Неизвестные рассказы сыщиков Ивана Путилина, Михаила Чулицкого и Аркадия Кошко

Внимание было обращено, и заведовавший в то время иностранным отделом библиотеки В.И. Собольщиков[12] обнаружил пропажу дорогих и редких книг, а также и ценных гравюр.

Это открытие не могло быть, конечно, не связанным с прогулкой по ночам статуи Вольтера, и тотчас же был отдан приказ сторожам о поимке тени, ворующей библиотечные драгоценности и, очевидно, понимающей в них большой толк.

Однако, как пропажа книг обнаружилась, тень эта, к общей досаде дежуривших по целым ночам сторожей, исчезла бесследно.

Вольтер не стал оживать, но книги пропадать продолжали.

Стали очень строго следить за всеми лицами, имевшими свободный доступ в отделения библиотеки.

Через некоторый промежуток времени, когда бесплодные дежурства сторожей были отменены, виновник пропажи книг был обнаружен.

Он оказался знаменитым германским учёным Пихлером[13]. Как-то надевая на него пальто, швейцар случайно ощупал на его спине книгу, спрятанную под сюртуком. Его задержали, обыскали и уличили в краже. На квартире у него нашли более пятисот[14] экземпляров похищенных из Публичной библиотеки редких книг.

При следствии Пихлер признался, что белой тенью по библиотеке бродил он.

Его судили и сослали в одну из северных губерний[15].

Роковое совпадение

В церковной сторожке много лет ютился старик, исправляющий обязанности привратника.

Знакомые богомольцы оделяли его медяками, которые он припрятывал на инвалидность. Однажды он решился израсходовать двадцать рублей на покупку нового пальто – старое сильно поистрепалось, лет пятнадцать не видело оно ремонта.

У сторожа этого был знакомый человек из мастеровых, с которым он дружил и водил компанию: в праздник после обедни бывал с ним в трактире и угощался чаем. А нередко даже заходил к нему на квартиру, чтобы проведать.

Как-то приходит к старику мастеровой и просит «на одёвку» новое пальто:

– Нынче на именины зван к куму, так желательно почище одеться.

– Что ж, – согласился старик, – я с удовольствием, только ты его не порви или не загваздай…

– Ну вот ещё! – возразил мастеровой. – Нешто я не знаю, что вещь новая. В цельной сохранности завтра утром доставлю. Будь благонадёжен.

Старик снял с гвоздя своё новое пальто и отдал его своему приятелю. Тот быстро снял с себя своё старое дырявое, сложил его комком на сундуке и облачился в новое.

Старик его проводил, закрыл за ним дверь и, так как время было вечернее, вскоре лёг спать.

Утром рано обнаружено было убийство. Старика нашли в сторожке мёртвым в обстановке, указывавшей на цель грабежа. Всё перерыто, разбросано, замок у сундука взломан.

Что именно похищено – никто не мог указать, потому что никто в точности не знал имущественную наличность покойного. Таким образом, следственное производство было затруднено.

Но вдруг один из понятых заявляет следователю:

– Пальто нового нет… Старик намедни справил себе тёплую одежду…

Наткнулись на драную одежонку мастерового.

– Это чьё бы такое было?

Следственная власть начала было торжествовать, очевидно, напали на след.

Начались розыски.

Обнаружить приятеля убитого старика было, конечно, нетрудно. Нашли мастерового и с уликами налицо.

– Откуда у тебя это пальто?

Мастеровой повалился в ноги:

– Ей-богу, не трогал старика! Пальто хотя и его, но он мне дал его в одолжение надеть на вечер, когда я к куму на именины ходил.

Мастерового, разумеется, арестовали. Показывали ему его драное пальто, найденное в сторожке, он его признал своим.

Всем было ясно, что сторож убит непременно этим мастеровым, воспользовавшимся и сбережениями убитого старика, и его новым пальто. Однако, как мастерового не пытали, а в преступлении он не сознавался. Стоял на своём, что знать ничего не знает.

Следователь ему доказывал:

– Если ты не убивал старика, так почему ты не явился на другое утро и не заявил о том властям, что брал у сторожа на подержание пальто?

