В гостях у Папского Престола

– Будешь пока жить здесь, – сказал прелат. – Я доложил о тебе, и скорее всего, у тебя завтра состоится аудиенция. Ещё не знаю, с кем именно, но наши с тобой приключения их заинтересовали. Поэтому готовься.

–Да я-то готов, только вот моя одежда не очень подходит для таких встреч.

Это заставило прелата по-новому посмотреть на меня. Обойдя мою персону со всех сторон, он задумался, почесывая свою макушку, затем, словно приняв какое-то решение, сказал:

–Знаешь, казацкую одежду здесь нам не достать, но ты же учился в семинарии и носил соответствующие атрибуты и, надеюсь, не будешь возражать, если снова облачишься в них, а я попрошу поделиться этим наших семинаристов.

Выхода не было, и мне пришлось согласиться. С другой стороны, в казацкой одежде я бы сильно бросался в глаза, а так почти такой же, как все, и в библиотеке можно будет спокойно работать, не привлекая особого внимания. Таким образом, вопрос экипировки решился сам собой, и в будущем мне это сильно пригодилось.

Перед уходом прелат сказал, что раз я солдат, то и питаться я буду с солдатами, так как другая еда мне здесь не подойдет. Меня отведут на обед и расскажут, как дальше действовать. После ухода прелата я умылся и лег отдохнуть на жесткую кровать, застеленную темным шерстяным одеялом.

Проснулся я от того, что кто-то бесцеремонно дергал меня за ногу. Открыв глаза, я увидел склонившегося надо мной гвардейца, который жестами предлагал мне следовать за ним. Пришлось подчиниться, и мы вдвоем по гулким коридорам двинулись в трапезную. Ее выдавал запах пищи, который по мере приближения становился более весомым, заставляя голодный желудок замереть от предвкушения вкусной еды. На этот запах шли гвардейцы, с любопытством рассматривая меня. В столовой на лавках сидели грубоватые деревенские парни, основным занятием которых было военное дело. Знали они его достаточно хорошо и продавали свое умение Ватикану за довольно солидное денежное вознаграждение. Все они были швейцарцами, и это была их единственная профессия, которая передавалась из поколения в поколение и давала средства к существованию. Когда-то они спасли Папу Климента YII от короля Испании Карла Y, выведя его через подземный ход в Замок Ангелов, благодаря чему он остался жив. При этом из 147 гвардейцев в живых осталось всего 42 человека. Тем самым они доказали свою верность и преданность. После этого случая последующие руководители Ватикана формировали гвардию страны только из швейцарцев. Они охраняли все входы и выходы, и в первую очередь- жизнь Папы. Это все и многое другое рассказал мне капитан гвардейцев Франц фон Зайлен, пригласив на беседу после инцидента, произошедшего в трапезной.

