Тропами вереска

– Это ты, ведьма, тварь из мрака вызвала? – чуть слышно проговорил Ильмир, а сам смотрит исподлобья.

– Что же ты, служка светлого бога, лукавишь? – оскалилась я. – Сам знаешь, кто тварь из мрака позвал. В душу свою загляни, там и ответ будет. Или и здесь ведьма виновата?

И усмехнулась, глядя, как он за голову схватился.

– Молитвы свои пошепчи, может, полегчает, – грубо бросила я и поднялась. – Некогда мне с тобой болтать, дел невпроворот.

– Подожди! – Он на ноги вскочил, и сразу тесно в домике стало. – Подожди. Как… как я это… позвал? И как ты прогнала? Я видел… понял…

Он запнулся, замялся, стиснул зубы так, что скулы побелели.

– Объясни… Прошу.

– Просишь, значит, – задумчиво протянула я. – Часто ты просить ведьму стал, служитель. Но только зря. Не поймешь ты ничего, служитель бога Атиса. Слишком много внутри тебя глупостей. Вот когда своей головой начнешь думать, да не то, что тебе велели, а сам, тогда и спрашивай. Может, и отвечу, – и добавила ехидно: – Только я до того светлого мига, наверное, не доживу. Триста веков пройдет, а все одно тебе не хватит, чтобы от дури избавиться!

И пошла в закуток, завтракать. Паршивец за мной увязался, встал, к стене плечом привалился и смотрит. Я хлеба достала, кашу, с вечера запаренную, из очага вытащила, на тарелку себе положила. Ильмиру предлагать не стала, захочет – сам возьмет, тут подавальщиц нет. И села на лавку, ложкой застучала. Служитель тоже сел, по привычке – напротив меня.

– Будешь пялиться – глаза выколю, – говорю ему.

Он усмехнулся, потер подбородок, щетиной уже заросший. Она у него чуть темнее волос была, не белесая, а с золотом. Себе тоже каши положил, и я фыркнула.

– Откуда ведьма грамоту знает? – неожиданно спросил служитель так, что я чуть не подавилась.

– Шайтас обучил. А то как же нам колдовские книги читать и ворожбу темную делать, а, служка? – хмыкнула я.

Он головой покачал, хлеба кусочек в рот отправил, жует и на меня смотрит. И спокойно так, в синих глазах даже отвращения почти нет. А вот любопытства – полно. Учу-учу, все не впрок наука.

– Давно ты здесь живешь?

– Давно тебе язык во рту лишним стал? Могу и вырвать, – отвечаю ему. Тенька рыкнула из-под лавки, так служитель даже не обернулся.

– А лет тебе сколько?

– Триста в обед исполнилось.

Он снова головой качнул и усмехается, словно я что-то смешное сказала.

– Лачуге этой лет тридцать. Дерево старое, подгнившее, хоть и было когда-то смолой обработано. Так лесники делают. И подполы такие – ледянки, чтобы тушки зверей хранить. Так что, сдается мне, домик твой, ведьма, лесничий какой-то строил. Правда, уже давно здесь ничего не подправлялось толком, того и гляди крыша на голову рухнет. – Ильмир говорил неторопливо, а я есть перестала, только ковырялась ложкой, вид делала. – Вот я и думаю: раз ты сильная такая и могущественная, почему здесь живешь?

– Нравится! – оборвала я. Надо же, приметливый какой оказался.

– А может, и не можешь ты ничего, а, ведьма? – продолжил. – Может, и нет силы…

Я ладонью по столу хлопнула, за нить невидимую дернула и оборвала голос служителя, вокруг руки обернула. Долго не удержу, конечно, но вопросы в другой раз поостережется задавать. Можно и навсегда оборвать, но ни к чему силу тратить по пустякам, накажу только. Служитель рот открывал, да ни звука оттуда не вылетало. За горло схватился, синие глаза потемнели так, что ночь – светлее. А потом рот закрыл, зубы сжал, сидит, смотрит гневно. А я рассмеялась.