– Боялся… Не хотел впутываться в дело…

– Так неужели же ты думал, что тебе удастся это скрыть? Если ты действительно не виноват, так это ещё хуже. Ты сам на себя навлёк подозрение.

Дальнейший ход дела также складывался не в пользу обвиняемого. Уж вскоре должен был состояться и суд. Из прикосновенных к делу лиц почти никто не сомневался, что мастеровому не миновать Сибири.

Однако справедливость восторжествовала. Путилину удалось поймать какого-то мелкого воришку, выданного полиции его товарищем, желавшим благодаря каким-то хитроумным комбинациям отделаться таким образом от наказания. Воришка возмутился предательством товарища и, в свою очередь, выдал его как действительного убийцу церковного сторожа…

Когда мастерового отпустили на волю, посадив на его место действительного преступника, он запил горькую и сделался бродяжкой.

Несколько раз уличался он в мелких проделках и, когда попадал к Путилину для «внушения», всегда горько жаловался па судьбу.

– Как тебе не стыдно бездельничать? – усовещивал его Иван Дмитриевич. – Мог бы работать, ты, слава богу, знаешь ремесло…

– Нет, уж где мне, – печаловался пропащий человек, – видно, у меня судьба такая… Всё равно… Чуть по занапрасну в каторгу не ушёл…

Так это роковое совпадение обстоятельств и загубило несчастного.

Жена и муж

В восьмидесятых годах была изловлена шайка мошенников, промышлявшая в притонах чрезвычайно успешно и ново, в смысле оригинально задуманной комбинации. К содержательнице притона является утром красивая эффектная дама и выражает желание поселиться у неё, мотивируя своё желание местью к внезапно покинувшему её мужу. Хозяйка, разумеется, принимает её с распростёртыми объятиями… Вечером вдруг появляются полицейский офицер, двое понятых и взволнованный господин, который заявляет полицейскому чуть ли не со слезою в голосе:

– Она здесь! Я знаю…

– Тише, успокойтесь, – удерживаете его тот.

– Она хочет меня скомпрометировать, но я этого не потерплю…

На шум выходит хозяйка, разумеется, перепуганная:

– Что такое?

– Вы скрываете мою жену… Я буду на вас жаловаться… Господин полицейский офицер, потрудитесь составить протокол.

– Какую жену?

– Марью Николаевну N.

С хозяйкой чуть не обморок. Марья Николаевна – это та, которая явилась к ней утром.

– Возьмите её, ради бога… Не кричите только…

– Нет, этого я так не оставлю! Прошу составить протокол.

Боясь скандала, хозяйка умоляет кончить дело миром.

– Я обесчещен, я осрамлён, – вопит несчастный супруг, – я вам покажу, – грозится он хозяйке, – как сманивать замужних женщин… Я вам покажу!

– Не волнуйтесь, – говорит ему полицейский, – я с удовольствием составлю протокол, но, мне кажется, это дело лучше покончить миром.

– Согласен, – вдруг решает обманутый муж, – пятьсот рублей!

Идёт торговля. На трёхстах или около того сходятся. Хозяйка даёт деньги и отпускает жену.

Жена уходит понурая, в слезах, муж её упрекает в вероломстве, полицейский уговаривает их помириться, и с этим все удаляются. Эффект получается полный.

Нужно ли пояснить, что и муж, и полицейский, и понятые были переодетые мошенники, которые подряд несколько дней со стереотипной точностью проделывали эту штуку с различными хозяйками, пока, наконец, их не накрыли на месте преступления.

Михаил Флорович Чулицкий. Рассказы бывшего начальника с. – петербургской сыскной полиции

Убийство портнихи{2}

Несколько лет тому назад зимой поступило заявление в управление участка одной из заречных частей города Петербурга о том, что портниха Варвара Семёнова, исчезнув неизвестно куда, не является домой уже три дня. Через два дня после поступления этого заявления на Неве в сугробе снега был найден труп неизвестной молодой женщины. На шее зияла большая рана. Убийство, по-видимому, было совершено кинжалом или ножом.

Личность убитой была установлена в тот же день. Труп оказался пропавшей без вести портнихи Варвары Семёновой. Дело представлялось загадочным и таинственным, так как убийство было совершено, по-видимому, не с целью ограбления – на убитой не только все вещи были целы, но даже не был похищен и кошелёк с тремя рублями.

