Берегиня Чёрной Поляны

– Откровенно говоря, не очень. Но невежливо же было просить Вас, господин Хранитель, не лезть не в своё дело, – стёкла очков Келли насмешливо блеснули. Базиль смутился, сунул руки в карманы распахнутого тулупчика и, посоветовав историку быстрее проверять свои теории и возвращаться в дом, развернулся на тропинке, чтобы идти назад.

– А Вам бы тоже, господин Хранитель, выспаться не мешало, а то ж Вы не только тайных врагов, но и друзей уже не различите скоро.

Кот сделал вид, что не расслышал едких слов, сунул руки ещё глубже в карманы и решительно пошёл прочь. Возле сруба остановился, поглядел по сторонам, и вдруг вместо того, чтобы вернуться на свой наблюдательный пост поднялся на крыльцо. Дверь открылась бесшумно. Странно, ведь недавно именно её скрип привлёк его внимание. В комнате было тепло и чисто. Она освещалась электрической лампочкой, вкрученной в патрон, подвешенный на проводе к матице. На столе разложены книги. Чашки, тарелки и прочая посуда аккуратно составлена на уголок и накрыта полотенцем. Постель датчанина в таком же идеальном порядке радовала глаз ровно расправленным, без единой складочки покрывалом.

«Не ложился он сегодня что ли совсем?» – подумал Базиль и взял одну из книг со стола.

– Конструкции водяных и ветряных мельниц России XIX–XX веков. Монография В.В. Волшаник, – прочёл он, полистал, взял другую. Эта тоже была посвящена устройству и строительству водяных мельниц и лесопилок. Название Хранитель не разобрал, так как ни датского, ни английского не разумел, а по-русски там ни словечка не значилось. Год издания затянутой в кожу книжицы внушал большое уважение. Наверняка в 1800 году люди знали не понаслышке о водяных мельницах. Между книжек затесалась тетрадка. Страницы в ней были исписаны мелким, убористым почерком Якуба Келли. Тут и там мелькали какие-то схемы и чертежи. Один, очень детальный, вполне похоже воспроизводил схему устройства будущей Чернушкинской мельницы. Отдельные узлы и детали механизма были обведены в кружки и выделены цветом, и, хотя вся эта техническая премудрость была Базилю не понятна и не интересна, он всё-таки решил запомнить эти метки на картинке. – Надо будет спросить потом Артемия, что это за детальки такие важные.

Глянув на окно, Базиль заторопился. Сквозь затянутое морозными узорами стекло смутно просматривалось только пятна фонарей на строительной площадке. Положив тетрадь на место, кот ещё раз осмотрел жилище иностранца. Вещи на крючках и плечиках развешаны аккуратно, чемоданы в углу стоят в линеечку. Несколько не вписывалась в общий вид огромная старинная мышеловка с засохшим куском сыра на крючке. Её кто-то из Ольховских притащил из дома, когда датчанин жаловаться на мышей стал. Сам Якуб купил в той же Ольховке современной лицензированной отравы от грызунов и насыпал по всем углам, но пока ни одна мышь не соблазнилась ни тем ни другим угощением.

Хранитель тоже пробовал поймать мышей в срубе, но плутовки не показывались ему. Да и Якуб не очень-то хотел видеть кота Ваську в своём доме, говорил, на шерсть аллергия, чихал и тёр нос одноразовыми платочками. Для порядку Базиль принюхался. Мышиный дух, если и был, то совсем слабый. И следов магических мышей не видно нигде. Только аура герра Келли на всём.

