Испытание жизнью

К вечеру поезд прибыл в Москву. Выходить из теплушки запретили. Воинские вагоны, вагон, где ехали офицеры и «теплушку», отцепили и долго перегоняли с места на место, в конце – концов, прицепив их к поезду, следовавшему в Омск.

В Омске формировали воинский эшелон, в состав которого и вошли смоленские вагоны.

Рано утром следующего дня призывников построили и привели в военный гарнизон, где объявили торжественное построение. Всех привели к присяге, при этом каждый наизусть произносил её слова.

Всё же политрук на всякий случай стоял рядом, держа брошюрку с её текстом.

Особым сюрпризом для присягнувших было то, что всем выдали под расписку оружие: винтовки и по две обоймы патронов.

Оружием новобранцы владели недолго, по возвращении к поезду приказано было сдать его на хранение в офицерский вагон под постоянную охрану часовых.

После очередного приёма пищи новобранцев направили на погрузку товарных вагонов, которые были в составе воинского эшелона.

Загружая вагоны, они удивлялись, – «Для чего воинской части столько лопат, топоров, пил, носилок, столярного инструмента и такое количество, гвоздей, скоб и стекла?»

Перед отправлением эшелона капитан построил новобранцев перед вагоном:

– Вы сейчас получите сухой паёк. Отнеситесь к нему экономно, неизвестно какое время мы будем в пути.

Захар складывал полученные продукты в заплечный мешок, когда раздался голос командира:

– Сергеев! С вещами ко мне.

Захар выпрыгнул из вагона и вытянулся перед капитаном в ожидании:

– Я слышал, у тебя был свой выездной рысак, поэтому думаю, в лошадях знаешь толк. Я прав?

– Да. С конями я в дружбе. Мой Батя служил в кавалерии. Про коней много чего мне рассказывал. Я и верхом могу хорошо ездить.

– В седле не придётся ездить, а вот в одном вагоне с конями это да. К поезду прицепили вагон с лошадьми, перебирайся туда и следи за ними, корми, пои. Всё необходимое там имеется. Отвечаешь головой за каждого.

Захар обрадовался такому повороту дел и такому ответственному заданию. Он залез внутрь вагона и сразу почувствовал знакомый запах конюшни. Два вороных мерина, отгороженные жердью, находились в одном конце вагона, в другом было до потолка навалено сено. Кроме этого в вагоне стояли два мешка с овсом, четыре ведра и валялось несколько пустых ящиков.

Лучшего нельзя было и ожидать. Захар соорудил из ящиков и сена постель рядом со стенкой вагона, чтобы через выпавший из доски сучок можно было любоваться проплывающими мимо пейзажами.

При длительных остановках, когда заправляли водой и углём паровоз или меняли его на другой, он заполнял водой вёдра, таская поочерёдно по паре в вагон.

Работа была знакомой и не сложной, покормить коней раз в день овсом, вовремя попоить и подбрасывать по необходимости сено в ящики перед конями.

В основном Захар вдоволь отсыпался, завалившись на сене, что редко удовалось при жизни в деревне. Особенно не до сна было летом, когда приходилось трудиться с восхода до заката.

В Чите вагон с новобранцами и товарные вагоны с грузом и конями отцепили от воинского эшелона и неожиданно подцепили к пассажирскому поезду, идущему во Владивосток.

Во Владивостоке, долго не мешкая, новобранцев построили и с вещами направили пешим ходом в порт, где их ожидал сухогруз «Видный». После небольшого отдыха и приёма пищи их поставили под погрузку судна строительными материалами, то и дело подвозимых на подводах и грузовиках.

К пристани в «Находке» транспорт причалил ночью. До рассвета спали на судне, а когда утром новобранцы вышли на палубу, им открылся прекрасный приморский пейзаж. Сопки в цветущих деревьях и кустарниках, спокойное лазурное море и песчаные пляжи вдоль берега – сказка да и только. Особенно удивительным им показалось море. Им, для которых Днепр в двадцать метров шириной был единственным из знакомых водоёмов. Бескрайний водяной простор, уходящий чуть ли ни в небо, воспринимался чем-то нереальным.

После недолгого завтрака начался аврал по разгрузке транспорта. Капитан приказал Захару вместе с парой солдат, спуститься с конями на берег и раздобыть телегу и сбрую, написав на всякий случай записку для начальника порта.

