Мы остаёмся жить

Я уже давно перестал вести счёт столетиям, которые прожил. В уж годам и подавно. Первым делом, когда ты становишься бессмертным, ты перестаёшь обращать внимание на время – оно становится тебе безразлично, как и всё, что связано с ним или находится в нём. Но неожиданно для самого себя, я задумался над тем, сколько же мне лет? Это произошло после того, как один из лучших моих мальчиков устроил настоящую бойню в моём доме, уничтожив и гостей, и моих девочек, и видного римского политика; и меня самого.

Лицо бессмертного, как известно, не статично. Мы тоже умеем стареть, правда, совсем не так, как простые смертные. Со временем, морщины сглаживаются, кожа вновь становится гладкой, мы становимся молодыми лет, скажем, до двадцати; а затем, вновь начинаем стареть. Наш облик застыл между годами, перекатываясь из одного возраста в другой. Но и это ещё не всё. За десять лет наше лицо может постареть всего на один год – это я уже давно заметил на себе. Исследование бессмертия с целью избавления от него – работа не на один век и даже не на тысячелетие. Зато, время и накопленный опыт позволяет исключить вероятность ошибки.

Я насчитал девять лет, которые этот парень прожил у меня. Он хорошо сохранился – не сказал бы, что он особо изменился с тех пор, как я его нашел. Такое иногда происходит с людьми, но в его случае, как мне кажется, это не тот вариант. К тому же, дополнительные подозрения у меня вызвало то, как он смог расправиться с таким количеством мужчин и женщин? Невозможно, чтобы кто-нибудь из них не защищался бы и не убил бы этого мерзавца. Тогда, я понял, кто жил все эти девять лет у меня под крышей и кого я потерял в тот день. Сколько бы я ни искал тебя впоследствии, ты был не глуп, хоть и до пятидесяти лет не умел читать. Разыскать тебя вновь мне удалось лишь спустя не одну сотню лет.

Попробую объяснить: впервые в жизни я убил кого-то намеренно, потому что хотел этого. Впервые я устроил настоящую бойню. Всё это – совсем не похоже на того, кем я был, как мне казалось, всю свою жизнь до и после. Но как бы я ни сторонился битв и убийств в дальнейшем – прежнем после этого я быть уже не мог.

Моему хозяину (так, вроде бы, я должен был его называть), из далёкого, как сами звёзды, Египта один человек привёз несколько флаконов с каким-то веществом, за которые он заплатил столько, сколько мне и за десять лет не заработать. Я внимательно следил за всем, что происходило в этом доме; а самое важное – тщательно всё запоминал, в самых мельчайших деталях. Как я догадался, во флакончиках этих находилось некое магическое вещество, которое позволяло увидеть то, чего не видят другие, и рецепт которого держался в строгой тайне. Магическое – в самом худшем смысле.

Принимая это вещество, человек изрыгал себя дым, будто внутри него загорался костёр. Хозяин принимал его вместе с одним своим другом, которого я раньше здесь никогда не видел. Если он не появлялся здесь – значит, он хороший человек и обходит этот дом десятой дорогой. Но, как я выяснил позже, всё было совсем наоборот.

Закрывшись в одной из тайных комнат, они стали пить вино и принимать это вещество, выдыхая дым, будто стали богами. Мне было плохо видно сквозь узкую щель, но слышать их мог, наверное, чуть ли не каждый в доме – настолько они потери чувство реальности. Если хозяин, будь он одержим хоть тысячью демонов ада, сохранял спокойствие, то его друг утратил последние крупицы человеческого, которые в нём оставались, если вообще были. Первым ему под руку попался я. Он избавился от всей одежды и принялся за своё. Я думал о цветах, которые растут в полях неподалёку от Вей. Когда последние силы у этого дьявола иссякли, я задал ему вопрос, который, за последние несколько лет, я не задавал никому: знает ли он что-нибудь об убийствах, прошедших в Риме и в Вейях девять лет назад?

Неудивительно, что волшебное вещество притупило его ум, а вино развязало язык, настолько, что он рассказал мне обо всём. Друг хозяина – был видным патрицием и военачальником, чьи задачи заключались в политических интригах, тайнах, а самое главное – победе Рима любой ценой. Он находился на самом острие копья блаженства и не мог лгать или молчать. А я слушал.

Да, он знает убийцу. Он даже помнит, сколько золота стоил Риму тот заказ.

