Вот бывает. Сборник рассказов

Новогоднее оливье

Новый год приходит ко всем. К кому-то он медленно подкрадывается, поскрипывая свежим морозным снежком, к кому-то бежит, весело шлепая по декабрьским лужам, а к кому-то и вовсе летит, поскользнувшись на ледяном, уже неделю не чищенном тротуаре.

Он идёт мимо закрытых "на обслуживание" дешевых столовых, неприметных маленьких кафе и шикарных ресторанов, откуда доносится одинаково громкая музыка и веселые возбужденные голоса, уже который год усердно пытающиеся сплотить свой корпоративный дух. Эффектные дамы, одетые в угоду металлической крысе в серебристые платья, слегка пошатываясь на высоких шпильках, вышли на перекур – когда кудри не лежат как надо, это проблема, требующая обсуждения исключительно в спокойной обстановке и с компетентными собеседниками.

В людных супермаркетах он толкается вместе со всеми около полок с зелёным горошком и оливками, заглядывает через плечо в длинные списки необходимых ингредиентов для салата "праздничное грибное лукошко", ободряюще похлопывает по плечу растерянного мужчину у полки с макаронами, напряжённо пытающегося понять разницу между пенне и фарфелли и краем уха слушает, как кассирша в нарядном красном колпачке делится с кем-то тремя рецептами горчичного маринада для курочки в пакете, несмотря на скопившуюся очередь в шесть сердитых человек.

Он вглядывается в отблески уличных гирлянд на напряженных лицах торопящихся людей под нескончаемый "Джингл беллс" вокруг: так, не забыть купить коллегам вафельные полотенца с мышками, пару коробок шоколадных конфет на случай внезапно нагрянувших гостей, гель для душа подруге и железную дорогу сыну. Колбаса, болгарский перец, майонез. Пропылесосить, нарезать, помыть, нарядить, накрыть. Поставить празднично-уютную аватарку с бутафорскими подарками и ёлкой. Включить подборку Фрэнка Синатры, "Один дома" и "Иронию судьбы" (для большего эффекта рекомендуется одновременно). Зажечь свечи. Почистить мандарины. Подготовить бумажку, ручку, спичку и бокал шампанского. Ждать чуда.

Он кисло улыбается трем на удивление жизнерадостным мужчинам, на всю улицу поздравляющих прохожих "с наступающим", загадочно позвякивая при этом чем-то в черном пакете. Спасибо, и вас, и вас.

Где-то вдалеке громыхали фейерверки – репетировать начали за неделю, вероятно, чтобы в самый ответственный момент не перепутать, за какую верёвочку дергать. Он заторопился домой. Все равно в предпраздничной суете замечать его никто не хотел. Может, просто потому, что у них все ещё не заправлен крабовый салат и не выглажен свитер с оленями?

"Завтра в два у главного входа на речной вокзал"

Люсиль ещё раз прочитала сообщение на Фейсбуке, на всякий случай перевела через Гугл-переводчик и побледнела. Так близко к своей мечте она ещё не подбиралась никогда.

"Я буду в красных кроссовках", – продолжал он.

Вот он, парижский шик. Элегантность и эпатаж!

"И да, меня будет сложно не заметить".

Ещё бы, настоящий француз, в нашем-то провинциальном городке. На шее платочек, в руках багет, недельная небритость, тонкий аромат дорогих духов… Мимо такого точно не пройдешь. И имя какое красивое: Габриэль! Почти Эммануэль, смущённо хихикнула она, написала "до завтра" и, подумав, озорно приписала: "бизу". Не зря же она уже полгода ходила заниматься французским к репетитору.

Ещё со школы она мечтала познакомиться с настоящим французом, Жаном там, или Полем, а еще лучше сразу с Жан-Полем. Она знала, одного лишь взгляда будет достаточно, чтобы Жан-Поль понял: надо жениться. А дальше… дальше как в кино. Мюзикле. Жан-Поль приглашает ее в ресторан, галантно распахивает перед ней дверь, заказывает фрикасе, шампанское и весь вечер смешно шутит. Все счастливы, танцуют, а на фоне музея Помпиду разливается аккордеон и мягко картавит Джо Дассен.

Люсиль купила себе шарфик в крупный горошек и два раза в неделю зубрила спряжения неправильных глаголов, диалоги "как купить килограмм помидоров в супермаркете" и раскатисто рычала перед зеркалом.

