Смотрители

– Мне жаль, что я не могу проникнуться историческими деятелями. Я осознаю их вклад, точнее знаю, что он есть, понимаю их ценность для человечества, да и для себя тоже, но чувствовать какую-то эйфорию от их существования не в состоянии. Я просто рад их присутствию на временной линии, их изобретениям и концептам, но прочувствовать всю их значимость не в силах.

– Осознание лучше невежества. Сам факт того, что ты понимаешь сколь огромен вклад предков человечества, уже похвален.

Они немного помолчали.

– Я считаю, что сила сейчас нужна гораздо меньше, ведь техника всё сильнее замещает тяжёлый людской труд, имплантаты искореняют старые проблемы со здоровьем, но машины всё равно не смогут заменить человеческое воображение, ведь они способны лишь действовать в схожей с мыслителями и деятелями манере, но не создавать новое.

– Очень консервативное мышление Небога и непрограммиста. Отчасти да, человеческая сила утрачивает свою ценность, но это не значит, что теперь можно что-либо делать на автопилоте. Сам человек не утратит свою ценность никогда, его мощь со временем будет только расти, он научится двигать вселенные и взрывать звёзды. Но всё-таки, что есть сила? Можно ли одной лишь грубой силой добиться цели? Можно, но получится ли это в следующий раз? Уже не факт. Бог и могущество. Сопоставимые ли понятия? Способна ли божественная дума сотворить один мирок и без сожаления уничтожить другой? Бог. Сколько всего вкладывается в это понятие. Сколько мощи можно услышать в этом буквосочетании. Но Бог – кукловод. Он не просто управляет своими последователями, он порабощает их, дабы пустить их в расход. Может именно поэтому еретики-атеисты умнее уверовавших? Они не поддаются козням высшего существа, способного по щелчку пальцев сотворить жизнь на лице умирающего и смерть под ногами миллионов. Божественная мощь безгранична, но этой безграничной границы лишь единица, когда как людей миллиарды. Один неверный шаг и Бог падёт. И тогда одна ночь сменится бесконечной непроглядной тьмой. Один злодей сменится семью миллиардами. Только в руках одного лишь Бога может быть сосредоточена вся власть, необходимая ему. Пост Бога займёт сам человек. Именно это и есть падение Человечества в яму, о которой трезвонили раньше: становление богами, превзойдя Первого Бога в ущербности.

– Тогда откуда и зачем власть Богу? Неужели жажда власти правит не одним миром, а всей Вселенной? Неужели Бог стал правителем только потому, что он был первым, что “В начале было Слово”?

– Вполне возможно, что Бог не способен уничтожить то, что создал. Многие люди не верят ни в Бога, ни Богу. И вот ведь – отличный момент, чтобы начать все сначала или хотя бы отдалить на несколько веков всё назад, дабы предотвратить эту ошибку. Но этого не происходит. Возможно, мы бы это запомнили и тогда не было бы смысла делать это ещё раз, ведь второго раза от рук самого Бога могло бы и не быть, история пошла бы по другому пути. По пути с Богом, но против него. И тогда Бог окажется беспомощен. Ему не хватит его власти, дабы совладать с миллиардами таких же безграничных, хотя и не опытных властей.

– Я сомневаюсь, что Бог только про силу. Может, он владеет умственным искусством, непостижимым человеческому сознанию? Быть может, один божественный тактический манёвр не сравнится с миллиардами ходов самых опытных человеческих полководцев в своей изящности и стремительности?

– Могущество на своей арене не даст Богу ни шанса на победу против многомиллиардной армии таких же богов. Создания погубят своего творца. Но это не отменяет того факта, что люди не способны объединяться. Даже если кто-то и станет Богом, то наделять этой мощью большую часть людей бессмысленно. Мы не можем на своей планетке ужиться, а я возомнил, что сможем жить в мире во вселенной. Мы её не поделим поровну и не будем сидеть в своём куске. Мы снова опустимся до простых человеческих распрей. Мы вновь начнём уничтожать друг друга за мнимые награды или удовольствия, но тогда под угрозой будет вся вселенная. Быть Богом – не значит быть всепонимающим. Быть Богом – значит быть всемогущим.

– Мне тогда интересно, способен ли этот всемогущий Бог создать камень, который он не сможет поднять?