– Вот только, – сказал он, – всё это – уже забытая история. Убийцу зовут Кассорикс – юноша из Вей, который выбрал правильную сторону.

– Кассорикс?! Правильную сторону?! Силы Рима на исходе. Война длится уже девять лет. Совсем немного и наступит десятый. Легионы сражаются на четыре фронта. Ещё один год такой войны – и Риму придётся отойти от стен Вей и сдаться.

Он дал мне сильную пощёчину, ударив в полную силу так, что я чуть не потерял сознание, но удержался. Затем, он поцеловал меня и ответил:

– Ты, видимо, не знаешь всего. Те племена, которые пришли на помощь Вейям – разбиты или перешли на нашу сторону. Этрусские города отказались помочь нашим врагам своими войсками. Вейи оказались один на один с нашими легионами, жаждущими крови.

Он снова принялся за своё. Я оттолкнул его.

– Но ведь стены города выстоят! Сколько раз они уже отбивали атаки римского войска и сколько костей переломали себе римляне, пытаясь их преодолеть!

– Иди ко мне, – прокричал он, – иди же!

– Сначала ответь мне.

– Хорошо. Уже целый год – день и ночь, целый легион копает туннель под стенами, который ведёт прямо в сердце врага – к храму их ложных богов. Ещё немного, сладкий. День ото дня Рим бросит все свои силы на штурм города. А пока этруски защищают свои ворота – лучшие легионеры захватят вражеский храм. Лишившись поддержки богов – они придут в ужас и утратят мужество. Тогда, эти отважные войны и откроют ворота перед основными силами. Легионеры окружат их воинов – нападут сразу с двух сторон – и как бы хорошо они ни сражались, храбрости в них больше не будет, как и веры в свою победу. А за нами – будет стоять наш город и все наши боги. Мы будем сражаться за славу и величие. Город падёт. Все, кто не держал в руках оружие – будут проданы в рабство; остальные будут убиты. Вейи исчезнут навсегда. Пройдёт не один сезон; может, сменится целая сотня зим и лет, но так или иначе, вся Италия захлебнётся в крови своих сыновей. В живых останутся лишь те, кто своей жизнью и оружием поклянётся вечно служить великому Риму. Жаль, я не увижу этого; но весь мир падёт перед нами.

Тогда, это и произошло. В один миг, я потерял себя и стал таким же демоном, каким был он. Я вырвался из его объятий, направился к своему тайнику, где держал кинжал, взял его и вернулся обратно. Я спросил его, знает ли он, где сейчас находится Кассорикс? Он ответил, что и не может знать этого, а затем полез снова обнимать меня, будто не понимал, что происходит. Хладнокровно, как самый опасный из зверей, я перерезал ему горло, будто откусил от яблока.

Дальнейшие события происходили практически без моего участия. Я прекрасно осознавал, что делаю; но не мог себя остановить. Люди, сражавшиеся со мной с оружием в руках, одну за другой наносили мне смертельные раны. Но я подымался и вновь вставал в бой, пока не покончил со всеми, кто был внутри. Затем, я прихватил с собой немного денег, одежды и еды, а после – сбежал из этого дома, страшась и радуясь мысли, что никогда больше туда не вернусь.

Хоть это и было ужасно – именно тогда я понял, кем являюсь на самом деле. О, нет – вовсе не хладнокровным убийцей, террористом или кем-то в этом духе; но обречённым, одиноким – да. Во мне – большая сила – слишком большая для меня. Уже тогда я увидел, как она буквально разрывала меня на части – тоже самое она сделает ещё не раз за тридцать веков скитаний. Я поклялся не убивать никого больше без причины – никогда. И я должен держать всё в тайне. Если люди узнают – мне конец, притом не тот, которого я хотел.

Теперь, я знал, кто виновен в убийстве Гелиона. Ответ всё это время был у меня перед носом, но он ослеплял мне глаза. Знал – но никак не мог до него добраться. Где мне его искать, если только ветер знает, где он сейчас?! Если я отправлюсь на его поиски и переверну каждый камень в Италии – может уйти слишком много времени и я не успею застать его в живых. Но если он попадётся мне – даже не знаю, что бы я делал с ним дальше. Гелион – всё равно уже давно мёртв. Вейи падут так или иначе – если не сегодня, то на следующий день. Наверное, мне стоило попытаться рискнуть всем и попробовать проникнуть внутрь, чтобы предупредить соотечественников о плане римлян. Вот только: удастся ли мне это?! Если нет – римлянам может стать известен мой секрет. Да и спасут ли их все мои старания?! Видимо, боги и вправду отвернулись от моего великого народа, раз обрекли его на такую бесславную гибель.