– Хороший был бы колдун, сильный, – проворчал Кот, – И чего в своё время учиться не стал? Теперь-то поди поздно. Хотя, кто их колдунов знает, как и когда им науку свою постигать лучше…

За стенкой послышалась возня. Базиль метнулся к двери. Не хватало, чтобы датчанин его застукал тишком шарящим в его доме. Дверь снова открылась тихо и выскользнув наружу кот вздохнул с облегчением. Почти бегом он проскочил по дорожке мимо мемориальной таблички, восхваляющей мецената Симбирского. Краем глаза заметил неясную тень, мелькнувшую под ней, но задерживаться не стал, и без того столько времени зря потратил на этот сруб. Его дело мельницу стеречь, а тут пусть сам герр Келли за порядком следит. Егор Гаврилович, вообще всем велел в оба глаза глядеть и о каждой «ерунде» докладывать. Вон и ещё один дозорный не спит. Трезор сидел возле огромной будки у второго сарая. Чуть левее от того, где устроил свою засеку Базиль. Должно быть пса тоже разбудил блуждающий в ночи датчанин. Алабай повернул к Базилю чёрный нос втянул морозный воздух и глухо зарычал.

– Свои, свои. Тихо, ты, – прошептал Кот и сделал отводящий глаза знак в сторону пса.

Трезор поворчал ещё немного, но лаять не стал, залез в будку и шумно вздохнул. Вокруг собачьей миски были рассыпаны крошки сухого корма. Здесь у Трезора было много поклонников и хоть Егор Гаврилович и не велел, алабая прикармливать, каждый день пёс тайком лакомился из чужих рук. Гостинцы носили разные. И косточки сахарные, и колбаску, и сухой корм он принимал благосклонно, причём не только от людей, но и от духов. Берегини ему каждый день объедки из гостевого дома носили. Там в подвале обустроились два длинноносых Киллмулиса и Кабутерман-Некки. Хранитель покачал головой, глядя на отсветы чужой магии на собачьей миске.

– И зачем такой сторож нужен? – буркнул он побрёл дальше.

Мороз всё крепчал, и Базиль решил не возвращаться к сараю, на котором сидел в засаде. Он обошёл его по кругу, заглянул в окно будущей мельницы. Внутри она разделялась на две части: жилую и помольную. Мукомольня разделена на два пролета мощными деревянными колоннами. Междуэтажные перекрытия помольной соединяет крепкая лестница. Через другое окно Хранитель разглядел кухню. Скоро здесь сложат печь и мельничные духи переберутся сюда, начнут колдовать над установкой механизмов.

– Кстати, о механизмах, – Хранитель развернулся и зашагал к гостевому дому. – Надо бы найти бумагу и карандаш. До утра забуду, что там у Келли нарисовано и начиркано было.

Дверь в цокольный этаж не запирали. Кот не стал включать лампу. Витражи пропускали внутрь свет фонарей, их узоры причудливо растекались по полу, столам и шкафам. Днём здесь грелись и обедали артельные, тут же они и переодевались в рабочую робу. В изысканном декоре интерьеров их ватники, штаны и рукавицы были чужеродны, они напоминали нелепых чудовищ, захвативших волшебный дворец. Рабочие старались не сорить и не ходили дальше первых двух комнат, но всё равно Базиля раздражало это соседство. Гостившие в подвале духи, тоже не нравились ему. Слишком много чужих стало в его вотчине. Просто проходной двор какой-то.

В комнатах было довольно тепло. Днём здесь топили, да и у водяных были видно какие-то свои способы обогреть дом. Базиль точно знал, что вода в подвале совсем не такая как в речке. Он трогал её и даже просил деда Артемия градусником померить температуру, но тот отказался. Было ясно, что и ему известно об этой странности.

На одном из столов Кот нашёл карандаш и тетрадку. Сев поближе к окну, он принялся старательно по клеточкам воспроизводить рисунок. Схема получалась корявой, и совсем не такой подробной, как у Якуба Келли, но он всё же изобразил на ней точки, что отметил датчанин. Полюбовавшись своим художеством, Базиль вырвал листок и засунул к себе в кошель. Пальцы снова наткнулись на клубок из травяных наузов.

– Где ж, ты Майя, – вздохнул Кот, и сердце опять защемило в его груди. Вроде и вернулись домой берегини, а прежней дружбы меж ними не стало, и тоска с новой силой вгрызалась в Базиля.

