Кремлевский детектив. Василий Блаженный

– Вот и хорошо. Теперь слушайте, что вы должны сделать, чтобы заполучить эти бумаги и остаться вне подозрений…

Роберт Геннадьевич рассказал Назарову, что нужно сделать с водопроводными трубами и в каком месте, чтобы в определенный день трубу прорвало и пришлось ехать спасать бумаги от гибели. Все это было несложно, и Хамид даже удивился, когда ему предложили за работу двадцать тысяч долларов.

– Я доживу хоть бы до того, чтобы посмотреть на эти деньги? – спросил Назаров.

– Глупости говорите, – усмехнулся антиквар. – Вы согласны? Ну и замечательно. Я прямо сейчас готов дать вам аванс. Скажем, пять тысяч. А остальные получите, когда принесете бумаги.

– Согласен, – вздохнул Хамид. А что еще оставалось? Деньги в любом случае были нужны, и та сумма, которую предполагал заплатить Роберт Геннадьевич, могла стать очень существенным подспорьем в жизни Назаровых. Наконец-то можно было бы отправить Наташу на квалифицированное лечение. И самому хоть немного перевести дух от круглосуточной работы. В конце концов, это всего лишь бумаги. И если на свете есть идиот, готовый платить за них немыслимые деньги, то грех не воспользоваться его глупостью.

Примерно так думал Хамид тогда, и надо заметить, что с тех пор его мнение не слишком-то поменялось.

Роберт Геннадьевич ждал его под зонтиком летнего кафе. Сентябрь начинался неплохой погодой, так что эти заведения из парка исчезать не спешили. Увидев Хамида, антиквар махнул ему рукой. Назаров присел на пластиковый стул, поздоровался.

– Принесли? Тогда давайте сюда, – сказал Роберт Геннадьевич.

Хамид вытащил папку из сумки, протянул ее антиквару. Развязав матерчатые завязки, тот заглянул внутрь, немного покопался в содержимом и удовлетворенно кивнул.

– Да. Это то, что нужно, – сказал он. – Получайте ваш гонорар.

На стол лег большой конверт из непромокаемой бумаги.

– Можете заглянуть, убедиться, что я вас не обманываю, – сказал Роберт Геннадьевич.

Хамид не стал корчить из себя невесть кого. Посмотрел, пощупал купюры. Вроде бы настоящие. А дальше выяснится, когда он пойдет в обменный пункт.

– Спасибо вам, – усмехнулся Назаров, пряча конверт в сумку.

– Нет, это вам спасибо. Это был очень срочный заказ.

– Кстати, а что в этих бумагах-то написано? – спросил Хамид.

Роберт Геннадьевич усмехнулся.

– Знаете, как обычно в таких ситуациях говорят? Меньше знаешь – крепче спишь. Но для вас – исключение. Это просто старые чертежи, выполненные в двадцатые годы двадцатого века рукой одного очень известного архитектора.

– И зачем они могут понадобиться вашему клиенту? – Хамид искренне недоумевал.

– Подозреваю – чтобы повесить на стену. Это ведь старые чертежи, а не современные.

– Ну да, это точно… – покачал головой Хамид.

– Ну, собственно, на этом я с вами распрощаюсь, – сказал антиквар, поднялся из-за столика, пожал руку Назарову и неторопливо пошел прочь по аллее. Хамид покосился на продавщицу, неприязненно смотревшую на него от холодильника с напитками. Отведя глаза, Назаров пошел прочь. Пятнадцать тысяч долларов приятно грели сквозь толстую ткань сумки. Хамид шел, подсчитывая основные потребности своей семьи и то, сколько понадобится средств на удовлетворение самых основных. По всему выходило, что несколько ближайших месяцев можно не беспокоиться посторонним заработком. Хотя, конечно, придется хорошо подумать, чтобы объяснить Наташе, откуда взялись эти деньги…

* * *

Хозяин встретил курьера на пороге квартиры. Парнишка лет девятнадцати – по всей видимости, студент на подработке – изобразил на лице дежурную улыбку.

– Добрый день! – сказал он. – Принимайте, пожалуйста, вашу бандероль.

– Мне, наверное, расписаться надо? – спросил хозяин.