А пока, сопровождаемый гвардейцем, я переступил через порог и расположился за указанным мне отдельным столиком недалеко от входа. Гвардейцы входили, снимали головные уборы, ставили алебарды в пирамиду и садились за стол. Каждый накладывал себе пищу самостоятельно в оловянную тарелку, которую брал на специальном столике. Скорее всего, даже здесь они располагались по кантонам, придерживаясь принципа землячества, что можно было понять по разговорному диалекту за разными столами. Этого языка я не знал, а на латыни со мной никто не разговаривал. Поэтому все мое внимание сосредоточилось на каше с мясом, которая достаточно вкусно пахла, провоцируя меня к более тесному контакту с собой. Я не стал сопротивляться, и, взяв ложку, стал наполнять кашей свой голодный желудок. Монотонный шум вокруг, создаваемый большим количеством людей, жил своей жизнью. При этом, находясь в новой для меня обстановке, я подсознательно контролировал его. Внезапно в этом гуле возникла небольшая пауза, которую вызвал достаточно внушительный гвардеец, присевший недалеко от меня. Когда он вошел, все замерли, а затем продолжили общение только после того, как он сел за стол. Меня это не касалось, но какая-то настороженность возникла, заставляя собраться. Пока я молча ел, меня изучали со всех строн. Кто смотрел прямо, не мигая, кто-то обменивался репликами с соседом, вероятно, по поводу моего внешнего вида, а кто-то не замечал вообще, словно я был пустое место. Я игнорировал эти взгляды, продолжая доедать свою кашу. Однако вскоре севший недалеко гвардеец вытянул в мою сторону ногу и что-то сказал. Его реплику покрыл звук хохота всех, кто находился в трапезной. Это была прямая провокация в мою сторону, и касалась она, очевидно, моих видавших виды сапог. Однако я не обратил на это внимания и продолжал свое трапезное дело. Тогда гвардеец сказал еще что-то в мою сторону, однако его реплику поддержало уже меньше швейцарцев, которые недоуменно переглянулись между собой. Однако на него это не произвело никакого впечатления. Недовольно фыркнув, он встал, взял свою тарелку с остатками каши и, подойдя ко мне, вывалил все это передо мной, нагло улыбаясь. Чтобы не ввязываться в ссору, я с сожалением посмотрел на свои остатки пиршества, молча встал, намереваясь просто уйти. Видя мою спокойную реакцию на свою выходку, гвардеец преградил мне путь и протянул руку, пытаясь схватить меня за голову, однако я увернулся и выскочил из-за стола. Разъяренный моей ловкостью, противник налился багровым цветом и его отношение ко мне чувствовалось на таком уровне ненависти, что, даже еще не приблизившись ко мне, он выбрасывал ее волнами на эмоциональном уровне, которые разбивались о мою защиту. Я уже предугадывал его очередное действие, и, когда он, зарычав попытался схватить меня двумя руками, я, сконцентрировавшись мысленно, не поднимая рук, ударил его в солнечное сплетение, что заставило его согнуться пополам и упасть на пол. Все замерли от неожиданности. Такого они еще не видели. Они не могли понять, что же произошло. Кое-кто бросился к упавшему гвардейцу, а двое, выхватив шпаги, кинулись на меня. Одного из них я остановил оловянной тарелкой, которая в полете хорошо приложилась к его шее, а затем, перепрыгнув через стол, схватил в пирамиде ближайшую алебарду и встал в оборонительную позу. Подняв глаза на противника, я увидел, что против меня зловеще поблескивали уже пять шпаг. Они постепенно наступали на меня, сокращая пространство для маневра. Еще немного – и меня припрут к стенке. Не дожидаясь такого финала, я подпрыгнул и, оперевшись на алебарду, перелетел через нападавших, оказавшись за их спиной. Резко повернувшись, я успел пригладить своим оружием по голове двух человек, в результате чего передо мной оказалось всего трое. Плохо то, что алебарда зацепилась за лавку и осталась на полу, сделав меня безоружным. Пока противники приходили в себя, я воспользовался ситуацией и одолжил у лежащих без сознания гвардейцев шпагу. Встав в оборонительную позу, я взвесил в руке свое новое оружие, прикидывая, как я буду защищаться. Естественно, это была не сабля. И держать ее в руке тоже было не особо хорошо, так как она казалась более легкой. Да и приемы боя были совсем другие. Этим оружием широко не размахнешься для рубящего удара, тут главное – отражать клинок противника и пытаться его наколоть на свое оружие, используя всякие обманные движения. Благо, я, находясь в Париже, все-таки немного подучился владеть этой техникой, так что абсолютным профаном я не был. А противники тем временем медленно наступали, пользуясь молчанием остальных присутствующих гвардейцев. Вполне возможно, таким был мой входной билет в это закрытое общество. Все зависело от того, как я выдержу настоящее испытание. Быстро осмотревшись, я понял, что желающих присоединиться к нашему боевому танцу больше не предвидится. Это уже обнадеживало, поэтому прежде всего следовало успокоиться и изучить противника, чтобы выбрать тактику поведения. Взяв себя в руки, я начал по очереди разглядывать своих оппонентов. Справа на меня заходил флегматичный гвардеец, держа шпагу на вытянутой руке. Посередине, сузив глаза, с темными подергивающимися усиками медленно надвигался второй противник, держа шпагу острием вниз. Ну а слева, дрожа от страха, надвигался еще совсем молодой парнишка, в руках которого шпага дрожала от перенапряжения. Прикинув, я понял, что самый серьезный мой враг – это тот, который в центре. Скорее всего, он первым начнет атаку, ему на помощь затем бросится флегматик, ну а самый молодой будет действовать по обстановке. А пока они медленно приближались, загоняя меня в угол, чтобы лишить возможности маневра. Сзади меня оставался столик, на котором располагались тарелки с остатками пищи, так что пути отступления не было. Отходя назад, я внимательно наблюдал за противником. И когда сзади до стоящего там стола остался всего один мелкий шаг, усатый решился на атаку. Это было видно по сузившимся глазам и чуть замедленному движению левой ноги по переносу тяжести тела для удара на правую. Я очень четко поймал этот момент и, когда он сделал выпад, был к нему готов, применив простой студенческий прием. Пропустив его руку со шпагой возле своего тела, я поставил ему подножку и, используя его инерцию движения, подтолкнул в спину рукой. Он на полной скорости врезался в стол с объедками и рухнул на пол. На его спину посыпалась грязная посуда, покрывшая полностью его франтоватый мундир. Это вызвало взрыв хохота, который разрядил обстановку, что отвлекло внимание остальных нападавших. Когда они пришли в себя, я стоял сзади флегматика, уперев шпагу ему в спину. Как полагается в таких случаях, он бросил своё оружие на пол и, обернувшись, протянул мне руку. Мы обменялись рукопожатиями. Третий, молодой гвардеец, сунул шпагу в ножны и отошел в сторону. Хохот, вырвавшийся в столовой из десятка мужских глоток, привлек внимание начальства, которое моментально очутилось на месте инцидента, и во внезапно наступившей тишине обозрело «поле битвы», отдав какое-то распоряжение. Затем меня повели за собой.