В назначенный час она, стуча каблучками, подлетела к зданию вокзала. Попыталась уловить в воздухе тонкий шлейф Диора и найти своего визави по запаху (как было бы романтично), но пахло только бензином, кошками и пивом.

Он сидел на бордюре, в коротких шортах и белой футболке. Выдавали его лишь кроссовки, яркие, как туфли Папы римского.

"Бонжур", – краснея, пролепетала Люсиль и чуть было не заказала себе следом чашку кофе, как в последнем выученном диалоге, но вовремя опомнилась и поинтересовалась, кокетливо сдвинув на правый глаз свой беретик: "Ça va?"

Габриэль встал. Не заметить его было бы действительно сложно: Люсиль вместе с беретиком едва ли доходила ему до пояса. Он небрежно ответил ей "бонжуром" и зашагал в сторону местных достопримечательностей.

Она бежала рядом вприпрыжку и, нещадно путая вспомогательные глаголы в прошедшем времени, пыталась вежливо поддержать разговор. Откуда он? Чем занимается? Что бы ему было интересно посмотреть?

Разговор не клеился. То ли Габриэль не воспринимал звук на частотах меньше метра восьмидесяти, то ли Люсиль ещё не успела пройти тех слов, обрывки которых до нее долетали.

Пробежав несколько кварталов, Люсиль совсем отчаялась. В голове перестал играть Джо Дассен и лишь навязчиво крутилось "Два багета, сильвупле. Мерси! Доброго дня".

Она незаметно отстала и свернула на ближайшую улицу. Очень хотелось пить.

Вечером на Фейсбуке ей пришло сообщение: "Я иду слишком быстро и всегда путешествую один. Наши пути расходятся. Не ищи меня".

Что это было? Сам нашел, сам позвал… Странные они, эти мушкетёры. Ещё и лягушек едят. И плесень. Запишусь лучше на испанский.

***

В "СтоЛовой" рядом с офисом сонная повариха, шмякнув серую котлету в расплывшуюся лужицу бледного пюре, сурово спросила: "Подливу надо?"

Люсиль вздохнула, едва слышно прошептала себе под нос "нон, грасиас", взяла стакан мутного компота, в котором одиноко плавала сморщенная курага и села за столик у окна.

"Люська, не занято?", – раздался над ухом хриплый голос Ивана, менеджера по закупкам из соседнего отдела.

"Сам ты Люська", – сердито подумала она и кивнула: садись, мол.

Он громко причмокивал: щи были горячими и пахли капустой.

– Булочку будешь? Я две взял, могу поделиться.

– С маком?

– С маком.

– Давай, – улыбнулась она и подумала, что на курсы испанского она, пожалуй, завтра не пойдет.

О пользе английских романов

Вот бывает наступает в жизни такой момент, когда ты вдруг начинаешь чувствовать себя старым серым осликом Иа. И вроде бы и в зеркале пока ещё не такое уж и душераздирающее зрелище, и кругом ещё не совсем кошмар, но сомнения в том, что утро пятницы может быть добрым, посещают отчего-то все чаще.

И если для поднятия духа уже не помогают ни сильная цитата про искушение сдаться, которое будет особенно сильно перед победой, ни просмотр документального фильма про Гондурас, ни даже горшочек, в котором когда-то держали мед и прелестная зелёная тряпочка, то вам настоятельно рекомендуется почитать классический английский роман.

Только представьте себе, какую гамму сложных чувств должен пережить человек, когда ему вместо любимых жареных потрошков с овощами на ужин подают пудинг? А если во время запланированного послеобеденного променада по аллее вокруг вашего родового поместья вдруг пойдет дождь?

Нет, определено, для пикников нужно купить премилых осликов (извини, Иа. Все-таки тебе не везёт не только по пятницам), повязать на корзиночку розовую ленту и в тон купить муслина на платье. Или всё-таки взять в цветочек?

Давеча общаясь с мистером Х, кажется, она позволила себе высказать несколько вольностей. Уж не обнадежит ли это его? Ведь на самом деле она влюблена в мистера У, но от так холодно держится с ней, что нет никаких оснований полагать, что он чувствует то же самое…

А что если Y влюблен в мисс W? Вчера до начала танцев они так оживлённо беседовали, и он, казалось, весьма искренне переживал, не намочила ли она туфелек, пока по утренней росе шла забирать свою почту.