Выполнение задания не доставило Захару больших хлопот. Не прошли они сотни метров, как их остановил комендантский патруль. Офицер долго и внимательно проверял документы, прочитал записку и очень обрадовал Захара, указав на военные склады:

– Обратитесь туда, там помогут вашему делу.

Кладовщик, прочитав записку, не стал возражать и разрешил запрячь меринов в выбранную Захаром телегу.

Несколько дней занимались перевозкой грузов к месту строительства казарм в бывшем военном гарнизоне.

Старые здания без присмотра и от времени разрушились, поэтому жить пришлось в больших военных палатках на двадцать мест.

Первые дни устраивали быт, как могли в полевых условиях, а затем приступили к строительству. Всеми работами руководил военный инженер Зуев. В помощь из Владивостока прислали в сопровождении политрука взвод солдат. Кроме новобранцев в его составе были рядовые и младшие командиры, отслужившие ни один год. Стройка закипела. Тут-то и пригодились плотницкие навыки новобранцев, валили лес, тесали брёвна, ставили срубы, расчищали площадки для будущих зданий.

IХ

Прошёл месяц, как Захара забрали на службу. Без него Елене всё труднее становилось переносить упрёки свекрови.

Если смотреть поверхностно, отношение к ней в новой семье было в общем то добрым, особенно со стороны Григория. Однажды он подошёл к ней и показал связку ключей:

– Иди за мной.

Он подвёл её к кладовой и открыл замок:

– Батька с мамкой в Холм отправились за семенами, пробудут там долго.

Зайдя в кладовую, Григорий приподнял деревянную крышку одной из бочек с салом:

– Прошлогоднее, это нам не годится, – заглянул в другую бочку, – Вот это то, что надо.

Григорий достал из-за пазухи краюху хлеба,

– Держи.

Вынул из кармана складной нож и отрезал от пластины сала большой кусок:

– Захар просил тебя подкармливать. Ешь и с собой ещё возьмёшь.

– А, как узнают?

– Да не узнают. Тут его вона сколько, и не заметят даже.

– А, Дуська скажет. Она видела, как мы сюда пошли.

– Дуська? Только пусть попробует.

Елена долго мучилась, не решаясь обратиться к Григорию с просьбой:

– Гришь, я ухожу от вас домой к мамке, не могу я здесь боле. Понимаешь? Ну не могу, как в тюрьме живу. Понимаешь? Живу, света белого не вижу: огород, поле, хлев, огород, поле, хлев, а я ведь в театральный кружок ходила и в хоре пела. Не хочу постоянно ходить голодной, я что, не тружусь в полную силу? В последний раз больше батьки накосила. Если бы ни ты, давно бы ноги не держали. Ухожу. Поможешь? Мне б тачку какую, вещи перевезти.

– Понял. Помогу, конечно. Только жаль, что уходишь. Ты мне сразу понравилась. Вполне нормальная девка.

Так и сделали.

Александра долго отчитывала Елену за неблагоразумный поступок, потому что «нехорошо уходить от законного, данного богом мужа», но, видя решимость и упорство дочери, смирилась с этим:

– Живи уж, но придёт Захар со службы, что б вернулась к нему.

Пётр очень расстроился, узнав, что Елена вернулась к своим:

– Нехорошо получается. Довели девку. Всё ты, Улька, со своими упрёками да поучениями.

Он с досады замахнулся на Ульяну.

– Я не причём. Я знала, что она не приживётся, избалованная. Только знает, что толстеть, ест словно мужик.

– Так она и работает в полну силу. Не всякий мужик за ней угонится. Довели. Схожу, как ни то, попрошу вернуться.

– Захару не вздумайте отписать, – обратился он уже ко всем.

Возвратившись в родной дом, Елена, словно в машине времени, вернулась в ту беззаботную интересную жизнь, в которой жила раньше. Она вновь стала посещать театральный кружок. Участвовала в спектаклях, выступала в девичьем хоре и ездила вместе со всеми в агитационные поездки по району, словно не было свадьбы, мужа, свекрови. Захару не писала, не хотела расстраивать, а соврать не смогла бы.

Иногда после репетиция или спектакля её провожал Павел Аносов. В один из таких вечеров, прощаясь у калитки, он сказал, что передумал своё отношение к семье и предложил Елене развестись и выйти за него.

