Герой нашего времени. Поэмы. Стихотворения

Все будит старину,

И я твержу один, один:

Люблю, люблю одну!

2

Принадлежишь другому ты,

Забыт певец тобой;

С тех пор влекут меня мечты

Прочь от земли родной;

Корабль умчит меня от ней

В безвестную страну,

И повторит волна морей:

Люблю, люблю одну!

3

И не узнает шумный свет,

Кто нежно так любим,

Как я страдал и сколько лет

Я памятью томим;

И где бы я ни стал искать

Былую тишину,

Все сердце будет мне шептать:

Люблю, люблю одну!

К Н. И……

Я не достоин, может быть,

Твоей любви: не мне судить;

Но ты обманом наградила

Мои надежды и мечты,

И я всегда скажу, что ты

Несправедливо поступила.

Ты не коварна, как змея,

Лишь часто новым впечатленьям

Душа вверяется твоя.

Она увлечена мгновеньем;

Ей милы многие, вполне

Еще никто; но это мне

Служить не может утешеньем.

В те дни, когда, любим тобой,

Я мог доволен быть судьбой,

Прощальный поцелуй однажды

Я сорвал с нежных уст твоих;

Но в зной, среди степей сухих,

Не утоляет капля жажды.

Дай бог, чтоб ты нашла опять,

Что не боялась потерять;

Но… женщина забыть не может

Того, кто так любил, как я;

И в час блаженнейший тебя

Воспоминание встревожит!

Тебя раскаянье кольнет,

Когда с насмешкой проклянет

Ничтожный мир мое названье!

И побоишься защитить,

Чтобы в преступном состраданье

Вновь обвиняемой не быть!

Воля

Моя мать – злая кручина,

Отцом же была мне – судьбина;

Мои братья, хоть люди,

Не хотят к моей груди

Прижаться;

Им стыдно со мною,

С бедным сиротою,

Обняться!

Но мне богом дана

Молодая жена,

Воля-волюшка,

Вольность милая,

Несравненная;

С ней нашлись другие у меня

Мать, отец и семья;

А моя мать – степь широкая,

А мой отец – небо далекое;

Они меня воспитали,

Кормили, поили, ласкали;

Мои братья в лесах —

Березы да сосны.

Несусь ли я на коне —

Степь отвечает мне;

Брожу ли поздней порой —

Небо светит мне луной;

Мои братья, в летний день,

Призывая под тень,

Машут издали руками,

Кивают мне головами;

И вольность мне гнездо свила,

Как мир – необъятное!

Сентября 28

Опять, опять я видел взор твой милый,

Я говорил с тобой.

И мне былое, взятое могилой,

Напомнил голос твой.

К чему? – другой лобзает эти очи

И руку жмет твою.

Другому голос твой во мраке ночи

Твердит: люблю! люблю!

Откройся мне: ужели непритворны

Лобзания твои?

Они правам супружества покорны,

Но не правам любви;

Он для тебя не создан; ты родилась

Для пламенных страстей.

Отдав ему себя, ты не спросилась

У совести своей.

Он чувствовал ли трепет потаенный

В присутствии твоем;

Умел ли презирать он мир презренный,

Чтоб мыслить об одном;

Встречал ли он с молчаньем и слезами

Привет холодный твой,

И лучшими ль он жертвовал годами

Мгновениям с тобой?

Нет! я уверен, твоего блаженства

Не может сделать тот,

Кто красоты наружной совершенства

Одни в тебе найдет.

Так! ты его не любишь… тайной властью

Прикована ты вновь

К душе печальной, незнакомой счастью,

Но нежной, как любовь.

«Зови надежду сновиденьем…»

Зови надежду сновиденьем,

Неправду – истиной зови,

Не верь хвалам и увереньям,

Но верь, о, верь моей любви!

Такой любви нельзя не верить,

Мой взор не скроет ничего;

С тобою грех мне лицемерить,

Ты слишком ангел для того.

«Прекрасны вы, поля земли родной…»

Прекрасны вы, поля земли родной,

Еще прекрасней ваши непогоды;

Зима сходна в ней с первою зимой,

Как с первыми людьми ее народы!..