– Что, доболтался, служка? Как я живу – не твое дело, понял? А теперь иди навес делай. Потом за крышу примешься, раз уж она тебе не нравится. Все, пошел вон, а то и глаза выколю да съем! И так не знаю, как сдерживаюсь!

Ильмир ушел, а я хлессу накормила кашей и тоже за порог пошла. И тут плач услышала. Далеко, у опушки самой, девичий. Так уж девица стенала, убивалась, так уж слезы лила, что я испугалась – пошла как есть, даже шаль не прихватила. Обернулась через плечо: служитель за мной бежит. Зашипела, конечно, но разворачивать не стала: вдруг беда? Так уж девица голосила!

Только когда пришли, занавесила Ильмира тенью лесной, чтобы девушку не пугать. Правда, быстро поняла, что гостья не из пугливых, раз уж саму ведьму искать пошла, не побоялась. Стояла она на тропке, зареванная, коса темная до пояса. И сама пригожая: брови черные, глаза, как омуты. Я нахмурилась, всмотрелась внимательнее и вышла из тени, показалась. Девушка как меня увидела, на колени упала, солнцем голову осеняет, а потом опомнилась, встала, шатаясь, шагнула ближе. И корзину мне протягивает. Я носом повела: яйца, маслица кусок, творог утренний, хлеба буханка да шмат сала. А еще капуста квашеная, огурчики. Неплохие дары, только я даже не придвинулась. Так и стояла, смотрела да хмурилась.

– Зачем ведьму ищешь, на весь лес голосишь? – прокаркала я. Саяна прилетела, на голову мне уселась, на корзинку поглядывая. Девица побелела, но шагнула ближе, голову вздернула.

– Просить хочу! – хрипло от слез сказала она. – Об услуге… знаю, ты можешь! – Она помялась, но я молчала, так что девица, повздыхав и сочувствия от меня не дождавшись, продолжила: – Парня я одного полюбила… сильно. Так люблю, что сил моих нет! Только… Только он и не смотрит на меня. А все на Аришку заглядывается, поговаривают, жениться хочет… А я… Нет мне без него жизни! Вот, возьми мои подарки, ведьма, и привяжи ко мне любимого так, чтобы лишь на меня смотрел! Никого больше не видел!

– Любишь, говоришь, – усмехнулась я.

– Больше жизни! – горячечно выкрикнула девчонка. Я посмотрела на Ильмира. За тенью, что я на него набросила, служителя было не видно, а голос его – у меня. Так что стоял он тихо, только хмурился.

– Так любишь, что воли лишить хочешь, – протянула я, дергая носом. – К себе, немилой, ведьминым узлом привязать. Так?

– Ему со мной хорошо будет! – убежденно сказала девушка. – Я его любить стану! А батька за меня столько приданого даст, что любой счастлив будет! Да и сама я красавица, не знаю, что Грыня в этой Аришке нашел! Вот, дары мои возьми и сделай, как я прошу!

Я обошла девицу кругом, рассматривая. Да уж, красавица, тут не поспоришь. И платье на ней богатое, все в вышивке, сапожки из тонкой кожи, с каблучками.

– И правда хороша, – усмехнулась я. – Чем не невеста? Только дары это не твои. – Девица глаза округлила, смотрит недоуменно, а я пальцем кривым в корзинку ткнула: – Маслице с молоком от коровки, хлеб от земли… Руки твои нежные в поле не работали. Что ты сама отдать можешь? Насколько сильно Грыню своего любишь?