Неонилла Филимонова, у которой Варвара Семёнова снимала комнату, рассказала, что покойная была скрытного характера и о себе не любила говорить. Очень часто она уходила на работу в разные семейные дома, ночевала же всегда дома. Ни один мужчина в гости к ней не приходил. Жила она скромно и была очень трудолюбива. Всегда что-нибудь шила и только изредка читала. В последнее время не раз у неё были заплаканы глаза. На вопрос: «не случилось ли что-нибудь с ней?» отвечала, что у неё болят глаза и что у неё нет никаких причин плакать.

Немного больше света пролила на дело постоянно бывавшая у Варвары Семёновой её подруга Мария Петрова. По её словам, недели за две до убийства Семёнова, которую она застала в слезах, призналась ей, что она полюбила одного господина и была счастлива в течение нескольких месяцев. Теперь же предстоят ей тяжёлые дни, потому что приезжает из провинции в Петербург жена любимого ею человека. Как зовут этого господина и где он живёт, сказать не захотела.

На столе в комнате Варвары Семёновой было найдено адресованное на её имя нераспечатанное письмо, полученное на третий день после её исчезновения. «Милая Варя! Почему ты вчера не пришла? – писал кто-то. – Ведь ты хотела ещё раз у меня побывать. Жду тебя сегодня. Получил телеграмму, что приедет ещё через неделю. Приходи же! Твой Н.».

Неизвестного господина Н. никто из окружавших Варвару Семёнову вместе с ней не видел, и разыскать его представлялось очень трудным.

Во время похорон Семёновой подошёл к шедшей за гробом Неонилле Филимоновой какой-то прилично одетый господин и спросил, кого хоронят и на каком кладбище.

– А вы разве знали Вареньку? – спросила Филимонова, ответив на заданные ей вопросы.

– Да… Нет… – пробормотал неизвестный, сел на извозчика и уехал.

Когда агент сыскной полиции узнал об этом, он сейчас же сообразил, что если неизвестный господин являлся на похороны, он непременно посетит и могилу. Поэтому он отправился на дежурство к кладбищенскому сторожу. Действительно, на следующий день приехал какой-то господин с венком и попросил сторожа указать могилу Варвары Семёновой. Выследить и открыть звание этого господина, уже не было трудно. Это был землевладелец Николай Михайлович Стукин. Было выяснено, что после отъезда жены в имение Стукин проживал в квартире вдвоём с лакеем Иваном Хохликовым и что Варвара Семёнова часто приходила к Стукину.

Хохликов словоохотливо и откровенно описал жизнь своего барина. Он рассказал, что Варвара Семёнова постоянно шила бельё для Стукиной и у них на квартире, и у себя на дому. Весной барыня уехала в имение на юг, и с тех пор Семёнова стала приходить к барину сначала редко, а потом почти каждый день. Оставалась она с ним вдвоём по несколько часов… По их разговору и обращению между собой он не сомневался, что Семёнова находится с барином в любовной связи. В последнее время, когда было получено известие о скором возвращении барыни, Семёнова заскучала. За три дня до находки трупа Семёновой она была у барина и ушла куда-то вместе с ним. Уходя, барин сказал, что домой возвратится не скоро. Ушли они часов около 9 вечера, а пришёл домой он около 3 часов ночи.

Стукин сначала попробовал было отрицать своё знакомство с Семёновой, но когда узнал о показаниях своего лакея, объяснил, что он желал скрыть свои отношения с Семёновой потому, чтобы не дошли эти слухи до его жены. С Варварой Семёновой он действительно был в близких отношениях, но в последнее время решил прекратить эту связь навсегда. Объявив об этом Семёновой, он дал ей двести рублей и попросил её больше к нему не приходить. Проводив её вечером до Невского проспекта, он отправился в клуб. Прощаясь, Семёнова, по-видимому, искренно его полюбившая, сказала, что она хочет побывать у него ещё раз и обещала прийти на следующий день. Не дождавшись её в условленный час, он написал ей письмо, на которое ответа не получил. Убита Семёнова, по его мнению, с целью ограбления, так как при ней не было найдено данных им ей двухсот рублей.

