Прóклятое золото Колымы

Ещё при посадке на пароход Рывкин обратил внимание на женщину с двумя малолетними детьми. «Отважная женщина!» – подумал Рывкин. Он перебрался в каюту люкс и попросил капитана, чтобы женщине с детьми доставляли еду из кают-компании. А женщине, после знакомства, посоветовал запереться и не выходить из каюты, а для проветривания использовать иллюминатор.

Инженер-капитан 2-го ранга Г. Рывкин оказался на Колыме в соответствии с правительственной шифрограммой для организации работ по подъёму парохода Дальстроя «Выборг». В своих «Воспоминаниях»… он писал:

«Однажды меня срочно вызвали к адмиралу, который приказал немедленно выехать на его машине на аэродром, где меня ждал самолёт морской авиации типа «Каталина», чтобы доставить в Совгавань. С какой целью, адмирал и сам не знал. Это был приказ из Москвы. Самолёт уже ждал меня на взлётной полосе. Лётчик выразил недовольство моим поздним прибытием, потому что садиться в своём самолёте он может только в светлое время суток. Меня впихнули в самолёт, и мы полетели. Я был единственным пассажиром на единственном сиденье – месте стрелка. Зачем меня доставлять в Совгавань, лётчик тоже не знал. Погода была ясная. Подо мной сначала был виден весь Сахалин от Тихого океана до Татарского пролива, густо покрытый лесами, затем водные просторы широкого здесь Татарского пролива. Самолёт сел на военном аэродроме Совгавани, когда уже начало темнеть. Я выяснил у лётчика, где находится штаб и казарма, и, не зная, что мне делать дальше, пошёл к казарме, рассчитывая отдохнуть. Нашёл свободный лежак, но уснуть не смог.

В Южно-Сахалинске поесть я не успел и теперь был очень голоден. В полутьме добрался до штаба части, нашёл дежурного, дозвонился от него до дежурного по штабу военно-морской базы. Представился, доложил, что доставлен в Совгавань по какому-то указанию из Москвы и не знаю, что мне делать дальше. Дежурный был не в курсе и перезвонил мне через час. Сообщил, что меня должны были переправить в Магадан, а больше он в открытом телефонном разговоре сказать не может. Надо было ждать утра. Мне удалось дозвониться до дежурного аварийно-спасательной службы военно-морской базы. Повезло. Дежурил знакомый мне по службе инженер-капитан 3-го ранга Горбатов. Узнав, что мне некуда деться, я очень голоден, он предупредил, что угостить может только сухарями, и прислал за мной катер. От него я узнал о произошедшей в Магадане трагедии: в порту недалеко от причала взорвалось грузовое судно «Выборг» с толуолом. Эксплуатация порта затруднена. Есть шифрограмма правительства:

– «Аварийно-спасательной службе ВМФ в кратчайший срок поднять пароход и убрать его от причала,

– Дальстрою МВД обеспечить эти работы всем необходимым (плавсредствами, транспортом, рабочими и материалами),

– ответственным за организацию работ АСС назначить находящегося в командировке на Дальнем Востоке инженер-капитана 2-го ранга Г.И. Рывкина,

– ответственным за обеспечение работ со стороны Дальстроя назначить командование Дальстроя МВД (генерал Никитов[29]),

– о ходе работ докладывать в Москву».

Утром вылететь в Магадан я не смог – было воскресенье, а специального указания лететь в выходной лётчики не имели. На второй день авиаторы с укором говорили мне, что, как моряк, я должен знать, что понедельник – день тяжёлый и дальние рейсы по такой тяжёлой трассе нежелательные. Вылетел я только во вторник, прибыл в тот же день в Магадан. Управление Дальстроя МВД размещалось в здании, размеры и массивность которого напоминали здание правительства СССР в Москве. Добившись пропуска к заместителю начальника Дальстроя по транспорту, я шёл к нему по длинному коридору, устланному ковровой дорожкой, пока сопровождающий офицер не открыл мне двери в кабинет высокого начальства в звании генерал-майора войск МВД. Я представился и доложил о готовности приступить к работе со следующего дня. Однако генерал разговаривать со мной отказался, сославшись на более срочные дела, и отдал указание о предоставлении мне места в гостинице. Я стал напоминать ему о правительственной шифрограмме, о нашей общей обязанности докладывать командованию о ходе развёртывания работ. Он уже более резко заявил, что Дальстрой имеет много правительственных заданий и сейчас есть более срочные дела. Я спросил о возможности доложить командованию ВМФ о задержке начала работ. На это он ответил, что никакие доклады без разрешения Дальстроя невозможны, предупредил об отсутствии на Магадане любой другой власти, кроме МВД, и в заключение добавил, что лица, не подчиняющиеся Дальстрою на его территории, могут кончить плохо, потому что другой земной власти здесь нет.