– Больше жизни! – снова выкрикнула она. Я поморщилась досадливо. Кидаются словами от глупости, а Шайтас-то рядом и все слышит…

– Ну, раз так, пусть по-твоему будет, – оскалилась я, не обращая внимания на гневные взгляды служителя. – Сделаю, как ты просишь. – Девица вспыхнула радостно, а я продолжила: – Придет к тебе твой Грыня, воды попить попросит… Напоишь, и твоим он станет. Полюбит пуще всех на земле. Свадебку сыграете, жить счастливо будете… – красавица ногами перебрала, словно сбежать торопилась к милому с водицей, но я еще не закончила. – Хорошо жить будете. Целый год. А потом… Пожар случится. И ты супружника своего из дома вытолкнешь, а сама не успеешь. Вот и получится, что жизнь за него отдашь, как и хотела. Устраивает тебя такой расклад, красавица?

И расхохоталась, глядя на ее перепуганное побелевшее лицо. Саяна закаркала, присоединяясь к моему смеху, так что и не понять, где я каркаю, а где ворона.

– Так что, красавица, давай ладонь, скрепим договор кровью, и беги к своему Грыне! – шагнула я к ней. А она от меня, да так шарахнулась, что чуть в жухлую траву не повалилась. Трясется, губы посинели. И как кинется прочь.

– Нет, я передумала, – завопила на весь лес, – не хочу!!!

Я еще похохотала ей вдогонку, а потом присела, отвела осеннюю листву, освобождая след, оставшийся от изящных девичьих сапожек. Примерилась, да и плюнула на него. И заговор нашептала. Завтра же красавица сыпью покроется, волосы полезут, и изо рта смрад пойдет. Чтобы мысли глупые больше в голову дурную не лезли. Через месяц пройдет все, но до того момента пусть сидит у батьки под боком, трясется за красоту свою да боится людям показаться. Авось поумнеет.

Саяна снова хохотать начала, да и я усмехнулась. Корзинку подхватила, Ильмиру всучила. Зачем добру пропадать? А сама развернулась и пошла в лес, делами своими заниматься. Служитель снова за мной увязался, да я тенью прикрылась, невидимой стала. Надоел, в спину таращится, пусть лучше крышу латает, а то не сегодня завтра сбежит, а мне зимой опять мерзнуть…

* * *

У березы моей еще одна веточка сухая появилась. Я ее в ладонях подержала, надеясь оживить, но не смогла. С другими деревьями такое получалось, а вот с этим – нет. И знаю ведь, а все равно каждый раз стараюсь, на чудо надеюсь. Глупая я.

– Как ты тут, милая? – спросила любовно. Березонька ветви склонила, золотыми листочками по лицу моему мазнула, погладила. Я улыбнулась ласково, присела возле ствола, прижалась щекой. Саяна рядом бродила, червяков в земле искала, на паука в веточках косилась. Я посидела так, попрощалась и в чащу пошла, проверить свои ловушки лесные.

Охотники совсем плохо выглядели. Ягод несъедобных наелись, коры древесной, болотную воду пить пытались. Лица исцарапанные, измученные, глаза красные у всех. Я потихоньку ленту с пояса сняла, размотала так, чтобы они дорогу до родника нашли. Там и грибы есть, немного, но на день хватит. Уморить их голодом и жаждой я не хотела, наказать только. А уж научит это чему-то людей или нет, то не мне решать.

День прошел в обычных заботах: корешки собрала, зверье рассудила, молодое деревце поправила. До самых скал дошла – не хотела в лачугу свою возвращаться. А поняв это, скривилась. Из-за незваного гостя уже в собственный дом не хочу идти… Хотя какой это дом, нора звериная.

Я взобралась на утес, отсюда весь лес как на ладони лежал. Села, прислонилась к скале. Духи горные выползли ужами и ящерицами, но я их прогнала, лень было с ними говорить. Сверху скала, как крыша, нависала, спрятав меня от мелкого дождика, что заладил с неба. Саяна улетела-уковыляла: она горы не любит, да и дождь тоже. Предпочитает в тепле сидеть, вот в лачугу и убралась. А я глаза закрыла и сама не заметила, как задремала.

Проснулась от того, что тряс меня за плечо кто-то. Глаза распахнула, дико озираясь, и служитель отпрыгнул, чуть с утеса не свалился.

– Чего приперся? – рявкнула я.