Кажется, пора приказать растопить камин, несмотря на апрель, в комнатах достаточно зябко, а papa пригласил вечером миссис S, чтобы она составила ему компанию для игры в твист, пока молодые люди соберутся в гостиной вокруг фортепиано – надеюсь, Джейн порадует собравшихся своей бесподобной игрой и нежным голосом.

А какие переживания приходится испытывать, когда он, бесконечно благородный и умный владелец огромного соседского аббатства, пытается объясниться в своих глубоких чувствах и светлых намерениях, но, не в силах подобрать нужных слов, резко вынужден сорваться в Лондон по очень важным делам? Конечно, потом он будет несколько часов подряд гнать свою лошадь обратно (опять же под дождем и с огромным риском подхватить инфлюэенцу), чтобы, набравшись решимости, произнести перед своей неотразимой избранницей (которая, судя по лёгкому румянцу, смущённо заливающему ее щеки, давно уже обо всем догадалась) заветные слова?

И вдруг ты понимаешь, что все эти проблемы с поисками работы, ипотекой на однушку на 15 лет и бесконечными пережареными котлетами совсем какие-то мелкие и дурно пахнут моветоном. Даже неловко как-то, право слово.

Устаревшая модель

Когда-нибудь этот момент обязательно наступит. И ты вдруг почувствуешь себя морально устаревшим. Как советский пылесос. Тот самый, что раскладывался на две пыльные половины и жужжал как ракета "Союз" на взлете к далёким звёздам. Момент, когда ты решишь, что глагол "чилить" имеет прямую связь с Чили, спросишь "на какую кнопку тут нажимать надо" и впервые скажешь "а вот раньше" и с ностальгией пустишься вспоминать былые времена, когда интернет был по пластиковым карточкам с арбузом и пел на дельфиньем языке прежде чем выпустить тебя в сеть на целый час, когда чтобы поболтать с подружкой, приходилось часами сидеть на одном месте, привязанной к телефону кудрявым проводом и когда фотоаппарат, видеокамера, будильник, калькулятор, плеер и календарь были шестью разными вещами. Очнешься через полчаса, когда по сонному и клюющему носом в монитор сыну станет откровенно видно, как ему интересно слушать твои рассказы про единственный магазин, работающий до 11 вечера на весь район. Дашь напоследок ему пару дельных советов о том, как раньше в туалете можно было поумнеть за счет неплохо подобранной там библиотеки, и заботливо укроешь пледом. Эх, молодежь.

А может, это будет момент, когда ты посмотришь на перерытую улицу и не порадуешься грядущим переменам и скорому появлению здесь новой современной широкой автомагистрали и лишь с грустью вспомнишь, какой эта улица была тихой и зелёной, когда ты ходил по ней в музыкальную школу, злорадно представляя размер мелких щепочек, на которые ты разберёшь это злосчастное пианино после ее окончания. Учишься ворчать. Пройти негде, перекопали они тут все, видите ли. У себя перед домом идите перекопайте.

Вырабатываешь осуждающий взгляд на голые лодыжки, короткие юбки и каблуки, непропорционально высокие ямам на дорогах. Надеваешь шапку потеплее. Всерьез переживаешь как бы не забыть вовремя подать показания счётчиков и знаешь сорок секретов ароматного борща.

А может, это ощущение приходит в тот день, когда ты в первый раз маринуешь огурцы "на глаз", а у них через три дня не взрывается крышка. Или когда в первый раз делишься с подругой удачным рецептом яблочного пирога. А может, и когда на кухонных посиделках с друзьями вы пьете только чай, а пельмени с майонезом и Доширак уже не вызывают у вас гастрономический экстаз.

Становишься сентиментальнее. Плачешь в подушку о вырубленной под окном берёзе, ведь ты всю свою сознательную жизнь просыпался под шелест ее листьев и стук веток в стекло. Потянет пересматривать старые фотоальбомы. В первый раз мелькнёт мысль, что, может, не стоит выбрасывать эту чудную коробочку, она обязательно ещё пригодится. И вот эта тряпочка тоже. И пакетик.

А может, этот момент наступит, когда, наклонившись за упавшей ложкой, ты начинаешь чувствовать каждый позвонок. Но тут уже и невольно подумаешь: а может, и устарел ты не только морально.

