Апокалипсис

«Просто чувствуешь себя в демократической стране, – язвительно подумала Алина, – глядишь, и адвоката можно будет пригласить…»

Унизительные запреты вызвали в ней тихое бешенство и желание немедленно вырваться из плена любой ценой. От злости она не могла уснуть, несмотря на усталость, да и Марина не спала. Так они и проболтали до утра, прикончив запас кофе… Рассказывала, в основном, Марина:

– Мы с Виктором живем вместе уже пять лет. Даночка, как ты наверняка догадалась, – его дочка от покойной Ирины: она ко мне привязалась, хотя сначала с ней было очень непросто. Расписываться с Виктором я отказалась, чтобы не расслаблялся. Так он каждую пятницу предлагает мне руку и сердце, подкрепляя предложение цветами и подарками. А я держу его в напряжении и не соглашаюсь – то-то ему задачка: когда тут по другим бабам бегать? А то ведь раньше – вон сколько у него было… Например, твоя сестра…

Алина опустила ресницы, защищаясь от проницательного взгляда Марины. В памяти всплыли картины прошлого: первая встреча с Виктором у Алины в конторе, куда тот пришел в надежде узнать о своей судьбе, запутавшись в отношениях с двумя женщинами; знак «странной смерти», который выдала астрологическая карта, – знак этот, как позже выяснилось, предрекал смерть его несчастной жены, потом – Дины, Алининой сестры. Хорошо, хоть сама Алина не так долго с ним встречалась. Теперь вот Марина…

Впрочем, Марина и Виктор уже пять лет вместе – и ничего еще не случилось… Вот и сегодня утром Марина чудом избежала смерти. Может, звезды немного подустали?

– А Йонатан, – Марина показала на юного румынского подданного, – мог бы стать твоим сыном.

Алина испугалась, что той все-таки стало известно про ее давний роман с Виктором.

– Да, – задиристо продолжала Марина, – а ты помнишь, как тебе предлагали полное обеспечение и содержание, если ты выйдешь замуж за семидесятилетнего старика и еще усыновишь его ребенка и подпишешь договор, что никогда не разведешься?

– Ах, – облегченно выдохнула Алина, – Йорам… Так что с ним?

– А то, что этот деятель жил и процветал в Румынии, женившись, в конце концов, на матери своего же ребенка. Месяц назад он решил приехать сюда в гости: проведать внуков и показать дочерям своего сына, то есть их сводного брата, – ну и попал в переделку! Вернуться в Румынию не смог – все гражданские рейсы отменили. Узнал, что будут вывозить женщин с детьми морем, прибежал ко мне, сунул мальчика в одну руку, пачку долларов – в другую (тут Марина еще больше понизила голос, а рукой машинально ощупала свою пышную грудь, проверяя, на месте ли заветная пачка), а сам побежал записываться в отряд гражданской обороны. Ну кому он там нужен, скажи мне?

– А как же ты с мальчиком общаешься, на каком языке?

– А так и общаюсь, – Марина ласково погладила спящего малыша по волосам, лицо ее посветлело, – находим язык.

Алина отвела глаза; в горле у нее встал комок.

– Да что мы все обо мне? – встрепенулась Марина. – А ты?

Алина вкратце описала все, что произошло с ней за этот день.

– Так вот почему они объявляли мою фамилию и номер паспорта! Я же по паспорту русская. Хотя ты знаешь…

– Да-да, – с готовностью закивала Алина, – дедушка по папиной линии…

– Ну вот, – расстроилась Марина, посмотрев на спящих детей. – Спали бы сейчас в гостинице «Россия», сходили бы на Красную площадь, если бы я утром не перетрусила. Ни за что, думаю, не выйду – знаю я эти штучки…

– Скажи спасибо, что не попали на этот корабль.

Алина уже поняла, чей розовый пропуск сунул ей моджахед, – вот ведь неисповедимы пути Господни…

– Ладно, давай спать, уже четыре утра. Завтра, вернее, сегодня будет насыщенный день, слушай… – Алина начала зачитывать распорядок, который всем раздали во время визита начальства. – Подъём: 07—00. Еда: три раза в день. Стирка: с 14—00 до 17—00 (по одному из класса). С 17—00 по камерам – ой, извини – по классам будут ходить студенты медресе с переводчиками и читать лекции на тему «Роль ислама в мировой истории». Ну просто дом культуры и отдыха!