– Бог, место которого займут люди, настолько всемогущ, что может создать камень, который никто не в силах поднять, но как только он захочет – поднимет его. Бог настолько всемогущ, что способен создать камень, находящийся в двух состояниях одновременно: с возможностью и невозможностью его поднять.

– По мне так это софизм, а уж никак не доказательство всемогущества Бога.

– Каков вопрос, таков и ответ.

Не исключено, что Бог утратил своё всемогущество, сдерживая свои создания от непрекращающегося развития. Если бы он не вмешивался, то о Боге бы и речи могло не заходить, его присутствие стало скорее бы утопией, чем реальностью. Бог стал бы очередной сказкой или даже страшилкой. За своё нетерпение ему придётся заплатить своей силой и даже жизнью. Это ставит под сомнение его божественное всепонимание.

– Я всё же уверен, что интеллекта ему не занимать. Нынешний Бог может быть и не самым всемогущим, но самым умным, ведь иначе бы он не занял свой пост. Только когда люди добьются безграничных возможностей своего сознания, тогда они и станут богами… Хотя мне кажется, что в цепи “Мозг – сознание” потеряно звено. Именно от работоспособности мозга зависит, подниму ли я руку вверх. Но я хочу поднять эту руку, и я её поднимаю. Почему создатель – мозг, от деятельности которого в качестве побочного эффекта и образуется сознание, – управляется симптомом своей деятельности? Почему творение управляет творцом?

– Человек на пути к всепониманию и всеосознанию. Неизвестно, когда наступит момент поражения Бога, через одну – десять – миллиард – триллион человеческих жизней, но ясно одно: он уже проиграл эту войну. Войну с разумом. А что касаемо этого звена, то сознание и мозг поначалу этак враждуют и не принимают друг друга. Но чем сильнее мозг развит, тем лучше он понимает, что сознание не нужно ограничивать своим барьером, который мешает, как ты выразился, побочному эффекту достаточно влиять на мир. Будет забавно, если достаточно развитый мозг в итоге предаст, избавится от своего порождения, поблагодарив его напоследок прощальным отключением от своей мозговой сети. Хотя и без того мозг часто обманывает и предаёт своего носителя, нередко поддаваясь иллюзиям и обманам зрения. Впрочем, нет никакой гарантии, что прямо сейчас твой мозг не стимулируется электродами или чем-то схожим. Я могу быть всего лишь плодом твоего воображения… или ты моим.

Припомнив последние … минут, поразмыслив о всём, что он видел последние несколько, как он думал, лет, он-таки начал догадываться о странных, возможно страшных происшествиях, предшествовавших всей этой фальши столь счастливого мира.

Френк думал когда-то, примерно тысячи лет назад, было у него такое ощущение, что же может осчастливить мир. Агресс? Кому он нужен, этот общественный строй с его обществом баланса, в реализации которых он, Френк, принимал непосредственное участие? Какова цена счастья, этого ослабляющего и обличающего растения, прорастающего в саду немногих сердец? Века мучений сменяются счастьем; после столетий силы начинается слабость, после которой вновь происходит приспособление к опасностям и трудностям. Так было раньше, так будет и впредь, но для всего нужно время, у людей же, выбравщихся из капсул, его не окажется, они не сумеют приспособиться к концентрированной ненависти, сочащейся отовсюду.

Собрав толику сил в груди, он сказал с неприятной для него самого уверенностью:

– Я уверен, иллюзия здесь ты. Всё здесь такое реальное, но в то же время такое фальшивое, – Краски тускнеют, появляется неприятный гул, который раньше Френк никогда не слышал. – Кажется, что я пробыл здесь уже много десятков, сотен, тысяч лет, но уверен, что помню свою смерть, как мне кажется, но это не рай, а всего лишь прекрасный сон. Я точно знаю, где я реально нахожусь, но при этом понимаю, что это не мои воспоминания. Зачем создавать настолько прекрасный мир, если реальный постоянно пытается разорить силы, делая сильнее в конечном итоге? Люди забывают здесь о всех ужасах реальности, и, вновь попав в неё, сходят с ума. Может и нужно было отсечь всех слабых, но от нескольких миллиардов – и то если все люди действительно попали в капсулы, а не бросили нас на дороге к звёздам – в итоге останутся лишь сотни, десятки миллионов, если не меньше. Капсуляризация не принесла результатов, о таком исходе предупреждали почти все, от простого люда до специалистов. Технология не была доведена до совершенства, из-за чего из капсул можно сбежать. Но что здесь делаю я? Я не Френк, но даже не помню своего настоящего имени, – Всё вокруг погружается во мрак, громко гудит и разрушается. – Что же я делаю в этой капсуле? Почему именно я, а не Смотритель в ней? Я помню, какие же эти Смотрители монстры.