В небольшой комнате, являвшейся кабинетом капитана, мне предложили сесть на стул и в течение достаточно долгого времени читали нотацию о взаимоотношениях с гвардейцами. В итоге было сказано, что, учитывая то, что я не военный, никаких других мер, кроме беседы, со мной проводиться не будет. Но в случае повторения я буду наказан так же, как и те гвардейцы, которые затеяли этот конфликт. После этого я был отпущен и пошел к себе в комнату, размышляя о происшедшем. С одной стороны, я заимел врагов, не успев прибыть в Ватикан, с другой – я получил друзей, которые могут впоследствии пригодиться. В-третьих, многие поняли, что со мной просто так не сладить, поэтому будут обходить меня стороной. Ну и последнее: я познакомился с капитаном, который оказался милейшим человеком и вызвал во мне симпатию благодаря своему умению сразу оценивать ситуацию. Открыв дверь, я увидел аккуратно повешенную на стул мою новую одежду. Недолго раздумывая, я сразу облачился в нее. Она оказалась немного великоватой, но, с другой стороны, это было даже хорошо, так как при драке, особенно с оружием, она скрадывала контуры тела и вводила в заблуждение противника. Это давало возможность чувствовать себя более свободно и даже отнимать оружие у врага, преднамеренно запутав его в складках своего балахона. Я уже участвовал в таких разборках во Львове и имел небольшой опыт, который, возможно, мог бы пригодиться и здесь. Старую одежду я аккуратно сложил в надежде привести ее в порядок в дальнейшем. Проведя эту процедуру, я решил прогуляться по площадям столицы, чтобы ознакомиться с обстановкой. Гвардейские казармы находились недалеко от резиденции понтифика. Мне пришлось пройтись вдоль высокой каменной стены с башнями посередине, прежде чем я нашел выход. Его охраняли гвардейцы. Увидев меня, они приветливо махнули, предупредив, чтобы я был осторожен, и пропустили в город. Открывшаяся передо мной картина сразу поразила меня. Со всех сторон вплотную друг к другу стояли громады зданий, поблескивая окнами, порой прикрытыми деревянными шторами от солнца. На многих зданиях видны были статуи различных фигур, которые безразлично смотрели вдаль, думая о чем-то о своем. Так, рассматривая эти фигуры, я двигался вперед по каменной мостовой, крутя головой в разные стороны. Народу было не очень много, в основном служители церкви или видные церковные сановники, выделяющиеся среди других своей одеждой. Так, двигаясь не спеша, я неожиданно попал в объятия большой площади, полукругом охватывающей стекавшихся туда людей, предлагая им продолжить дальнейшее движение по прямой магистрали, заканчивающейся каким-то большим красивым зданием. Люди входили и выходили из него, теряясь на фоне колонн, стоящих вокруг. Я прошелся вдоль них, заглянул вовнутрь, но зайти не решился, поскольку не знал, можно ли мне заходить туда. И спросить было не у кого. Так что на всякий случай я решил воздержаться, посчитав, что все в руках Всевышнего и если надо будет, то я попаду туда.

