц…

Все трое были препровождены в полицейский участок на Коммерческой улице, где инспектор Спрэтлинг несколько часов подряд допрашивал их, – каждого по отдельности и всех вместе. Однако эти допросы ни к чему не привели. Ни один из тех троих так и не признался в убийстве женщины. Затем список подозреваемых был расширен – в него попали вообще все мясники, осуществляющие свою, – к слову сказать, малопочтенную и старательно не замечаемую обществом, – деятельность в районе Уайтчепел. И пока инспекторы на Коммерческой улице допрашивали этих людей, детективы-констебли обходили публичные дома и известных им уличных женщин, которые могли что-то знать или видеть в ночь убийства.

Опрос проституток, работающих по ночам на темных улочках и в многочисленных проходах Уайтчепела, дал первые результаты. У полиции появился подозреваемый – некий мужчина, которого эти женщины знали только по его прозвищу «Кожаный фартук».

– Этот «Кожаный фартук» отнял у меня деньги, – жаловалась полисмену одна женщина.

– Он избил и ограбил меня, – со слезами на глазах говорила ее товарка и показывала выбитые передние зубы. – Я уверена, что и теперь это его рук дело…

– Как выглядит этот человек? Вы сможете описать его внешность? – расспрашивал их детектив-констебль.

Вскоре был составлен портрет подозреваемого – бородач, похожий на еврея. Эта информация, несмотря на то, что ее велено было никому не разглашать, тотчас же стала достоянием общественности, – благодаря проворным лондонским журналистам, падким на сенсации, которые наблюдали за полисменами и вслед за ними опрашивали свидетелей.

В начале сентября 1888 года лондонские газеты пестрели заголовками о «Кожаном фартуке».

***

В те дни в районе Спиталфилдс, что непосредственно граничит с Уайтчепелом, появился некий господин лет сорока пяти на вид, весьма примечательной внешности – с усами и бакенбардами. В воскресенье днем он вошел в паб «Британия» и заказал у бармена пинту пива. После чего, сев за столик у окна, развернул принесенную с собой газету и принялся читать статью, посвященную убийствам женщин в Уайтчепеле, при этом мелкими глотками потягивая пиво из кружки и успевая к тому же неприметно оглядываться по сторонам. Умение делать одновременно сразу несколько дел было непременным атрибутом профессии этого посетителя питейного заведения. Ведь он был сыщиком…

Когда стало ясно, что детективы на местах не справляются с задачей поимки преступника, из Скотланд-Ярда им на помощь был отправлен инспектор Фредерик Абберлайн. Этот человек неслучайно получил прозвище «Ист-эндер». К осени 1888 года он служил в полиции уже двадцать пять лет. С 1873 года и до недавнего времени был инспектором в Уайтчепеле, а потому этот район и прилегающие к нему территории знал, как свои пять пальцев. В декабре прошлого года инспектор Абберлайн пошел на повышение – в центральный аппарат лондонской полиции – Скотланд-Ярд.

В начале сентября 1888 года он снова появился на своей старой территории и в этот час в пабе «Британия» поджидал своего информатора. Тот вскоре появился, и тогда инспектор Абберлайн отложил в сторону газету и подал знак бармену, чтобы принесли еще одну пинту пива…

Неизвестно, о чем бывший инспектор Уайтчепела говорил со своим агентом, только тот все время отрицательно качал головой, а потом, даже не притронувшись к принесенной барменом кружке пива, быстро покинул паб. Абберлайн, проводив его взглядом, задумался…

***

За соседним столом в то же самое время сидела весьма приметная группа, состоящая из двух мужчин и двух женщин, которые шумно разговаривали, привлекая внимание остальных посетителей паба. Потом одна из тех женщин, – с косынкой и шарфом на шее, – вдруг поднялась из-за стола и влепила звонкую пощечину своей товарке. Та не замедлила с ответом и сжатой в кулак рукой ударила обидчицу прямиком в лоб. Завязалась потасовка, и, прежде чем мужчины разняли дерущихся, те обменялись еще ударами, один из которых достиг своей цели. Женщина, сбитая с ног, упала возле стола. Мужчины, тем временем, оттащили от нее другую. Та еще продолжала выкрикивать грубые ругательства на лондонском просторечии, когда ухажер выводил ее из паба на улицу.