Тогда, я решил просто наблюдать за всем, что происходит вокруг. Я уже давно перестал быть этрусском – в том тёмном доме, полном вздохов. На исчезновение своего народа, гибели своей культуры и вымиранию языка, который люди расшифруют уже после того, как покорят звёзды – я мог смотреть так же спокойно, лишь с некоторой грусть, как люди наблюдают за опавшей листвой. Я стал римлянином. Научился избавляться от своего прошлого – искусство, которое пригодится мне ещё бесчисленное множество раз.

Хоть я и успел стать человеком с другим именем, другим лицом и иной нацией, другим прошлым и будущем – своего старого друга Гелиона и обманувшего меня его убийцу Кассорикса, или просто Касса, я встретил тридцать лет спустя. От Вей давно остались одни руины, а я уже умел читать и писать. Я случайно услышал его имя на форуме в Бриндизиуме, когда собирался покинуть владения республики, чтобы увидеть Грецию. Я расспросил человека, как оказалось, хорошо знавшего его и отзывавшегося о нём как о достойном муже. Мне удалось разузнать, где он живёт. Я отложил свою поездку и отправился в маленький городок в дне пути от Бриндизиума. Я не мог поверить в свою удачу. Не окажись я в нужном месте в нужное время – никогда бы в жизни не смог бы увидеть Касса.

Я нашел его дом. Мне навстречу вышла его обеспокоенная старая жена с сыновьями и внуками. Человек из Бриндизиума жаловался на Касса, что тот давно не появлялся в городе и заставляет того скучать от одиночества. Теперь, кажется, я знал причину. Уже несколько дней Касс был тяжело болен. Он прожил намного дольше, чем от него следовало ожидать. Его семье я представился старым другом. Зайдя в дом, мне ударило в нос мерзким запахом, доносившимся от него. Его глаза смотрели в пустоту, ничего не замечая перед собой. Я подошел к его кровати и наклонился над ним. Затем, произнёс всего одно слово, но так, чтобы он мог его услышать – Гелион.

В глазах Касса блеснул огонёк, но ничего ответить он не мог. Он уставился на меня и ничего не говорил. Я стоял у его кровати, пожирая взглядом, не думая о людях снаружи. Я думал о том, что теперь – мой долг возвращён. Один взгляд – смертельнее яда. Но я ещё не знал, что дороги наши ведут в одну и ту же сторону.

Интермедия Шестая

Что поддерживает в бессмертном его искру жизни? Лишь бесконечные долги и чувство вины, которые он оставляет за собой. Любовь не даёт ему упасть вниз – в самое сердце ада. Чтобы это пламя не угасло – ему постоянно требуется подпитка.

Мой бессмертный брат и я – почти одинаково стары. В конечном счёте, какая разница: три иди десять тысяч лет? Прожив хоть десятую часть этого срока – контуры времени стираются окончательно. И каждая новая секунда пропитывает каждый атом наших тел невыразимой болью. Невыносимо это терпеть, но у нас не остаётся выбора. Нет существ более жалких, чем мы. И стоит только подстроиться под тон этой боли – она сразу берёт новый лад и терзает нас с новой силой. Каждый раз всё начинает сначала.

– Я бы мог украсить эту историю самыми интересными подробностями – чудесами навсегда ушедших времён, которые тебе даже и не снились, – сказал я Машеньке, – но, к сожалению, у меня на это не хватит сил. Я должен как можно скорее поставить в ней точку.

– Разве ты ещё не закончил?! Как по мне, всё то, что ты рассказал – хорошее окончание. Если ты ждёшь от меня этих слов – то я скажу их: ты исповедался. Я прощаю тебе все твои грехи. Я не держу больше зла на тебя – и никто не держит. Ты сделал всё, что было в твоих силах, чтобы стать хорошим человеком. Отдохни. Ну же, иди ко мне.

И моя голова упала к ней на колени. Они были мягкими и тёплыми.

Мы возвращаемся домой. В края, где сказочный остров стоит на реке, а окружает его мир совсем не волшебный, как может показаться на первый взгляд – скучный серый город, над которым день и ночь висят тучи заводского дыма. Мы могли бы найти место для жизни намного лучше этого. И всё же, я везу её в город, в котором она родилась, и где я готовился сказать свои последние слова.

