Порномания

– Извините, а что это за клуб?

– В смысле?

– Я хотел просто узнать… Кто сюда ходит.

Скользнув по мне слегка заинтересованным, но в то же время равнодушным взглядом, в котором читается преждевременное разочарование, молодой человек отвечает немного раздраженно, со слегка истеричной интонацией:

– Это гей-клуб!

И тут же отворачивается. Вот так сюрприз! Я попал в гей-клуб! Я даже не знаю что сказать. Интересно, сколько стоит вход для тех, кто старше 23 лет? Я ведь соврал зачем-то. И правда, зачем? Неужели мне так важно было попасть сюда, да еще и бесплатно? Нет, конечно, это была игра, в которую я радостно поиграл, чтобы развлечься. Меня начинают мучить угрызения совести: я зашел в чужой монастырь, да еще бесплатно! И, конечно, становится немного не по себе. Я начинаю замечать взгляды парней, некоторые явно интересуются мной… О боже, только этого не хватало! Я стараюсь не задерживаться ни на ком взглядом. И, коль уже зашел, надо бы хоть что-то заказать, принести прибыль заведению! Я подхожу к барной стойке и прошу совсем молодого вертлявого бармена в приспущенных джинсах и без футболки налить мне стопку текилы. Все же я так давно не был в клубе, надо пользоваться случаем, коль занесло, пусть это и гей-клуб. Почему бы и нет, в конце концов? Меня уже не смущает, что вокруг все геи. Бармен наливает мне текилы, я расплачиваюсь и выпиваю не отходя от стойки. Меня начинают толкать – народу в клубе становится все больше. Допив текилу, отхожу от стойки. Давно ничего не выпивал, поэтому немного хмелею и осваиваюсь. Мне даже начинает нравиться здесь – геи умеют веселиться. На танцполе творится что-то невообразимое, я такого не видел ни в одном «обычном» клубе: многие парни танцуют так, как будто завтра – конец света, причем профессионально, они явно этому где-то учились, как мне кажется. Некоторые не просто танцуют, а словно живут в танце, как будто в нем они могут позволить себе нечто особенное, как будто танец освобождает их от чего-то. Признаюсь, мне интересно наблюдать за геями, за их поведением, жестикуляцией, манерой разговаривать и одеваться. Да, это и правда ни на кого не похожие люди, явно с более тонкой душевной организацией и вдобавок страдающие от гомофобии, особенно в последнее время.

Я даже чувствую с этими людьми некоторую солидарность. Это, видимо, говорит моя неприкаянность, моя душевная тонкость и прочие вещи, которые я порой стыжусь показывать в нашем нетерпимом, агрессивном и запуганном обществе. И я тоже в чем-то отщепенец, не такой как все, и этим я немного похож на посетителей клуба. Мне кажется, что я их неплохо понимаю – насколько могу понять, будучи ранимым гетеросексуалом…

Очнувшись от своих мыслей, я замечаю в дальнем конце зала… ее, ту девушку, которую встречал несколько раз и о которой так много думал, все хотел познакомиться и не мог. Господи, сколько же я ее не видел? Не меньше трех месяцев, а может и больше. Она не изменилась, только волосы у нее теперь короткие, я едва узнал ее, она вообще стала похожа на парня. Стоит, прислонившись к стене, в странном состоянии, в каком-то сомнамбулическом сне, с закрытыми глазами, голова откинута. Что она здесь делает, почему она такая? Может, это наркотики? Она открывает глаза, обводит зал, я прячусь, чтобы она не увидела меня. Подглядываю и понимаю, что с ней все нормально. Это не наркотики, это что-то другое. На меня, прячущегося за стойкой, удивленно смотрят. Чтобы больше не привлекать внимания, я крадучись выхожу из клуба. Только бы она меня не заметила!

Оказавшись на улице, я прибавляю на всякий случай шагу, вдруг она тоже сейчас выйдет из клуба? И что тогда я ей скажу? Оказавшись далеко, я начинаю казнить себя за то, что не смог подойти к ней. Но как, как я мог подойти к ней в этом клубе? Что бы я сказал ей в свое оправдание? Почему-то я уже оправдываюсь. «Знаешь, меня привело сюда любопытство… Точнее, даже не любопытство, я просто мимо проходил. А тебя как сюда занесло? Ведь ты не лесбиянка?» Я мысленно веду с ней этот разговор. И все-таки с ней происходило что-то странное, хотя нет, это не так. Она не была под действием чего-то, она была скорее погружена во что-то, о чем-то думала или мечтала. Я не могу объяснить точно, что я почувствовал, когда увидел ее там, с закрытыми глазами, прислонившейся к стене. Лишь оказавшись дома – пришлось взять такси, на метро уже было не доехать – и ложась спать, я понимаю, что это ревность. Я ревную ее к какому-то ощущению, которое она испытывала и которому я был невольным свидетелем. Но я не был причастен к этому ощущению, оно было спровоцировано не мной, а кем-то или чем-то другим.

