Луна цвета стали

– Да, герр генерал-полковник, – подтвердил Рихтенгден, – и, к сожалению, не могу похвастаться большими успехами в этом деле.

– Я в курсе, – кивнул генерал. – Будь иначе, наша беседа не имела бы смысла. Меня интересует ваше мнение о том, насколько вероятно, что в момент начала нашего наступления этот русский окажется в Крыму.

– Думаю, он уже здесь, – спокойно ответил Рихтенгден.

– Это только предположение, или вы располагаете конкретными сведениями?

– Предположение, но я оцениваю его достоверность, как очень высокую. Крым сейчас – самый напряженный участок Восточного фронта. Отсюда русские могут угрожать всему южному флангу наших войск, а также совершать налеты на нефтепромыслы в румынском Плоешти. Насколько я знаю генерал-майора Нагулина, подобные места его притягивают, как магнит.

– Генерал-майора?

– Ну, во всяком случае, именно с такими знаками различия его встретил наш сотрудник пару месяцев назад. Правда, за полгода до этого он же видел Нагулина в форме младшего лейтенанта, так что в этом вопросе сложно быть до конца уверенным.

– Ваш человек дважды встречался с этим русским? И почему Нагулин до сих пор жив?

– Трудно убить вражеского генерала, являясь пленным, герр генерал-полковник, – негромко ответил Рихтенгден.

– Ясно, – Рихтгофен перевел взгляд на степной пейзаж за окном. – Как бы то ни было, вы, полковник, лучше всех знаете этого человека, а мне необходимо иметь хотя бы примерное представление о том, к каким неприятным сюрпризам следует подготовиться моим пилотам.

– К сожалению, я знаю его не так хорошо, как мне бы хотелось, – с ноткой досады в голосе ответил Рихтенгден. – Раньше я думал, что могу читать его, как открытую книгу, но, как оказалось, Нагулин способен на неожиданные импровизации. Что он придумает теперь, точно вам не скажет никто, но в одном я уверен на сто процентов: он почти никогда не отказывается от приемов, которые принесли ему успех в прошлом. Я бы рекомендовал вам тщательно изучить опыт неудачного налета на Ленинград, герр генерал-полковник. Скорее всего, с чем-то подобным вы столкнетесь и здесь.

– Заградительный огонь шрапнельными снарядами главного калибра русского линкора?

– И это тоже.

– Что еще?

– По нашим данным, у Нагулина в личном подчинении имеется серьезная авиачасть. От пятидесяти до ста самолетов, вооруженных новейшими бомбами повышенной поражающей способности. Действовать он предпочитает ночью. Излюбленные цели – штабы, узлы связи, склады боеприпасов и, что для вас наиболее неприятно, аэродромы. При этом его пилоты демонстрируют совершенно невозможную для ночных атак точность бомбометания.

– Плохо. Ночных истребителей у меня почти нет.

– Они все равно не справляются, герр генерал-полковник. Попытки остановить русского стрелка с помощью «дорнье» и «сто десятых», оборудованных радиолокаторами и ночными прицелами, уже не раз предпринимались. Некоторый успех был достигнут, но остановить его все равно не получалось. Думаю, вы сами это знаете.

– Естественно, знаю. Не примите, как упрек, полковник, но я не для того вызвал вас из Берлина, чтобы выслушивать давно известные мне сведения. Мне требуются конкретные рекомендации. Я не хочу, чтобы мои самолеты горели кострами на земле Крыма. Насколько я слышал, вы предприняли ряд попыток уничтожить русского стрелка. Да, ни одна из них не привела к желаемому результату, но несколько раз вы были близки к успеху, причем дважды Нагулин смог выжить буквально чудом. Возможно, тогда вам просто не повезло, или же непосредственным исполнителям не хватило мастерства и профессионализма. Мне тоже нужен такой шанс, и, будьте уверены, я его не упущу.