Про лекции Алина, конечно, приврала, чтобы немного развеселить Марину. Но Марина, раздосадованная потерей возможности оказаться с детьми в безопасности, да еще в Москве, уже развернулась лицом к стене и делала вид, что спит.

Глава 3

Несколько дней прошли незаметно, а главное, безнадежно. К туалету «в сопровождении» почти привыкли. К стирке вручную с куском мыла в тазиках с 14.00 до 17.00 тоже привыкли. К полной изоляции от внешнего мира привыкли еще быстрей…

Невозможно было привыкнуть к тому, что нельзя выйти за дверь, выглянуть в окно. «Шаг влево, шаг вправо – расстрел». Никто, правда, еще не стрелял, но ведь и повода старались не давать. Кормили вдоволь – как гусей на паштет, хоть на диету садись. Еду готовили арабские женщины в деревнях и привозили все с пылу с жару. Рис с чечевицей, питы, хумус, маслины… – все, что подавалось в мирное время в арабских ресторанах и считалось национальными деликатесами. Страна только недавно оказалась в изоляции, и потому продукты не экономили. Однажды притащили корзину с мандаринами – по классной комнате расплылся ностальгический аромат Нового года.

«А ведь Новый год через три недели, – подсчитала Алина. – Неужели придется встретить его здесь? Вся Европа украшена огнями, будет праздновать…»

Тут Алина вспомнила, что еще неделю назад (когда последний раз слушала новости) ситуация в Европе была совсем не праздничной. В Британии после прошлогоднего покушения на королевскую семью и гибели наследников осталась в живых только дочь принца, которая и стала королевой. Полгода она приходила в себя с помощью врачей и психологов, а потом, шокировав всю страну, объявила, что выходит замуж за своего давнего любовника – миллиардера из Саудовской Аравии, переплюнув тем самым покойную принцессу Диану.

Еще за месяц до объявления дня августейшего бракосочетания, что стало сюрпризом для всей страны, включая членов правительства, в британском парламенте совершенно демократическим путем был избран новый премьер-министр – гражданин Англии во втором поколении, сын иммигрантов из Пакистана, блестяще образован (выпускник Оксфорда) и от мусульманской веры предков отказываться не собирается.

В Германии члены мусульманской партии – представители преобладающей группы населения страны – праздновали победу, получив две трети голосов в бундестаге, и теперь шла борьба за президентское кресло.

В Бельгии и Голландии отряды террористов, подпольно субсидируемые Кувейтом и Саудовской Аравией, силой захватили общественные здания (прямо по «отцу-основателю» – почта, телеграф, телефон) и удерживали в них несколько сотен заложников…

Так что старушка Европа стояла на пороге больших изменений, и на скуку и пресыщенность ей жаловаться уже не приходилось.

На удивление спокойным местом оставалась Восточная Европа в отличие от стран бывшего Советского Союза, – там с незапамятных времен проживали миллионы мусульман. Они-то вовсю участвовали в глобальном процессе исламизации.

В Америке, как всегда, бряцали оружием и кричали что-то о реванше, но как-то неуверенно. Уж очень ситуация в мире не подходила под привычное для нее «пришел, увидел, отбомбил…»

И в самом центре этого «бурлящего котла мировой истории» сидела Алина, обхватив руками голову и мучительно размышляя, как вырваться из плена и найти детей.

Из раздумий о мировых проблемах Алину вывел спор двух женщин, чьи отпрыски не поделили игрушку. Как-то незаметно, видно, от нерастраченной энергии и отсутствия с нею детей, Алина за эти дни почти со всеми перезнакомилась и, к неудовольствию единоличницы Марины, время от времени пыталась развлечь народ гороскопами, чтобы хоть немного снять напряжение от замкнутого пространства и неопределенности положения. Вот и сейчас она подошла к спорящим и как авторитетный астролог объявила, что, согласно расположению звезд, игрушка должна достаться вон той девочке на матрасе возле входной двери. Идея детям понравилась, они успокоились и побежали к девочке знакомиться. Мать девочки укоризненно посмотрела на Алину, явно недовольная, что их побеспокоили.

