В формулировке Кима неизбежной оказалась ссылка на оптимальность. Без нее прогноз включал бы в себя бесчисленное множество возможных действий, ведь одного и того же результата можно добиться разными способами. Сузить список помогает понятие оптимального действия – это реализация намерения с наименьшим количеством усилий в кратчайшие сроки и в соответствии с навыками агента. Но в данном случае эта оптимальность относительная. Для того чтобы сделать выбор образа действий, достаточно, чтобы сам агент считал способ действия оптимальным, не видел лучших альтернатив. При этом объективно могут существовать более оптимальные способы реализации желания.

Однако с одним этим разъяснением принцип все еще не будет эффективно работать. Он выглядит слишком упрощенным, ведь у агента редко бывает только одно желание. Нужно сделать поправку на то, что желание не входит в конфликт с другими желаниями и убеждениями. Скажем, желание выпить чашку горячего чая могло бы вступить в конфликт с другим, более сильным желанием – успеть на работу – и убеждением, что время выходить уже наступило. Тогда вода бы не закипела в чайнике, и он остался бы пустым и холодным. На применение обозначенного принципа накладываются и другие ограничения. Вот вы захотели выпить чашку чая, идете на кухню, а дверь в кухню закрыта на ключ и ключа нет. Принцип работает только в рамках допустимых возможностей. Конечно, на кухню можно было бы попасть и через окно или даже выломав дверь. Но здесь, скорее всего, опять возникнет конфликт желаний. Вряд ли желание выпить чаю будет сильнее, чем желание сохранить собственную жизнь или имущество неприкосновенными. Поэтому принцип нужно усовершенствовать так:

(Б) Если агент S желает что-то и убежден, что действие А обеспечит ему реализацию желания оптимальным образом, и при этом реализация желания физически возможна и не противоречит другим его более сильным желаниям, S будет делать A.

Помимо физических ограничений и конфликтующих желаний, препятствовать действию А могут также привычки. S, например, захотел утром горячего чая, но в чашку плеснул по привычке кофе. Действие может не последовать, даже если нет препятствий, в том случае, если само желание не проявляется достаточно сильно. Или не произойти потому, что оно противоречит представлению агента о собственном долге. Это представление может складываться из морального чувства, обычаев и практики. Агент может взять на себя обязательства и, несмотря на наличие противоречащего желания, эти обязательства соблюдать. Подобные случаи можно было бы также внести в качестве исключений в указанный базовый принцип. Но чтобы избежать дополнительных усложнений, следует просто принять, что в принципе (Б) подразумевается желание достаточно сильное, чтобы инициировать действие, а оптимальный способ реализации не противоречит нормативным представлениям агента. В таком виде принцип, видимо, корректно фиксирует корреляцию между ментальными состояниями (убеждениями и желаниями) и действиями. Но остается не до конца ясным, на чем основана эта корреляция. Как именно желания и убеждения связаны с действием?

3. Два типа возможных связей между ментальными состояниями и действиями

Из принципа (Б) мы видим, что желания и убеждения по направленности коррелируют с действиями. Они предвещают результат действий. Кроме того, ментальные содержания участвуют в объяснении, рационализации самого действия. Почему человек вскипятил воду? Потому что хотел выпить чаю. Почему он совершил убийство? Потому что он надеялся попасть в историю. Но тот факт, что объяснение действия предполагает указание на эти состояния, не дает нам однозначности в понимании подчинительного союза «потому что». Дж. Ким замечает, что можно выявить как минимум два значения этого союза и, соответственно, два типа отношений. Иногда подчинительный союз обозначает (1) каузальную связь, то есть указывает на причину, как, например, в предложении: «Здание обрушилось потому, что случилось сильное землетрясение». Здесь союз связывает два различных события, одно из которых было достаточным и необходимым основанием свершения второго. И эта каузальная связь подпадает под один из общих законов. Второе значение не предполагает каузальной связи и не является частным случаем общего закона. Союз «потому что» в таком случае разъясняет первое событие посредством расшифровки его значения: «Она стала профессиональной художницей, потому что рисует картины и выставляет их на выставках» или «Он стал совершеннолетним, потому что ему исполнилось восемнадцать лет». В этих предложениях речь не идет о двух различных состояниях или событиях. Художник и человек, профессионально рисующий картины, – синонимичные понятия. Наступление совершеннолетия и достижение восемнадцати лет – тоже одно событие, и слово «потому» здесь просто разъясняет это событие. Разъяснение здесь фактически указывает на (2) логическую связь.