Я буду еще долго вспоминать эту «встречу», о которой известно только мне. С этого момента обида на девушку, которая так много значила для меня, поселится в моем сердце. Как будто она, уже будучи моей, по глупой прихоти изменила мне.

Анна хочет радикально расправиться со своей порноманией

Этим утром меня осенило. И как же я раньше не догадалась? Ведь причина моей порномании – постоянно возбужденный клитор. Его надо… правильно, удалить. Тем более я когда-то в шутку говорила об этом, но теперь я уже не шучу.

Я стою в ванной комнате, голая, раскрываю половые губы и смотрю на него внимательно. Вот он, источник моих несчастий, то, что мешает мне жить, быть «как все», быть «нормальной». Я провожу по нему пальцем, и даже это легкое касание заставляет меня закатывать глаза и содрогаться от возбуждения. Я отдергиваю руку, смотрю внимательно на набухший источник похоти в моем теле и начинаю ненавидеть его… Я изучаю каждую его складку. Ведь врага надо знать, так сказать, «в лицо». Я смеюсь над этой довольно плоской шуткой и неожиданно нахожу, что он напоминает улитку. Ведь после возбуждения много слизи, как у улитки, много липкости, руки липкие, там тоже липко… Как мне все это надоело, как мне все это противно! Я так хотела бы от этого избавиться, забыть навсегда о возбуждении, терзающем мое тело и душу. Стать соляным столпом, мраморной статуей, холодным куском железа, деревом в парке или в лесу… Все что угодно, только бы избавиться от постоянного возбуждения, заставляющего меня просиживать скрюченной у проклятого монитора!

Да, по мне так куда лучше быть фригидной, ничего не чувствовать, но быть свободной от этого ежедневного, ежечасного, ежеминутного томления, с которым я не могу совладать. Я не могу по-другому победить свою похоть, стать «нормальной». Ненавижу это слово, но что поделать, как еще выразить свое отчаяние? И да, я ведь мечтала быть аскетом, так почему бы не обратиться в скопчиху?

Через три дня я с удивлением обнаруживаю, что не собираюсь передумывать. Значит, это не блажь, а то, что я действительно хочу сделать. Я энергично занимаюсь изучением вопроса. И вот что выясняю. Операция по полному или частичному удалению (резекции) клитора называется клиторэктомия. В цивилизованном варианте ее делают по необходимости, если клитор гипертрофирован, то есть слишком больших размеров, что может быть вызвано дисфункцией коры надпочечников. И вообще подрезать, уменьшить, придать более эстетический вид и так далее, невзирая даже на медицинские показатели – все это сегодня распространено и вполне приемлемо. Я натыкаюсь на одном из форумов на обсуждение именно эстетической составляющей. Ей озабочены прежде всего юные гимнастки и танцовщицы стриптиза, которые, по их словам, чтобы добиться «идеального вида» своей промежности, запросто готовы расстаться с клитором. Неужели они не думают о том, что могут стать после этого не женщинами, а ничего не чувствующими бревнами? Они явно не страдают такой же возбудимостью, как я. Им просто мешает клитор, так как он слишком естественный, ведь все должно быть гладко, ровно и идеально, ничего не должно выступать и портить «эстетичность». Все должно быть как на поверхности монитора, как в картинках с фотошопом, которые они ежечасно, ежеминутно потребляют. Мне кажется, куда легче понять меня, запутавшуюся в безысходности, барахтающуюся в отчаянии и от этого готовую пойти на крайние меры, чем современных кукол Барби, которые ради убогой «эстетики» готовы ложиться под нож в стремлении придать своему телу «более совершенные формы».