Так, побродив по городу и уже привыкнув к его виду, я в спускающихся сумерках пошел в казармы. Гвардейцы без слов пропустили меня, хотя для того, чтобы пройти, нужно было знать пароль, который менялся каждый день.

Дома меня ожидал сюрприз. На скамейке перед казармой вместе с прелатом сидел немолодой сухощавый монах, который с интересом смотрел на меня.

Увидев меня, прелат вскочил на ноги и, взяв меня за локоть, подвел к монаху.

–Это брат Паоло. Он будет помогать тебе изучать итальянский язык и поможет ознакомиться с библиотекой. Я уже рассказал все кардиналу, и он разрешил тебе остаться и поработать в библиотеке. Завтра в восемь утра вы встречаетесь здесь, чтобы определиться, как работать дальше.

На этом мы расстались. Утром, как положено, я встретился со своим учителем, и мы решили, что три дня в неделю я занимаюсь итальянским языком, а в остальное время работаю в библиотеке. После этого мы прошли в библиотеку, где я был представлен старшему хранителю, который провел меня по залу и рассказал в общих чертах, что она из себя представляет. Затем он спросил, что меня интересует. В общих чертах, не вдаваясь в подробности, я очертил ему круг своих интересов, добавив, что знания никогда лишними не бывают. После этого хранитель передал меня пожилому монаху, который должен был стать моим наставником в необъятном море книг. А они поразили меня, маня к себе красивыми переплетами, непонятными письменами и яркими рисунками. Некоторые из них были прикованы к полке цепями, и работать с ними можно было только стоя. Другие были спрятаны в шкафах, запираемых на очень серьезные замки. То есть в свободном доступе книг не было, и все, что меня интересовало, нужно было решать через монаха, которого, как оказалось, звали Ивар. Он составлял каталог книг и знал, где лежит буквально каждая книга. Определившись с местом, где мне позволено было работать, я пошел на урок итальянского языка, который был обязателен для всех, кто тут находился. Певучий, красивый язык понравился мне с первого занятия. Паоло тактично подводил меня к секретам его восприятия и общения через бытовые темы и ту среду, которая нас окружает. Но в его методике была одна особенность. Он через наводящие бытовые вопросы пытался как можно больше получить сведений обо мне, моей семье, моим мыслям и отношении к различным проблемам, которые всегда имеют место. До меня это дошло тогда, когда он стал расспрашивать о Запорожском Коше, внутренних проблемах, формировании казачьих войск, их обучении и отношении к политике, проводимой Польской короной. Через это он пытался выяснить, как казаки относятся к католичеству и готовы ли сотрудничать с Папским престолом. Когда я понял его замыслы, то стал уходить от прямых ответов, тем более, что многое мне было неизвестно, так как я был не вхож во властные казачьи структуры. Он и меня прощупывал по этому вопросу, на что я прямо заявил, что был и останусь православным, таким, как мои родители и мои предки. Однако он не оставлял попыток и под разным соусом пытался влезть ко мне в душу, чтобы подчинить своему влиянию. При знакомстве с ним прелат мне сказал, что этот монах – очень умный и начитанный человек и принадлежит к ордену Иисуса. Орден так орден, а мне какое дело до этого, так как я не разбирался в этих хитросплетениях ватиканской жизни.