При осмотре квартиры Стукина было обращено внимание на висевший на стене вместе с разным оружием большой финский нож. Клинок ножа был совершенно чист, но на чехле были заметны свежие следы крови.

Стукин выразил по этому поводу своё крайнее удивление и заявил, что происхождение пятен он объяснить не может, тем более что в течение нескольких лет он не брал этого ножа в руки. Складывалось полное убеждение в виновности Стукина. И, действительно, улики против него были неотразимы. Последний, кого видели вместе с Семёновой перед её убийством, был он. Хотя объяснение Стукина о том, что он был в клубе до 3 часов ночи и подтвердилось, но он мог явиться в клуб и после совершения убийства, тем более что установить час, в котором он пришёл в клуб, не представилось возможным. Свежие пятна крови на чехле финского ножа, который по своим размерам подходил к отверстию раны, указывали на орудие преступления. Мотив совершённого преступления был ясен. Стукин желал прервать свои отношения с Семёновой, а она не хотела. Он ждал приезда жены, боялся, чтобы до неё не дошли слухи об его связи с Семёновой, и поэтому смерть её была для него желательна. Заявление его о том, что он передал ей двести рублей, было голословным. Письмо написал с целью иметь документ, служащий доказательством его невиновности.

Так посмотрели на дело судебные власти. Стукин был привлечён к ответственности по обвинению в убийстве Семёновой и заключён под стражу.

Агент сыскной полиции, однако, смотрел на дело другими глазами. Он предполагал, что убийство совершено не Стукиным, а кем-либо другим. Он сильно подозревал Хохликова, хотя данных к изобличению его у него пока никаких не было. Пока агент раздумывал, что бы ему предпринять для раскрытия истины, утром неожиданно явилась к нему какая-то молодая девушка.

– Я Софья Семёнова, сестра убитой Вареньки, – пояснила она, – только что приехала из провинции за вещами, оставшимися после смерти сестры.

– Вы удивительно похожи на вашу сестру! Это превосходно! Вы мне поможете открыть настоящего убийцу вашей сестры, – быстро сказал агент.

В тот же вечер во время обычных расспросов агентом Хохликова отворилась дверь, и в комнату вошла сестра убитой. На пороге стояла Софья Семёнова, как две капли воды похожая на покойную сестру.

– Варенька! – дико вращая глазами, задыхаясь, еле проговорил Хохликов. Он упал на колени и зашептал. – Прости меня, окаянного, за то, что я убил тебя… Прости!..

– Значит, это ты убил? – спросил агент.

– Я.

Хотя Хохликов сейчас же узнал, что пришла не покойница, а её сестра, но он уже не стал больше отрицать своей виновности и рассказал подробно об убийстве, совершённом им с целью грабежа.

Подсмотрев из-за дверей, как Стукин передал Семёновой двести рублей в конверте, который она положила себе в карман, Хохликов выследил её и, ударив ножом в горло, вытащил конверт с деньгами.

Хохликов был присуждён Окружным судом в каторжные работы на 8 лет.

Дом Вяземского (Из судебной хроники){3}

После смерти В.М. Крестовского между некоторыми газетами возникла полемика о том, кем именно были написаны «Петербургские трущобы». В конце концов, было доказано, что написаны они были Крестовским, который для изучения описанных им типов и нравов ходил по разным вертепам, бывал в доме Вяземского и читал дела сыскного отделения. Перед глазами встают как живые описанные яркими красками романиста лица отпетого люда, которые от голода и разврата готовы совершить любое преступление.

Мрачным и страшным представляется нашему воображению дом Вяземского. Если читатель отнесёт описанное Крестовским к давно прошедшим временам, он несколько ошибётся. Знаменитый дом Вяземского стоит на месте и представляет собой во многих отношениях неподдающуюся изменениям такую же трущобу, какой она была и тридцать лет тому назад. Несмотря на то что он стоит в центре города, несмотря на то что благодаря превосходной организации нашей Сыскной полиции по редкому преступлению, совершённому в этом доме, виновные не бывают открыты, несмотря на все усилия властей, он остаётся трущобой, потому что нравы гнездящихся там подонков общества те же, что были и прежде.