– Хорошо, что мы скоро снова будем дома, – сказала она.

– Да, я тоже очень рад. Особенно, что мы возвращаемся только вдвоём, без этого сумасшедшего.

– Я думала, что к собратьям по несчастью относятся более дружелюбно.

– Он вечно перебивает меня – не даёт сказать всё самому. И эта его «дорогуша»… Это ведь моя история, а не его.

– Но ведь он тоже в ней участвует.

– К счастью, больше нет.

Мы сбежали от него. Он попросил нас побыть ещё пару деньков в Бухаресте, пока он покончит со всеми делами там – ему нужно было поджечь своё кафе и доказать, что это сделал кто-то другой. Всё это – необходимо для того, чтобы исполнить нашу общую мечту и умереть.

Мы сказали ему, что подождём. И в тот же день покинули румынскую столицу. Когда он нас хватится – уже не сможет нас найти. По крайне мере, быстро. А когда он справиться – всё будет уже кончено. И это счастье, которое не поддаётся словам – выше всякой радости и наслаждения – наконец-то освободиться, и от жизни, и от него. На этот раз – навсегда.

Приехали мы на рассвете. Ещё даже не проснувшись, ей захотелось снова повидать знакомые места – как будто не успеет ещё на них насмотреться.

– А ты боишься, что мы встретим моего жениха? – спросила она, не раскрывая глаз, протягивая руку за чашкой кофе на столе.

– Нет. С чего бы это? Я ведь оставил ему столько денег, что он должен обнять и расцеловать меня при встрече. Я ведь друг семьи.

– Ну, он у меня и правда не очень ревнивый. Зато я точно знаю, что он любит меня.

– Я понимаю.

– И всё же, тебе не стоит быть настолько самоуверенным. Он ведь не знает, что было между нами. Ещё может и разозлиться.

– А что было между нами? Кажется, я что-то упустил.

Она ничего не ответила. Я стукнул себя по лбу и улыбнулся:

– Прости старого дурака. Конечно, было. Но он ничего и не узнает, если ты вдруг не захочешь ему рассказать.

– Ничего я ему не скажу. Если честно, то я уже жалею обо всём. Я согласилась слушать твою историю, а больше ничего в мои обязанности не входило.

Она замолчала. Я тоже больше ничего сказать не мог.

Наши планы, если таковые когда-либо существовали, нарушил этот мерзавец. Он установил на нас датчики слежения, а мы их даже не заметили. Вот урод – даже я не мог предположить, что он дойдёт до такого. Как же жаль, что избавиться от него – невозможно. Когда же всё это уже кончится?!

– Нет, я вовсе не обижаюсь на вас, что вы бросили меня одного.

Прекрасный вид из окна. Всё это – под прекрасное вино на крыше ресторана. Я думаю, что было, если бы я сбросил его отсюда? Вероятно, через пять минут подымится на лифте и снова будет тянуть свою волынку.

– Но, пожалуйста, больше так не поступайте. Все эти слежения и погони – меня жутко утомляют.

– Что, покончил уже со своими делами?

– Почти, но остальное от меня уже не зависит. Можешь считать, что да – я полностью готов к нашему последнему путешествию. Ты ещё не успел рассказать самое главное? Надеюсь, что нет – я очень торопился.

– Только тебя и ждал – только тебя…

– О, я так рад!

– На самом деле, я уже закончил историю. Видимо, у тебя остались ещё какие-то дела, потому что со своими я уже покончил.

– Что?! Может, всё дело в неоплаченном счёте в ресторане… – задумался этот мерзавец.

– Постой, когда это ты успел всё рассказать?! Сам же сказал, что ещё не всё, а теперь говоришь, что закончил. И почему я не слышала тогда эту историю?!

Мерзавец просиял.

– Я ведь насквозь вижу все твои подлые лживые мысли, дорогуша. Всегда знал, что ты будешь оттягивать этот момент до последнего. Но вот, я здесь, и самое время начинать.

– Это грубо. И мне ведь всё приходится терпеть. Тебе ведь так не терпится умереть – а может, мне просто ничего не рассказывать, подождать тысячу лет и начать всё заново, чтобы ты хоть на пару веков перестал чувствовать себя пупом вселенной.

– Какой же ты ненадёжный. А главное – такой обидчивый. Ну давай, подождём ещё тысячу лет, пока ты привыкнешь к моему характеру. А ведь я к твоему привыкал ещё дольше – уж можешь мне поверить.