Прочитав откровения этих юных и не очень «Барби», я вспоминаю жуткую женщину-куклу, которая стала звездой интернета несколько лет назад и из любопытства смотрю передачу на одном из российских телеканалов с ее участием; она выложена в Сети. Давно я так не смеялась! В ней эта женщина с осиной талией и силиконовой грудью, с искусственным, кукольным лицом, несет полнейшую чушь о своей «инопланетности». Она оказывается примитивной до той степени убогости и трогательности, когда становится за нее неудобно, когда хочется ее пожалеть и подыграть ей, настолько она жалка. Ощущение неловкости усиливается после того, как она поет песню, которую сама сочинила – белиберду про любовь и единение душ, исполненную фальцетом. Как она сама заявляет, «это произведение в стиле оперы нью-эйдж». Ха, с каких это пор обыкновенный New Age стал «оперой»? Неужели она так глупа? В то же время она очень уверена в себе – видимо, от того, что у нее просто мало мозгов. Классическая блондинка, хотя я ненавижу все эти разговоры про «тупых блондинок». Все-таки я тоже женщина, пусть и не «блондинка», и меня эти рассуждения немного задевают. Посмотрев половину программы, я окончательно понимаю, что ради своего надуманного «идеала» такие как эта пойдут на все, на любые ухищрения. Они вырежут себе ребра, зальют силикон, отрежут клитор, чтобы не портил вид их ровной промежности, а потом к своей «идеальной» внешности пришпандорят псевдофилософскую ерунду. Боже мой, до чего стал примитивен мир! И каждый в нем, имея доступ к интернету, может нести себя гордо, рассказывать о себе, хвалиться «достижениями».

После небольшой «переменки» я продолжаю изучать волнующий меня вопрос. И сразу же натыкаюсь на дискуссии другого плана, тоже посвященные теме удаления клитора, но в них речь идет вовсе не про эстетику или медицинскую необходимость. В них говорят о нецивилизованном варианте клиторэктомии. То, что я узнаю, просто ужасно, это головная боль современных феминисток; кстати, в этом я полностью с ними согласна. Ведь эта операция в варварском своем варианте до сих пор распространена во многих африканских и мусульманских странах. Это давний обычай. Часто операции проводят и в «цивилизованных» странах, но в далеко нецивилизованных условиях, поскольку многие их граждане не горят желанием рвать с традициями, при этом обращаться к официальной медицине они не хотят, да и, по сути, не могут. Варварскую клиторэктомию, конечно же, без наркоза и стерильных инструментов, делают девочкам-подросткам в странах Африки и Ближнего Востока. И хорошо, если подросткам, а ведь могут сделать и совсем маленьким детям. Понятно, что ни о каком добровольном желании пройти через это и речи нет, просто такой обычай. Многие девочки умирают из-за потери крови или заражения.

Меня, конечно, ужасает эта информация. Я словно открыла для себя новый мир, в котором все решают традиции и обычаи, совершенно несовместимые с нашими. Несмотря на шок, мое собственное решение остается в силе. Я не собираюсь отступать.

Проснувшись наутро, я понимаю, что в эти дни начисто забыла о просмотре порно в сети и мастурбации, настолько меня увлекла мысль об операции. Насчет решения моего вопроса все оказалось очень прозаично: я уже нашла клинику, которая специализируется на этом. По-моему, это то, что мне надо: краткое описание операции, ее цена и больше ничего, деловой подход к решению проблемы.

***

На следующий день Анна приезжает туда и на приеме объясняет хирургу, что просто хочет избавиться от этого. После некоторой заминки врач пытается уточнить, в чем причина. Анна говорит, что не может это разглашать. Помявшись, хирург соглашается, но с условием: за то, что операция будет проводиться без видимой причины, он просит прибавить к официальной цене еще столько же, так как он напишет в отчете, что она действительно необходима. То есть, это по сути взятка, «теневые» деньги, которые она должна будет передать ему в конверте и не в больнице, конечно. Анна говорит, что согласна на удвоение «теневой» суммы. Врач краснеет и, немного попротестовав для проформы, позволяет себя «уломать». Операция назначена через неделю, время хорошее – 12.00, не слишком рано, но и не так уж поздно. К вечеру, как надеется Анна, она уже отойдет от наркоза.