Он вытащил из кошеля всё содержимое, разложил на столе и принялся выпутывать из плетёного пояска свои инструменты. Бережно перебирая наузы, парень словно девичьи косы пальцами ласкал. Взгляд его стал мечтательным, лоб разгладился и любому, кто его в этот миг вдруг увидел стало бы ясно, что, в сущности, он ещё молод. А ещё этот невольный свидетель бы под любой присягой смог бы смело сказать, что Хранитель влюблён. Так влюблён, что не видит и не слышит ничего, когда думает о любимой.

Реальность

Его дедушка первым заметил. Приехал ни свет, ни заря, словно чувствовал. Я уже не спал, и когда Егор Гаврилович повёл Карлушу к перевязи, принялся будить деда Артемия. Старшина артельщиков вставать не хотел и на мои настойчивые «мяу» не реагировал. Так что Егор Гаврилович один на утренний обход пошёл, я за ним из окна сторожки следил.

Дедушку сквозь запотевшее стекло видно плохо было, но я догадывался, как и куда он идёт, что делает. За неделю я уже привык к этому ритуалу и знал, что хозяин не просто так по стройке ходит. Лесник словно с одушевлёнными вещами разговаривает с каждым сараем, каждым бревном. Он приветствует новый венец мельницы и просит лежать крепко, раздвигает верхушки ёлочек за срубом на опушке и обещает им тёплого дня. И вот сегодня всё пошло не так. Не дождались дедушку ёлочки.

Дверь с шумом распахнулась.

– Вставайте. Трезора отравили, – Егор Гаврилович открыл аптечку на стене. – Надо к ветеринару везти. Срочно. Ну чего Вы глазами хлопаете. Будите герра Келли. Машина то только у него под рукой.

Мы с Артемием и правда глазами хлопали. Дедушка взял шприц и какие-то пузырьки с лекарством. Принялся смешивать раствор, а я всё никак не мог понять, как такое возможно. Вот же он, Трезор, ночью в будке сидел. Даже рычал на меня, подъедал что-то там в миске.

На плитке стоял чайник с тёплой водой. Егор Гаврилович достал из шкафчика глубокую миску, вылил в неё воды, сунул под мышку свёрнутое покрывало и решительно сжав шприц в кулаке открыл дверь. Я прыгнул следом. Артемий Петрович спешно одевался и кого-то клял последними словами. Не успели мы к сараю подойти, как в сторожке опять хлопнула дверь. Старик Заяц, оскальзываясь на подмёрзшей тропинке бежал мимо вещего столба к срубу. На ходу Артемий стукнул кулаком по проклятому указателю, громко выругался, так что у мы возле Трезора услышали.

Алабай лежал возле будки. Его била мелкая дрожь, изо рта на снег стекала струйка слюны. Дедушка погладил Трезора, пошептал ему ласково и вколол в заднюю лапу заготовленную иглу. Пёс дёрнулся, но не заскулил. Я бы уже оборался на его месте. Я вообще уколы не выношу. Даже один вид шприцов вызывает у меня паническую атаку. Дедушка отстегнул цепь от ошейника и присел рядом с Трезором, поглаживая крупную голову. Вот теперь пёс заскулил. Плохо было ему. Очень плохо. Дедушка сунул ему под нос миску с водой, но он только понюхал и опять лёг.

– Ему вчера кто-то из навников еду давал, – наконец выдавил из себя я. Дед хмуро глянул на меня и ничего не ответил. – Я не видел кто, но над миской светилось вроде.

Дедушка встал собрал в кучку рассыпанные вокруг объедки. На крыльцо сруба выскочил Артемий.

– Захвати мешок какой-нибудь, – Егор Гаврилович поднял вверх собачью миску. – На экспертизу отвезу. Докопаюсь до правды.