Туман здесь одевает неба своды!

И степь раскинулась лиловой пеленой,

И так она свежа, и так родня с душой,

Как будто создана лишь для свободы…

Но эта степь любви моей чужда;

Но этот снег летучий, серебристый

И для страны порочной слишком чистый

Не веселит мне сердца никогда.

Его одеждой хладной, неизменной

Сокрыта от очей могильная гряда

И позабытый прах, но мне, но мне

бесценный.

«Метель шумит, и снег валит…»

Метель шумит, и снег валит,

Но сквозь шум ветра дальний звон,

Порой прорвавшися, гудит;

То отголосок похорон.

То звук могилы над землей,

Умершим весть, живым укор,

Цветок поблекший гробовой,

Который не пленяет взор.

Пугает сердце этот звук,

И возвещает он для нас

Конец земных недолгих мук,

Но чаще новых первый час…

Песня

Ликуйте, друзья, ставьте чаши вверх дном,

Пейте!

На пиру этой жизни, как здесь на моем,

Не робейте.

Как чаши, не бойтесь все ставить вверх дном.

Что стоит уж вверх дном, то не может мешать

Плу́там!

Я советую детям своим повторять

(Даже с прутом):

Что стоит уж вверх дном, то не может мешать.

Я люблю очень дно доставать на пирах

В чаше!

И даже в других больше нежных местах

У П…. е.

На дне лишь есть жемчуг в морских глубинах!

Небо и звезды

Чисто вечернее небо,

Ясны далекие звезды,

Ясны, как счастье ребенка;

О! для чего мне нельзя и подумать:

Звезды, вы ясны, как счастье мое!

Чем ты несчастлив? —

Скажут мне люди.

Тем я несчастлив,

Добрые люди, что звезды и небо —

Звезды и небо! – а я человек!..

Люди друг к другу

Зависть питают:

Я же, напротив,

Только завидую звездам прекрасным,

Только их место занять бы желал.

Счастливый миг

Не робей, краса младая,

Хоть со мной наедине;

Стыд ненужный отгоняя,

Подойди – дай руку мне.

Не тепла твоя светлица,

Не мягка постель твоя,

Но к устам твоим, девица,

Я прильну – согреюсь я.

От нескромного невежды

Занавесь окно платком;

Ну – скидай свои одежды,

Не упрямься, мы вдвоем;

На пирах за полной чашей,

Я клянусь, не расскажу

О взаимной страсти нашей;

Так скорее ж… я дрожу.

О! как полны, как прекрасны

Груди жаркие твои,

Как румяны, сладострастны

Пред мгновением любви;

Вот и маленькая ножка,

Вот и круглый гибкий стан,

Под сорочкой лишь немножко

Прячешь ты свой талисман;

Перед тем, чтобы лишиться

Непорочности своей,

Так невинна ты, что мнится,

Я, любя тебя, – злодей.

Взор, склоненный на колена,

Будто молит пощадить;

Но ужасным, друг мой Лена,

Миг один не может быть.

Полон сладким ожиданьем,

Я лишь взор питаю свой;

Ты сама, горя желаньем,

Призовешь меня рукой;

И тогда душа забудет

Все, что в муку ей дано,

И от счастья нас разбудит

Истощение одно.

«Когда б в покорности незнанья…»

1

Когда б в покорности незнанья

Нас жить создатель осудил,

Неисполнимые желанья

Он в нашу душу б не вложил,

Он не позволил бы стремиться

К тому, что не должно свершиться,

Он не позволил бы искать

В себе и в мире совершенства,

Когда б нам полного блаженства

Не должно вечно было знать.

2

Но чувство есть у нас святое,

Надежда, бог грядущих дней, —

Она в душе, где все земное,

Живет наперекор страстей;

Она залог, что есть поныне

На небе иль в другой пустыне

Такое место, где любовь

Предстанет нам, как ангел нежный,

И где тоски ее мятежной

Душа узнать не может вновь.