Хорошо в деревне летом

Вот бывает, что после 35-ой вымытой за день тарелки и третьей кастрюли борща за неделю на тебя нападает синдром мамы дяди Федора. Когда так и хочется стукнуть поварешкой и топнуть ножкой: в шкафу платья вечерние вон моль доедает, а ты до сих пор на курорте не была. И это у нее ещё Инстаграма не было. Но пока твой дядя Федор не дорос до той степени независимости, чтобы в электричке самостоятельно ездить, приходится брать его в охапку, выгонять из шкафа наглую жирную моль, складывать остатки вечерних платьев в рюкзак и без вариантов уезжать на лето в Простоквашино.

Утро вПростоквашино начинается с измерения уровня осадков за бортом и извечным вопросом: надеть сегодня резиновые сапоги или не утонешь в калошах? Если же повезет и мокро будет только снизу, то на улицу даже можно будет выйти в одной лишь лёгкой зимней курточке поверх шерстяного свитера. За завтраком – священный ритуал: кто-нибудь, грея руки об тарелку с горячей кашей, робко стуча зубами, попросит: "а давайте посмотрим погоду…" и бесконечно быстрый интернет пять минут грузит заветную страничку. Гисметео пытается подбодрить, как может. Ребят, потерпите ещё пару дней, а потом будет вам целых два солнечных дня и плюс 25! Не может быть! Ведь ещё вчера в прогнозе стояли беспросветные тучки с вариацией капелек от двух до шести. В кухне повисла немая пауза. Осознание счастья пришло не сразу.

На семейном совете было решено обвести лето в календаре в красный кружочек (чтобы, не дай Бог, не пропустить), объявить всеобщий выходной и устроить праздник. Надев платье и подобрав в тон ему элегантные калоши в цветочек, крутишь педали в сторону местной Пятерочки. Шоппинг за продуктами – это выход в свет, как-никак, а вы говорите, зачем тебе здесь столько вечерних нарядов. Шах и мат, мама дяди Федора.

После ужина, накинув на плечи только плед (обещанные теплые деньки уже греют душу), выходишь на веранду. Закрываешь глаза – и вот в руке у тебя бокал рубинового Каберне Совиньон 1992 года, на тарелке из тонкого полупрозрачного фарфора – сырная нарезка: ароматный Рокфор, резковатый Дор Блю, нежный Бри и редечный Камамбер, где-то неподалеку слышится глухой плеск волн и мимо тебя, под палящим солнцем, проплывает гондола с душевной песней статного гондольера… Через два дня плюс 25! Не забыть бы вытащить забытые сандали и найти купальник…

И до того размечтаешься, что уже даже забываешь, что в бокале у тебя красное сухое, которое нынче по акции было, на тарелке – неровные кубики резинового "российского", тоже с распродажи, где-то неподалеку свои шоколадные волны катит и разбивает о глиняные берега переполненная дождями речка, а по глубоким лужам перед домом на своём новеньком мотороллере проплывает отнюдь не горячий венецианец, а сосед, возвращаясь домой после праздника в деревенском баре. Однако, не менее горячий, что уж тут говорить, а по возвращении домой его ждут не менее итальянские разборки.

За ужином обсуждаете, кто как сегодня здорово отдохнул в огороде, на стройке или у плиты а напоследок решаете еще раз полюбоваться нарисованным в прогнозе солнышком: с такой- то погодой у нас действительно как в Италии скоро будет, как вдруг, прогрузившись, коварное Гисметео вам подло заявляет: "мы тут подумали… пожалуй, хватит вам нынче и одного солнечного дня. Недели через три. А то обгорите ещё или, не дай Бог, солнечный удар словите, с непривычки-то".

Где-то в глубине дома на полуслове оборвал свою песню Челентано. Комары, тучей роившиеся над мокрой травой, издали дружный протяжный писк.

Едва было проглянувшие на небе звёзды заволокло серыми тучами. Накрапывал мелкий холодный дождь.

Шел 76-ой день знойного уральского лета.

Вишневый сад

Нынче в театре давали Чехова.

Он сидел за стойкой театрального буфета, подперев рукой голову. Слегка за сорок, слегка помятое лицо и водолазка, слегка затуманенный взгляд, слегка постукивающая об пол нервная нога.