Парнишка кивнул, подавая пластиковый планшет с приколотыми документами на доставку. Хозяин, неприметный мужчина с глубокими лобными залысинами и сломанным носом, накорябал в соответствующей графе свою подпись. Принял бандероль, осмотрел целостность упаковки. Курьер подумал, что этот тип, наверное, жуткий педант по жизни.

– Все в порядке, спасибо, – хозяин вернул курьеру планшет. Тот убедился, что подписи поставлены верно, оторвал один из листов и протянул получателю груза.

– До свидания, пользуйтесь услугами нашей курьерской службы! – протараторил он и побежал вниз по лестнице. Хозяин хмыкнул и вернулся в квартиру.

Войдя на кухню, хозяин еще раз куда пристальнее осмотрел пакет. Нет, определенно целостности упаковки не нарушали – плотная коричневая бумага была аккуратной, плотно заклеенной, с внятными печатями.

Он взял нож и с треском вскрыл упаковку. Внутри была подарочная коробка из глянцевого картона. Хозяин усмехнулся. Да уж, подарок, ничего не скажешь… У отправителя явно случилось обострение чувства юмора.

Внутри коробки лежала толстенная крупноформатная книга. На ней было написано: «Библия. Репринтное издание типографии Франциска Скорины». Хозяин вздохнул – этот репринт, изданный в конце восьмидесятых годов, он бы с удовольствием поставил на полку.

Казалось бы, ну а в чем проблема? Вот тебе книга, бери и пользуйся! Но на самом деле содержимое подарочной коробки представляло собой всего лишь один контейнер. И когда хозяин открыл его, внутри оказалась поллитровая стальная фляжка, в какую наливают спиртное. Внутри этого сосуда плескалась жидкость. Хозяин странно усмехнулся, взял фляжку и, держа ее на вытянутой руке, впился взглядом в полированный металл – будто бы ждал от него какой-то особенной реакции. Отражение буравило его таким же пристальным и выжидающим взглядом. Наконец человек стряхнул с себя оцепенение, положил фляжку на стол и снял трубку домашнего радиотелефона. Набрав семь цифр московского номера, он дождался ответа и сказал:

– Это Смирнов. Спасибо, книгу получил.

– Понравился подарок? – голос на другом конце был довольно высоким, но принадлежал мужчине. – Я старался угодить.

– Спасибо большое, очень понравился. Думаю, что уже сегодня похвастаюсь друзьям.

– Рад, что смог быть полезным, – произнес голос.

– Дня через три ждите отзывов, – сказал хозяин.

– Хорошо. Я постараюсь не упустить их из виду, – произнес голос чуть с ехидцей, и в трубке запищали гудки отбоя.

Смирнов повесил трубку и неодобрительно покачал головой. Он полагал, что дело, которым ему предстояло заняться, – очень важное и серьезное. И ирония тут не уместна. С другой стороны, обладатель высокого голоса, носивший странное прозвище Синус, и так здорово помог ему в осуществлении главного плана его жизни.

Смирнов давно уже считал себя особенным человеком. Немалую роль в этом сыграли его родители. И стоило Феде Смирнову дойти до возраста, когда в него уже можно было вкладывать чуть более серьезные знания и навыки, чем элементарная гигиена и умение пользоваться ложкой, как папа и мама принялись строить из него вундеркинда.

На первых порах это удавалось очень неплохо. Федю научили читать в три годика, писать – в четыре с хвостиком. К первому классу мальчик уже умел считать до ста и знал таблицу умножения. И все бы ничего, но, как иногда бывает, родители просто не учли «предела прочности» своего чада. Кружки, секции, факультативы превратили жизнь Феди в тяжкий труд, причем беспросветный и бесперспективный. Он шел в школу, сразу после школы – в кружок или секцию. На следующий день – то же, но с другим кружком. Даже в выходные у мальчика не было передышки. Разве что какие-нибудь государственные праздники, в которые он все равно нормального отдыха не получал – родители заставляли его заниматься какими-нибудь вещами, которые в их понимании были развивающими.

Отсутствие чувства меры привело вначале к тому, что Федя начал сильно отставать в учебе, стал раздражительным и мало восприимчивым к окружающему миру. Учителя сделали родителям Феди замечание, намекая, что в воспитании тоже надо знать меру. Те встали в позу, заявив, что лучше знают, что нужно ребенку. Но вскоре были вынуждены признать, что, наверное, они перегнули палку. Случилось это тогда, когда Федя упал в обморок прямо на занятиях в музыкальной школе.