Анна готовится к операции

За пять дней до операции у меня начинается мандраж. Отчаянно дрожат колени и руки, когда я покупаю в магазине сигареты. Кассирша, увидев это, презрительно и с опаской на меня смотрит, приняв, наверное, за алкоголичку или наркоманку… За всю неделю я так и не прикасаюсь к ноутбуку; соответственно, не смотрю порно. И, самое главное, по-прежнему не мастурбирую! Словно все соблазны сети для меня перестали существовать. И словно тот орган, который я хочу выбросить из своего тела, я уже выбросила из своей жизни. Я будто забыла о нем, он не беспокоит меня, я не разглядываю его больше, не трогаю, не прикасаюсь даже мизинчиком. Такое чувство, что он замер, заснул… Или скорее испугался, спрятался, скукожился, вжался в мое тело, как будто хочет, чтобы его перестали замечать, чтобы забыли о нем, а быть может, даже простили бы его… Эти пять дней я живу в странном ощущении времени, которое то ползет как улитка, то мчится галопом как жеребец; много сплю тревожным сном, просыпаюсь среди ночи, долго лежу с открытыми глазами, ворочаюсь, иду пить воду, потом в туалет, курю натощак, ложусь и засыпаю до полудня, а то и до часу и даже двух-трех дня. Мой режим, только-только наладившийся с визитом к врачу (я приходила к нему в 10.00, встать пришлось в 8.30, при этом я отлично себя чувствовала), теперь абсолютно сбит; я с ужасом думаю, как смогу подняться «так рано», в 10 утра, чтобы успеть на операцию в 12.00… Я даже звоню моему доктору и прошу перенести операцию на более позднее время. Он отвечает, что тогда придется ждать еще почти неделю, все время у него уже расписано… Скорее всего, он лукавит. Ну откуда такие очереди в частной, довольно заурядной, московской клинике? Он, наверное, хочет поскорее получить свои теневые денежки от меня, вот почему так говорит. Я пытаюсь унять свою подозрительность и нахлынувшие эмоции – я бы с удовольствием наорала на него и высказала бы ему все, что думаю по этому поводу – но успокаиваюсь и соглашаюсь на прежнее время. Ждать еще хотя бы два лишних дня – слишком тяжелое испытание для меня.

День операции

Ну, наконец-то! Этот решающий день все-таки настал. Всю ночь я не сомкнула глаз, пялилась в потолок и боялась проспать свое время. Подскочила в 9.15, полчаса бродила в беспамятстве, путалась в мыслях, потом, очнувшись, бросилась собирать вещи… Напихала в сумку кучу салфеток, тампонов, несколько платков, еще положила туда таблетки от поноса и от головной боли, роман Уэльбека, который все никак не могу закончить, – не «Лансароте», тот я давно уже добила, а «Возможность острова»… Выпила кофе и выкурила свои дежурные три сигареты; едва потушив третий окурок, бросилась опрометью в туалет, так скрутило, что еле успела добежать. Просравшись, полезла в сумку, которую уже собрала, искать средство от диареи, как назло, сверху были тампоны и салфетки, еще кофта, которую взяла на случай, если будет холодно, таблеток не видать… Ругаясь на чем свет стоит, вытряхнула все содержимое, нашарила таблетки. Они, конечно же, лежали на самом дне. Выпила сразу три, чтобы наверняка. Тем не менее пришлось еще два раза просраться. Потом, видимо, подействовало, кишечник замер. Пошла в душ, наскоро помылась. Вытираясь перед зеркалом в ванной, вдруг бросила взгляд на себя, распахнула неловким движением половые губы, так же неловко дотронулась до него; он не реагировал, только в глубине сознания как далекое воспоминание зажегся слабый огонек. Может, я уже стала фригидной? Может, не стоит удалять его? Внезапно вспомнила того парня, с которым много раз случайно встречалась в городе… А что, если не надо, вдруг он пригодится, вдруг мы снова встретимся, и… И что? Я раздраженно отбросила все эти «вдруг» и «может, не надо?» Никаких сомнений, я сделана из железа, и пусть та часть меня, которая не дает мне окончательно стать железной, уйдет как дурной сон, покинет мое хотящее стать железным тело! Я больно шлепнула себя по тому месту, еще раз, и еще, я шлепала себя там, как будто давала пощечины, пока все не покраснело и не начало ныть от боли, я хотела испытать не наслаждение, которое теперь презирала и которое ненавидела, а дискомфорт… Опомнившись, я посмотрела на часы – 11.05. Опрометью кинулась к сумке, затолкала в нее обратно вещи, напялила то, что было под рукой, несвежее, заношенное, – джинсы, футболка, кеды, – и, забыв почистить зубы, понеслась к метро. Надо было добраться до центра, там пересесть на другую радиальную линию и 15 минут ехать в сторону области, потом десять минут пешком до клиники, не считая пятнадцати минут от моего дома до метро и еще пятнадцати минут езды по первой радиальной линии, до пересадки… В метро я так и не открыла роман Уэльбека, просто стояла и считала минуты, не глядя на людей вокруг. Я упорно шла к своей цели, натыкалась на таких же спешащих и хмурых пассажиров (господи, ну откуда столько народу в 11 с лишним утра в будний день?), чертыхалась и слышала их чертыхания, на которые мне было плевать. Я вошла в клинику без одной минуты двенадцать, вспотевшая, непричесанная, запыхавшаяся. Когда открывала дверь в кабинет, снова вспомнила лицо того парня… Интересно, что сейчас делает он? Сидит в офисе, взял отпуск? А может, на больничном?