Современных философов, которые считают, что между действиями и ментальными состояниями, объясняющими их, существует каузальная связь, называют каузалистами. Их противников – антикаузалистами (noncausalist). Последние убеждены, что между действиями и объясняющими их ментальными состояниями не существует каузальной связи, хотя может признаваться какая-то другая связь, например логическая [Ginet 2002]. До публикации Дэвидсоном статьи «Действия, мотивы и причины» (1963) доминирующей позицией среди аналитических философов был антикаузализм. После публикации Дэвидсона ситуация радикально поменялась. О результате изменения философ, профессор Университета Флориды

А. Мили пишет: «Лидирующим подходом в отношении как понимания, что такое действие, так и объяснения или определения действий является подход, опирающийся на каузальность. То, что может называться стандартным каузализмом, выражается в сочетании двух тезисов: (1) событие может являться действием в зависимости от того, что служит его причиной; (2) характерными объяснениями действий являются каузальные объяснения» [Mele 2009, 554]. Таким образом, Дэвидсон стал основоположником современного каузализма. Он представил аргументы, показывающие, что мотивы, объясняющие действия, являются их причинами. Эти доводы будут рассмотрены в ближайшее время. Но сначала следует рассмотреть аргументы в пользу антикаузализма, считавшиеся наиболее правдоподобными до 1963 г. Любопытно, что Дэвидсон косвенным образом внес вклад в развитие и этой позиции.

4. Доводы против каузальной связи действий и ментальных состояний

A. Трудности с доказательством психофизических законов

Традиционной моделью каузальности является номологическая модель[3]. Ее принимают многие современные философы. Модель предполагает, что каждый случай причинной цепи представляет собой частный случай действия общих законов. То есть событие a является причиной события b в том случае, если событие а подпадает под тип событий F, а b – под тип G, и существует закон, связывающий события типа F и G. Нагревание воды в чайнике до определенной температуры, к примеру, является причиной ее кипения, так как существует общая закономерность парообразования в жидкости при определенных температурах и давлении, выраженная в законах термодинамики. Аналогичная ситуация должна быть и в нашем случае. Но получится ли найти подобную регулярность между ментальными событиями и действиями, обнаружить психофизический закон? Кажется, что такие законы обнаружить, проверить или фальсифицировать проблематично.

Обычно гипотеза о наличии регулярности проверяется путем выделения предполагаемого действующего фактора, многократного воспроизведения его и наблюдения результатов. Если исходное событие является причиной, то ожидаемый результат последует всегда. Но в ситуации с убеждениями и желаниями это сделать практически невозможно: не получается полностью воспроизвести исходные условия и изолировать ментальную причину. Если действие уже осуществилось, нельзя исключать, что его причиной могли быть иные желания или убеждения. А если результата не последовало в случае воспроизведения желания, вполне вероятно, что появилось другое конфликтующее желание или субъект передумал. Ментальные состояния (желания в том числе) можно всегда совместить с отсутствием действия или с совсем другим действием. Поэтому с ментальными состояниями невозможно проверить наличие регулярности. Вот, к примеру, некто бросился бежать из-за того, что испугался. Страх и желание выжить, возможно, были причиной бегства. Но разве обязательно, что, если этот некто испугается в следующий раз, он побежит опять? Вполне вероятно, в следующий раз он замрет на месте (чтобы его не обнаружили или потому, что потерял способность двигаться) или, наоборот, бросится в атаку на противника.

Тогда, может быть, наличие психофизических законов можно подтвердить на своем примере, с помощью интроспекции, внутреннего самонаблюдения? Ведь когда я что-то желаю, я это делаю всегда. Достоверность этого суждения, однако, тоже не очевидна. Возможно, желание присутствовало раньше и повлекло действие, но, возможно, по действию я сделал вывод о собственном желании, то есть имела место инверсия. В оценках собственных состояний всегда имеется возможность новой интерпретации. Путем интроспекции такие законы проверить тоже трудно.

Но, может, объективно идентифицировать ментальное состояние и время его возникновения удастся в будущем? Может, это временное ограничение, и оно будет преодолено с развитием науки, появлением инструментов для точного сканирования мыслей? К примеру, в будущем появится возможность «увидеть» и выделить «желание выпить горячий кофе» (или его нейрофизиологический коррелят) и проследить всю последующую каузальную цепочку вплоть до движения рук и разогревания чайника? Существует, однако, аргумент в пользу того, что психофизические законы вообще не могут существовать. Его предложил Д. Дэвидсон. Вывод, который получается в результате этого рассуждения, он называет выводом об «аномальности ментального» [Davidson 2006b].