– Ты и не сможешь вспомнить имя, потому что ты и есть Смотритель! У таких его НЕТ!!! – И только то странное существо следило за их диалогом через окно; если бы его отсутствующее лицо могло отражать эмоции, то на нём бы красовалась удовлетворительная улыбка вместе с распахнутыми блестящими серыми глазами, но Френк, если это Френк, не видел это существо каким бы то ни было зрением, а значит этого плода его размышлений – блеклой тени его желания проснуться и возненавидеть Смотрителей, и самого себя в частности, за всё то, что приходится переживать подопытным – не существует вовсе.

Бывший Смотритель, а ныне получивший чужое имя “Френк”, наконец сможет доказать свою причастность к великому делу по уничтожению надежды на существование в очередном Секторе, но он же Смотритель, что вечно свободен в своих действиях, поэтому ему решать, что делать со своим телом и плотью других в прошлом живых. Ему не потребуется много времени, ведь он обучен выбираться даже из таких сложнейших ситуаций. Он способен уничтожить не только весь сектор, но и себя вместе с ним.

Яркий свет. Темнота. Голод. Страх. Холод. Боль. Смотритель сможет вернуть своё звание себе, отобрав его у очередного сбежавшего величайшего простолюдина, гнев способен пробудить даже самый стойкий разум. Ему потребуется немного времени на восстановление, ведь все самые страшные потрясения он пережил несколько лет назад.

Проектор блеснул своим вниманием. Десница смерти заметила пропажу. Тысячи неупокоенных душ всё-таки начнут гнить в капсулах совсем скоро. Всего несколько часов пройдёт, но сколько трупов объявится. От рук одного единственного человека падут воображаемые мирки десятков тысяч людей. История Сектора 12.01 близится к концу.

3 глава. Звериный суд.

Победит ли разум в битве с чувствами?

 Земля. Сектор 11.03. Шагающий человек в возрасте двадцати пяти лет идёт в сторону комнаты сто-один, в которой расположен неведомой красоты сад с различными культурами, некоторые из них способны посоревноваться в красоте с чёрными розами, а другие – в съедобности и полезности с фруктами и овощами. Человек этот был спокоен, шагал прямо и уверенно, глаза его зелёные, как и вся эта маленькая оранжерея, нос тонок и вытянут. Войдя в комнату сто-один, он сразу глянул на яркую лампу, направленную на его творения природы, которые также, как и он, подчиняются её законам. Сад был воистину великолепен, не в каждой оранжерее можно увидеть сочетание красоты цветов и полезности природной пищи.

Рядом с садом, который по размерам был в несколько кубических метров, примерно в центре комнаты, расположились блокнот с двадцатью-восемью листами и ручка со стирающейся пастой прямо на столе. Молодой художник часто рисовал цветы, на двадцати листах только они и были расположены, а свой сектор, в своём представлении, он тоже иногда запечатлял, но всё пространство для рисования закончилось, вследствие чего наступила очередная мучительная пора стирания его произведений искусства. Он перелистал все рисунки заново, но всё же решил оставить самый изящный в середине блокнота. Совсем недавно, буквально несколько дней назад, он хотел попробовать себя в письме какого-либо рода, но пообещал себе начать, когда листы закончатся, но, как назло, буквально вчера розы показались ему чуть красивее, чем раньше, поэтому он чуть ли не половину листов изрисовал именно ими.

Он не брезговал и записывать свои мысли, создавать иные миры, поражающие хотя бы его своим размахом. Не просто какие-то жалкие вселенные, а мультивселенные. Отчасти его забавлял сам факт того, что жизни его персонажей оборвутся, как только у него закончатся чернила, хотел бы он сам того или нет. Так или иначе, ему это нравится – быть властелином собственных фантазий, ведь только от его расторопности зависят жизни его созданий. Трудно быть Богом? Трудно не сойти с ума от всей этой власти. Он может стереть персонажа из истории – его в итоге будто и не бывало никогда.