М едет в отпуск

Впервые, наверное, за пять или даже больше лет я решаю выбраться в отпуск. Я уже забыл, как выглядит не то что море, но даже вода в бассейне. Все эти жаркие и, разумеется, холодные дни я проводил в Москве, никуда не выезжая, лишь изредка навещая мать, которая живет в Коломне. И если бы не Валера, я бы так никуда и не поехал. Это он неожиданно звонит и предлагает «смотаться в Турчатник на недельку», у него есть знакомые в турагентстве, предлагают дешевый тур по системе «Все включено». Денег у меня как раз на дешевую Турцию, так что это, наверное, судьба. Я соглашаюсь. Мне вдруг так хочется вырваться из надоевшей Москвы, так хочется просто увидеть море, да и поплавать не мешало бы.

Когда мы летим с Валерой в самолете, он без умолку рассказывает мне про общих знакомых и тех, кого я ни разу в жизни не видел, а у меня болит голова. Я прошу у стюардессы таблетку, выпиваю ее и засыпаю крепко. Просыпаюсь от того, что меня толкает Валера: «Приземляемся!» Он предвкушает отдых, очень оживлен и говорит, как ему нравится в Турции. Я-то здесь буду впервые, а он уже раз двадцать, по его словам. Я не спрашиваю, почему Валера летит без жены, но смутно догадываюсь: ему она здесь не нужна.

После всех процедур на границе мы едем в наш отель на автобусе. Гостиница вполне, или я так давно нигде не был? Честно говоря, мне все равно, сколько у нее звезд и так далее. Номера у нас одиночные, но рядом, буквально соседние двери.

Мы выходим в этот же день к морю и купаемся. Я почти разучился плавать, да и раньше плавал плоховато. Валера плавает куда лучше, он здесь как рыба в воде. Ему все нравится, особенно большое количество женщин, говорящих по-русски. На пляже он успевает познакомиться с двумя девушками, они здесь уже три дня, явно скучают. Говорит им, что мы увидимся с ними вечером и «куда-нибудь сходим». Я поражен: он, женатый мужчина, так явно флиртует с ними, да еще говорит от моего имени! Валера радостен и уверен, что вечер пройдет хорошо.

Я валюсь с ног от усталости; Валера, видимо, тоже. Мы довольно близкие друзья, но никогда не проводили так много времени вместе, тем более не отдыхали. Я начинаю уставать от него и вообще от этой курортной суеты. В отеле я слышу не только русскую, но и немецкую речь. Мне очень нравится, что не надо готовить, ведь я впервые сталкиваюсь с программой «все включено». Конечно, я вскоре пойму, что блюда будут повторяться и начнут надоедать, как и эта кормежка в определенное время, когда все стараются урвать кусок получше. Но отдых есть отдых, и вообще, что я хотел за те небольшие деньги, что заплатил? Надо уметь ценить то, что есть, говорю я себе и иду к морю, пока Валера спит. Мне в сон провалиться не удалось – за стенкой началось какое-то шебуршение, скрип кровати, вздохи; в конце концов, это нормально, люди приехали на отдых…

На пляже полно народу, в основном русские. Жарко. Я стараюсь поплавать, но быстро устаю, хотя чувствую удовольствие от соприкосновения с морской водой. Хотя бы сил наберусь, что уже неплохо, а то сижу как осажденный в своей Москве.

К вечеру Валера, бодрый и после душа, выскакивает из номера. Я замечаю, что у него появился небольшой живот, но он совсем не огорчается по этому поводу. Те девушки, с которыми он познакомился на пляже, ждут нас в холле, нарядные и готовые к выходу, от них пахнет насыщенными вечерними духами. Одну зовут Наташа, она нравится Валере, другую, которая «предназначена» мне, зовут Юля. Наташа блондинка, Юля шатенка, если она, конечно, не крашеная. Я пытаюсь выяснить у Юли, откуда она и чем занимается, но она уходит от этой темы. Валера ведет нас в ресторан, и я с ужасом думаю, чем буду платить – у меня почти нет с собой денег, я не предупредил его о моей ситуации. В туалете, куда мы заходим помыть руки, я говорю Валере, что не могу сейчас расплатиться за ресторан, но скоро получу зарплату. «Отдашь в Москве, не переживай!», – хлопнув меня по плечу, говорит он. У Валеры прекрасное настроение, его такая мелочь не смутит.