К кн. Л. Г-ой

Когда ты холодно внимаешь

Рассказам горести чужой

И недоверчиво качаешь

Своей головкой молодой,

Когда блестящие наряды

Безумно радуют тебя

Иль от ребяческой досады

Душа волнуется твоя,

Когда я вижу, вижу ясно,

Что для тебя в семнадцать лет

Все привлекательно, прекрасно,

Все – даже люди, жизнь и свет, —

Тогда, измучен вспоминаньем,

Я говорю душе своей:

Счастлив, кто мог земным желаньям

Отдать себя во цвете дней!

Но не завидуй: ты не будешь

Довольна этим, как она;

Своих надежд ты не забудешь,

Но для других не рождена;

Так! мысль великая хранилась

В тебе доныне, как зерно;

С тобою в мир она родилась:

Погибнуть ей не суждено!

«Кто видел Кремль в час утра золотой…»

Кто видел Кремль в час утра золотой,

Когда лежит над городом туман,

Когда меж храмов с гордой простотой,

Как царь, белеет башня-великан?

«Я видел тень блаженства; но вполне…»

Я видел тень блаженства; но вполне,

Свободно от людей и от земли,

Не суждено им насладиться мне.

Быть может, манит только издали

Оно надежду; получив, – как знать? —

Быть может, я б его стал презирать

И увидал бы, что ни слез, ни мук

Не стоит счастье, ложное как звук.

Кто скажет мне, что звук ее речей

Не отголосок рая? что душа

Не смотрит из живых очей,

Когда на них смотрю я, чуть дыша?

Что для мученья моего она,

Как ангел казни, богом создана?

Нет! чистый ангел не виновен в том,

Что есть пятно тоски в уме моем;

И с каждым годом шире то пятно;

И скоро все поглотит, и тогда

Узнаю я спокойствие, оно,

Наверно, много причинит вреда

Моим мечтам и пламень чувств убьет,

Зато без бурь напрасных приведет

К уничтоженью; но до этих дней

Я волен – даже – если раб страстей!

Печалью вдохновенный, я пою

О ней одной – и все, что чуждо ей,

То чуждо мне; я родину люблю

И больше многих: средь ее полей

Есть место, где я горесть начал знать,

Есть место, где я буду отдыхать,

Когда мой прах, смешавшися с землей,

Навеки прежний вид оставит свой.

О мой отец! где ты? где мне найти

Твой гордый дух, бродящий в небесах?

В твой мир ведут столь разные пути,

Что избирать мешает тайный страх.

Есть рай небесный! – звезды говорят;

Но где же? вот вопрос – и в нем-то яд;

Он сделал то, что в женском сердце я

Хотел сыскать отраду бытия.

К***

О, не скрывай! ты плакала об нем —

И я его люблю; он заслужил

Твою слезу, и если б был врагом

Моим, то я б с тех пор его любил.

И я бы мог быть счастлив; но зачем

Искать условий счастия в былом! —

Нет! я доволен должен быть и тем,

Что зрел, как ты жалела о другом!

К***

Ты слишком для невинности мила,

И слишком ты любезна, чтоб любить!

Полмиру дать ты счастие б могла,

Но счастливой самой тебе не быть;

Блаженство нам не посылает рок

Вдвойне. – Видала ль быстрый ты поток?

Брега его цветут, тогда как дно

Всегда глубоко, хладно и темно!

«Кто в утро зимнее, когда валит пушистый снег…»

Кто в утро зимнее, когда валит

Пушистый снег и красная заря

На степь седую с трепетом глядит,

Внимал колоколам монастыря;

В борьбе с порывным ветром этот звон

Далеко им по небу унесен, —

И путникам он нравился не раз,

Как весть кончины иль бессмертья глас.

И этот звон люблю я! Он цветок

Могильного кургана, мавзолей,

Который не изменится; ни рок,

Ни мелкие несчастия людей

Его не заглушат; всегда один,

Высокой башни мрачный властелин,

Он возвещает миру все, но сам —

Сам чужд всему, земле и небесам.

Ангел

По небу полуночи ангел летел,

И тихую песню он пел,

И месяц, и звезды, и тучи толпой

Внимали той песне святой.

Он пел о блаженстве безгрешных духов

Под кущами райских садов,

О Боге великом он пел, и хвала

Его непритворна была.