Эта женщина единственная не вступала ни с кем в контакт. Она вошла в класс последней, молча заняла свободный пятачок у входной двери, ничего не требуя, не предьявляя никаких претензий, хотя у нее, кроме девочки лет пяти, был грудной младенец. Безо всякого стеснения высвободив грудь, женщина покормила малыша и легла на матрас, прижав к себе обоих детей. И так каждый день всю эту долгую неделю.

Лицо женщины показалось Алине знакомым, и она копалась в закоулках памяти, пытаясь восстановить время и место, где пересекались их пути. Взгляд скользнул поздравительному плакату на стене, и Алина вспомнила: да здесь и пересекались – на родительском собрании в этой самой школе! Как она сразу не заметила – те же глубоко посаженные глаза за стеклами очков, плотно сидящих на длинном, с горбинкой, еврейском носу – это же она на портрете!

Алина вспомнила, как мучительно пыталась тогда что-то объяснить на еще непривычном иврите, а Рита (так звали учительницу) слушала ее с ангельским терпением и делала вид, что понимает. Алина еще не знала, что Рита была из русскоязычной семьи и могла бы без затруднений перейти на русский, но не стала унижать Алину, давая ей возможность почувствовать себя равной остальным родителям…

Рита перехватила взгляд Алины.

– Да, – сказала она теперь уже на русском, – ирония судьбы: проработать в этой школе семнадцать лет и здесь же стать заложницей. Заложницей школы и заложницей судьбы…

На этой загадочной фразе Алина вспомнила, что несколько последних ночей, когда она выходила в туалет, – а в туалет Алина отпрашивалась чаще других, чтобы изучить обстановку и в надежде встретить того русскоязычного моджахеда, – так вот, несколько последних ночей Ритино место пустовало, то есть девочка там спала, а вот Риты с грудничком не было…

Алина в задумчивости вернулась на свой матрас… Она нутром чувствовала, что это как-то связано с возможностью выбраться наружу. Возможно, Рита знает какую-нибудь лазейку – ведь недаром она проработала в этой школе столько лет!

Мысленно перебирая возможные варианты развития событий, Алина незаметно для себя задремала. Разбудил ее грохот, вспышки света, детский плач. С мыслью «Началось, бомбят!» Алина вскочила на ноги. Это оказалась обычная гроза, правда, первая и очень сильная. Порывом ветра распахнуло окно, створка стукнуласъ об стену и осколки стекла посыпались на пол… Алина решила проверить обстановку в коридоре и направилась «в туалет». Подойдя к двери, она глянула на место Риты и увидела, что проснувшаяся девочка всхлипывает, а Риты с младенцем нет. Алина присела на матрас и стала успокаивать девочку, пока та снова не заснула, положив головку ей на колени. Когда в дверь тихонько проскользнула Рита, она на секунду замерла, увидев Алину рядом с дочерью, но тут же взяла себя в руки.

– Спасибо тебе. Если не трудно, побудь еще немного с Майей – она боится грозы. Я скоро вернусь, – и осторожно ступая, она опять исчезла за дверью. Только сейчас до Алины дошло, что ребенка у Риты на руках не было.

Глава 4

Весь следующий день Алина многозначительно поглядывала на Риту, ожидая объяснения. К вечеру Рита сдалась…

– Я должна что-то тебе рассказать: может быть, ты сможешь меня понять, – она похлопала рукой по матрасу, приглашая Алину сесть рядом.

По части «понять» Алина была большим специалистом – и женщины это чувствовали.

Рита начала издалека, с детства.

– Мои родители родом из Ташкента, бабушки эвакуировались туда во время войны… Отец преподавал в Ташкентском университете восточные языки и историю ислама. Он был одним из тех, кто переводил Коран на русский и языки среднеазиатских республик. У нас в доме постоянно бывали какие-то ученые и религиозные деятели из Ирана, Пакистана, Египта… Я была тогда маленькая, как Майя, – Рита кивнула в сторону дочери, – подробности плохо помню. Все эти люди в тюрбанах и развевающихся одеждах казались мне героями любимых сказок «Тысячи и одной ночи». Я выросла с чувством уважения и любви к арабской культуре и мусульманской религии.