Однако позднее я случайно проник в тайну этой организации. Работая в библиотеке, я несколько раз замечал, как монах Ивар открывал один из незаметных ящиков, встроенных в шкафу, доставал из него толстую тетрадь и, оглянувшись по сторонам, что-то вписывал в нее, а затем тщательно прятал на место. Я, очевидно, не входил в список опасных посетителей, поэтому он не стеснялся моего присутствия. Как-то однажды, проделывая эту процедуру, он был срочно вызван к старшему хранителю. Спеша на вызов начальника, он не спрятал тетрадь, а просто прикрыл ее перед уходом, рассчитывая быстро вернуться. Однако задержался он дольше, чем рассчитывал. Я не мог справиться со своим любопытством и, подойдя к столу, решил хоть одним глазком ознакомиться с тайными записями. Прочитанное потрясло меня. Как оказалось, это было досье на деятельность монахов ордена по всему миру. Отчитываясь о своих деяниях, они присылали подробные реляции, которые и заносились в эту тетрадь. Они имели своих агентов везде, начиная от королевских дворов Португалии, Испании, Англии, Франции и заканчивая Московским государством. Основал его испанский аристократ Иньиго де Лойола. И в 1540 году понтифик Павел III утвердил подготовленный идальго новый религиозный орден. Согласно уставу, здесь предусматривалась строжайшая армейская дисциплина, безусловное подчинение вышестоящим лицам. Иезуит не должен был ни перед кем отчитываться, кроме своего начальника, и должен быть готов, согласно клятве, беспрекословно выполнять его поручения. Иезуиты имели все права священника, но при этом с минимумом церковных обязанностей. Главной задачей ордена была подготовка высококлассных католических проповедников, в совершенстве знающих теологию, обладающих красноречием и харизмой. Ярким представителем этой организации был мой наставник Паоло, который практиковал на мне свои таланты, преследуя одному ему известную цель в отношении меня. Во многих странах были открыты иезуитские колледжи, дававшие по тем временам первоклассное образование. Некоторые из их выпускников даже стали личными духовниками многих монарших особ. Собирая таким образом информацию в разных странах, они направляли ее в Рим, действуя в дальнейшем согласно полученным оттуда инструкциям. Это давало возможность понтифику постоянно быть в курсе дела и корректировать свою деятельность на благо Святого престола. Многое мне не удалось прочитать из-за отсутствия времени, но и то, что удалось, произвело на меня неизгладимое впечатление.

А пока в обществе Паоло я изучал итальянский язык и постигал азы красноречия, которые он являл мне. Свободное от этих занятий время я проводил в библиотеке. Мне разрешили пользоваться книгами общего содержания, написанными на латыни. Не скажу, что сразу я все хорошо понимал, потребовалось время, чтобы освоиться с языком и манерой писателя. В основном это были философские трактаты и размышления, суть которых порой ускользала от меня. Многое я не понимал, но пытался осмыслить, расспрашивая Ивара. Это в какой-то степени сблизило нас, и он стал по-другому относиться ко мне. Он постоянно находился в библиотеке до самого позднего вечера, а потом уходил в свою келью, закрывая ее на большой замок, ключ от которого постоянно носил при себе. Иногда я заходил к нему, и он рассказывал мне о здешних нравах и правилах поведения, чтобы я при случае не попал впросак.