– Ну, кончайте уже! Ссоритесь, как какие-то старики. А обо мне хоть кто-нибудь из вас вспомнил?! Какие тысячу лет?! Чего вы ждать-то столько будете?! Вы, может, и забыли, но люди столько не живут. А я, может, тоже хочу услышать конец истории.

– Я могу сам её для тебя закончить, – предложил этот мерзавец, – а вот он – пускай обижается на меня за это три века, затем три века не будет даже вспоминать обо мне, а уж через тысячу лет – соберётся снова рассказывать свою историю.

Это было последней каплей. Я встал и вышел из-за стола. А потом, вообще из ресторана. Тысячу раз убил бы этого мерзавца – даже сотни тысяч – по сотне раз за каждый случай, когда он убивал меня или выкидывал нечто подобное. Тысячу раз смотрел бы, как он исчезает. Но, если я и правда хочу поскорее завершить свой жизненный путь – то всё же, рано или поздно, эта история должна быть закончена. Вот только, смогу ли я это сделать, зная, что одна её часть будет вылетать из моего рта, а другая – из его.

Мне стоило какое-то время побыть наедине с собой, чтобы вспомнить самую неприятную часть моего рассказа. От того, что о завершающей и самой ужасной части своей истории я буду говорить не один – мне становилось ещё хуже. Но разве я мог что-либо здесь изменить?! Нет, только смириться с тем, что было. Вспоминать и рассказывать об этом – значит заново переживать всё, что было. Многие на моём месте уже давно сошли бы с ума.

Эти двое даже и не думали меня искать. Всё правильно – я сам найду их, если захочу. Без своих датчиков – его навыки слежения уже устарели и никуда не сгодятся. Я нашел их в отели, о котором подумал, что именно в нём она захотела бы остановиться на эту ночь. Это её родной, но почему бы нам и не переночевать в самом лучшем номере самой дорогой гостиницы. Номер для троих президентов. Но внутри я встретил только своего бессмертного брата-мерзавца, отдыхавшего в мягком кресле у окна с видом на пляж.

– Если ты хочешь, чтобы я извинился – я могу, мне не трудно, – сказал он, – притом самым искренним образом. Вот только девушку ты выбрал себе не по характеру. Ты бы только видел, как она разозлилась на твою выходу.

– Мою выходку?! Это ты всё подстроил и нарочно мне испортил!

Я подошел к нему вплотную и схватил так, будто собирался придушить.

– Эй, я же сказал, что извиняюсь.

Я немного остыл.

– Ладно. Не нужно мне твоих слов – я в последнее время сам не свой. Я ведь пытаюсь вспоминать обо всех этих кошмарах как можно реже, а теперь приходится выжимать из себя всё залпом. Пора кончать с этой историей – и я не управлюсь с ней так скоро, как хотел бы, если всё время буду ненавидеть тебя, пусть и за дело. Мы покончим с ней вместе – думаю, мне так будет только легче, если я на время забуду о своей гордости. А куда сама она делась?

– Как и ты недавно: бродит где-то совсем одна. Мне очень жаль её – самому трудно объяснить, почему. Скажи, почему ты выбрал именно её?

– Для тебя это так важно?

– Раз мы собрались умереть вместе, то, думаю, у нас не должно быть друг от друга каких-либо тайн. А она – твой последний секрет, который за три тысячи лет я так и не смог разгадать.

– Не за три тысячи, а всего за пару лет.

– Ошибаешься. Раз ты выбрал её – значит, к этому твоя дорога вела тебя всю твою жизнь. Так бывает со всеми, с кем мы решаем связать свои судьбы пусть и на такой короткий срок. У меня лично нет загадок от тебя. Интересно, что было, если бы я тоже решил рассказать свою историю?! Хотя, это не важно, потому что я бы этого и не сделал – не горю желанием откапывать что-либо из памяти. Пусть она умрёт вместе со мной. Моя история существовала для меня – мне этого достаточно. Но вот твоя история – как и эта девушка – загадка. Ответь только правдиво.

– Не знаю. Просто, есть люди – женщины, мужчины – души которых играют мелодию в унисон моей собственной судьбы. У людей мало слов, чтобы это внятно описать, но эти чувства узнаёшь сразу, стоит лишь раз пережить их. Ты ведь сам знаешь об этом и наверняка догадывался, что у меня нет ответа – так зачем спрашивал?