В Израиль мы приехали в семидесятых, первыми ласточками. Отец был полон энтузиазма, строил научные планы… Но все оказалось по-другому – совсем не так, как он предполагал. Здесь арабистика как наука никого не интересовала – и именно из-за роковой «близости к истокам». Свои знания отец мог применять только в прикладном смысле: переводы, расшифровки, прослушивания, прогнозы… Его взяли в какое-то военное ведомство, несмотря на то, что не очень доверяли «русским».

В конце концов его симпатии к мусульманам, его связи и переписка с друзьями и коллегами из арабских стран сослужили ему недобрую службу. Словом, карьеру он закончил простым учителем арабского языка. Тем не менее мне он не запрещал направиться по той же стезе. «Врага нужно знать в лицо», – грустно шутил он.

Так я стала студенткой Тель-Авивского университета. Поскольку арабский (чтение и письмо) я знала достаточно хорошо благодаря стараниям отца и вообще учиться было нетрудно, в университете у меня было много свободного времени, чтобы подрабатывать переводчицей на всяких конференциях и встречах, – иногда, кстати, с участием того же военного ведомства, где когда-то работал отец.

Деньги мне были необходимы, так как на учительскую зарплату отца невозможно было оплачивать университет, снимать квартиру и вообще существовать. Мать не работала, привыкнув еще в Ташкенте быть «профессорской женой». Она была настоящей красавицей. Майя очень похожа на неё.

Девочка, услышав, что про нее говорят, подняла на мать огромные глаза, в которых действительно можно было утонуть. Рита ласково улыбнулась дочери.

– Так вот, мать была красавицей, хотя совершенно не умела одеваться и была страшно рассеяна. Нас с братом в магазин одежды водил отец – ровно два раза в год, покупать один раз «зимнее», а один раз «летнее», хотя в Ташкенте, как ты понимаешь, большой разницы не было. Заодно он прикупал пару нарядов «для нашей мамочки», как он говорил, и на этом экипировка семьи на год заканчивалась.

Готовить мама тоже не умела, мы жили на полуфабрикатах, а когда ожидались гости из-за рубежа, в квартире появлялись папины сотрудницы с кафедры и, шурша шелковыми платьями, легко и споро создавали на кухне невозможно вкусные блюда. Может быть, еще и поэтому приезд гостей всегда казался мне сказкой…

Здесь, в Израиле, все продолжалось точно так же – только с той разницей, что наш статус, а следовательно, и уровень доходов, намного снизился. Как ты понимаешь, с таким отцом, да не имея маминой красоты, я росла, как говорится, «синим чулком». У мальчиков никогда успеха не имела и даже сильно по этому поводу не расстраивалась, считая, что мне и не положено.

Уже будучи студенткой встречалась какое-то время с однокурсником, мы даже квартиру сняли вместе, но тепла большого я от него не видела. Я штудировала кулинарные книги и посещала курсы «Как хорошо выглядеть работающей женщине», а он лениво принимал мои заботы и не протестовал, когда я платила за него в кино или в кафе, – ведь у меня всегда были подработки, а его почему-то никуда не брали.

И вот однажды меня приставили переводчицей к одному египетскому адвокату. Такой невысокий, невзрачный, в сером костюме, совсем непохожий на героев из «Тысячи и одной ночи». Мы общались с ним чисто профессионально, и уже через день после окончания конференции я забыла, как он выглядел и, наверное, даже не узнала бы его при встрече. Тем более меня удивило, что в следующий приезд он запросил для работы именно меня, – так мне сообщили в агенстве.

В конце первого же рабочего дня этот египтянин попросил меня помочь разобраться с документами у него в номере и, нервно теребя усы, которые успел отрастить и которые ему совершенно не шли, заявил, что я – женщина его мечты, что он понял это сразу, как только меня встретил, но боялся себе поверить и что весь этот месяц думал только обо мне.

Мне, с одной стороны, его слова очень польстили, а с другой – оскорбили: за кого он меня принимает? Я же не девочка по сопровождению, а переводчица! Это я и высказала ему в достаточно резкой форме, сделав упор на то, что отношения наши могут быть только рабочими и никакими другими. Адвокат погрустнел, извинился и проводил меня к выходу, а на следующее утро пришел факс, что его фирма отказывается от моих услуг и расторгает договор. Это был сильный удар по карману, так как контракт был хороший – на целых две недели. Под этот заработок я уже заказала билеты в Амстердам, чтобы сделать своему другу сюрприз на день рождения, – пришлось отказаться. Но больше всего меня задело пренебрежение моими профессиональными качествами, которыми я тогда очень гордилась.