В один из таких вечеров, терзаясь сомнениями по поводу своего дальнейшего нахождения здесь, я решил зайти к нему и прямо заявить о том, что мне надоело читать философские трактаты и я хотел бы ознакомиться с тем, что меня действительно интересовало. Подойдя к его дверям, я постучал. Однако ответа не последовало, хотя в это время библиотекарь был обычно дома. Подумав, что он задержался в библиотеке, я решил зайти туда и поговорить с ним. Благо, идти было совсем не далеко. Двери в основной зал были приоткрыты, и внутри царила темень. Такого обычно не было, так как по вечерам зал освещался несколькими свечами достаточно серьезного размера. Осторожно ступая в темноте, я вошел вовнутрь и подождал, чтобы глаза привыкли к темноте. Прикидывая, где бы мог быть Ивар, я стал осматриваться вокруг и вдруг обнаружил в дальнем конце зала мерцающий свет, который мигал из-за стоящих там книжных полок. Решив, что там находится мой наставник, я потихоньку стал продвигаться вперед, негромко называя его по имени. Но никакого отклика не было. Это насторожило меня, и я, сконцентрировашись, стал прислушиваться к тишине. Внезапно я услышал стон и шум, доносившийся из этого угла. Осторожно выглянув из-за полки, я обомлел от увиденной картины. Ивар со связанными руками был распят на книжной полке лицом ко мне, а перед ним спиной ко мне стояла фигура, одетая в темный балахон с капюшоном на голове и периодически наносила ему удары, повторяя всего лишь одно слово: «Где?». Монах только стонал и отрицательно мотал головой из стороны в сторону. Двигаясь дальше, я в темноте зацепился за скамейку и наткнулся на стол, возле которого она стояла. Этот шум заставил незнакомца обернуться. В руке его блеснула сталь, и он бросился на меня. Мои руки стали лихорадочно шарить по столу в поисках защиты, пока не наткнулись на стеклянную чернильницу, которая словно просилась в мои руки. Недолго раздумывая, я схватил ее и запустил в голову нападавшего так, словно я стрелял в него из пращи. Кувыркаясь, она полетела ему навстречу, разливая вокруг себя темные сгустки, пока не встретилась с головой незнакомца. Раздался звон разбитого стекла, и на его капюшон и лицо полилась чернильная жидкость. Это резко остановило его, и он, выронив нож, схватился за лицо и что есть прыти бросился вон из зала. Лица его я не разглядел, только блеснули злые глаза, да еще на миг показался изогнутый мизинец на правой руке, когда он закрывал лицо. Подняв нож, я бросился к Ивару и, разрезав веревки, бережно опустил его на пол. Ни о чем не расспрашивая, я присел на корточки возле него, ожидая, когда он придет в себя. Сколько мы просидели, не знаю. Но наконец этот момент настал, и монах, опираясь на мою руку, поднялся на ноги, и мы пошли к выходу. Заперев дверь ключом, который он мне дал, я отвел его в келью и уложил в кровать. Придя к себе, я стал размышлять по поводу случившегося. Что же тут в библиотеке было такого ценного, что так жестоко обошлись с ее смотрителем? Значит, здесь кроме книг есть ещё что-то такое, что интересует определенные силы, чтобы завладеть этим. Но что это может быть? Очевидно, какие-то сведения, которые хранятся в тайном месте. Решив для себя, что я попытаюсь хоть что-нибудь узнать об этом, я лег спать. Однако уснуть не удавалось, и мне в голову пришла мысль, что я должен быть вдвойне осторожен, так как налетчик мог подумать, что я разглядел его лицо. А то, что этот «кто-то» из монашеской братии, было очевидно, так как манера держаться, носить одежду и другие малозаметные признаки, которые я успел уловить, прямо свидетельствовали об этом. На следующее утро библиотекарь не вышел на работу, сказавшись больным. Только через день я увидел его на рабочем месте, бледного и с синяками на лице. Он поблагодарил меня за спасение и попросил никому не рассказывать о случившемся. А через неделю, когда в зале никого не было, его прорвало, и он кратко изложил мне суть инцидента. Окинув меня внимательным взглядом, монах сказал:

– Не буду тебя томить неизвестностью и хочу как-то разрядить возникшее между нами недоверие, поэтому постараюсь тебе объяснить, в чем причина того нападения на меня. Естественно, доверяя тебе эту тайну, я надеюсь на твое молчание, так как она касается не меня, а того, что дальше ждет Папский престол и всех, кто здесь обитает. Ты ведь, наверное, знаешь, что не место красит человека, а человек своим поведением придает звучание окружающему миру. И от того, какой это человек, зависит и сила звучания, и отношение к тому месту или должности, которое он занимает. Так вот, те, кто напал на меня, хотели знать, кто в дальнейшем воцарится на Папском престоле.

– А откуда тебе знать, что будет «завтра»?

– Да в том-то и дело, что я не знаю. Однако был такой монах, который предсказал, кто станет будущим понтификом и каковы будут его особенности в поведении и церковной политике. Так вот, знание этого дает возможность уже сегодня найти этих людей, приблизиться к ним или каким-то образом обратить их деятельность в свою пользу. Можно также поспособствовать им занять это Священное место, хотя все в руках Божьих, но, в конце концов, можно заявить, что именно они это сделали. Ну а дальше ты сам понимаешь, что можно сделать, опираясь на эти аргументы.

– А кто же этот провидец и действительно ли все так, как он предсказал?

–Ну до сих пор все, что он описал, сбывается, а звали его брат Малахия. Он оставил после себя этот таинственный труд, который хранится под семью замками. Но хранится он не здесь, а в потайном месте и доступ к нему имеют только понтифик и еще три высших церковных иерарха.

–А ты знаком с этими предсказаниями?

–Нет, мне не дозволено, я только достаю эту тетрадь, кладу на стол и отхожу в сторону, а они уже смотрят и затем решают, что и как.