После этой угрозы мне ничего не оставалось делать, как идти в гостиницу и там обдумать создавшееся положение. В гостинице для приезжих, которая больше соответствовала названию «общежитие», я разместился в комнате на пять коек, где моим единственным соседом оказался инженер-геолог, ожидавший предоставления квартиры. Он рассказал мне о порядках в Магадане. Вся власть в городе принадлежит Дальстрою МВД. Нет ни одной организации в городе (почта, телеграф, магазины, все службы управления), которая бы не принадлежала Дальстрою. Основная деятельность Дальстроя связана с добычей золота и других ценных руд, а также с управлением лагерями политических и уголовных заключённых. На территории города расположены лагеря-распределители для вновь прибывших заключённых, разрешение на выезд которых на материк не даётся по несколько лет. Управленческий состав и все специалисты в городе – приезжие, живут здесь ради больших окладов и льгот. Начальник Дальстроя генерал Никитов по вопросам добычи золота и стратегических материалов докладывает лично Сталину, по вопросам содержания заключённых – Берии. По улице, где живёт Никитов и другие высокопоставленные чины Дальстроя, ездить машинам и ходить жителям запрещено. На других улицах обстановка небезопасная. Бывшие заключённые уголовники имеют свои организации, возглавляемые паханами, соблюдают свои воровские законы. Бывают случаи беспричинных убийств человека ножом. Например, если проиграл его в карты. В итоге нашей беседы сосед посоветовал мне не торопиться и выждать время, прежде чем опять напоминать о себе в Дальстрое, поскольку ни почта, ни телеграф ничего не пропустят без разрешения Дальстроя. Тем не менее я сделал попытку отправить телеграмму в Москву или Владивосток через воинские части, размещённые недалеко от Магадана, и через корабли. Попытка оказалась безуспешной. Всюду был контроль Дальстроя. После этого я ещё несколько дней провёл в общежитии, не выходя по совету соседа в город, играя с ним шахматы.

Вдруг неожиданно появился майор МВД и, не объясняя зачем, предложил мне следовать в машину. Наслушавшись соседа по комнате, я встревожился, но поехал. В здании Дальстроя для меня уже был подготовлен пропуск. Майор проводил меня в кабинет начальника Дальстроя Никитова, где под его руководством проходило какое-то совещание. Никитов вполне вежливо пригласил меня участвовать в совещании и сразу попросил помочь спасти утопленное Дальстроем золото. При переправе через речку перевернулась шлюпка, на которой перевозили с приисков мешок с золотом. Затонули шлюпка и два человека, перевозившие золото. Вес этого золота был учтён в отчёте, отправленном в Москву. Задача государственной важности – поднять золото, но у Дальстроя нет водолазного снаряжения и опытных водолазов. О необходимости найти и поднять утонувших людей Никитов даже не упомянул. Люди в этих краях не ценились. Я доложил о своём понимании важности задачи и выразил сожаление, что прибыл уже несколько дней назад для организации работ по подъёму п/х «Выборг». В Совгавани уже сформирован специальный отряд, имеющий водолазов и водолазную технику, а я по вине Дальстроя не смог сообщить командованию флота о необходимости срочной отправки этого отряда в Магадан. Выйти из создавшегося положения можно, если я смогу совместно с Дальстроем дать телеграмму командованию о срочной отправке этого отряда с техникой самолётом за счёт Дальстроя. В этой телеграмме необходимо также подтвердить обязательства Дальстроя обеспечить начало работ на «Выборге» вспомогательной рабочей силой, плашкоутами, баркасами и разместить в порту личный состав отряда. Предложенное мной решение было немедленно принято. Мне было обещано впредь мои просьбы и заявки на всё необходимое для подъёма «Выборга» удовлетворять. Такое указание Никитов тут же на совещании дал своему заместителю по транспорту, тому самому генералу, который до этого общался со мной по-хамски. Прибывшая через несколько дней команда водолазов с оборудованием была передана на время выполнения работ по поиску и подъёму золота в подчинение Дальстроя. Я к этим работам отношения уже не имел, но позже, после отъезда, узнал, что работы эти кончились трагедией. Золото нашли, но мешок на дне реки разорвался и часть золота выпала. Поиск утраченного золота на дне реки затянулся. Началось льдообразование, и движущейся льдиной перерезало шланг подачи воздуха водолазу, отчего он погиб. Это произошло уже после моего отъезда в Магадан.