Избавив сына от секции гимнастики и музыкальной школы (собственно, тут в кои-то веки учли мнение самого Феди, категорически отказавшегося идти в музыкалку снова), родители решили, что, раз уж с разносторонней личностью ничего не выйдет, надо хотя бы сделать сына выдающимся учеником.

Эта задача оказалась не такой трудной, хотя и здесь семью Смирновых ждали подводные камни. Проявив себя очень способным мальчиком с точки зрения учебы, Федя оказался неспособным устанавливать отношения со сверстниками. Ботаник и зубрилка – так называли его одноклассники, а сам Федя с подачи родителей полагал, что является человеком более высокого сорта, чем остальные. Папа и мама говорили ему о перспективах и возможностях, которые открывает перед ним учеба, а также про то, что те его сверстники, которые выпустятся без золотой медали, непременно закончат свои дни какими-нибудь простыми сантехниками или рабочими. А это по нынешним временам никак не может служить образцом для подражания.

Однажды Федя, доведенный до слез очередной порцией насмешек, не выдержал и заявил именно это всему классу. И вполне закономерно был бит сразу тремя пацанами из хулиганской бригады класса. Родители Феди потом устроили скандал, но, к своему удивлению, услышали от директора школы: «А не надо было настраивать сына против всего класса!»

Возмущенные до глубины души, родители перевели сына в другую школу. Все еще искренне полагая, что воспитывают экстраординарную личность, они тщательно выяснили, какая из школ Москвы, расположенная в пределах досягаемости от дома, считается самой престижной. Хотя на дворе стояли еще застойные восьмидесятые и формально считалось, что в СССР все равны, на самом деле уже имелись такие учреждения, в которые было не попасть простому смертному.

Заплатив полагающиеся взятки, Смирновы сумели пристроить своего сына в эту школу. Казалось, теперь все будет прекрасно – коллектив замечательный, педагоги выше всяких похвал, никаких дворовых мальчишек, детей алкоголиков и прочего быдла. Но, разумеется, снова вышла промашка – на этот раз Федя оказался значительно ниже, чем подавляющее большинство учеников этой школы. Его родители не были работниками министерств, райкомов, директорами предприятий или, допустим, заведующими крупными магазинами. Они были простыми инженерами, хоть и высокооплачиваемыми.

Дети – существа бесцеремонные и довольно-таки жестокие. Федя, приезжавший в школу на метро, а не с персональным водителем или хотя бы с отцом на дорогой машине, не одевавшийся в обновки из валютных магазинов, ни разу не бывший в «Артеке», мгновенно оказался за бортом.

На сей раз мальчик четко понял: что бы ни говорили отец и мать про его исключительность, это не имеет никакой реальной почвы под собой. Если кто-то и особенный, то это ребята, с которыми он каждый день встречается в классе.

Но исключительным себя чувствовать все-таки хотелось. И тогда Федя еще глубже вгрызся в гранит науки. Золотая медаль стала для него идеей-фикс, своего рода символом больших возможностей, которые откроются для него в предстоящей жизни. С золотой медалью, полученной в этой школе, Смирнов мог рассчитывать на льготных условиях поступить в МГУ на факультет международных отношений. В том, что он пройдет собеседование с партийными работниками и будет признан благонадежным, мальчик был уверен.

Учиться было несложно, куда труднее оказалось уживаться на одной территории с зазнайками-одноклассниками. Тем более что Федя по-прежнему толком не умел идти на контакт со сверстниками. Между ним и классом наблюдалась весьма четкая дистанция. Впрочем, до открытой вражды дело не доходило. Федя просто был, что называется, не пришей козе рукав. Его не принимали в какие-то общие классные затеи, с ним не дружили. Правда, у него охотно списывали, так как он хорошо учился.

На самом деле, хоть Федя Смирнов и не показывал, что ему очень обидно находиться «на отшибе», ему хотелось если не превзойти своих одноклассников, то хотя бы с ними сравняться.

Золотая медаль и университет действительно оказались для него по зубам. В восемьдесят девятом году Федя защитил диплом и стал переводчиком. Тот, кто еще помнит, что из себя представлял Советский Союз, прекрасно понимает, насколько это была «крутая» профессия. Вот только Федя не знал, что пройдет буквально два года, и страна в том виде, к какому привык и он, и его родители, прекратит свое существование. А еще буквально через год наступит хаос переходного периода, который ему, Феде Смирнову, окажется просто не по зубам. Не то чтобы у него было мало ума для того, чтобы справиться с изменяющимися обстоятельствами, просто Федя сжег свои силы в погоне за золотой медалью и красным дипломом университета.