Месяц спустя адвокат вдруг позвонил, попросил прощения за расторжение договора и сообщил, что опять приезжает по делам в Израиль и ему нужны мои услуги. «Только по работе», – не преминул он отметить.

Моя финансовая ситуация за тот месяц сильно ухудшилась. Речь шла уже не о поездке в Амстердам, а о содержании семьи. У отца нашли серьезное заболевание, нужны были деньги на операцию и вообще на ежедневное существование, ведь работать он не мог, а пенсию по возрасту еще не получал. У матери же пенсии вообще не было. Я собиралась взять академический отпуск и идти работать, несмотря на то, что до окончания университета оставалось всего полгода.

Конечно же, я согласилась и готова была переводить круглые сутки. О своем обещании ограничить отношения только работой клиент помнил два дня. На третий день начались домогательства с признаниями в любви жарким шепотом, с прижиманиями к стене. Я вырывалась, убегала, но назавтра приходила снова: мне очень нужна была работа…

Прошло две недели. Когда мы возвращались из Яфо по приморской трассе, адвокат свернул на безлюдный пляж и в который раз начал говорить о своей любви, одновременно запуская руку мне под юбку. Я перестала сопротивляться…

«Вот теперь, – сказал он проникновенно, – я самый счастливый человек на свете. Я понял, что ты меня тоже любишь».

Самое смешное, что он был недалек от истины.

Мой университетский друг, учуяв изменения, наконец проявил ко мне серьезный интерес и даже предложил руку и сердце. Его после выпуска ждала должность военного переводчика, а это стабильная работа, хорошая зарплата… Папе нужно было делать операцию за операцией, и я, конечно же, согласилась.

Любовь и брак были в моем понимании как-то не связаны, тем более что у Халида (так звали адвоката) в Каире уже была большая семья. Он приезжал в Хайфу приблизительно раз в два месяца, каждый раз на неделю, и мы много времени проводили вместе – «работа». И так несколько лет…

Представь, что при такой бурной сексуальной жизни я никак не могла забеременеть, пока мы с мужем не обратились в центр искусственного оплодотворения, – и вот родилась Майечка… А этот уже сам захотел появиться – мой арапчонок…

Чужие любовные истории всегда оказывали на Алину завораживающее действие…

– Да, но как, – спросила Алина, – это связано с тем, что происходит здесь?

– Что значит «как»? Ведь Халид – ты же его видела – у них тут главный…

Глава 5

Алина, совершенно потрясенная, собралась было забросать Риту вопросами, но в это время в дверях появился усатый переводчик.

– Не раздевайтесь, сейчас будет обход.

Алина вернулась в свой угол, зная, что Марина панически боится всяких неожиданностей. Та действительно ей обрадовалась.

– Кто это? – показала она глазами на Риту.

– Учила меня в ульпане, – соврала Алина, – сплетничали про всех соучеников: кто сейчас где…

Снова открылась дверь, и в класс вошел главный, как всегда со свитой.

«Надо же, Халид», – подумала Алина.

Теперь она разглядывала его совсем другими глазами. Он, конечно, не звезда Голливуда, но и не такой уж невзрачный, каким описала его Рита. Или это военная форма (к которой Алина, как большинство женщин, была неравнодушна) делала его интересней?

Она так увлеклась, что не сразу почувствовала, как Марина пихает ее локтем в бок и шипит:

– Смотри, смотри! Ты что, не узнаешь? Это же Гоша, твой приятель!

Алина присмотрелась. Действительно, за главным шагал Гоша собственной персоной – бывший содержатель матросского притона, поставщик плотских развлечений всем известным людям города. Правда, свою деятельность на этом поприще он прекратил еще до войны (у Алины в голове прокрутилась, как в ускоренных съемках, трагическая история, резко изменившая судьбу Гоши) и открыл музыкальную школу для особо одаренных детей.

Сейчас переводчик представлял Гошу в качестве мэра города Хайфы, пришедшего проверить, в каких условиях содержатся заложники.

– Если есть вопросы, жалобы, предложения, вы можете их высказать господину мэру.

Тут Марина с несвойственной ей прытью схватила Алину за руку и вытянула на середину класса лицом к лицу с Гошей.