При мне доставленный в Магадан аварийно-спасательный отряд приступил к работам на п/х «Выборг». При взрыве судна на нём была снесена верхняя часть выше ватерлинии. Большущие куски металлических конструкций летели на берег на расстояние до километра. Подводная часть судна больших повреждений не получила, но всё же затонуло. Причём в нескольких трюмах судна ещё оставался груз. После обследования судна водолазами я и командир отряда инженер-майор Столпер разработали проект подъёма судна понтонами после его полной разгрузки. Необходимости моего пребывания в Магадане больше не было. Дальстрой забронировал мне место на п/х «Русь».

Провожали меня офицеры отряда. Попрощавшись с ними, я зашёл к помощнику капитана по пассажирским перевозкам и по своему литеру на бесплатный проезд получил каюту 1-го класса. Он предложил мне каюту люкс, но у меня оставалось уже не много денег, и я, поняв, чем вызвано его предложение, отказался. Было часов 9 вечера. Спать было ещё рано, и я стоял на палубе. Меня удивило, что пассажиров было всего десять человек. Отход судна почему-то откладывался. Около полуночи на причал стали прибывать грузовые машины с людьми в ватниках. Это были бывшие заключённые, получившие свободу, но отработавшие несколько карантинных лет, чтобы получить разрешение выезда на материк. Всё это время, пока они работали вольнонаёмными, основная часть их заработка шла на сберкнижки, и только теперь, выезжая на материк, они стали богачами. Машины всё прибывали и прибывали, доставляя всё новые партии этих людей. Никто из них не собирался платить за каюты, и они постепенно заполнили все переходы и вестибюли на этом туристическом судне. По словам помощника капитана, все они были уголовниками, политических среди них не было. Увидев, что они располагаются такой плотной массой, что нет даже возможности пройти в туалет, не наступив на кого-нибудь, я внёс доплату и перебрался в каюту люкс, где были все удобства. Закончилась посадка этих людей, и началась погрузка ценной оловянной руды в нумерованных мешочках. Солдаты выстроились в цепочку, передавали их из рук в руки. Я не дожидался конца погрузки и ушёл спать. Засыпая, слушал, как «Русь» отошла от причала. Утром следующего дня пошёл позавтракать в ресторан и с трудом нашёл себе место. У дверей ресторана стояла большая очередь, но я был в форме, и очередь расступилась, когда я подошёл. В ресторане было очень шумно, на столах стояло много бутылок спирта и шампанского. Других алкогольных напитков на Дальний Восток тогда не завозили. Многие были уже крепко выпившими. Официантки, пользуясь случаем, получали крупные чаевые и обсчитывали пьяных. В воздухе висел мат. Я посидел несколько минут и ушёл. Договорился со старпомом, что буду питаться в кают-компании. Верхняя палуба вся была заполнена освобождёнными: одни, сидя на корточках, играли в карты, другие лёжа грелись на солнце.