Елене он нравился, – «Умный, внимательный, культурный, интересно о многом рассказывает, симпатичный, стройный, высокого роста, не то что Захар, который больше молчит, чем говорит, и ростом ниже». Она вспомнила неуклюжие ласки Захара:

– И где же мы будем жить, если я соглашусь? У вас полна горница людей, да и нет у вас в вашей избушке горницы. На сундуке спать будем? Но мне кажется, даже сундук уже занят.

– Свой дом построим, а пока можно и у тебя. Думаю, найдётся угол.

– Угол-то найдётся, но что скажет мамка? Она меня убьёт, если я только заикнусь о разводе, а уж о свадьбе лучше вообще не думать. Узнает, что за тебя выхожу, выгонит из дому. Не очень-то хорошего мнения она о тебе, несерьёзный ты, богохульник и живёшь не по-крестьянски, без усадьбы, без хозяйства.

Однажды, сгребая и укладывая в копны сено, на поляне в конце усадьбы, Елена, вроде как невзначай, с напускным безразличием, решила проверить реакцию матери на предложение Павла:

– Мам, ты представляешь, секретарь наш комсомольский предложил мне развестись с Захаром и выйти за него.

– Безбожник, что от него ещё можно ожидать.

– Вообще-то он мне нравится больше, чем Захар… Может развестись… Не знаю, что и делать.

Александра прекратила грести:

– Ты что говоришь! Мужа несколько лет не можешь подождать! Ребёнка без отца оставить хочешь. Ишь, что удумала! Даже заикаться не смей! Смотри, Ленка, прокляну. Что б больше ни ногой туда, хватит с девками хороводы водить. Брюхо уж торчит, а она туда же, в артистки. Всё запрещаю! И запомни, ты мужняя жена. Забудь туда дорогу. Захару-то отписала, как ко мне вернулась?

Елена покачала головой.

– Отпиши. Была б я грамотная, то б Митеньке свому каждый день письма на фронт отправляла б. што б завтра же письмо было. Хороший человек страдает, а ты здесь хвостом крутишь. Откель у тебя только мысли-то такие? И девки твои, подружки, артистки, что б в мой дом ни ногой. Видно нельзя с тобой без строгости. Был бы отец жив, всё было бы по-другому.

Елена не посмела ослушаться мать, и время до родов прошло в заботах по дому и по хозяйству. В колхозе она не работала, так как Александра Щербакова отказалась туда вступать.

Когда начались схватки, Александра сама запрягла коня и отвезла Елену в Холм, в больницу. Роды прошли легко, и уже через два дня она с новорождённым, крупным мальчиком, была дома. Материнского молока было вдоволь, и ребёнок рос крепким и здоровым.

В своём письме Захар попросил назвать сына Анатолием, Елене это имя понравилось.

В ожидании мужа со службы Елена вся окунулась в заботы о первенце.

Павел Аносов искал встреч, но она его всячески избегала.

Х

Строительные работы чередовались со строевой подготовкой, стрельбами и политзанятиями. Политрук показался Захару самым вредным из офицеров, который совершенно не терпел, когда ему перечили или задавали провокационные вопросы. За малейшие ошибки в понимании современной обстановки в мире или внутренней политики партии и правительства он направо и налево раздавал наряды вне очереди.

Захару и ещё нескольким новобранцам поручили выкопать траншеи под фундамент казармы. В этой группе особо выделялся среди других рядовой Тарас Малышко. Все предполагали, что это прозвище, оказалось – фамилия, которая совершенно не вязалось с внешностью. Его природные данные (рост более двух метров, вес под сто сорок килограммов, широкая кость и полное отсутствие жира, сплошные мышцы) первое время заставляли относиться к нему с опаской. Совсем по-другому его воспринимали, узнав поближе. Малышко оказался безобидным, безграничной доброты человеком. Когда его спрашивали, откуда ты такой здоровый появился, он смущался и виновато, будто оправдываясь, каждый раз говорил: «Из Одессы. В отца я, он грузчик в порту. Сила у меня от работы. Помогал корабли загружать, вот и набрался силушки. Но с отцом не сравнюсь, куда там, он что Поддубный, а может и здоровее его будет».

Поэтому из-за его мягкотелости и неумения командовать взводный назначил старшим Захара, чему Малышко был очень рад.