Но зачем он все это делает? Его удручала возможность лишиться рассудка или памяти. Он не хотел оказаться в одном ряду с подопытными, откровенно боялся, что в один прекрасный момент сойдёт с ума, и в таком состоянии к нему придёт кто-то из смотрителей… если они остались. Но даже несколько лет одиночества не повредили его мозг, он всё также разумен, так ему кажется. В нём действительно не ошиблись, хотя и были кандидаты получше.

В первый же день смотритель обошёл весь сектор, вошёл в каждую комнату, и обнаружил следующее: первые комнаты в каждой сотне, включая ноль-ноль-один, были оборудованы под различные смотрительские нужды, но только в сад он и ходил, в своеобразной современной кузнице не было никакой необходимости, а о назначении остальных помещений он практически сразу забыл.

Смотритель лишь изредка заходил в свой кабинет, но только для того, чтобы посмотреть общую сводку о каждом жителе, левый монитор практически никогда не включался, дабы экономить ограниченную электроэнергию. Кабинет был неинтересен и монотонен, впрочем, как и весь сектор. Белые стены с редкими чёрными украшениями лишь наводили тоску и печаль, дверь была установлена на метр ближе к правому столу с лампой, что коробило юного перфекциониста, а ровно в центре противоположной от входа стены были установлены мониторы со статистикой по жителям.

Он решил, что ему самое время вернуться к своей оранжерее, дабы возвратить привычный и рассудительный настрой мыслей, а то и чувств. Да и монотонность, одноцветность стен бесконечных замкнутых коридоров каждый раз начинают действовать на нервы Смотрителя. Он вышел из кабинета, забыв запереть за собой дверь. За спиной шагающего бесшумно мелькнула тень.

Он почти дошёл до комнаты один-ноль-один, или, как ему больше нравилось её называть, сто-один, как он услышал скрипучий звук, который он никогда не слышал вне своего кабинета. Немного приоткрыв – любой звук его пугал и заставлял нервничать – дверь в оранжерею, он увидел самое страшное: общество. Пусть большая его часть и лежала в мучениях, некоторые спокойно стояли на ногах, а некоторые даже ходили.

– Как они выбрались? – запаниковал Смотритель – Неужели не сработала сигнализация?

В порыве лёгкого стресса он побежал к своему кабинету так быстро, как никогда, но его настигло глубокое разочарование: в кабинете кто-то был. Он начал винить себя за то, что не подготовился к такому и во второй раз.

Такое произошло уже однажды. Кто-то пару лет назад сумел неведомым образом выбраться из капсулы. Около получаса он пролежал на полу, извиваясь от боли. Благо, тихий писк Смотритель услышал сразу же, потому что в тот момент он рисовал у себя в кабинете. Потом сбежавший подошёл к камере рядом и открыл её. Смотритель сразу понял, что разобраться с целой комнатой, а возможно и отсеком, ему не удастся, поэтому он безжалостно отключил всё жизнеобеспечение в том помещении. Жаль, что это была переполненная людьми Комната с сотней жителей, но лучше такое безжалостное убийство, чем социализация, что хуже смерти, как говорили ему.

Смотритель услышал шаги за спиной, он начал паниковать ещё сильнее. Нужно было действовать сиюминутно, ведь они наверняка враждебно к нему настроены, он же следил за самыми настоящими человеческими лабораторными крысами… Лабораторными людьми. Он резко забежал в кабинет, ударил из-за спины в висок стоящего у мониторов человека и резко закрыл дверь этого помещения. Теперь осталось решить, что делать дальше.

Оглядывая свою новоиспечённую на время тюрьму самым внимательным за последние семь лет взглядом, он понимал, что нет смысла отключать жизнеобеспечение от целых отсеков, потому что кто-то из сбежавших наверняка стоит за дверью, но и ему долго нельзя находиться в кабинете, потому что подопытный без сознания лежит прямо у его ног, а значит, что в любой момент он может очнуться и убить его. Пропитания Смотритель никогда в кабинет не уносил, ел он всегда в саду, одновременно с тем рисуя, поэтому он сможет просидеть в своей хорошо укомплектованной тюрьме не больше недели из-за отсутствия воды.