Он душу младую в объятиях нес

Для мира печали и слез;

И звук его песни в душе молодой

Остался – без слов, но живой.

И долго на свете томилась она,

Желанием чудным полна,

И звуков небес заменить не могли

Ей скучные песни земли.

Стансы к Д***

1

Я не могу ни произнесть,

Ни написать твое названье:

Для сердца тайное страданье

В его знакомых звуках есть;

Суди ж, как тяжко это слово

Мне услыхать в устах другого.

2

Какое право им дано

Шутить святынею моею?

Когда коснуться я не смею,

Ужели им позволено?

Как я, ужель они искали

Свой рай в тебе одной? – едва ли!

3

Ни перед кем я не склонял

Еще послушного колена;

То гордости была б измена:

А ей лишь робкий изменял;

И не поникну я главою,

Хотя б то было пред судьбою!

4

Но если ты перед людьми

Прикажешь мне унизить душу,

Я клятвы юности нарушу,

Все клятвы, кроме клятв любви;

Пускай им скажут, дорогая,

Что это сделал для тебя я!

5

Улыбку я твою видал,

Она мне сердце восхищала,

И ей, так думал я сначала,

Подобной нет – но я не знал,

Что очи, полные слезами,

Равны красою с небесами.

6

Я видел их! и был вполне

Счастлив – пока слеза катилась;

В ней искра божества хранилась,

Она принадлежала мне;

Так! все прекрасное, святое,

В тебе – мне больше чем родное.

7

Когда б миры у наших ног

Благословляли нашу волю,

Я эту царственную долю

Назвать бы счастием не мог,

Ему страшны молвы сужденья,

Оно цветок уединенья.

8

Ты помнишь вечер и луну,

Когда в беседке одинокой

Сидел я с думою глубокой,

Взирая на тебя одну…

Как мне мила тех дней беспечность!

За вечер тот я б не взял вечность.

9

Так за ничтожный талисман,

От гроба Магомета взятый,

Факиру дайте жемчуг, злато

И все богатства чуждых стран,

Закону строгому послушный,

Он их отвергнет равнодушно!

«Ужасная судьба отца и сына…»

Ужасная судьба отца и сына

Жить розно и в разлуке умереть,

И жребий чуждого изгнанника иметь

На родине с названьем гражданина!

Но ты свершил свой подвиг, мой отец,

Постигнут ты желанною кончиной;

Дай бог, чтобы, как твой, спокоен был конец

Того, кто был всех мук твоих причиной!

Но ты простишь мне! Я ль виновен в том,

Что люди угасить в душе моей хотели

Огонь божественный, от самой колыбели

Горевший в ней, оправданный творцом?

Однако ж тщетны были их желанья:

Мы не нашли вражды один в другом,

Хоть оба стали жертвою страданья!

Не мне судить, виновен ты иль нет;

Ты светом осужден. Но что такое свет?

Толпа людей, то злых, то благосклонных,

Собрание похвал незаслуженных

И стольких же насмешливых клевет.

Далеко от него, дух ада или рая,

Ты о земле забыл, как был забыт землей;

Ты счастливей меня, перед тобой

Как море жизни – вечность роковая

Неизмеримою открылась глубиной.

Ужели вовсе ты не сожалеешь ныне

О днях, потерянных в тревоге и слезах?

О сумрачных, но вместе милых днях,

Когда в душе искал ты, как в пустыне,

Остатки прежних чувств и прежние мечты?

Ужель теперь совсем меня не любишь ты?

О, если так, то небо не сравняю

Я с этою землей, где жизнь влачу мою;

Пускай на ней блаженства я не знаю,

По крайней мере, я люблю!

«Пусть я кого-нибудь люблю…»

Пусть я кого-нибудь люблю:

Любовь не красит жизнь мою.

Она как чумное пятно

На сердце, жжет, хотя темно;

Враждебной силою гоним,

Я тем живу, что смерть другим:

Живу – как неба властелин —

В прекрасном мире – но один.