Я поёжился, словно и мне могло попасть за эту правду. Трезор опять заскулил. Его тело скрутило судорогой. Мощные лапы скребли снег, голова закинулась назад. Дедушка снова бросился к нему. Начал шептать, прогонять падучую. Вроде отпустило. Алабай перекатился на живот и привстал на дрожащие лапы. Его стошнило. Среди остатков пищи проглядывали сгустки крови. Должно быть яд был очень сильным. Я подумал, что если дедушка захочет и это на экспертизу отвезти, то одного пакета не хватит.

Дверь сруба снова открылась. Теперь из дома вышел первым Якуб Келли, Артемий ковылял следом. В руках его был целлофановый пакетик из продуктового магазина. Растерянными, жалостливыми глазами старик смотрел на Егора Гавриловича и протягивал ему шуршащий мешочек. Дедушка засунул в пакет миску, туда же сгрёб все огрызки и оттёр руки сухим снегом.

– Здесь убрать надо, пока рабочие не пришли. И морок поставить. Пусть все думают, что он спит, – дедушка подтолкнул носком сапога цепь. Она глухо стукнулась о стенку будки. – Пока меня не будет, Вася, вспомни все детали прошлой ночи. Если сможешь, по часам. Запишите это для меня.

Мы молча кивали. Да и что было говорить.

Наконец Якуб прогрел мотор и подогнал свою машину. Дедушка расстелил на заднем сиденье покрывало. Втроём они втащили Трезора внутрь и уложили. Хозяин сел рядом, уложил морду страдальца на колени и захлопнул дверь. Я подумал, что возможно вижу Трезора в последний раз. Программы по телевизору о догхантерах я смотрел и знал, что от яда умереть можно очень быстро. Надо было и Трезору такое показывать, чтобы не жрал всё подряд.

Машина уехала. Мы сиротливо ёжились посреди двора. На смену морозной ночи, пришёл ненастный серый день. Пора было браться за дела. Артемий Петрович принёс широкую лопату и принялся чистить снег. Я поглядел вокруг будки из Изнанки, а вдруг вчера, что-то важное пропустил. Нет, никаких особых следов не было. Мышами не пахло.

– Ну, что пойдём в дом? – спросил меня Артемий. – Вроде всё чисто. Морок потом сделаю. Надо чайку попить горячего.

Мы поплелись к сторожке. Настроение было ниже плинтуса и никакие мысли о завтраке его не спасали. Я прокручивал в голове прошлую ночь по часам, как велел хозяин, и выходило, что Трезора отравили часа три назад. Среди ночи кто-то шастал по стройке пока я схему мельничной установки рисовал.

– Артемий Петрович, – позвал я, шедшего передо мной деда, – А ты же хорошо разбираешься в мельницах, так?

– Так, – ответил он, оббивая снег с сапог о крыльцо.

– А если я тебе картинку покажу с пометками, ты сможешь сказать, что там такого важного на этой схеме отмечено?

– На какой схеме?

– Ну, на схеме мельницы. Там колесо, где нарисовано, жернова всякие.

– Смогу, наверное. Если схема знакомая. Они тоже разные бывают. И потом я же не по схемам работаю, а по памяти. По вдохновению, – Артемий открыл дверь и пустил меня внутрь. – Ты про схемы лучше у Якуба спроси. Он их любит рисовать.

Я кивнул и подсел к печке погреться. Нет, Якуба я про эту схему спросить не мог. Надо будет у мельничных духов разузнать. К духам всё равно идти придётся. Надо же узнать, кто вчера из них Трезора кормил. Артемий Петрович достал хлеб, колбасу, поболтал в чайнике остатками воды и поставил греться. Здесь мы питались весьма однообразно. Не то что у бабушки. Магазинная колбаса мне уже в горло не лезла. Должно быть и Трезору тоже хотелось вкусненького, вот он и принимал подарки. Я вздохнул.