Работа спорилась. Когда попадались участки с примесью камней, то их передавали Тарасу. Взяв двадцатикилограммовый лом он играючи разбивал твёрдую землю и, усевшись на край траншеи, отдыхал, ожидая работу потяжелее. Если кто-то укорял его в безделье, отвечал: «Что я баба что ли лопатой землю копать словно в огороде». На него не обижались. Всех устраивал такой порядок вещей.

Разбив очередной попавшийся камень и выбросив осколки из траншеи, Тарас попросил разрешения у Захара и пошёл к ручью попить воды. Напившись, прилёг на травку и заснул.

Работы приостановились, когда под лопатами раздался металлический звон. Солдаты обкопали вокруг, и их взгляду предстал якорь весом не менее полтонны. Расширив траншею, они вчетвером опустились в неё и, ухватившись за якорь, попытались приподнять, но не смогли даже пошевелить. Якорь словно прирос к земле. К удаче не привела ни одна из попыток, то ли из-за слабости бойцов, то ли из-за неудобства.

– Подождём Малышко, что зря мучиться. Покурите пока, – Захар стал ножом очищать от нароста грязи место на якоре, где виднелось что то похожее на надпись. Он не ошибся, выпуклыми старославянскими буквами было написано: «Св. Пётр».

Выкурили по нескольку самокруток махорки, но Тарас всё не шёл. Несколько раз приступали они к работе, но безуспешно. В конец измучившись, просушив на солнце пропитанные потом гимнастёрки и нательные рубахи, так и не дождавшись товарища, ругая его, пошли на ужин.

– Если придём, а он уже кашу трескает, доложу взводному.

– Правильно, Захар, ежели подвёл нас – отвечай, – поддержал один из солдат.

Тарас объявился только к отбою:

– Простите, мужики, задремал я, пригрелся на солнце.

Не произнеся больше ни слова, он завалился на кровать и засопел.

Когда утром пришли на строительную площадку, якорь уже лежал рядом с траншеей.

– Считайте, что сегодняшнюю норму я уже выполнил, но с вас с каждого по недельному сухому пайку.

Солдаты оторопели, не зная, что ответить Тарасу.

– Пошутил я, – и добродушная улыбка расцвела на его лице.

Взводный оценил работу Малышко:

– Ну, ты, и Богатырь. Прямо Илья Муромец. Награждаю тебя недельным сухим пайком и прикажу повару до конца месяца накладывать тебе двойную порцию. Объявляю тебе благодарность.

Тарас вытянулся по струнке:

– Служу Красной Армии и Трудовому Народу.

После команды «Вольно» продолжил:

– Товарищ лейтенант, Вы сказали до конца месяца. Сегодня же тридцать первое августа, последний день.

– Правильно.

Все засмеялись.

– Смеётесь. Я может здесь ни разу не наедался досыта. Вы хиляки, а меня с собой равняете.

Взводный нагнулся над якорем. Поводил пальцем по буквам:

– Столько лет пролежал в земле, а надпись сохранилась. Только представьте себе – якорь это послание нам из прошлого. Давным-давно к берегам штормом прибило и разбило корабль древних мореплавателей. Волны расшвыряли обломки корабля, и только якорь остался лежать на дне вблизи берега. Выжившие матросы похоронили погибших товарищей здесь наверху сопки и поставили на могиле вместо памятника якорь. А, может быть, всё было совсем не так. В любом случае это важная находка. Мы его очистим и поставим перед казармой. Это будет первый памятник на этой земле. Насчёт тебя рядовой Малышко я договорюсь с командованием об усилении твоего питания. Обрадую, завтра воскресенье, не работаем, всем увольнительная на весь день.

Когда взводный ушёл, Тарас задрал к верху нос:

– В такой знаменательный для меня день разрешаю перекур вне очереди.

За куреньем продолжили разговор о еде. Вспоминали о простой домашней пище, от которой сейчас не отказались бы. О пышных домашних блинах и пирогах, о топлёном молоке и яичнице с салом, о грушах и яблоках из своего сада.

– Я вам байку расскажу, – Тарас сел на якорь, – Пишет парубок письмо домой со службы: «Дорогая ненько, мамка значит, как же я скучаю по нашему дому, по селу и родным, а особенно по нашему саду. Закрою глаза и вижу: яблони сплошь в яблоках, а они такие крупные зрелые, золотистые, ароматные. Будешь собирать мне посылку пришли яблок. Задумался и приписал: знаешь, ненько, выкинь ты эти яблоки и положи лучше сало».