Вдруг поднялся какой-то шум. Я оглянулся и увидел, что капитан на мостике даёт какие-то срочные распоряжения, а спустя несколько минут мимо меня пронесли на носилках убитого. И опять было тихо, как будто ничего не произошло. Я решил уйти на мостик, охранявшийся матросом с оружием. По пути я столкнулся с молодым парнем, который попросил взять его подсобником на камбуз, потому что пахан отобрал у него все деньги и он ходит голодным. Мне удалось ему помочь. К тому времени, когда мы прибыли в Находку, на судне было уже 6 или 7 убитых. Капитан по радиотрансляции предупредил пассажиров, чтобы не выходили из кают до окончания выхода всех лагерников. Бывшие лагерники столпились на причале, окружённые охраной. Сойдя с трапа, я, зная, что мой поезд во Владивосток уходит ещё через несколько часов, решил остаться на причале и посмотреть, что будет дальше с освобождёнными. Подошли «чёрные вороны» (закрытые машины МВД), и несколько человек, видимо, причастных к убийствам, увезли… На следующий день я уехал в столицу поездом Владивосток – Москва».

А Валерии Александровне пришлось дожидаться своего поезда одиннадцать дней, о чём она написала в своём очередном письме Евгению:

«Во Владивостоке в гостинице Дальстроя мы прожили 11 дней в ожидании поезда (откуда я послала тебе 2 письма) – я с детьми помещалась на одной койке (в комнате было ещё 6 человек), а потом Алексея уложили на стол. Там так измучились, что только мечтали сесть на поезд, но билетов на пассажирский поезд не достать было, т. ч. я решила уехать хоть в теплушке. К счастью, ко мне примкнул один пожилой человек, который уговорил меня ехать в теплушке, и пожалуй, это было лучше, т. к. в вагонах творилось что-то жуткое, а мы хоть могли спать. Ехали 25 суток, дети себя чувствовали неплохо. А Алик захворал ангиной, но я быстро справилась с его болезнью, т. к. у меня были нужные медикаменты. Не раздевались мы за всё это время и были похожи на чертей – так черны и грязны. Помещались всё время на верхних нарах. Лялька ни разу с них так и не сходила. Питание наше кончилось во Владивостоке, так что перед посадкой в теплушку пришлось покупать продукты.

…В пути пришлось менять часть своих и детских вещей на хлеб и продукты. Ели дети в дороге так, что мне было их не удовлетворить. Хлеб такой порой был (чёрный и с всякой примесью), что я не могла его есть, а ребята, что называется, лопали вовсю. В Москву приехали, и началось мытарство, т. к. наш состав не приняли вокзалы московские, а оставили на окружной дороге, и мы 2 суток мучились в бараке железнодорожном, а потом я устроилась с детьми в детской комнате на Ярославском вокзале, и 8 января я уехала в Буй. Попутчик мой довёз нас до самого Буя, т. к. он сдавал свой багаж вместе с моим и думал его взять здесь и уехать в Саратов (но багажа ни его, ни моего до сих пор нет), он пробыл 2 суток здесь и уехал, т. к. ему сказали, что скоро багажа ждать нечего. Мне повезло в этом отношении, и если бы не его участие, с детьми было бы очень тяжело, и я не знаю, как бы я одна справилась со всем, так что свет не без добрых людей…»

Высшее образование

У человека есть одно замечательное свойство: если приходится всё начинать сначала, он не отчаивается и не теряет мужества, ибо он знает, что это очень важно, что это стоит усилий.

Рэй Брэдбери

После пяти лет со дня освобождения, в 1944 году, Евгений Иванович стал ходатайствовать о снятии судимости, которая очень мешала в жизни: то ему не раз отказывали в назначении на вышестоящую должность, то его фамилию вычёркивали из списков на премию за им же сделанный удачный проект; да и в простых жизненных ситуациях нарочно подчёркивалось, что он – бывший зэк. Такое к себе отношение со стороны Дальстроя в письмах к матери он называл «свинским». Не включили его и в список на соискание Сталинской премии, хотя в основу представления были положены его изобретения.

Конечно, это был не единственный случай. Система того времени была мстительной по отношению к талантливому, творческому человеку, прошедшему лагеря ГУЛАГа, его долго будет преследовать зэковское прошлое, да и после реабилитации практически ничего не изменится.

«Евгений Иванович» – так обращались к Богданову коллеги – уже не представлялся при знакомстве «зэка номер такой-то», но прошлое не забывалось.