Потом мы пили чай. Вернее, дед Артемий пил, а я так в сухомятку пожевал колбасы и опять принялся прошлую ночь вспоминать. Рассказал про свою встречу с Якубом, про несанкционированный обыск у него и про то время, что перед рассветом в гостевом доме провёл тоже сказал. Утаил только, что засиделся там из-за того, что поясок из наузов разглядывал. Не хотелось в это дело Майю мешать. Артемий записал мои показания, как он выразился и пошёл морок на будку ставить. Вот, вот должны были приехать артельщики. Не за чем их лишний раз волновать, повод для разных сплетен подкидывать.

Я забрался в неубранную кровать Артемия, завернулся в его одеяло и уснул. Хоть полчаса мне всё же надо было подремать по-настоящему, и другого времени для этого сегодня мне, пожалуй, не выбрать.

Глава 6

Изнанка

– Влада, ну сколько можно её выгораживать! – Ника стояла посреди комнаты уперев руки в бока. Почему мадмуазель Майорика манкирует своими обязанностями гостеприимной хозяйки, а мы её прикрываем? То у неё голова болит, то нужно срочное письмо написать. Дедушка всем велел гостей этих развлекать. Почему мы с тобой вдвоём отдуваться должны? Мне, между прочим, тоже совсем не интересно с этими безротыми карликами политес разводить.

– Ну так разводи политес с Кабутерманом. Вполне себе приличный Некки. И рот у него на месте, – Влада вздохнула. – Между прочим, братья Киллмулисы, весьма начитанные джентльмены. Танцевать с их комплекцией довольно проблематично, но во всём остальном они очень милы и интересны.

– С ума сойти! Не думала, что злобные старикашки в твоём вкусе. Меня тошнит от одного вида их огромных крючковатых носов.

– Ладно, давай не будем больше об этом, – Влада поднялась и обняла подругу за талию. – Ты так шумишь просто потому, что от твоего любезного дружка Фоссегрима давно весточек нет.

Ника отвернулась. Юный дух весёлого водопада и правда давно не присылал писем. Берегиня тосковала по его шуткам и песням. Угораздило же её так влюбиться. Один вечер вместе провели, а забыть его она теперь не может.

– Я поговорю с Майей. Она не будет больше уклонятся от ужинов.

Дверь в комнату открылась. Майя задумчивая и тихая, как и все последние дни вошла, не глядя на сестёр. В руках книги. Верхнюю она на ходу листает.

– Ты, сестрица, и школе столько не читала! Там надо было учиться, – опять вспылила Ника.

– Утро доброе, – Майя подняла от страницы глаза. – Я ищу заклинание одно и никак найти не могу.

Влада ласково поправила прядку волос, выбившуюся из причёски Майи. Из них троих только она продолжала заплетать волосы как в пансионе Мадам Мелюзины. Майя, которая так рвалась домой, теперь отчаянно не соглашалась принять жизнь в Чернушке такой, какой она встретила её спустя полгода. Влада забрала у сестры книги и усадила к окну. В тёмной стылой воде за ним проплывали линьки и окуни. Рыба льнула к жилью водных духов, которые их подкармливали.

– Вот что я предлагаю сестрицы, – обратилась к своим несчастным влюблённым родственницам Влада. – Мы же всё равно должны упражняться в искусстве изящной беседы, в иностранных языках. Если этого не делать, то навыки быстро утратятся. Если уж вам так не к душе общаться с мельничными духами, давайте попросим дедушку устроить большой приём. Пригласим в гости Даринку с мужем. Он и сам наверняка этого хочет. Но, конечно, это будет не завтра и не сегодня.

– Вот именно, – Ника снова упёрлась кулачками в бока. – А сегодня у меня голова болит. И завтра мне нужно будет срочно письмо написать. Теперь, Майя, твоя очередь с занудами о качестве помола толковать. Я кажется теперь уже всё о мукомольнях знаю.

– Хорошо. Я в общем-то не против, – Майя расправила юбку на коленях, – Просто сейчас мне нужно одну вещь найти. А потом, вечером я приду.