К другу

Забудь опять

Свои надежды;

Об них вздыхать

Судьба невежды;

Она дитя:

Не верь на слово;

Она шутя

Полюбит снова;

Все, что блестит,

Ее пленяет;

Все, что грустит,

Ее пугает;

Так облачко

По небу мчится

Светло, легко;

Оно глядится

В волнах морских

Поочередно;

Но чужд для них

Прошлец свободный;

Он образ свой

Во всех встречает,

Хоть их порой

Не замечает.

«Пора уснуть последним сном…»

Пора уснуть последним сном,

Довольно в мире пожил я;

Обманут жизнью был во всем,

И ненавидя и любя.

Из Паткуля

Напрасна врагов ядовитая злоба,

Рассудят нас бог и преданья людей;

Хоть розны судьбою, мы боремся оба

За счастье и славу отчизны своей.

Пускай я погибну… близ сумрака гроба,

Не ведая страха, не зная цепей.

Мой дух возлетает все выше и выше

И вьется, как дым над железною крышей!

«Я не для ангелов и рая…»

Я не для ангелов и рая

Всесильным богом сотворен;

Но для чего живу, страдая,

Про это больше знает он,

Как демон мой, я зла избранник,

Как демон, с гордою душой,

Я меж людей беспечный странник,

Для мира и небес чужой;

Прочти, мою с его судьбою

Воспоминанием сравни

И верь безжалостной душою,

Что мы на свете с ним одни.

Портрет

Взгляни на этот лик; искусством он

Небрежно на холсте изображен,

Как отголосок мысли неземной,

Не вовсе мертвый, не совсем живой;

Холодный взор не видит, но глядит

И всякого, не нравясь, удивит;

В устах нет слов, но быть они должны:

Для слов уста такие рождены;

Смотри: лицо как будто отошло

От полотна, – и бледное чело

Лишь потому не страшно для очей,

Что нам известно: не гроза страстей

Ему дала болезненный тот цвет,

И что в груди сей чувств и сердца нет.

О боже, сколько я видал людей,

Ничтожных – пред картиною моей,

Душа которых менее жила,

Чем обещает вид сего чела.

«Настанет день – и миром осужденный…»

Настанет день – и миром осужденный,

Чужой в родном краю,

На месте казни – гордый, хоть презренный —

Я кончу жизнь мою;

Виновный пред людьми, не пред тобою,

Я твердо жду тот час;

Что смерть? – лишь ты не изменись душою —

Смерть не разрознит нас.

Иная есть страна, где предрассудки

Любви не охладят,

Где не отнимет счастия из шутки,

Как здесь, у брата брат.

Когда же весть кровавая примчится

О гибели моей

И как победе станут веселиться

Толпы других людей;

Тогда… молю! – единою слезою

Почти холодный прах

Того, кто часто с скрытною тоскою

Искал в твоих очах…

Блаженства юных лет и сожаленья;

Кто пред тобой открыл

Таинственную душу и мученья,

Которых жертвой был.

Но если, если над моим позором

Смеяться станешь ты

И возмутишь неправедным укором

И речью клеветы

Обиженную тень, – не жди пощады;

Как червь к душе твоей

Я прилеплюсь, и каждый миг отрады

Несносен будет ей,

И будешь помнить прежнюю беспечность,

Не зная воскресить,

И будет жизнь тебе долга, как вечность,

А все не будешь жить.

К Д

Будь со мною, как прежде бывала;

О, скажи мне хоть слово одно;

Чтоб душа в этом слове сыскала,

Что хотелось ей слышать давно;

Если искра надежды хранится

В моем сердце – она оживет;

Если может слеза появиться

В очах – то она упадет.

Есть слова – объяснить не могу я,

Отчего у них власть надо мной;

Их услышав, опять оживу я,

Но от них не воскреснет другой;

О, поверь мне, холодное слово

Уста оскверняет твои,

Как листки у цветка молодого

Ядовитое жало змеи!

Песня

Желтый лист о стебель бьется

Перед бурей:

Сердце бедное трепещет

Пред несчастьем.

Что за важность, если ветер

Мой листок одинокой

Унесет далеко, далеко,

Пожалеет ли об нем

Ветка сирая;

Зачем грустить мо́лодцу,

Если рок судил ему

Угаснуть в краю чужом?

Пожалеет ли об нем

Красна девица?