– Это письмо случайно не ты писал? – Захар положил руку на плечо Тарасу.

– А может и я.

– Раз такое дело, порадую тебя сегодня салом, домашним, с чесночком. И вам товарищи солдатики, отрежу уж по кусочку, я не жадный.

Воскресный день выдался солнечным и безветренным. Захар и его товарищи по работе решили провести день вместе и посвятить его обследованию окрестностей. Знакомой уже дорогой они направились к пристани. Порт и прилегающая территория были заняты всевозможными постройками, растянувшимися по берегу на несколько сот метров. Старые и вновь построенные здания стояли вперемешку без какой— либо организации и планировки. Выше по берегу стояли жилые бараки и избы. У причала шёл монтаж большого портового крана. Даже в выходной день вокруг кипела работа.

К причалу была пришвартована баржа с высокими бортами. Её размеры поразили новобранцев из Смоленщины, море и океанские корабли они видели впервые. Наблюдая восхищение товарищей, Тарас отметил:

– К нам в Одессу, бывает, огромней этого корабли приходят.

С баржи на пристань спускался широкий трап. Вдоль баржи выстроилась цепь солдат с винтовками. Некоторые держали на поводках собак, которые, не переставая, злобно лаяли и рвались в сторону заключённых, спускавшихся по трапу. Заключённых построили в колонну и повели вдоль берега вглубь бухты.

– На лесоповал. Теперь пойдёт работа, только успевай шевелиться, – прохожий в матросском бушлате измерил взглядом Тараса, – Вы, что не конвоиры?

– Какие ещё конвоиры, – произнёс Тарас, глядя сверху вниз на мужчину, – Мы солдаты Красной Армии.

– Где же ваша часть располагается, солдаты Красной Армии?

– А вот это уж не ваше дело. Военная тайна. Понятно. Мы выполняем важное государственное задание, – с серьёзным видом заявил Захар, показывая, что он старший среди солдат.

– Важное задание? Эх, ты, конспиратор. Я мог и не спрашивать. По вашей совсем новенькой форме понял, что вы из новобранцев, которых направили на строительство военного городка. А насчёт военной тайны вы правильно мыслите. Обстановка на Дальнем Востоке не простая. Японцы опять на нас зуб точат, но это им не при царе, получат своё, если сунутся.

– Вы нам ни подскажите, есть ли здесь магазин? – Захар прервал мужчину, чувствуя, если мужчину не остановить, то разговор будет продолжаться бесконечно.

– Есть и магазин, и медпункт, и почтовое отделение, и две столовые, – мужчина показал на, видневшуюся среди домов, чёрную крышу, – Это и есть магазин. А, вы значит, как я понимаю, в увольнении. Значит, справно исполняете службу. Прощевайте. Лёгкой вам службы, – мужчина продолжил свой путь, продолжая говорить, но уже было не разобрать о чём.

Магазин оказался открытым, не смотря на выходной день. Над входом висела вывеска, «Продмаг», написанная неровными буквами. При этом буквы «П», «м» и «г» были печатные, а остальные прописные. В рамке у двери висело объявление, написанное таким же неровным почерком: «В тёмное время суток магазин не работает по причине отсутствия освещения и керосина».

Внутри оказалось полным полно покупателей. Очередь продвигалась очень медленно, поэтому предоставлялась возможность узнать новости из местной жизни: «Намечено строить рыбзавод и небольшую электростанцию. Назначен новый комендант порта – бывший комиссар полка. Скоро всех направят на заготовку рыбы и мяса к зиме».

Женщина, стоящая в очереди, обратила внимание на вошедших солдат:

– Мужики, пропусти ли бы ребят. Им нельзя время в очереди тратить, командир не простит опоздания.

Очередь расступилась и пропустила солдат к прилавку. Продавщица полная краснощёкая женщина средних лет ловко сворачивала из нарезанной серой бумаги кульки, складывая туда то, что просили солдаты. Взвесив, она быстро гоняла туда-сюда косточки счёт, скорее для вида, чем для счёта. В основном всё прикидывалось или пересчитывалось в уме, «Примерно правильно. Что ещё вам надо».