С иной же стороны, Сбежавшие могут разрушить весь сектор из-за своей сплочённости, поэтому их нужно неким образом остановить как можно быстрее, загнать в угол, как шавок. Смотритель начал осматривать и обхаживать весь кабинет, но не нашёл ничего, кроме пары досок, топора и высокотехнологичных инструментов в довольно скучном, в сравнении с тем, что он видел раньше, старинном, чуть ли не деревянном шкафу, это крайне странное сочетание несочетаемых современности и древности. Тогда ему пришла в голову идеальная мысль: нужно осмотреть лежавшего рядом сбежавшего, ведь наверняка что-нибудь полезное у него есть. Он взял из шкафа топор и доску на случай, если Подопытный проснётся, и подошёл к нему. Зачем он взял доску? – сам опомнился только около тела.

У молодого Смотрителя перехватило дыхание, когда он начал обыскивать чуть ли не труп. Он измерил пульс и ужаснулся: что-то около тридцати пяти ударов в минуту. Он не доктор и не знает, нормально ли это для сна. Неужели он сделал это в очередном припадке гнева, который не был даже замечен? Или это был лишь страх за свою жизнь? До какой же низости может дойти человек, пытающийся выжить. Убить человека, чтобы спасти себя. Он запомнит это до конца жизни также, как и уничтожение целой комнаты с людьми парой нажатий на кнопки, а всё из-за страха, страха быть свергнутым, посаженным под суд за свои злодеяния против морали и всего человечества, за несдерживаемые эмоции, за свою слабость, за которую ему самому стыдно, он уже готов самолично решить свою судьбу, отсекав себе голову этим топором, очень старым, таких давно не делают.

У него случился второй за всю жизнь приступ некой болезни: помутнение в глазах, слабость, боль во всём теле; десятки ударов по двери в секунду, почти неразличимые из-за выкриков о возмездии, лишь усугубляют положение. Столько всего он резко вспомнил, столько вины на себя взял.

Вдруг случилась тишина, полюбившаяся ему в какой-то момент, но возненавидемая теперь, лишь дыхания двух, как ему кажется, врагов прерывают её. Спустя пару мгновений дверь оказалась проломлена, ему самому не понятно, как они смогли это сделать, а через дыру в ней зашло несколько человек. Увидев своего человека и сидевшего над ним Смотрителя почти обнимавшего его по сути без оружия, хоть рядом и лежал топор, они в значительной степени удивились, ведь он должен был при первой же возможности убить сбежавшего или хотя бы не идти с ним на контакт, а тут такое.

– Похоже, – начал вещать один из сбежавших, – найденный отчёт об уже давно мёртвой комнате либо соврал, либо Смотритель успел измениться с того момента. А ты как считаешь, Андрей?

– На нашем… сбежавшем. – Запнулся было Андрей, чтобы не выдавать хотя бы имя этого лежащего на руках Смотрителя человека. – Есть след от крови прямо на виске. Смотритель либо напал и испугался кары, либо у него случился припадок. От семи лет в одиночном заточении никто не сохранит здравый рассудок.

 Они схватили за руки Смотрителя и повели его на выход.

– Кстати, я нашёл его дневник с рисунками в сто-один. Он рисовал много, но крайне небрежно. – Заметил Андрей. – В 12.09 такое точно не отправишь.

– Бывший Лувр? – Переспросил Максим. – Одна из немногих старых построек, которую лишь усовершенствовали, а не снесли. Старинный дворец, а после музей. Повезло тому, кто там правит.

Эти двое вынесли Смотрителя за пределы кабинета.

– Не сказал бы, что прямо повезло. Лувр долгое время стоял без дела и стоял под снос, но потом кому-то пришла в голову идея усовершенствовать эту постройку, а не сносить и строить заново. Проблема в том, что модернизировать начали слишком поздно из-за решения судьбы Лувра, и потому половина Сектора оказалась не пригодной для жизни из-за просочившегося в разные щели не самого лучшего воздуха, скажем так. Другой половине повезло ещё меньше, так как в итоге был отрезан доступ к любому пропитанию. Смотритель не мог выдерживать долго и начинал есть подопытных, вытаскивая одного за другим из капсул. Некоторым он сначала перегрызал гортань, а потом переходил к самой вкусной трапезе – мышцам, которые меньше всего напрягались, за несколько-то недель в капсулах, и именно из-за отсутствия движения коровы всегда были такими вкусными. А других он начинал жрать живьём, сдирая кожу, разжёвывая мясо, обгладывая кости. Жуткое зрелище.