К Нэере

Скажи, для чего перед нами

Ты в кудри вплетаешь цветы?

Себя ли украсишь ты розой

Прелестной, минутной, как ты?

Зачем приводить нам на память,

Что могут ланиты твои

Увянуть, что взор твой забудет

Восторги надежд и любви?

Дивлюсь я тебе: равнодушно,

Беспечно ты смотришь вперед;

Смеешься над временем, будто

Нэеру оно обойдет.

Ужель ты безумным весельем

Прогнать только хочешь порой

Грядущего тени? ужели

Чужда ты веселью душой?

Пять лет протекут: ни лобзаньем,

Ни сладкой улыбкою глаз

К себе на душистое ложе

Опять не заманишь ты нас.

О, лучше умри поскорее,

Чтоб юный красавец сказал:

«Кто был этой девы милее?

Кто раньше ее умирал?»

Отрывок

Три ночи я провел без сна – в тоске,

В молитве, на коленах – степь и небо

Мне были храмом, алтарем курган;

И если б кости, скрытые под ним,

Пробуждены могли быть человеком,

То обожженные моей слезой,

Проникнувшей сквозь землю, мертвецы

Вскочили б, загремев одеждой бранной!

О боже! как? – одна, одна слеза

Была плодом ужасных трех ночей?

Нет, эта адская слеза, конечно,

Последняя, не то три ночи б я

Ее не дожидался. Кровь собратий,

Кровь стариков, растоптанных детей

Отяготела на душе моей,

И приступила к сердцу, и насильно

Заставила его расторгнуть узы

Свои, и в мщенье обратила все,

Что в нем похоже было на любовь;

Свой замысел пускай я не свершу,

Но он велик – и этого довольно;

Мой час настал – час славы иль стыда;

Бессмертен, иль забыт я навсегда.

Я вопрошал природу, и она

Меня в свои объятья приняла,

В лесу холодном в грозный час метели

Я сладость пил с ее волшебных уст,

Но для моих желаний мир был пуст,

Они себе предмета в нем не зрели;

На звезды устремлял я часто взор

И на луну, небес ночных убор,

Но чувствовал, что не для них родился;

Я небо не любил, хотя дивился

Пространству без начала и конца,

Завидуя судьбе его творца;

Но, потеряв отчизну и свободу,

Я вдруг нашел себя, в себе одном

Нашел спасенье целому народу;

И утонул деятельным умом

В единой мысли, может быть напрасной

И бесполезной для страны родной;

Но, как надежда, чистой и прекрасной,

Как вольность, сильной и святой.

Баллада

В избушке позднею порою

Славянка юная сидит.

Вдали багровой полосою

На небе зарево горит…

И, люльку детскую качая,

Поет славянка молодая…

«Не плачь, не плачь! иль сердцем чуешь,

Дитя, ты близкую беду!..

О, полно, рано ты тоскуешь:

Я от тебя не отойду.

Скорее мужа я утрачу.

Дитя, не плачь! и я заплачу!

Отец твой стал за честь и бога

В ряду бойцов против татар,

Кровавый след ему дорога,

Его булат блестит, как жар.

Взгляни, там зарево краснеет:

То битва семя смерти сеет.

Как рада я, что ты не в силах

Понять опасности своей,

Не плачут дети на могилах;

Им чужд и стыд и страх цепей;

Их жребий зависти достоин…»

Вдруг шум – и в двери входит воин.

Брада в крови, избиты латы.

«Свершилось! – восклицает он, —

Свершилось! торжествуй, проклятый!..

Наш милый край порабощен,

Татар мечи не удержали —

Орда взяла, и наши пали».

И он упал – и умирает

Кровавой смертию бойца.

Жена ребенка поднимает

Над бледной головой отца:

«Смотри, как умирают люди,

И мстить учись у женской груди!..»

Силуэт

Есть у меня твой силуэт,

Мне мил его печальный цвет;

Висит он на груди моей,

И мрачен он, как сердце в ней.

В глазах нет жизни и огня,

Зато он вечно близ меня;

Он тень твоя, но я люблю,

Как тень блаженства, тень твою.

«Как дух отчаянья и зла…»

Как дух отчаянья и зла,