– Конечно, догадывался. Но ведь я должен был услышать это от тебя. А теперь, тебе не мешало бы найти её. Ну давай, вперёд. А как вернёшься с ней на руках как рыцарь из детских сказок – покончим с этой историей раз и навсегда – все втроём. Слушатели ведь тоже играют в событиях некоторую роль. Прошлое не принадлежит только тебе или мне – оно принадлежит всем. Но этой ночью – мы разделим его втроём; если, конечно, ты её найдешь. А уж в этом, почему-то, я не сомневаюсь.

Я надеялся на то, что она сбежала только ради того, чтобы я нашел её. А потому скрыться она могла только в одном месте – о котором мы подумали в первую очередь. И всё же, до последнего момента, когда я выходил из машины и расплачивался с таксистом, мне казалось, что я ошибаюсь. Это было место, в котором кальянов больше, чем тарелок – студенческое кафе со всеми вытекающими последствиями.

– Сильно торопился?

Внутри никого не было. Когда я уже выходил из этого шумного гнойника жизни, куда в одиночку никогда не приходят – тогда она и оказалась здесь, среди тех, кто вышел на улицу выкурить сигаретку; будто в самый первый раз её встретил.

– Я просто хотел сказать, что бы ты не злилась на меня.

– Со мной всё в порядке – мы что, не люди что ли, чтобы время от времени не раздражать друг друга.

– Отлично. Тогда, пошли?

– Нет уж, постой. Чего ты так зациклился на этом типе?! Ну, сделал он тебе несколько раз неприятно – но это ведь всё в прошлом. Ты ведь сам создаёшь себе и нам проблемы. Что такого в его части этой истории, за что ты так хочешь от него избавиться, даже ценой стольких усилий?

– Такси ждёт. Уедет ведь без нас.

– Отвечай. Я не против поехать и на автобусе.

– Разве?! Ну, хорошо. Для меня – он сам и есть вся неприятная часть. Об это трудно сказать в двух словах. Давай лучше вернемся и ты услышишь всё сам от нас обоих.

– И ты не против, чтобы он рассказывал?

– Нет. Втроём, так втроём. Нас ждёт длинная ночь. А на рассвете… Никогда ещё так не был неуверен в том, что случится завтра. И одновременно с этим – так этого ждал.

– Мне будет тебя не хватать.

– Почему? Оставайся жить. Твоя история – будет ещё длиннее, чем моя. И не думай, что у тебя не хватит времени. Важно как жить, а не сколько. Забудь о времени и твори историю.

И тогда, мы вернулись – всё же на такси, а не автобусе. А там, нас уже ждал он.

Возрождение Четвёртое

Может быть, все наши представления об Аде ложны. Ведь Сатане не удалось бы заставить стольких людей страдать вечно. Он не человек и никогда им не станет – значит, ему никогда не удастся понять этот вид до конца. Если Ад и существует – то во главе него может стоять лишь человек – обманутый, завистливый, одинокий человек. Только ему под силу создать мир из ненависти. Ведь Ад – это и есть место, где нет любви.

После той аварии прошло уже больше года.

С тех пор я четырежды успел сменить внешность – так, чтобы уже наверняка. Хоть образы действительно меркнут со временем, воспоминания остаются. Я смотрю их как фильмы. Главный герой просыпается в больнице, где весь персонал шокирован тем чудом, что пациент из палаты двадцать восемь всё ещё жив. Мало того – он идёт на поправку. Медсёстрам приходится успокаивать его, раз за разом вкалывая успокоительное за счёт его страховки, которой у него может и не оказаться. А всё, чего он хочет, чтобы ему ответили всего на один вопрос, на который они не знают, что сказать. И я кричал вместе с ним эту фразу, доводящую до слёз: где она?

Где та, которую всю ночь я прождал на автозаправочной станции? Где та, после встрече с которой я в ручке и бумаге стал видеть больше магии, чем в наркотиках? Та, которая как море впитывает всю мою боль и остаётся чистой?!

Не имея при себе ничего, кроме фальшивого паспорта и поддельных тысячи долларов, я сбежал из больницы. Я и не просил их помогать мне. Они сами так решили. А о своём будущем я позабочусь сам.

А я помню, что как только услышал о той аварии – в тот же день уволился с поста охранника на АЗС. В моей невероятно длинной биографии начался период – ещё один – когда о судьбе своего бессмертного брата я заботился больше, чем о своей собственной.