– У нас есть очень важное сообщение! Но мы просим личной аудиенции, конечно, в присутствии начальства, – Марина подхалимски взглянула на главного. Переводчик перевел, главный благосклонно наклонил голову.

Увидев это, и другие женщины начали что-то кричать, плакать, просить, окружая вошедших. Лицо главного застыло маской, а Гоша заметно побледнел.

– Все просьбы в письменном виде, – и делегация в полном составе поспешно ретировалась…

– Что ты планируешь им сказать, если нас вызовут? – спросила Алина.

– Какая разница? Ты у нас умная – ты и думай, а мне было важно, чтобы Гоша нас увидел.

Алина в который раз поразилась Марининому могучему инстинкту выживания, но возразить ей не успела, так как в класс вошел моджахед-охранник и молча указал им обеим на дверь. Сопровождаемые охранником, обе женщины первый раз за эти дни сошли с дистанции класс – туалет. Насколько Алина помнила, этот коридор вел к кабинету директора школы.

Халид (Алина никак не могла привыкнуть к тому, что у главного моджахеда есть имя, как у любого нормального человека) сидел за директорским столом, закопавшись в бумаги. Не удостоив вошедших взглядом, он указал рукой на кресла для посетителей, в одном из которых восседал Гоша. Два моджахеда встали у двери в кабинет. Переводчик усадил заложниц напротив Гоши и отошел к директорскому столу. Алина с облегчением поняла, что никто не будет расспрашивать заранее, что такое важное они собирались сообщить мэру.

Беседовали на иврите, и довольно непринужденно. Гоша рассказал, что, воодушевившись собственными успехами на почве музыкального и эстетического воспитания подрастающего поколения, он решил баллотироваться в мэры Хайфы. И вот – ирония судьбы: два месяца назад его выбрали, прямо перед началом войны.

А теперь полюбуйтесь: мужчины мобилизованы, женщины вывозят детей, а он, как капитан корабля, не может бросить свой пост. Так и приходит каждый день в пустое здание мэрии и один стоит на страже интересов города: чтобы не было мародерства, чтобы шли платежи ремонтным бригадам, чтобы содержались в порядке водопровод и газ… Вот и сюда пришел – душа-то болит за всех…

– Гоша, – тихо заговорила Алина по-русски, заметив, что переводчик отвлекся, – мне в Москву нужно: я девочку свою с чужими людьми отправила, я обязана ее найти. Я знаю, что самолеты не летают, но у твоей сестры в Москве чартерная компания, ведь так?

Не меняя позы и нейтрального выражения лица, Гоша ответил ей в тон:

– Ты выберись отсюда, а Москву я тебе обеспечу. Раз в неделю есть самолет из Хайфы. Мой адрес ты знаешь; я после шести вечера теперь всегда дома. Телефоны, само собой, не работают. А вытащить тебя отсюда я не могу.

Алина в отчаянии отвернулась… И увидела в двух шагах от кресла моджахеда – того самого, который пытался ее спасти в морском порту. Он, конечно же, слышал все и все понял… Алина оцепенела, не зная, радоваться ей или плакать.

Поздно вечером, шепотом обсуждая с Мариной события прошедшего дня, они все-таки посмеялись, вспомнив, как Гоша не сводил глаз с крутых Марининых бедер, еле прикрытых растянутой до предела Алининой трикотажной юбкой (свой скудный гардероб Марина перестирала в порыве хозяйственного рвения и развесила сушить на отгородившие их угол парты).

Когда в классе все стихло, и даже Марина наконец задышала ровно и глубоко, Алина все еще мучительно размышляла, как же отсюда выбраться. Вдруг её внимание привлекла медленно расширяющаяся полоска света от входной двери. Может, Рите нужна помощь? Алина бесшумно поднялась с матраса, осторожно, стараясь не наступить на чьи-нибудь вытянутые ноги, перебралась к выходу, тихонько выглянула – и оказалась нос к носу со своим уже, практически, приятелем с Андреевского спуска.

– Как тебя зовут? – первое, что от неожиданности спросила она.

– Джабриль, а тебя?

– Алина.

– Так, Алина, я все слышал. Я тоже хочу в Москву: оттуда до Киева не больше суток на поезде. Уеду к Алене, заживу, как человек.