Итак, девяностые годы не пощадили Федора, вышвырнув его на обочину жизни. Его престижнейшая профессия оказалась вдруг настолько распространенной и обыкновенной, что он даже растерялся. И пока он хлопал ушами, пытаясь элементарно понять, как так могло получиться, оказалось, что молодые переводчики гораздо лучше его знают иностранные языки. Ну и плюс – они были молодыми, энергичными и хваткими.

Полгода он перебивался случайными заработками – от разгрузки машин и подметания улиц до перевода каких-то случайных текстов. Денег хватало едва на то, чтобы оплачивать растущие счета за квартиру и кое-как кормить себя.

Но не это было самым страшным для Федора. По-настоящему неприятным оказалось то, что он буквально чувствовал, как страна списывает его в расход. Ведь Смирнов всегда полагал себя очень полезным и нужным, исключительным элементом громадной государственной машины. А оказалось, что он просто утиль. Федор не замечал, как эта обида становилась для него идеей-фикс.

Чтобы хоть как-то компенсировать свою неполноценность, Смирнов стал заниматься оппозиционной деятельностью. Он клеил листовки с обличением преступлений нынешнего режима, писал статьи во второсортные газетки, выходившие на рыхлой бумаге и распространявшиеся с рук у метро. Кстати, статьи его публиковали неохотно и если публиковали, то только потому, что бульварные экстремистские газетки всегда остро нуждались в неадекватных авторах, порождающих на свет «шедевры» сомнительного качества.

Эта деятельность тоже не вызывала у Смирнова удовлетворения. Он постоянно хотел для себя большего, он с детства помнил про свою исключительность. И то, что мир не хотел ее разглядеть, с каждым месяцем злило его все больше.

Смирнов постоянно сравнивал свое положение теперь и то, которое должно было быть исходя из расчетов и мечтаний. Утраченные перспективы были настолько приятны, что однажды Федор решил: он должен отомстить. Приняв такое совершенно новое для себя решение, Федор Смирнов просто впал в состояние восторга и не потрудился довести его до логического завершения, ответив на самый важный вопрос: кому именно отомстить?

Глава 4

Первое рабочее совещание, посвященное обнаруженной террористической угрозе, началось ровно в пять вечера. Полковник Веденеев, сочувственно поглядев на взмыленный личный состав, позвонил в кафе и попросил организовать чай с бутербродами.

– А Кэрролла читать по ролям будем? – ехидно спросил Артем – единственный, кто еще не успел по-настоящему прочувствовать напряжение текущего дня.

– Персонально тебя я заставлю прочитать код операционной системы «Виста». Вслух и с выражением, – буркнул полковник.

Оперативники расхохотались, а компьютерный гений отдела увял и сел в самый дальний конец стола.

– Ладно, не прячься. Чаепитие у нас сегодня, по всей видимости, и вправду безумным будет, – невесело пошутил Марголин.

На сей раз в комнате совещаний собрался весь Отдел быстрого реагирования, без исключения. Хотя сколько там этого отдела, по большому счету – несчастных пятнадцать человек. «Блиц» с самого начала задумывался как чрезвычайно компактное подразделение, своего рода ядро, к которому можно было прицепить все что угодно, в зависимости от задачи, которая стояла перед «спринтерами» на данный момент.

– Докладывайте, – сказал Веденеев, когда все расселись.

Неверов и Марголин обменялись короткими взглядами. Оба они успели вгрызться в дело, попробовать его на ощупь, оба что-то отыскали. Клим кивнул, показывая, что начнет первым. Как ни крути, но чисто хронологически его часть расследования была раньше.

Вкратце обрисовав ситуацию с Лузяниновым и незадачливым водителем Марченко, Клим перешел к главному:

– Эксперты осмотрели «газель». К сожалению, вести у них исключительно безрадостные – в кузове обнаружены следы чистого гексогена. Марченко говорил о десяти мешках, каждый из которых весил килограммов по шестьдесят. Итого мы можем говорить о шестистах килограммах гексогена. Далее. На складе, официально значившемся как склад строительных материалов, мы нашли те же следы гексогена и парафина, применяемого как флегматизатор. То есть можно говорить смело: наши злоумышленники намерены делать бомбу. И если судить по количеству бризантного вещества – очень солидную бомбу. Я бы даже сказал: чертовски большую.