Цены на продукты были намного выше, чем в магазине в Глушково. «Не разгуляешься. Надо экономить», – решил Захар. Купили в основном сладости. Захар купил карамель, подушечки с начинкой. Они были хотя и слипшиеся, но вкусные. Тарас купил пачку папирос «Прибой». Выйдя из магазина, он демонстративно достал папиросу, смял особым способом её бумажную гильзу, прикурил и стал, наслаждаясь, пускать кольца дыма:

– Это вам не махра.

Они шли вдоль берега, любуясь окружающей приморской природой. Для всех кроме Тараса всё было вновь: сопки, море, широченный пляж и стаи крупных кричащих чаек.

– У нас в Одессе море лучше и пляж красивее и чище, а чайки прямо из рук рыбу хватают, – Тарас опустил руку в воду, – У нас в это время вода намного теплее.

Пляж был усыпан выброшенными волнами корнями и ветвями деревьев, пучками морской травы и большим количеством ракушек. Особый интерес вызвали огромные разнообразной формы раковины, сверкающие внутри перламутром.

Один из парней поднял большую ракушку:

– Собрать да отправить в деревню. Какая красотища. Их даже вместо посуды можно пользовать. Смотрите, – и он поднял ещё одну похожую на тарелку.

– Возьму. Попрошу повара класть мне в неё кашу, во все позавидуют. Как думаешь, Захар, стоит взять?

– Не по уставу это. Не разрешат, – Захар тоже поднял ракушку и стал вертеть, разглядывая на ней, словно кем-то специально нарисованные узоры:

– Возьму. Уберу в тумбочку и буду в неё складывать нитки, иголки и прочую мелочь.

Идея пришлась по душе, и все медленно шли глядя под ноги, чтобы не пропустить раковину, какая красивее других. Найдя, поднимали, радостно восклицая, а потом выбрасывали, обнаружив ещё красивее.

За этим занятием они не заметили, как вышли на выступающую в море оконечность полуострова. Перед их глазами предстал во всём своём величии Тихий океан. Вернее часть его – Охотское море. Бескрайнее водное пространство словно уходило вверх, сливаясь с небом, и казалось, море вот-вот опрокинется и выплеснется всей своей мощью на берег. С севера дул прохладный ветерок, вызывая небольшие волны, которые катились вдоль берег шевеля своим краем разноцветную гальку.

– Что, если мы поднимемся вон на ту гору и посмотрим сверху, может быть, другой берег увидим?

– Нет такой горы, Захар, чтобы увидеть тот берег, – и с видом знатока Тарас добавил, – Если только остров какой – ни будь. Подняться, конечно, можно. Интересно, что там наверху.

Сначала решили искупаться. Выбрали чистое песчаное место, которое на некотором расстоянии от воды переходило в полосу гладких, отполированных волнами камней. На них и расположились, раздевшись догола, кто тут может их видеть.

В воду заходили медленно, предварительно побрызгав ею на себя. Она оказалась холодной и хорошо освежала и бодрила. Хотя деревенская молодёжь, живущая у реки, умела плавать, на глубину заплывать не стала. Барахтались у берега, всё-таки место незнакомое мало ли что.

– Нет, я всё-таки сплаваю, – решил покрасоваться перед товарищами Тарас.

Он несколько раз сплавал метров за тридцать от берега, потом вышел, разбежался и плюхнулся в воду, обдав купающихся водопадом брызг, и скрылся под водой. Все несколько минут напряжённо ждали. И тут вместо Тараса из воды показалась большая голова без ушей, покрытая гладкой блестящей на солнце шерстью, с выпуклыми глазами и усатой мордой и стала с любопытством смотреть на людей. Через мгновение новобранцы были уже на берегу, отбежав подальше от воды.

Тарас вынырнул и, развернувшись в сторону берега, увидел животное, которое, громко фыркая, покачивалось на волнах прямо перед ним.

Дикий крик Тараса отозвался эхом по окрестностям. Он, что было мочи, заработал руками и ногами, уплывая подальше от страшного зверя, но сообразив, что удаляется от берега, сделал полукруг и выскочил на сушу.

Животное при крике Тараса скрылось под водой. На мгновенье показалось метрах в ста и больше не появлялось.

– Вы видели? Нет, вы видели? – Тарас возбуждённо жестикулировал, – Всё, я боле здесь и на шаг в воду не зайду. Страх небесный. Что это за чудище с усами. На сома не похож, сомов я видал. Одного на сто кило вытащили и то не такой страшный был. Чего только тут ни водится. Надо было у мужика поспрашивать.