Он рот открыл, закрыл и на горло показал. Я его голос с руки стряхнула, словно липкую паутину.

– Ворона твоя прилетела, а тебя нет, ведьма, – пояснил он.

– Ну и что? Нет меня, тебе-то какая печаль?

– В Омут проводишь, никакой печали не будет, – хмуро отозвался он. – А пока я за тобой присмотрю, чтобы сбежать не надумала!

Я поднялась с кряхтением. Тело от долгого сидения на камне затекло, заныло.

– Как ты меня нашел? – запоздало удивилась я.

Служитель плечами пожал.

– Просто думал о тебе, ведьма, и ноги сами принесли, – хмыкнул он, а я рыкнула по-звериному.

– И часто ты так дорогу находишь, а, служка? Сколько ведьм ты так находил?

– Сколько надо! – грубо оборвал он.

Значит, немало… А все потому, что умеет тропки вести туда, куда захочет.

Черная тень снова мелькнула за спиной Ильмира, словно крылья вороньи. И опять я рыкнула, прогнала ее, а сама задумалась, стоит ли говорить служке про тень Шайтаса за его плечами? Если бы служитель обычным был, это известие его в ближайшую обитель загнало бы, чтобы сидеть там и Светлому богу молиться до старости. Но этот Омут ищет, а значит, весть может его и обрадовать… С каждым разом его сила увеличивается, чем дольше он рядом с ведьмой, тем злее и темнее становится, света почти не осталось. И что мне с этим делать, я не знала.

– Со мной все в порядке, – грубо оборвала я. – Спать иди, не надо за мной ходить, служитель.

Он постоял, расставив ноги, словно перед ударом. А потом головой покачал.

– Со мной пойдешь, ведьма. К ночи похолодает, даже я это вижу. Закат горит… Тут на скалах совсем зябко станет. Ты мне еще живой и здоровой нужна, пока в Омут…

– А после Омута можно и на костер? – ехидно оборвала я. – И не пойду я никуда. Не хочу. Пошел вон, служка!

Я снова уселась под навес, не собираясь двигаться с места. И охнула, потому что этот паршивец подхватил меня и через плечо перекинул. И пошел себе вниз по тропинке, вдоль цветущего вереска, не обращая внимания на мой вопль. Я от подобной наглости даже растерялась. Чтобы меня, ведьму, взять и вот так через плечо?! Словно мешок! Нет, меня дух лесной, конечно, по-всякому таскал, но чтобы человек?

– Не дергайся, а то уроню. Случайно, – хмыкнув, сказал Ильмир.

Тень черная следом тащилась, смотрела глазами красными. Я вырываться и пинаться перестала, тем более что без толку. Нес он меня легко, словно и не весила я ничего, даже дыхание ни на миг не сбилось. Только думал о чем-то злом, потому что тварь мрака тьмой наливалась. Я ей в глаза посмотрела, руки протянула и зашептала, заговаривая, от следов мужских отбивая, разрывая нити связывающие. Болтаясь вниз головой это все трудно сделать, но я старалась. Даже служитель забеспокоился.

– Ты что там ворожишь, ведьма?

– Хвост тебе поросячий хочу наколдовать, – огрызнулась я. – Чтобы люди смотрели и сразу видели, кто перед ними! Не отвлекай!

Служитель буркнул что-то, но я отвлекаться не стала. На откуп вытащила из косицы своей ленточку. Простую, когда-то белую, но от времени – потемневшую и истончившуюся. Повертела в руках, вздохнула. Дорога она мне была, словно веревочка, с прошлым связывающая. Но отбить служителя глупого от тварей мрака важнее показалось. Все же горит в нем еще свет, может, и не совсем потерян Ильмир…

Кинула ленточку, посмотрела, как полетела она белой бабочкой в пасть злобной твари. И исчезла. Но и тьма отстала, а в ночном лесу светлее сделалось. Звезды засияли ярче. И служитель вздохнул с облегчением.