Народ столпился возле стола, где упала женщина. Тем временем, Абберлайн, не вмешиваясь в происходящее, покинул паб. Однако, кроме него, еще одна пара темных глаз наблюдала за этой сценой. Некий молодой человек, потягивая имбирное пиво из бутылки, сидел в темном углу, откуда все пространство паба ему было видно как на ладони, – он проводил взглядом уходящего инспектора из Скотланд-Ярда, потом долго не спускал глаз с лежащей на полу женщины, которой оказывали помощь. Когда она встала, у нее появился след от удара на виске и кровоподтеки на груди. Эта женщина, поднимаясь на ноги, закашлялась, как если бы страдала от чахотки. И, в самом деле, длительные ночные прогулки по Лондону с его прохладным и влажным климатом сыграли с ней злую шутку. Она уже умирала от быстро прогрессирующей болезни легких и воспаления оболочек головного мозга…

Эта женщина была известна в округе под прозвищем «Мрачная Энни». Некогда она жила в Виндзоре, где ее муж Джон Чепмен служил кучером в одном благородном доме. Однако потом муж запил горькую, и она ушла к другому мужчине, – тому, который теперь помог ей подняться на ноги. Этого человека звали Эдвард Стэнли, – вместе они уехали в Лондон, где, как думала Энни, любовник озолотит ее. Но вскоре выяснилось, – тот, кто выдавал себя за военнослужащего, имеющего пенсию, оказался на поверку простым помощником каменщика и жил не в респектабельном Вест-Энде, а среди трущоб Уайтчепела. Ко всему прочему, он был женат. Впоследствии Энни часто проклинала себя за этот поступок, но было уже поздно. Муж не простил жену, но, тем не менее, она стабильно каждую неделю получала от него по десять шиллингов, – вкупе с крохотным бизнесом по продаже цветов и вязанием вещей, – ей на жизнь хватало. Вскоре, однако, муж умер, и в жизни Энни настали трудные времена. В Лондоне она сожительствовала с другим мужчиной, который тотчас же, когда прекратились денежные переводы, ее бросил. Потом она снова повстречала Тэда Стэнли, и они стали проводить вместе выходные. Он оплачивал ее проживание в ночлежном доме на Дорсет-стрит, куда теперь они вдвоем направлялись. Стычка с соперницей, видно, не прошла без последствий для «мрачной Энни». Тэд Стэнли держал ее под руку, помогая идти. За ними на некотором отдалении следовал молодой мужчина в темном пальто и шляпе охотника за оленями.

Пересекая улицу, он наткнулся на девушку лет двадцати пяти на вид, – миловидную белокурую ирландку, которая носила белый передник. Взглянув на нее, он смущенно потупился. Она же на него не обратила внимания, продолжая свой путь – к пабу «Британия»…

***

Прошло несколько дней. После похорон Мэри Энн Николз, казалось, все улеглось, хотя убийца так и не был найден. Не принесли результата и поиски так называемого «Кожаного фартука». Слишком много людей по роду своих занятий так или иначе должны были носить такой фартук, и это мог быть кто угодно. Например, Джон Ричардсон, грузчик на рынке, проживающий в районе Спиталфилдс на Джон-стрит.

8 сентября, без четверти пять утра, когда уже было достаточно светло, Джон вошел в дом по адресу: Хэнбери-стрит, 29, – помещения на первых двух этажах этого дома его мать Амелия Ричардсон сдавала внаем постояльцам. Всякое утро по пути на рынок он заходил проверить подвал, где размещалась их семейная мастерская по производству деревянных ящиков. (Это вошло у него в привычку, – с тех пор, как однажды кто-то оттуда вынес все инструменты).