B. Аргумент аномальности ментального

Отличительной чертой ментальных содержаний является рациональность и согласованность. Невозможно допустить, чтобы субъект был убежден в противоречащих вещах: например, в том, что Москва находится на расстоянии 700 км от Петербурга и на расстоянии 1000 км от Петербурга. Даже когда субъект делает противоречивые высказывания, мы находим им непротиворечивые интерпретации. Так, высказывание «Я хочу поехать в Москву и не хочу туда ехать» мы склонны объяснять как сменяющиеся во времени состояния или как желание увидеться с родственниками в Москве, но нежелание стоять в бесконечных московских пробках. Высказывание «Мне нравится и не нравится Херст» мы не будем интерпретировать как свидетельство наличия противоречащих убеждений, но как выражение того, что некоторые работы Херста ценителю современного искусства нравятся, а некоторые – нет. Итак, требования логической непротиворечивости и связности являются обязательными для ментальных содержаний. Но подобных ограничений не существует для физических событий. Одни физические события нельзя лишь с помощью одной только логики вычислить из других. Физические законы случайны, а не необходимы. Из этих различий, по мнению Дэвидсона, следует, что области ментального и физического не могут быть связаны между собой строгими законами. А если они не связаны законами, следовательно, согласно номологической модели каузальности, они не могут стоять в каузальной связи.

Для доказательства допустим обратное: предположим, что мы установили, что состояние мозга X связано с убеждением Y, то есть выявили такой-то психофизический закон. Тогда мы могли бы устанавливать и воспроизводить каждое отдельное убеждение без учета его соотношения с другими желаниями и убеждениями, даже противоречащими ему. Но это невозможно. Вероятно, мы столкнулись с противоречием, а значит, психофизические законы невозможны. Может быть, это является угрозой и для стандартного каузализма?

Ранее я указывал, что альтернативой каузальной связи может быть концептуальное отношение. Для того чтобы опровергнуть каузализм, необходимо показать, что именно концептуальная связь присутствует в отношении ментальных состояний и производимых ими действий.

C. Аргумент логической связи

Можно попытаться показать, что ментальные содержания находятся в концептуальной связи с действиями, и таким образом продемонстрировать, что объяснения с помощью ментальных содержаний не указывают на два различных, следующих друг за другом события (причину и действие), а просто расшифровывают, рационализируют действие. В этом заключается суть Аргумента логической связи (АЛС). Считается, что «это самый значимый аргумент против каузализма» [Stoecker 2010, 603]. Его отстаивали Г. Райл и Э. Энском[4]. Аргумент удобней продемонстрировать на примерах.

Человек издалека машет руками. Если спросить, почему он это делает, он ответит: «Я размахиваю руками, чтобы привлечь внимание». Очевидно, что в этом случае движения руками и привлечение внимания – это не разные события, а одно и то же, только с разными описаниями. Второе описание является объяснением первого потому, что указывает на значение первого действия, а не на его предшествующие состояния. (Это описание из более широкой перспективы, схватывающее более общий паттерн поведения.) Аналогичным образом, желания и убеждения, фигурирующие в нашем случае, возможно, являются не предшествующими событиями, а значениями действий. И логически они неотделимы от самого действия, в то время как причина должна быть логически независимой от следствия. Вот другой пример.

Гость за столом просит вас передать соль. Вы протягиваете ему солонку. Почему вы это делаете? Очевидно, вы поняли просьбу и хотите передать гостю солонку. Но желание передать солонку, разве оно отделимо от действия? Нельзя сказать, что вы передаете солонку без желания это делать (ведь никто вас не заставляет передавать соль, и это действие – не автоматизм), но вряд ли можно выделить желание в отдельный процесс. Если бы это был отдельный процесс, были бы способы его отдельно зафиксировать. Но как узнать о наличии подобного желания в отрыве от действия? Представляется абсурдным искать какое-то особенное ментальное состояние, «тягу передать соль». Каким образом эта тяга могла бы проявляться, кроме как в передаче соли? Некоторым из тех, кто размышлял над подобными вопросами, ответ кажется очевидным. По их мнению, действие и желание действия логически связаны. И все же это далеко не окончательный вывод. Ключевым оппонентом этого аргумента является Д. Дэвидсон.