Несыгранные роли призраками толпились за его спиной – в этом сезоне на сцене он снова будет изображать лишь вечно нестареющего мальчишку, натягивать короткие шортики на намечающийся живот и порхать на верёвках, сверкая под яркими лампами предательскими залысинами.

Он драматично взмахнул рукой и подозвал к себе молодого человека с бабочкой.

– Голубчик, плесни-ка мне ещё, – его голос гулким эхом прокатился под потолком.

Булькнуло.

– Послушай, – начал было он, но официант спешил обратно к заветренным бутербродам с копчёной колбасой.

Он вгляделся в темноту пустого фойе.

Уборщица, совсем ещё молодая девчонка, убирала со столов стаканы, перепачканные молочной пеной, фантики и кофейные чашки.

"Никогда не видел раньше. Наверное, новенькая", – подумал он.

Составив домиком всю грязную посуду на большой поднос, она со звоном поставила его на барную стойку.

– Марат, забирай, – крикнула она вглубь буфета и с деловым видом достала из глубокого кармана резиновые перчатки.

Он оглянулся. Из-за колонны кокетливо выглядывала костлявая швабра, неподалеку от нее притаилось пузатое ведро.

Он выдержал глубокую, мхатовскую паузу.

– Эй, ты! – резко бросил он ей вдогонку.

Она обернулась.

– Ты меня не узнаешь? – он сел в пол-оборота. На фотографиях в таком ракурсе он получался лучше всего.

–Нет, – равнодушно призналась она.

– Я здесь служу, – как бы невзначай обронил он и взял в руки недопитый стакан.

Она пожала плечами и пошла дальше. Домыть бы скорее и домой, а после антракта, как назло, под столиками всегда много крошек.

– Эй, послушай, выпей со мной, – сказал он и перешёл на трагический шепот. – Я потерял сегодня друга.

Тряпка повисла в воздухе.

– Мы были неразлучны целых пять лет, – продолжил он. – Путешествовали…

Объехали вдвоем полмира!

Он всхлипнул.

Девушка тихонько подошла к нему и участливо присела рядом.

– Знаешь, мы понимали друг друга с полуслова. Все свободное от работы я проводил с ним, если мне не спалось, то могли бродить по ночным улицам и слушать музыку до рассвета.

Его голос дрожал.

– Обычно он провожал меня в театр и встречал после спектакля. Так было и в этот вечер. Ничего не предвещало…

Скупая слеза скатилась по гладко выбритой щеке.

Из её глаз слезы катились уже градом.

– В этот злополучный вечер… по дороге домой… Он… Вдруг… Он был так молод! Ну почему именно он! – вскрикнул он и зарыдал, уронив голову на барную стойку.

– Миш, может, хватит? – раздался голос из глубины буфета. – Послезавтра уже можно будет из автосервиса забрать твою машину".

–Тьфу ты! – девушка спрыгнула со стула и сердито зашуршала мусорным пакетом.

Он взглянул на часы. Второй акт подходил к концу. Сейчас будет его выход.

Рубить за сценой вишнёвые веточки нужно так, чтоб зритель плакал.

Ведь нынче в театре давали Чехова.

Смысл жизни

Двадцатое число, обведенное в настенном календаре Аллы Аркадьевны Луганской жирным красным фломастером, неумолимо приближалось.

Ещё с вечера она выгладила через мокрую марлю свою белую блузку в мелкий горошек, достала из шкафа строгую шерстяную юбку, которая была приготовлена для торжественных выходов в свет на свадьбы и юбилеи, а также на свои собственные похороны и, порывшись в пыльной косметичке, нашла на дне тюбик стёртой наполовину розовой помады.

Она долго не могла уснуть и ворочалась с боку на бок на продавленном скрипучем диване. Едва беспокойно уснув под утро, Алла Аркадьевна вскочила при первых же дребезжащих звуках советского будильника. Пора.

Волнуясь, как юный рыцарь перед первым боем, она спустилась на первый этаж и крошечным серебряным ключиком открыла железный ящик.

Поднимаясь обратно на свой этаж, она не шла – летела, бережно прижимая к мелким горошкам ворох смятых бумажек, а ее жизнь, впервые за многие годы, неожиданно приобрела смысл. Смысл, которого она не находила раньше ни на парах философии в институте, ни в работе в отделе по закупке канцтоваров, в котором она проработала всю жизнь, ни в ежедневной готовке борща. Будто книга, которую не мог найти ни в одном книжном магазине города, внезапно нашлась в Пятерочке. Между полок с мылом и детским пюре.