– Или много маленьких, – заметила Ольга.

– Не исключено, – кивнул Неверов, – Причем на текущий момент обе версии равновероятны и равновозможны. Определять, какая истинная, будем по ходу жизни… Собственно, у меня все. Сигизмунд, давай теперь ты.

Майора Марголина, обладателя совершенно феноменальных имени-отчества Сигизмунд Аскольдович, звали Гизмо всегда, кроме официальных встреч, подобных этой.

– Гараж, откуда Марченко забирал взрывчатку, был заминирован. Мощность взрыва оценивается килограммом в тротиловом эквиваленте. Но вещество, применявшееся в бомбе, – тот же самый гексоген, что и в кузове автомобиля Марченко. Мы уже начали поиски производителя – в ближайшее время ждем результатов. Саперы говорят, что взрывное устройство самодельное, не очень сложное. При этом делал его человек, знающий предмет, не любитель. У нас погибли два человека, раненых не было. Контужен штатский – копался в гараже через один от взорвавшегося… Чтобы террористы не догадались о том, что мы встали на их след, я запустил легенду о том, что в гараж пытались проникнуть воры. Соответствующее сообщение уже прошло в дневных новостях по радио. На всякий случай установлена слежка за гаражами. Вдруг террористы решат лично проверить данные.

– Не очень эффективно, – покачал головой Иванов. – Там, наверное, много народу интересуется что да как. Ну и вы уверены, что «вратари» расскажут то, что надо нам, а не террористам.

– Только один «вратарь» в курсе что и как, – покачал головой Марголин. – Это тот, кто нам открывал. Мы его взяли на время под стражу. Вроде как для проверки. Продержим три дня и отпустим с извинениями. Потому что, я так думаю, террористы если и появятся на месте происшествия, то сразу. Что до хозяина, то он и подавно рад сотрудничать. Это ведь его кооператив теперь может по миру пойти от недоверия граждан.

– А как насчет разного рода зевак? – спросил Иванов.

– Да зевак-то, можно сказать, и не было вовсе, – ответил Марголин. – То есть были какие-то дачники, выезжавшие с территории гаражного комплекса, но я так думаю, когда они узнают, что там рвануло, их еще неделю не затащишь в эти гаражи.

– Единственное, на что я бы сделала упор, – вступила в разговор Ольга Крамник, – так это на подозрительность преступников. Они могут просто проигнорировать все наши попытки что-то им опровергать. И просто принять как факт: если гараж взлетел на воздух, то, значит, ФСБ взял след.

– Хорошо, допустим. И что они тогда предпримут? – спросил Веденеев. – Залягут на дно?

– Сомневаюсь, – покачал головой Клим. – Шестьсот килограммов гексогена, вы только подумайте, что это такое! Если преступники получили настолько масштабный груз, то можете не сомневаться: дело им тоже предстоит весьма серьезное. А серьезные дела имеют одно свойство: они отменяются с большим трудом. Тем более Гыча Лузянинов утверждает, что речь идет о ближайших днях. Улавливаете мысль? Это уже никак не стадия подготовки, это финишная прямая. Я голосую за то, что террористы будут продолжать работать над своим планом. Тем более: ну рассудите сами, что они нам оставили? Следы гексогена, весьма сомнительный словесный портрет того, кто арендовал гараж у владельца, и туманное предупреждение Гыче. Это если брать прямые данные. С гулькин хрен, если по совести.

– Косвенные улики в подобных делах всегда важнее, – покачала головой Крамник. – Террористы, если они не дураки, обязательно должны это понимать.

– Я знаю, – кивнул Клим. – Но надеюсь, речь не идет о том, чтобы свернуть расследование и спокойно ждать, пока эти шестьсот килограммов гексогена разворотят какой-нибудь «Ашан» вместе с посетителями или разнесут «Боровицкую» в час пик.

– Ага. А кто все эти шесть центнеров в метро пронесет? Толстая шахидка Фатима под видом безразмерного одеяния? – проворчал Веденеев.

– Я для примера. Понятно, что метро для такого веса кажется маловероятной целью. Если только и в самом деле речь пойдет не о нескольких бомбах меньшего размера, – отмахнулся Неверов.