Кошмары о годах, проведённых в лагерях, мучили Евгения Ивановича до конца дней. По крайней мере, два-три раза в месяц он просыпался в холодном поту после увиденных во сне явлений, связанных с лагерями. То ему снилось, что в него стреляет конвойный, то он бредёт по тундре, убежав из зоны… Особенно часто ему снились сны, будто бы он был в тюрьме на Шпалерке и в темноте на него надвигается урка Вонючка с заточкой в правой руке. В этом месте Евгений всегда просыпался.

Он знал философское определение сна: «Сон – это небывалое сочетание бывалых впечатлений». Но от этого знания кошмары не прекращались. Татьяна спала очень чутко и каким-то шестым чувством угадывала, что Евгений сейчас проснётся после увиденного очередного кошмарного сна. Она ласково гладила его по руке и шептала:

– Всё хорошо, Женечка, всё хорошо, всё прошло, спи, дорогой.

Но спать Евгений после этого уже не мог…

Татьяна никогда не расспрашивала мужа о временах, проведённых в лагерях, да и он особо не откровенничал, пытаясь забыть то проклятое время.

…Мать Евгения, Валерия Александровна, в семейных беседах за чашкой чая нередко сводила разговоры к тому, что Евгению нужно ходатайствовать о снятии судимости. Евгений и сам это прекрасно понимал, однако первое его ходатайство особым совещанием НКВД не было удовлетворено и в снятии судимости было отказано.

В 1946 году Евгения Ивановича назначили руководителем обогатительной группы Главного управления Дальстроя. Семья Богдановых переехала в Магадан, где ей была предоставлена коммунальная квартира на две семьи. Комната в 20 кв. м с ванной, водопроводом, паровым отоплением и балконом.

В то время столица Колымского края представляла собой большой посёлок, застроенный в основном двухэтажными деревянными бараками. Главная улица (как и практически во всех городах СССР, носила имя Ленина) упиралась в сопку. На этой улице были сосредоточены солидные каменные здания различных учреждений, в том числе Управление Дальстроя, школа, больница, особняки высшего колымского начальства. Здесь же находились и магазины, продавались без карточек рыба, рыбные консервы, американский белый кукурузный хлеб.

Жить в Магадане было значительно лучше, чем в Ягодном, но дороже ввиду наличия коммерческого магазина, рынка и других источников трат, условия здесь постоянно выравниваются с материком, как писал в одном из писем матери Евгений Иванович.

– Танечка, сегодня мы едем в театр, – ещё с порога заявил Евгений, вернувшийся пораньше с работы.

По возможности они не пропускали ни одного спектакля магаданского театра, который с некоторых пор стал называться Магаданским музыкально-драматическим театром имени М. Горького. Театр ведёт своё начало от небольшого коллектива, приступившего к работе в 1933 году в Дальстрое. Большая часть труппы состояла из заключённых, в прошлом профессиональных артистов.

В разные годы в театре работали артисты Георгий Жжёнов, певец Вадим Козин…[30]

Валерия Александровна заметила, что сын изменился не только внешне. Он стал совсем другим и во взаимоотношениях, как в семье, так и на работе.

Как-то раз Валерия Александровна спросила у Татьяны:

– А почему к вам друзья не заходят?

– Потому что здесь, на Колыме, особые отношения между людьми, которые отсидели. Клеймо не смывается, – грустно ответила та.

А когда об этом же мать спросила у сына, тот ответил задумчиво:

– Знаешь, мама, мне и одного «друга» на долгие годы хватило…

Мать поняла – это как намёк на Жору Кульпина.

– Да и потом, нам с Танечкой и сыновьями нисколько не скучно. Да и ещё и ты вот приехала.

Нередко вечерами Татьяна, после окончания домашних работ и укладывания малышей, брала в руки гитару и негромко, чтобы не разбудить детей, пела романсы. Евгений и Валерия Александровна тихонько подпевали.

Рано оставшись без родителей, Татьяна приняла мать Евгения как свою родную. Только первые несколько часов после её прибытия на Колыму она называла её по имени-отчеству, а затем стала называть просто «мама».

Евгений Иванович не курил, не участвовал в пьянках, к водке был равнодушен, по праздникам выпивал бокал шампанского и заканчивал на этом.