– Ну что, ведьма, готов хвост? А то говори, переверну тебя, чтобы и пятачок мне прилепила!

Я снова опешила. Это он что, пошутил? Кто ж с ведьмой шутки шутит? Шутник… Потянулась, сорвала с дерева веточку и за шиворот ему, изогнувшись, опустила. Ветка скользнула, как живая, по коже, до самого копчика, а там приросла, зашевелилась. Я захохотала, а Ильмир, почувствовав на теле что-то инородное, на прелую листву меня уронил и завертелся по кругу, как пес блохастый за хвостом, пытаясь рассмотреть свой тыл.

– Вот ведьма поганая! – заорал он. – Ты что творишь? Сколько ты еще издеваться надо мной будешь, гадюка?

– Повернись, служка, свиное рыло приделаю! – крикнула я. Он взвыл и пошел по тропе, не оглядываясь.

– Ты куда? – с насмешкой крикнула я. – А до порога донести? Как невесту ненаглядную? А на постель уложить, поцелуем приласкать? Куда же ты, Ильмир, убегаешь? Может, я плату решила стребовать? Тела твоего возжелала?

Служитель посмотрел через плечо, хмыкнул уже без злобы.

– Да что-то не слишком ты тела жаждешь, ведьма! – ухмыльнулся он. – Сдается мне, пугаешь только!

– А ты расстроился, что ли? – ответила я и макушку поскребла, озадачившись.

Так, переругиваясь, мы до лачуги и дошли. Ильмир встал у порога, обернулся, хотел сказать что-то, а потом хвост его зашевелился, служитель скривился и в лачугу ушел. Я постояла, нахмурившись, и следом шагнула. Все-таки мой это дом…

* * *

Ночью, правда, похолодало. Пусть и прогнала я Северко, но Зимушку не остановить. Утром она прошлась по лесу тихо, на мягких лапах снежного барса, посмотрела в окно глазами-звездами. Я ей поклон земной отвесила, почтение выказала. Постояла она и ушла, обещав скоро вернуться. От лап барса остались на траве следы инея, сковалась опавшая листва первым ледком. Ильмир на то, как я поклоны бью, смотрел хмуро, но ничего не спрашивал. Подошел к окну, куда еще миг назад Зимушка смотрела, и замер, еще сильнее задумавшись.

Завтракала я вкусно – пригодились дары глупой девицы. Ела творог рассыпной, молочком запивая и хлебушком прикусывая, и даже жмурилась от удовольствия. Тенька, как собака, рядом сидела, лапами перебирала и чуть поскуливала. Моя хлесса за молоко готова душу продать.

Служитель от окна оторвался, пришел в закуток. Посмотрел и взял кувшин, налил Теньке молока в тарелку, поставил в углу. И эта предательница чуть ли не облизывать его бросилась! Я обиделась, отвернулась.

– Хвост отвалился, – усмехнулся Ильмир и сухую веточку на стол положил.

– Обратно приделать? – огрызнулась я.

– Это уж сама решай, ведьма. Я ведь у тебя в услужении.

– Так тебя не держит никто. Сам служить ведьме захотел.

Он себе тоже молока налил, присел на лавку. Клинок звякнул тихо. Я кивнула на ножны.

– Откуда он у тебя?

– От одного человека… Подарок. – Он любовно пробежал пальцами по рукоятке. Я покачала головой. Клинок его знающий человек делал. Ведающий. Сталь в заговорах и оберегах, рукоять – вишня и самшит, внутри солнечный янтарь силу копит. Такое оружие всегда цель поражает, врагов чует, об опасности предупреждает.

– Твой клинок ведьмак делал, – оскалившись, бросила я. – Или ведьма. Чтобы против тварей мрака бороться. А ты сталь кровью ведьминской напоил… От этого сила его меняется… Темнеет.

Ильмир вскочил, чуть стол не перевернул. Шагнул ко мне с такой ненавистью в глазах, что я пальцы соединила, готовясь силу на подмогу звать. Но нет, застыл служка, смотрит только.