– Если бы да кабы… – вздохнул полковник. – Что у остальных?

– В ближайшие две недели в Москве не намечается значимых общественных мероприятий массового характера. То есть взрывы просто в толпе можно исключить, – сказала Ольга. – На данный момент прорабатываются версии с гипермаркетами и метрополитеном. Также проверяем возможность взрыва в концертном зале или на стадионе во время музыкального мероприятия. Вот, например, через неделю в «Лужниках» выступление «Aerosmith». Ожидается около десяти тысяч зрителей. Вполне подходящая мишень. Мы уже начали собирать информацию от агентурных источников, чтобы либо подтвердить, либо опровергнуть подозрения. Ждем ее поступления стразу после полуночи.

– Понятно. А дети кибернетики что скажут? – повернулся полковник к Гвоздеву.

– Анализ электронной почты ничего подозрительного не показывает. Ключевые слова, по которым срабатывают фильтры, повторяются в пределах статистической нормы. Хотя фильтры – это не показатель. Перлюстрация почты личностей, находящихся у нас на контроле, тоже ничего не дает. И вот как раз это заставляет насторожиться: если речь идет о том, что никто из известных нам людей, замешанных в терроризме, не участвует в предстоящем инциденте, то очень трудно будет понять, в каком направлении вести поиски. А всю информацию мы профильтровать не сможем.

– Всю и не надо, пожалуй, – сказал Неверов. – Я подумал о том, что шестьсот килограммов гексогена – это такой груз, который и не достанешь так запросто и провозить придется с большим риском. Рискну нарваться на всеобщее неодобрение, но мне кажется, что здесь непременно замешан какой-то высокий чин.

В кабинете повисла тяжелая тишина. Неверов на самом деле никого не удивил. Но с учетом того, какую нервотрепку гарантировало это подозрение, все старались хоть немного потянуть время с его озвучкой на людях.

– Неверов в своем репертуаре… – проворчал полковник Веденеев. – Ему, по всей видимости, не дают покоя лавры героев остросюжетного кино. И майор горит желанием хотя бы раз за свою карьеру раскрыть заговор в правительстве…

Тот, кто знал Анатолия Леонидовича лично, легко распознали в его словах горький сарказм. Полковник принял слова подчиненного всерьез и теперь просто хоть как-то разряжал потяжелевшую атмосферу.

– Я должен это понимать как разрешение начать работу с источниками в правительственных кругах? – уточнил Клим.

– Погоди, майор, а может, это все-таки работа кого-то из посторонних? – вздохнул Марголин. – Да после грузинского конфликта мы уже успели отловить достаточно желающих устроить в Москве бойню. Почему ты решил, что это не один из них?

– Масштаб несопоставим. По ходу наших задержаний самое большое количество взрывчатки было у Библешвили – семнадцать килограммов самодельного аммонала. Здесь в двадцать раз больше, причем не самодельного, а промышленного, высококачественного вещества. Так что пахнет большими деньгами, замешанными в этом деле. А большие деньги в случае с Россией – это всегда правительственные круги.

– Ладно, я скоординирую наши действия с контрразведкой, – черкнул что-то на листе полковник Веденеев.

Самым удручающим было то, что на текущий момент информации набралось очень мало. Почва для старта была зыбкой и грозила провалиться под «спринтерами». Впрочем, им к подобным раскладам было не привыкать…

– Личные соображения есть? Что могут взрывать таким количеством гексогена? – спросил Веденеев.

– Я склоняюсь к тому, что это будет один крупный террористический акт. То есть злоумышленники собираются подкладывать взрывчатку под какое-то большое здание, – предположил Неверов. – Причем я думаю, что наши мысли относительно гипермаркетов типа «Ашана» или «Икеи» надо исключить. Поясню. Если цель террористов заключается в том, чтобы убить как можно больше людей, то они подходят хорошо. Особенно в выходные дни, когда народ приезжает за покупками. Но зачем столько взрывчатки, если можно обойтись меньшими количествами, просто применить ее с умом. Например, использовать не чистую взрывчатку, а поражающие элементы. Начини взрывпакет рублеными гвоздями, грохни его в толпе – и эффект будет ужасающий. А шесть центнеров – это Кремлевскую стену обрушить можно… если бы в данном поступке имелся хотя бы какой-то серьезный смысл.