Чтобы иметь представление о нравах обитателей этого дома, туда не следует ходить. Вы там или ничего не увидите, или рискуете нарваться на неприятную историю. Если вы захотите ознакомиться с действительной жизнью нищего и тёмного люда, переполняющего этот дом, походите по камерам[16] мировых судей, побывайте в заседаниях мирового съезда и Окружного суда и послушайте заурядные дела о браках, кражах, грабежах и тому подобное. Вы увидите тогда жизнь обитателей этого дома во всём её ужасе.

Дом Вяземского состоит из нескольких флигелей. В одном из главных корпусов его существует знаменитый «стеклянный» коридор. Я называю его знаменитым, потому что в редком процессе он не упоминается. Это галерея, состоящая с одной стороны из ряда выходящих во двор окон (отсюда и название «стеклянный»), а с другой – выходящих в неё отдельных ходов, дверей квартир-номеров. Большей частью каждая квартира состоит из двух комнат. В них, кроме квартирного хозяина или хозяйки, помещается от 30 до 40 человек. Живут по группам: в одной помещаются каменщики, в другой – штукатуры, там крючники, здесь тряпичники и т. д. Есть и постоянные квартиранты, есть и временные. Купить себе право за три копейки проспать ночь на полу называется «занять временно угол». Квартирные хозяева, платящие за помещение рублей двадцать в месяц, копейками выручают до шестидесяти рублей.

С первыми проблесками дня начинаются и нарушения закона. Накануне вечером после тяжёлой упорной физической работы если не всё, то часть заработанных денег была пропита. Нужно идти опять на работу, а, между тем, голова трещит. Надо похмелиться. Питейные ещё заперты. Да и зачем туда ходить, когда можно и ближе, и дешевле.

Из разбирающихся у мировых судей дел о беспатентной продаже вина вы увидите, что перед такой квартирой, где можно получать водку, выстраивается длинная, как перед кассой театра, шеренга рабочих, получающих за пять копеек и дешевле стаканчик водки, за который в питейном заведении выплачивается семь копеек.

Сегодня оштрафован и приговорён в тюрьму за беспатентную продажу вина один, а завтра на его место уже появился другой или, вернее, другая, потому что этим занимаются преимущественно женщины. Должно быть, выгодная торговля, если не пугает и тюрьма, в которую рано или поздно непременно попадёт каждая из них.

Опохмелившись, многие идут в чайные, и затем дом пустеет. Кое-где лишь валяются непроспавшиеся пьяные.

Ну вот слышится крик «Караул» – где-то драка, шум, беготня. Это наступает вечер. На всякий крик и шум бегут люди и показываются головы из-за дверей. Делается это не из желания оказать помощь, а из любопытства и стремления узнать виновников шума, чтобы впоследствии оказать своими указаниями посильную помощь при розыске преступника и получить за это известную мзду.

Несколько процессов, разбиравшихся на днях в санкт-петербургском Окружном суде с участием присяжных заседателей, рисуют нам праздничный вечер 25 декабря 1894 года.

Крестьянин Бурмистров имел неосторожность выпить лишнее. Это заметили и сообразили сметливые люди и нашли, что нужно взять у него кое-что себе на память. Моментально он был окружён, сшиблен с ног и раздет. Когда он опомнился, вблизи никого не было. Не было также его верхнего платья и шапки.

Не имея понятия о такой прыткости и ловкости и не соображая, что, входя в дом Вяземского, не следует ради соблазна класть открыто кошелёк в карман, крестьянин Тимофеев купил себе на три копейки колбасы и у разносчика папирос, стал прятать портмоне с тремя рублями и несколькими копейками, уже войдя во двор дома Вяземского. Тотчас же на него наскочили два человека. Один схватил его за горло, другой вытащил из кармана кошелёк, и затем оба бросились в «стеклянный» коридор. Тимофеев стал кричать. Навстречу убегавшим выскочил дворник и задержал их. Потерпевший заявил об ограблении, задержанные отрицали свою вину. Дворник, по-видимому, не мог разобраться, кто из них прав и кто виноват, и, зная личности задержанных, отпустил их, посоветовав Тимофееву обратиться с жалобой в полицию.