Берегиня встала забрала свои книжки и прижав их к груди, тихо и печально пошла в смежную комнату, где обустроила себе рабочий уголок. Раньше здесь хранились какие-то старые платья, давно вышедшие из моды. Бабушка Водяница разрешила Майе выбросить их и теперь в этом закутке стоял только письменный стол, полки с книгами и пергаментами. Комнатка была маленькой, тёмной. Она уходила под бережок и в ней не было окон. Зато была дверь. Девушку очень устраивало это. Она зажигала свечи и часами сидела над раскрытыми книгами. Читала она или просто думала, уткнувшись глазами в пустую стену, сказать сложно, но только это поведение совсем не соответствовало её прежним привычкам.

Сёстры проводили взглядами Майю и переглянулись.

– Совсем плохая стала, – констатировала факт Ника. – Я этому Базилю при встрече голову откручу.

– Ладно, пошли, – Влада потянула её за руку. – Пусть сидит до вечера. Пойдём поговорим с дедушкой. Обсудим список гостей. Думаю, это тебя интересует, ведь так?

– Так. – Ника вздёрнула подбородок, и, выбросив всё остальное из головы, упорхнула за дверь.

«День за днём проходит, а ничего не меняется. Вернее, меняется, да только не к лучшему. Вчера я опять на берег ночью ходила. Базиль всё время там. Я даже из воды выйти боюсь. Не хочу с ним видеться, не хочу говорить. Он вообще изменился очень. Стал какой-то взрослый и совсем чужой. С дедушкой совсем не общается. Анчутка говорит, что они поссорились, что он своими ушами слышал, будто Водяной велел Хранителю к ним больше не приходить. Но ведь так не может быть, Базиль по долгу службы обязан со всеми духами встречаться. Может и правда, когда дедушка большой прём устроит, Хранитель тоже придёт», – Майя отложила перо. Потом макнула его снова в чернильницу и тщательно заштриховала последнюю строчку. Посреди страницы получилась длинная уродливая клякса, похожая на мурену. Майя дорисовала плавники и зубастую пасть. Под рыбиной берегиня вывела красивым почерком.

«Соберись, Майя! Возьми себя в руки, тряпка!»

Ниже чуть помельче написала план спасения, в соответствии с которым ей надлежало выбросить из головы всяких рыжих котов. Пусть живут как хотят и ходят, где хотят. Затем она должна сегодня нарядиться, накраситься и излучая радушие принять участие в дружеской вечеринке в гостевом доме.

Майя была представлена мельничным духам, как и все остальные дочери и внучки Водяного, но никто из них не произвёл на неё сильного впечатления. Уродство среди жителей Нави не было чем-то необычным, так что отсутствие ртов и огромные носы Киллмулисов она восприняла совершенно нормально. Живут же Анчутки с козьими ногами и хвостом и ничего, никто над ними не смеётся и не показывает пальцем. Кабутерман же и вовсе показался Майе обычным Некки. Угрюмым правда немного, но может это от того, что он старый очень и одинокий.

– Ладно, – Майя закрыла тетрадь. – Сказано сделано. Будем веселиться сегодня, а всё остальное пусть катится к лешему. Почему, кстати, так говорят? Зачем Лешему все наши проблемы? Он что их в лесу прячет, в землю закапывает?

Берегиня нервно засмеялась. Потом заплакала. Уронила голову на руки и ревела навзрыд пока свечка не замигала, догорая в светце. Потом оттёрла распухшие глаза, глянула в зеркальце.

– Ну и красотка! Как раз под стать Киллмулисам: нос как брюква, щеки – свекла. А ничего, время ещё есть, и умоемся, и оденемся, комар носа не подточит.

В дверь робко постучали. Майя поспешно спрятала зеркальце.

– Кто там? – спросила, в душе надеясь, что стук ей послышался.