5. Доводы Д. Дэвидсона в пользу каузальной связи

В статье «Действия, мотивы и причины» Дэвидсон защищает положения, которые до него считались несовместимыми. Первым из них является утверждение, что объяснения действий с помощью ссылок на ментальные состояния являются каузальными объяснениями. Вторым положением является утверждение о том, что у ментальных состояний, объясняющих действия, есть рационализующая функция, то есть что ментальные состояния раскрывают мотивы действий. Для целей доказательства объясняющие ментальные состояния Дэвидсон называет «основными мотивами» (primary reasons). Философ утверждает: «1. Для того чтобы понимать, как какой-либо мотив рационализует действие, необходимо и достаточно, чтобы мы понимали (как минимум в самом общем виде), из чего состоит основной мотив. 2. Основной мотив действия является его причиной» [Davidson 1980, 4]. Составом основных мотивов, или объясняющими ментальными состояниями, автор называет пару из а) стремления или склонности и б) соответствующего убеждения. Примером такой пары в случае действия «кипячение воды» служит желание выпить чаю и убеждение, что кипячение воды позволит приготовить чай. Дэвидсон последовательно защищает оба своих утверждения.

Первое утверждение Дэвидсон обосновывает с помощью анализа серии примеров. Так, он прибегает к следующему примеру: я переключил выключатель, включил свет и осветил комнату, не зная, что тем самым информировал грабителя о том, что я дома. Философ замечает, что включение света – это действие, но информирование грабителя – нет. У действия есть способ рационализации с помощью основного мотива, желания осветить комнату, и убеждения, что переключение выключателя приведет к этому. Информирование грабителя не имеет такой рационализации. Дэвидсон замечает, что иногда для рационализации используется только мотивирующее желание. Он считает, что в таких случаях мотивирующее убеждение просто подразумевается. Знание основного мотива рационализует действие, так как оно показывает его телеологическую направленность. «В свете основного мотива действие предстает соответствующим определенным качествам агента (долгосрочным или краткосрочным, характерным для него или нет), и агент представляется в качестве Рационального Животного» [Davidson 1980, 8]. Но на каком основании автор считает, что основные мотивы являются причинами действий?

Ссылка на основной мотив является способом объяснения действия. Это объяснение рационализует действие, показывая, что оно соответствует интенциям агента. Но это не означает, что объяснение с помощью ссылки на основной мотив является только рационализацией. Более того, есть основание считать, что объяснение с помощью ссылки на основной мотив является также каузальным объяснением. Таким основанием служит гипотетическая возможность случаев, в которых есть основной мотив, рационализующий действие, есть действие, и тем не менее это действие выполняется по другой причине. «Сущностью отношения между действием и основным мотивом, который его объясняет, служит то, что основной мотив обосновывает поступок для агента» [Davidson 1980, 9].

Для примера возьмем случай, когда человек А случайно получает перевод средств, предназначавшийся человеку Б. А сообщает банковским служащим о том, что произошла ошибка [Lepore, Ludwig 2006, 4]. Основным мотивом является желание вернуть деньги тому, кому они предназначались. Однако может быть такая ситуация, что существует еще один мотив: желание не попасть под налоговую проверку, которая обнаружит незаконное поступление средств. Оба желания, или обе пары желаний и убеждений, могут быть рационализацией действия А, но только один из мотивов может быть причиной. Именно этот мотив будет основанием поступка. Так Дэвидсон обосновывает второе положение. Для обоснования стандартного каузализма, впрочем, необходимо ответить на критику с помощью уже обозначенных аргументов. Во-первых, нужно показать, в чем заключается слабое место Аргумента логической связи (АЛС). И во-вторых, необходимо продемонстрировать, как соотносится убеждение о ментальной каузальности с собственными выводами Дэвидсона об отсутствии психофизических законов.

Дэвидсон предлагает несколько ответов на АЛС. Во-первых, он указывает на то, что, например, истинность высказывания «Я хотел передать соль» вовсе не влечет за собой истинность высказывания «Я передал соль». Я мог хотеть, но не передать. Между этими событиями нет необходимого следования. Во-вторых, что более важно, событие, которое определяет истинность высказывания «Я передал соль», не является интенциональным объектом в высказывании «Я хотел передать соль». Ведь если я передал соль, то сделал это каким-то определенным образом, в какой-то конкретный момент. А желание могло быть реализовано почти бесконечным числом конкретных физических действий. Я мог бы передать соль сидя или стоя, правой или левой рукой, из рук в руки или бросив солонку гостю через весь стол. Учитывая такие различия желаний и реализующих действий, оправданно утверждать их логическую независимость и допустимость использования первых для объяснения вторых [Davidson 2006a, 25].