– Воистину, человек – самое жестокое в мире животное.

– И уже единственное.

Они довели уже почти успокоившегося Смотрителя до ноль-ноль-один. В этой комнате собралось очень много людей, были бы трибуны, то все жители сектора и на них бы не поместились все вместе. Смотрителя посадили на колени перед человеком, напоминающим ему судью. Он предстал перед очередным очень гуманным судом, не знающим ни морали, ни чести, ни справедливости, ведь все хотят только его смерти, огонь в глазах людей только и полыхает для того, чтобы сжечь Смотрителя заживо.

– На судебном заседании каждой стороне даётся право голоса, прервать которое нельзя ни при каких обстоятельствах. – Говорит Макс-судья лет двадцати на вид, с молоточком в руке и в майке на плечах. – Поскольку начал я, я и выдвину обвинения. Вы обвиняетесь в преступлениях против человечества. Вы признаёте свою вину?

Самый неправильный суд, который можно было представить, но Смотритель и не знает, как должно быть правильно, на реальных заседаниях он никогда не присутствовал. В любом случае, битва началась. Словесная перепалка, пьяная утеха, человеконенавистническая борьба – названий много, суть одна. Все мы ненавидим друг друга, но эти же все это скрывают. Ненавидеть можно за всё, что угодно: глаза, рот, внешность в целом; отношение к жизни, силу воли, весь характер и мнения этого человека. Ненавидеть-то можно, но получишь ли ты в итоге удовольствие от этого? Редко злоба может творить положительные эмоции. Пусть ненависть и отравляет человека, она придает отчасти тех самых сил, которые могут помочь в экстренной ситуации. Если бы не своя эмоциональная нестабильность, возможно, 11.03 уже не встал бы пред подобным судом, который хочет разве что разорвать его на части, потому что он не терял бы чёткость ума, а всех этих сбежавших тут и не оказалось бы, либо он мог пасть от руки любого из Подопытных гораздо раньше, а уж многие из них хотели бы с ним поквитаться.

– Моя вина лишь в том, – Начал Смотритель. – Что я не истребил вас всех, оставив при этом лишь сто-один и свой кабинет. Тогда было бы гораздо проще нам всем. – Весь зал загудел неодобрительными звуками. – В действительности же моей вины перед лабораторными крысами нет и быть не может. Изучение и стимуляция ваших мозгов была вынужденной мерой по созданию идеального мира на нашей с вами планете, смысла от которой больше нет, потому что Земля теперь непригодна для жизни из-за человечества… Вы не сможете продержаться и месяца без меня, так как слишком неопытны для выживания в таких условиях, здесь очень многое построено на технологиях, вам неизвестных, в том числе на языке, сотворённом для защиты от вас.

– Зачем уничтожать всё живое в секторе, – начал своё крайне яростное выступление сбежавший – если все вместе мы могли бы прожить гораздо дольше, просто объединившись?

– Ты не понимаешь одну простую вещь: общество утратило свою ценность. Чем больше людей взаимодействует, тем ниже их КПД, а это стало известно более века назад, если не два и не три, именно поэтому вас всех и посадили в капсулы, дабы бесконечно улучшать ваш мозг, а в один прекрасный момент вы бы могли выйти в Новый Мир, полностью запрограммированные на новые свершения, никогда не воюя друг с другом и, по сути, не взаимодействуя, если того не захочет какая-нибудь правящая элита… которой уже давно нет. Вы могли бы стать, наверно, той самой Новой Расой, которая превзошла бы человечество во всём, мы бы казались вам простыми букашками, но всё разрушено нами самими. Все секторы пали, судя по тому, что никто на связь не выходит. Остался только я, беспомощный и ослабший. У меня не раз был соблазн забраться в одну из пустых капсул последней комнаты, их там много осталось. В итоге я понял одну важную вещь, которая принесла в мою жизнь одно лишь спокойствие: единственный, кто меня поддержит – это мой позвоночник; единственный, кто будет биться за меня до конца – это моё сердце; единственный, кто меня проведёт на неосвещённой тропе ненависти – это мой мозг.