Один из грабителей был лишённый всех особенных прав и преимуществ запасной канонир Константин Зеленков, двадцати шести лет. Он был наказан за кражу семь раз и принадлежал к типу так называемых «спиридонов-поворотов» или, как такие люди сами называют себя, «лишённых столицы», то есть после отбытия наказания неоднократно высылался из столицы и вновь самовольно сюда возвращался. Другой, крестьянин Иван Зимин, несмотря на свои семнадцать лет, уже тоже был наказан один раз за кражу.

Пропивать похищенные деньги они пошли сейчас же в помещающийся в доме Вяземского трактир «Синоп», откуда перешли в чайную. Похищенный кошелёк был немедленно продан через вторые руки какому-то извозчику за восемнадцать копеек. Через несколько времени у Зимина появилась и обновка – он сидел в плисовой[17] шапке, отнятой у Бурмистрова. Куплена ли она им была или попала к нему по пословице «вор у вора дубинку украл» – неизвестно, но то обстоятельство, что она появилась на голове Зимина, очень не понравилось какому-то посетителю, который, подойдя к Зимину, сорвал её у него с головы и ударил Зимина два раза по лицу. Заметив такой «крупный разговор», содержатель чайной во избежание скандала выгнал поссорившихся во двор, где они, по выражению свидетелей, продолжали «толкаться». Вдруг Зимин ударил пристававшего к нему ножом в живот и скрылся. Раненый с криком упал, а свидетели разбежались.

Когда через несколько времени плавающий в луже крови раненый был поднят дворниками, карманы платья его уже были вывернуты оставшимся неизвестным сострадательным лицом, желавшим оказать ему первоначальную помощь. В бесчувственном состоянии раненый был доставлен в приемный покой, в котором он, не приходя в сознание, через четверть часа и умер.

Кем был убит этот человек, вначале было неизвестно. Разыскивая убийцу, полиция стала обнаруживать[18] и личность убитого и тут натолкнулась на неожиданное затруднение. Документа, удостоверяющего личность покойного, при нём не было, при предъявлении его трупа и снятой с него фотографической карточки хозяевам и жильцам квартир дома Вяземского признать его никто не мог, и поэтому после вскрытия, удостоверившего, что покойный был убит ударом ножа в печень, труп был предан земле.

Вскоре был обнаружен убийца Зимин, который хоть и сознался в нанесении удара ножом неизвестному, но, в свою очередь, не мог дать никаких указаний о личности покойного.

И вот тут произошёл удивительный случай.

Через несколько дней после погребения убитого явилась в полицию старуха, разыскивавшая своего пропавшего сына. В предъявленной ей карточке убитого она признала своего сына – глухонемого сапожника Савельева. Признали его по фотографии и брат, и явившаяся на следующий день жена.

Таким образом, убийца был открыт, звание убитого было обнаружено, дело было передано судебному ведомству, и розыски прекращены. Всё обстояло благополучно. Прошёл месяц, как вдруг в полицию является семья Савельевых в полном составе и во главе с живым глухонемым, где-то скрывавшимся в течение всего этого времени. Сходство его с фотографическим снимком убитого было значительное – это был двойник!

В ограблении Тимофеева Зимин и Зеленков присяжными заседателями были признаны виновными и были приговорены к лишению всех прав состояния и к ссылке в Сибирь на поселение. По обвинению в нанесении неизвестному раны, последствием которой стала смерть, Зимин был оправдан присяжными заседателями, вероятно, поверившими объяснению подсудимого, что, нанося удар ножом, он не предполагал, что могут выйти такие дурные последствия. Ограбившие Бурмистрова также были разысканы. Только личность убитого двойника Савельева так и осталась неизвестной.

Старый товарищ{4}

В одной из лучших гостиниц Петербурга остановился занимавший видный пост в провинции генерал. Приехал он по делам службы всего на несколько дней, был очень занят и поэтому велел денщику никого не принимать.

На второй день приезда рано утром, когда генерал пил кофе и торопливо просматривал бумаги, послышался звонок. Кто-то вошёл в переднюю и вступил в разговор с денщиком. Пришедший говорил громко и не особенно вежливо. Генерал, которому громкий голос резал уши и мешал заниматься, нервно передёрнул плечами и крикнул:

– Сидор!

Вошёл денщик.

– Кто там шумит?

– Желают видеть ваше превосходительство.

– Да ведь я тебе приказал всем объявлять, что я занят и никого у себя не принимаю.