Дэвидсон считает, что логическая зависимость не существует между желаниями и действиями, но может существовать между некоторыми их описаниями. Как, например, в случае с высказыванием «причина пожара стала причиной пожара». Но всегда можно дать другие описания. Можно найти описания ментального без логической связи с действием. Как, например, в предложении «разожженный костер стал причиной пожара». Стандартной языковой практикой является описание события с помощью указания на причину. Но «описывать событие в терминах его причины – не то же самое, что объединять событие и его причину, и объяснение с помощью такого описания не исключает каузальное объяснение» [Davidson 1980, 14]. То есть можно «получение травмы» описать как «лучевой ожог». Но, по мнению Дэвидсона, из практики подобных описаний не следует то, что они указывают на одно и то же событие. Таким же образом, по его мнению, из отсутствия психофизических законов не следует, что между основными мотивами и действиями нет каузальной связи.

Дэвидсон, как я уже писал, склоняется к тому, что каузальная связь должна быть частным случаем общего закона. Он также обращает внимание, что каузальная связь между мотивами и действиями в силу специфики мотивов действительно не может быть частным случаем какого-то закона. Но он предполагает, что мотивы могут быть описаны с помощью каких-то других дескрипций, и эти дескрипции могут быть описаниями частного случая закона. «Законы, существование которых необходимо, если мотивы являются причинами действий, не должны… быть сформулированы в терминах рационализаций. Из того, что причины класса событий (действий) попадают в определенный класс (мотивов) и существует закон, объясняющий каждое высказывание о каузальности, не следует, что существует закон, соединяющий события, классифицированные как мотивы, с событиями, классифицированными как действия, – классификацию можно провести и в нейрофизиологических, химических или физических терминах» [Davidson 1980, 17].

В качестве аналогии Дэвидсон предлагает рассмотреть метеорологический прогноз. Стандартные описания погоды включают в себя очень общие описания: «завтра во второй половине дня будут осадки, порывистый ветер, переменная облачность». Эти описания не могут фигурировать в законах метеорологии, так как не являются достаточно точными и простроены на других концепциях. Однако это общее описание может быть переформулировано с большей точностью и с помощью других концепций, и тогда оно будет частным случаем общего закона. Таким образом, Дэвидсон снимает противоречие психофизической аномальности представлениям номологической модели и обосновывает ментальную каузальность. Впрочем, есть и другие аргументы в ее пользу.

Без ментальной каузальности невозможны объяснение и рационализация многих социальных практик, в частности применение моральной ответственности. Люди часто считают других людей виновными в каких-то действиях или, наоборот, благодарят их за действия. Они сердятся, возмущаются или испытывают благодарность в отношении других. За свои поступки люди также испытывают гордость или чувство вины. Эти реакции определяются в современной аналитической философии как проявление моральной ответственности и результат признания свободы воли. Однако эти реакции были бы неуместными, если бы ментальная каузальность отсутствовала. Современный метафизик Дж. Ким пишет, что практика применения моральных категорий «очевидным образом предполагает, что наши ментальные состояния имеют каузальный эффект в физическом мире» [Kim 2008, 9]. Иначе на каком основании требовать от субъектов соответствия норме поведения, если поведение не связано с их ментальными состояниями? На каком основании благодарить или требовать ответственности, если желания и убеждения не играют каузальной роли? Как может быть свободен агент, если свобода проявляется в действии, но действие каузально не определено его ментальными состояниями: желаниями и убеждениями? И как агент может нести ответственность за действия, если он является пассивным наблюдателем по отношению к ним?

Да и само понятие агента, разве не станет оно пустым без ментальной каузальности, ведь агент – это тот, кто имеет способность поступать в соответствии с собственным разумом. Если нет агента, нет и действия, ведь, как мы заметили в самом начале, связь с агентом и его ментальными состояниями отличает действия от всех прочих событий. Отрицая ментальную каузальность, возможно, придется вообще отрицать разум и ментальное, ведь само существование чего-то трудно представить без наличия у него каузальной силы. Это утверждается в так называемом Принципе элеатов. Согласно этому принципу, «нечто является реально существующим только в случае, если оно может быть участником каузального процесса»[5]. Поэтому вопрос о ментальной каузальности представляется в большей степени не эмпирическим вопросом, существует она или нет, а философским: как возможно ее существование.

<1 2 3 4 5...8 >

На страницу:

Перейти

3 из 8