Когда-то Алла Аркадьевна уволилась с работы, чтобы полностью посвятить себя этим маленьким мятым бумажкам и иметь возможность совершать поквартирный обход, громким и настойчивым стуком ключей о железные двери напоминая особо забывчивым о приближении двадцатого числа, в утренние часы, днём и в воскресенье.

Она научилась узнавать жителей своего подъезда со спины, в темноте и с расстояния в 300 метров, чтобы звонко напоминать им, а заодно и всему двору, чтобы не забыли "опустить водичку", но в принципе, если что, две недели в запасе у них, конечно, ещё есть.

Особо неблагонадежные, которые опускали бумажки в ящик 18-го вечером, обстреливались дротиками, телефонными звонками и смсками, а их недостойное поведение выносилось на обсуждение совета старейшин, совершавшего по двору своей ежедневный променад.

Дрожащими от волнения руками она бережно разворачивала каждую бумажку и переносила, сверяясь по несколько раз, сакральные цифры на большой лист.

Успела.

***

Она постучала.

Дверь открыл невысокий седеющий мужчина с военной выправкой и в шортах, подвязанных по бокам смешными бантиками.

– "Чего же вы так рано, Алла Аркадьевна?", – зевнул он и с неподобающим ситуации безразличием взял бумагу из ее рук.

Она возвращалась обратно домой и на душе у нее наконец-то было спокойно. Сегодняшний день она может позволить себе отдохнуть, чтобы завтра с новыми силами начать напоминать легкомысленным соседям о необходимости передать показания горячей и холодной воды до двадцатого числа.

Машина времени

Вот бывает, хочется заглянуть в прошлое, хотя бы одним глазком. Потанцевать на балу, прокатиться в экипаже, послушать клавикорды и вызвать на дуэль какого-нибудь забияку.

Не найдя по соседству ни Дока, ни Марти, уже смиряешься с тем, что случиться этому не суждено никогда, как вдруг помощь приходит с самой неожиданной стороны. Коммунальные службы, будто подслушав твое желание, решают осуществить самые смелые мечты. И отключают электричество. Вечером. Ну а что, люди ведь без него раньше как-то жили?

Дом резко погружается в романтичный полумрак, откуда- то из дальних уголков комода появляются огрызки свечей, вся семья радостно собирается вокруг стола и кипятит чай в кастрюльке. Настал звездный час и для керосиновой лампы, которую брат, с нескрываемым торжеством в глазах, вытащил из каких-то своих тайников. Он явно знал заранее, к чему готовиться. А пока все, спотыкаясь в темноте об стулья и друг друга, накрывали на стол, вдруг заиграла музыка. Нет, определенно, человека, который запасся ещё и заводным патефоном с пластинками, о чем-то предупредили заранее. Кажется, пора перестать смеяться над его идеей построить в огороде бункер и вырыть подземный ход.

Ужинать при свечах – это здорово. Не видно, правда, толком, что у тебя в тарелке лежит и куда вилку втыкать, но здорово. После ужина, как и полагается в приличном обществе, – танцы. А чем ещё заняться, если кино ещё не изобрели, а зарядка на телефоне растаяла так же быстро, как и последний огарок свечи? Через полчаса, очевидно, для создания идеальных условий квеста с полным погружением, в доме отключают и воду. Сидя над тазиком с грязной посудой при тусклом свете керосинки, невольно начинаешь думать, что шутка немного затянулась и Золушка хотела только на бал, но никак не обратно.

Посадив десять розовых кустов, буквально на ощупь идёшь в комнату, держа в руке крошечную свечку с чьего-то деньрожденского торта. Заливаешь парафином пол, покрывало и свои джинсы и, лёжа в кровати, представляешь себе Наташу Ростову, в закапаном воском воздушном белом бальном платье. Неужели не капало? Толстой явно чего-то не договаривал. Мысленно пересчитываешь вместо баранов свечи на торжественном канделябре для освещения парадной залы, сбиваешься после трехсот, и, помолившись за упокой души Томаса Эдисона, засыпаешь. Всё-таки великий был человек.