Рихтенгден несколько секунд с интересом рассматривал командующего четвертым воздушным флотом, с лица которого при последних словах исчезли все признаки усталости, а в глазах уже немолодого летчика, еще в Первую мировую одержавшего восемь воздушных побед, вновь зажегся огонь боевого азарта.

– Хорошо, герр генерал-полковник, – наконец, с легкой усмешкой произнес Рихтенгден, – у вас будет такой шанс. Только давайте выйдем из здания штаба, сядем в крытый кузов первого попавшегося грузовика и прикажем водителю выехать за город. В дороге я вам все расскажу.

– Не понял, – правая бровь Рихтгофена поползла вверх. – Объяснитесь, полковник. Вы что, подозреваете преда…

– Ни в коем случае, – негромко, но твердо остановил генерала Рихтенгден. – Но ни я, ни мои коллеги по контрразведке не знаем всех возможностей этого человека и тех служб, которые обеспечивают его работу. – По косвенным данным…

– Можете не продолжать, полковник, – произнес Рихтгофен, вставая. – В этих вопросах я полностью доверяю Абверу. Ради такого дела можно и потерпеть пару часов тряски в кузове «бюссинга».

⁂

Всю ночь армейские, корпусные и дивизионные штабы Крымского фронта стояли на ушах. Мой приказ сорвал их с насиженных мест и заставил срочно менять дислокацию. Естественно, это привело к первостатейному бардаку, замедлению реакции командования на доклады из боевых частей, а местами и к полной потере связи с войсками.

Не получив пока никакого ответа от Сталина на свою разоблачительную телеграмму, Мехлис слегка поумерил пыл, но, видя этот беспредел, он все же не выдержал.

– Товарищ Нагулин! Вы что, не видите, к чему приводят ваши приказы?! Если по вашим же собственным словам немцы готовят наступление, то зачем вы устроили этот ночной переезд? Вместо того, чтобы управлять войсками, штабы грузятся в машины и куда-то уезжают. Пока они прибудут на новые места, пока снова протянут проводную связь, войска будут оставаться без должного управления. Это саботаж, если не сказать хуже!

– А вы говорите, как есть, товарищ армейский комиссар первого ранга, – я развернулся к Мехлису и внимательно посмотрел ему в глаза. – К чему стесняться? Мы ведь не в институте Благородных девиц. Здесь фронт, и, сказав «А», следует говорить и «Б». Вы обвиняете меня в предательстве? В умышленной дезорганизации управления войсками накануне немецкого наступления? Я правильно вас понимаю?

Вот так, прямо в лоб, вешать на меня расстрельные статьи Мехлис пока еще явно не созрел, но и сдавать назад тоже было не в его характере. Комиссар с ненавистью смотрел на меня, а случившиеся рядом генералы и полковники тихо расползались в стороны, не желая быть втянутыми в конфликт полномочных представителей Ставки. Я не стал ждать, пока Мехлис найдет нужные слова и вновь заговорил сам:

– Можно было, конечно, оставить все как есть, и еще сутки, а может, даже двое, штабы продолжат спокойно работать. Вот только потом сюда прилетят пилоты Рихтгофена и снаряды тяжелых гаубиц, и управлять войсками станет просто некому. Знать об угрозе удара по штабам и ничего не делать – это не предательство?

– Не нужно путать понятия «знать» и «предполагать», генерал-майор, – тоном ниже произнес Мехлис. – Может быть у вас есть пленный немецкий генерал, который на допросе рассказал о планах люфтваффе? Или же некий герой из фронтовой разведки пробрался в штаб Манштейна и выкрал секретную директиву? Так ведь нет! У вас есть только ваши измышления о том, как бы вы поступили на месте немецкого командующего, и, исходя из этих виде́ний, навеянных собственным воспаленным воображением, вы срываете выполнение вами же отданного приказа о переходе фронта к обороне, безоглядно ломая на многие часы всю структуру управления фронтом!