В ресторане мне неловко, мало того, что платит за меня Валера, так и говорить почти не о чем. У девушек, я быстро это понимаю, совсем другие интересы, они, как бы сказать, из другого мира, очень материальные. Зато Валера расцветает, говорит без умолку, он настоящая душа компании. Как только он отлучается в туалет, повисает неловкое молчание. Наконец, вечер заканчивается, уже поздно. Я бы пошел обратно в отель, но Валера предлагает отправиться на какой-нибудь «отдаленный романтичный пляж». Девушки согласны, они только этого, кажется, и ждут. Отказаться от приглашения невозможно, я это прекрасно понимаю. Я ведь теперь должен Валере денег, так что нужно его поддержать.

Мы берем такси и приезжаем на «романтичный» пляж. Валера тут же исчезает с Наташей, и я остаюсь один на один с Юлей. Она прижимается ко мне и пытается поцеловать, от нее пахнет алкоголем, от меня, впрочем, тоже. «Не надо, я не хочу», – вырывается из моего рта, пахнущего спиртным. «Почему? Ты что, гомик?», – Юлины нетрезвые глаза призывно блестят. «Нет… Но я не хочу!» Я отстраняюсь от нее, так как она делает еще одну попытку приблизиться. Мы сидим на расстоянии друг от друга, она обижена, я расстроен, мне неловко… А вот и Валера с Наташей, они идут в обнимку, очень довольные. Слава богу, что хоть у них все хорошо!

На следующее утро я стараюсь избегать Валеру и Наташу с Юлей, которые ни на миг теперь от него не отходят. По-моему, он спит с обеими. И не только с ними. Издалека я вижу, как к Валере подходят еще две девушки, которых он целует под ревнивыми взглядами Юли и Наташи. Я отказываюсь от общения с ними под предлогом, что мне нездоровится и я хочу побыть один. Как ни странно, Валера не упрашивает меня присоединяться, он явно приехал не для того, чтобы развлекать меня. «Ну и кобель!», – думаю я, глядя, как он гладит по спине то Юлю, то Наташу, то других девушек, которые подходят к нему «поздороваться». И, слава богу, Валера больше не зовет меня на дискотеки и в кафе, которые он каждый день посещает в этой прелестной компании. Я рад, что меня оставили в покое, но иногда присоединяюсь к ним за обедом или за ужином в отеле. Еда мне уже начинает надоедать, но все-таки хорошо, что не надо самому готовить, я это никогда не любил.

Так проходит отпуск – я купаюсь и сижу в отеле, любуюсь видом на море, сплю сколько хочу, гуляю по окрестностям. Мне в целом нравится. О сексе даже не думаю, мне претит вся эта «курортная романтика», все эти призывные жесты, взгляды и доступность, хотя пару раз я мастурбирую в душе. Еще мне нравится природа. Она здесь южная и избыточная, ее так много, столько запахов от цветов и растений, даже не верится, что так бывает, особенно после Москвы.

Однажды, гуляя по окраинам городка, где мы остановились в отеле (название я не помню), я забредаю в парк, который переходит в настоящий лес, густой и южный, пахучий, в котором еще жарче, чем на улице. Лес все не кончается, очень жарко, у меня с собой нет воды, я весь липкий от пота, мной начинают интересоваться насекомые… В какой-то момент я не на шутку пугаюсь и поворачиваю обратно. Когда дохожу до отеля, голова сильно кружится, я очень сильно вспотел, словно работал под палящим солнцем на стройке, в глазах появляются темные точки, видимо, от обезвоживания. Приходится даже обратиться к врачу, он дает таблетки и наказывает пить побольше воды. Я постепенно прихожу в себя, хотя дурнота не проходит до самого утра. Ночью мне снится южный лес, я смотрю на него с горы и кричу: «Я приду снова и пройду тебя до конца!» Но, несмотря на обещание, данное во сне, больше я в лес не захожу. И, вообще, стараюсь не находиться под солнцем больше часа; купаться на пляж хожу до 11 утра и после четырех-пяти дня.