Конечно, он не был святым, условия лагеря сказались на его характере – не в лучшую сторону. Один из бывших заключённых и его коллега по добыче золота Георгий Кусургашев[31] писал о нём: «… Главный инженер был человеком с головой. Изобретательская мысль у него работала… За голову я его уважал, но не за характер…»

Богданов догадывался, что в должности главного инженера он долго не продержится по простой причине – у него не было диплома о высшем образовании. Ему как воздух нужен был этот документ. И вот в конце 1947 года семья Богдановых в полном составе выезжает в Ленинград, в свой первый отпуск. После нелегкой и трудной дороги: бухта Нагаево – Находка, дальше – поездом Владивосток – Москва, затем поездом же Москва – Ленинград, где Евгений не был целых тридцать лет.

Остановились в квартире матери, которую она сумела выхлопотать, кстати, совсем недалеко от довоенного местожительства. Жили они на улице Мытнинская набережная, дом три. Квартира была просторной, состояла из четырёх комнат со всеми удобствами, так что места хватало всем. Дом расположен в конце проспекта Максима Горького и служил своеобразной видовой площадкой, прямо из окон был виден Зимний дворец.

Послевоенный Ленинград трудно было узнать. Город перенёс тяжёлые дни блокады. Повсюду были руины домов, разрушенных бомбардировками немецкой авиации или разбитых артиллерийскими обстрелами, ещё не были разобраны завалы кирпичных стен, зияли чёрными проёмами окна.

Но Евгений Иванович увидел и почувствовал, что город постепенно возвращается к мирной жизни: разбираются кирпичные и мусорные завалы, ремонтируются фасады домов, налаживается транспортное движение.

Не успев разложить вещи после прибытия в Ленинград, Евгений Иванович помчался в политехнический институт. У него уже было готово заявление на имя директора Ленинградского политехнического института с просьбой восстановить на пятый курс и дать возможность защитить дипломный проект.

Евгений Иванович разволновался не на шутку, когда подошёл к массивному зданию института. Он даже остановился, постоял минуты две-три, а потом решительно направился к кабинету директора. На его счастье, секретарём была Ольга Семёновна, бессменный секретарь директоров института начиная с 1930 года, когда Богданова зачислили в Ленинградский машиностроительный институт, выделившийся из Ленинградского политеха в результате реформы высшего и среднего образования. И только в 1934 году, осознав ошибочность реформы, правительство вновь объединило узкопрофильные вузы в единый Ленинградский индустриальный институт, в котором Богданов проучился несколько месяцев и готовился к защите дипломного проекта.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Примечания

1

Турмов Г.П. На Сибирской флотилии. М.: Вече, 2013.

2

Турмов Г.П. На Сибирской флотилии. М.: Вече, 2013.

3

Турмов Г.П. Пробное погружение. М.: Вече, 2017.

4

Через 100 лет эту книгу во Владивостоке переиздал глава компании «Корпус» Б.И. Левашко, в своё время курсант военно-морского училища, где автор служил сначала преподавателем, а затем заместителем начальника училища по учебной и научной работе.

5

Велодог – карманный револьвер, изобретённый во Франции ХIХ века. Использовался для защиты велосипедистов от уличных собак. Впоследствии стал применяться как оружие самообороны. Носили эти миниатюрные револьверы в специальных кобурах, напоминающих портмоне. Серьёзным оружием велодоги не являлись.

6

Доходный дом – многоэтажка, приносящая доход хозяину посредством сдачи квартир в аренду. Квартиры в доходном доме арендуют на длительные сроки, иногда десятилетия.

7

Миллионка – так назывался криминальный район Владивостока, расположенный практически в центре города, – собственный Чайна-таун, населённый не только китайцами, но и корейцами, и русскими, и японцами, и даже греками и грузинами. Игорные дома, дома терпимости – чего только не было в этом районе с подземными ходами и лесенками в «никуда». Ликвидировать Миллионку удалось только к концу 1936 года. На Миллионке можно было запросто нарваться на удар кинжала из-за угла, или быть удавленным специальным шнуром, накинутым сразу со спины, или оказаться вообще без головы.