Не был Мехлис тупым идиотом. Вот ни разу! Излишне резким, неуравновешенным, способным «махать шашкой», толком не разобравшись в проблеме, даже, местами, неадекватным, но не тупым. Логика в его словах, несомненно, присутствовала. И, что самое обидное, он совершенно искренне болел за дело и считал свои действия единственно верными в данной ситуации. Нервозность, взвинченность и фанатичность – страшная смесь. Зачем Сталин отправил его на фронт? Этот кадр мог бы пригодиться в тылу – где-нибудь, где нужно «держать и не пущать». Его конек – критиковать, ломать, разрушать кем-то сделанное, но создать что-то свое – это не к Мехлису. Нельзя таких людей подпускать к армии, к сложному производству, к науке… Однако, выбора мне никто не предлагал, и приходилось работать с тем, что есть, то есть с Львом Захаровичем.

– Я могу ошибаться, товарищ армейский комиссар первого ранга, но у меня, по крайней мере, есть четкий план действий, а что предлагаете вы? Я сейчас не о кадровых перестановках, а о конкретном деле.

– Ставка поставила перед нами четкую и ясную задачу, товарищ Нагулин, и задача эта – наступление, прорыв вглубь Крыма и деблокада Севастополя. Именно этим должен заниматься фронт, а не судорожной передислокацией штабов, рытьем окопов и углублением противотанковых рвов! Я доложил о вашем самоуправстве в Ставку. Уверен, мы скоро получим ответ из Москвы, и тогда станет окончательно ясно, кто из нас правильно понимает приказы!

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Сноски

1

Хеннинг фон Тресков (нем. Henning von Tresckow); 10 января 1901– 21 июля 1944 г. – генерал-майор немецкой армии, один из самых активных участников заговора против Гитлера. Начиная с 1942 года готовил покушение на Гитлера. Тогда же он вышел на контакт с участниками заговора в Берлине. Фон Тресков стал организатором покушения на Гитлера в Смоленске 13 марта 1943 года. Он обманом убедил одного из офицеров, сопровождавших фюрера, пронести бомбу в его самолёт. Тресков обратился к офицеру из свиты Гитлера с просьбой передать в Берлине небольшую посылку полковнику Штиффу из ОКВ. По легенде в посылке находились две бутылки французского ликёра «Куантро». Офицер согласился, и у самого трапа самолета ему передали пакет. Однако взрыватель не сработал, и Гитлер остался жив. В тот раз фон Тресков смог избежать разоблачения, еще раз прибегнув к обману и сделав так, чтобы «посылка» не добралась до адресата. В дальнейшем фон Тресков пытался организовать свой перевод в Ставку Гитлера, чтобы иметь больше возможностей для организации покушения, но успеха в этом не добился. В 1944 году, узнав о провале попытки Штауффенберга взорвать Гитлера, фон Тресков сказал своему адъютанту: «Они скоро узнают про меня и постараются вырвать из меня имена наших товарищей. Чтобы предупредить их, я должен пожертвовать жизнью». Чтобы отвести подозрения от своих товарищей и родственников, он попытался имитировать свою гибель в бою. Выйдя на нейтральную полосу, фон Тресков открыл огонь из пистолета, а потом подорвал себя гранатой. На некоторое время это помогло, но впоследствии расследование выявило его участие в заговоре, и родственники фон Трескова подверглись репрессиям. Приведенные в книге слова фон Трескова о потере чести Германией действительно были им сказаны одному из сослуживцев.

2

В реальной истории представителем Ставки на Крымский фронт был назначен Лев Захарович Мехлис, который, фактически, не являлся военным, но неформально подчинил себе командование фронта. Генерал Козлов не смог или не захотел сопротивляться натиску представителя Ставки и, по сути, самоустранился от выполнения своих обязанностей. Л. З. Мехлис тратил силы фронта в неподготовленных и безграмотно организованных лобовых наступлениях. Результатом стало истощение сил фронта и тяжелое поражение в ходе немецкого контрнаступления, завершившегося оставлением Красной армией Керченского полуострова и, как следствие, падением Севастополя.