– Это я, сестрица, можно войти? – Анчутка приоткрыл дверь и просунул в щель своё рыльце. – Я думал, ты не одна. Ты с кем тут говорила.

– С одной дурой, – буркнула Майя и зажгла новую свечу.

– Я тебе новость принёс. Хорошую.

– Говори, раз хорошую. А то последние дни только плохие новости вокруг.

– Я твой поясок видел.

Майя встрепенулась и подалась вперёд. Анчутка зашептал ей в самое ухо.

– Я прошлой ночью в дом у плотины ходил. Так вот как раз в то время там Хранитель сидел. У него как раз такой поясок как ты описывала в кошельке есть.

– А ты откуда знаешь?

– Так я же говорю – видел. Он его сначала гладил сидел. Долго, словно во сне. А потом положил в кошелёк и исчез, ушёл с Изнанки.

Кровь отлила от лица берегини. Вот тебе и приворотная магия. Уже десять дней Базиль с собой заклятые узы носит, и, конечно, они на него действуют.

– А ты можешь как-нибудь забрать пояс у Базиля? Незаметно?

– Стащить что ли? – Анчутка почесал живот. – Нет я лучше так попрошу. Скажу, что это твой. Он отдаст. Он не жадный совсем. И ему чужого не надо.

– Нет, не надо просить. Я лучше сама. Спасибо тебе, братец, – берегиня сняла с пояса зеркальце и как есть с цепочкой отдала бесёнку. Анчутка обрадовался заплясал на месте. Повесил подарок на шею как медаль и грудь колесом выпятил.

– Ну всё. Теперь ступай, – девушка поднялась и стала подталкивать братца к выходу. – Я тебе очень благодарна, и буду ещё больше благодарна, если ты обо всём этом никому говорить не станешь. Зеркальце скажи, если спросят, я тебе так подарила. Просто так как другу. Ты понял?

Анчутка провёл сложенной в щепоть лапкой по губам и кивнул.

– Буду молчать, как рыба.

– Ну ладно, рыба, плыви. – Майя улыбнулась и закрыла за ним дверь. – Вот что теперь делать? Как теперь приворот снять? Или уж пусть всё как есть будет…

Девушка опять присела за стол и принялась строчить в своём дневнике, доверяя ему новую свою тайную печаль. Бумага впитывала строчки и ни слова в ответ не перечила, дурацких советов, абсолютно невыполнимых не давала, и от этого на душе у водяницы становилось чуть легче. Всё-таки не одна она знает страшную правду. Заколдовала она Хранителя. Она – берегиня, а такое зло сделала. Как же он теперь околдованный Прави служить будет? Как добро от зла отличит? К кому первому поспешит на помощь, к тем, кому эта помощь нужней или к ней, владелице его души и всех помыслов…

Реальность

Егор Гаврилович и Келли вернулись нескоро. Трезора с ними не было. Я дождался, когда противный иностранец к себе уйдёт и под ноги к дедушке выкатился, тереться начал. Дескать возьми меня на ручки, я так ждал тебя, я так хочу первым новости узнать. Но хозяин молча прошёл к сторожке. У порога велел мне позвать туда Артемия и закрыл передо мной дверь.

Бригадир артельщиков был внутри мельницы. Проверял насколько плотно подогнаны двери в жилой части. Парни, что вместе с ним были, при моём появлении зубоскалить взялись. Рано ты, Васька, сегодня пришёл, не садились ещё обедать, не чем тебя угостить. Я фыркнул в ответ: «Наугощался уже один». Но они, конечно, не поняли. Артемий Петрович взял меня под мышку, велел парням что-то там в последней двери поправить, и мы покинули стройку.

В вагончике дедушка хмуро слушал как свистит на плитке закипающий чайник. Артемий притворил тихо дверь, опустил меня на пол и стянул с головы шапку.

– Ты это, того, Гаврилович, не горюй, – деликатно начал он, теребя руками треух. – Всякое бывает. Жалко, конечно, Трезора. Хороший был пёс…