– Врешь ты все, ведьма! – сипло сказал он. – Врешь! Что ни слово, то жаба! Этот клинок не мог принадлежать никому из твоего поганого племени!

– А что же тогда он у тебя из рук выскальзывал, когда на наше племя обращен был? – насмешничала я. – Было такое, служитель? По глазам вижу, что было. Теперь уже не выскальзывает, поработил ты его, дурак… Только раб никогда другом не станет, предаст…

– Замолчи! – прошипел служитель. Глаза из синих совсем черными стали, злыми…

– Я-то замолчу, но правда от этого не изменится, – пожала я плечами. – Ты и злишься так от того, что знаешь эту правду. Только признавать не хочешь. – Я поднялась, убрала со стола тарелку, сложила аккуратно остатки еды. – А мне так все равно, служитель, во что ты веришь, дело твое.

И прошла мимо застывшего Ильмира, намеренно близко, чтобы не думал, что своими сверкающими глазами способен ведьму испугать. Он хотел еще что-то злое бросить, да тут мы голос услышали.

– … покажись! Подсоби, житья нет от нежити! Покажись, Хозяйка леса, смилуйся!

Я отпихнула развалившуюся на пороге хлессу, схватила свой кожух и клюку и пошла во двор. Служитель за мной двинулся, да и ладно. Мужиков, что ведьму звали, двое было. Я их знала: деревенские, с южной стороны моего леса. Оба с окладистыми бородами, чернобровые, отец и сын. Подошли удивительно близко к моей лачуге, знать, отчаяние вело. Так бывает: если очень человеку нужно что-то, или нужда одолевает, то даже без силы может дорожка к желаемому привести.

Я на Ильмира уже привычно тень набросила, а сама вышла к мужикам. Они, конечно, шарахнулись, головы солнцем осенили, но быстро себя в руки взяли, поклонились мне.

– Помощь твоя нужна, Хозяйка леса, – выступил вперед старший. – Погост поднялся! Служитель уж дважды приезжал, да толку от его молитв! Только вина жбан выпил и полкабана съел! – Я хмыкнула, покосилась на Ильмира. Тот на меня не смотрел, слушал внимательно. – Ты уж помоги, Хозяйка, успокой умерших! Сил нет уже! Ходят, воют, в окна заглядывают! Ночью теща покойная пришла, при жизни гадюкой была, а после смерти и подавно! Стоит у порога и такое супружнице моей, своей дочери, обо мне говорит… – мужик покраснел до самых бровей, – помоги! А мы всей деревней отблагодарим, не поскупимся.

Я постояла, раздумывая. Знаю я тот жальник, плохое место, пакостное. Хорошо, если духи шалят, а вот если твари тьмы? А оборот такой скорее на них похож… Не зря же стоят под окнами, гадости говорят. В дом не зайти, так они за порог человека манят! Но делать нечего, надо двери на погосте закрыть, а то с кладбища они могут и в лес мой поползти. Странно, что они сейчас пробились, обычно в это время года тихо. Вереск еще цветет, а этот запах твари мрака не переносят. А это плохой признак. Знать, зовет их кто-то.

Мужики мялись, шапки свои в руках теребили, уже и не пугались даже моей жуткой наружности, в глаза заглядывали. Я медленно кивнула, а они выдохнули шумно, с облегчением.

– Хорошо, – сказала я безрадостно. – Откуп приготовьте. Мяса сырого целую кабанью тушку, потроха отдельно. Кровь соберите в несколько кувшинов, с молоком молодой кобылицы смешайте. Все поняли? Я ночью приду.

Мужики снова поклон отвесили, шапки свои натянули и прочь бросились. А я подумала и ленту-тропку с пояса сняла, распустила, выпуская плененных охотников из лесной чащи. Дело мне опасное предстояло, могу и не вернуться… Но и отказать не могла. О служителе забыла даже, пошла к березе своей – не прощаться, но хоть повидаться.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.