Сила обстоятельств

Предисловие

Не могу сказать, что предстоящий длительный перелет доставлял огромное удовольствие. Каюсь, но во время полета, как многим другим пассажирам, мне не удается заснуть, а поэтому предпочитаю читать что-нибудь легкое, что можно было сейчас прочесть, а завтра уже забыть. Но вот за чтением время летит довольно быстро и не требует напряжения как при разгадывании кроссвордов.

Место рядом со мной занял мужчина лет сорока в светло-сером костюме, белой рубашке, оттенявшей хороший загар, и серебристом в полоску галстуке. По внешнему виду он был похож на испанца или итальянца. Немного выше среднего роста, с черными, гладко зачесанными волосами и тонкими щегольскими усиками на довольно приятном лице с правильными чертами. Я понял, что если придется разговаривать с попутчиком, то это, в лучшем случае будет английский язык или жесты. Но неожиданно выяснил, что он свободно владеет русским языком. Увидев на моих коленях приготовленную книгу Чейза, он с улыбкой спросил:

– Увлекаетесь криминальным чтивом ?

– Да,-кивнул я,-За чтением время летит быстро, да и напряжения во время чтения не надо.

–В этом Вы правы,– кивнул он, – Вы откуда будете ?

–Я коренной ростовчанин.

–Ростов-на-Дону?..– переспросил он и тут те, не дождавшись ответа с усмешкой продолжил, – Красивый южный город. Но там происходит многое с еще более закрученным сюжетом, чем в Вашей книге.

–И Вы знаете такие истории?– заинтересовано спросил я.

Мужчина неопределенно пожал плечами…

Нужно отдать должное, что мой попутчик, представившись Игорем Михайловичем, вел себя предельно корректно и оказался отличным рассказчиком. Этот полет за время его рассказа с короткими передышками прошел незаметно.

Рассказчик избегал нецензурных и жаргонных слов, а вел довольно гладкий рассказ, закручивая интригу,

Я не уверен, что эта история произошла именно в Ростове, а не перенесена в него рассказчиком специально для меня, не уверен, что большая часть, а возможно и вся история является плодом вымысла моего собеседника. Даже об обстановке в городе, описанной рассказчиков., я не мог судить, так как в то время, к которому относилось начало рассказа, я только собирался пойти в школу. Одно могу сказать, что мой попутчик бывал в Ростове и неплохо знал город.

Мы расстались в аэропорту, даже не обменявшись адресами, но этот рассказ я не забыл и после полета. Я находился под впечатлением рассказа. Он преследовал меня, как наваждение, даже появляясь отрывками в моих снах.

И тогда понял , что хочу изложить рассказ на бумаге.

Учитывая, что рассказчик, хотя и вел плавно повествование, но иногда перескакивал с одного эпизода на другой, повествуя от разным лиц, у меня появилось желание передать все от первого лица, от имени главного героя этой истории.

Что здесь правда, а что вымысел моего попутчика уже судить читателям.

––

Л и х и е 90 – е…

"Мужик богат задним умом"… Почему-то именно эта фраза неотступно крутится у меня в голове. Но обидно понимать, что это относится именно к тебе.

Едва увидев сегодня рано утром торчащую из распростертого на кровати тела рукоять знакомого мне кинжала, я сразу понял все. Теперь на мне будут висеть, как минимум, два убийства, которых я не совершал, а искать меня будут все, в том числе и менты. Но вот для меня не будет никакой разницы, кто и когда найдет меня первым : исход будет один.

Хорошо о таких переделках смотреть по телевизору в американских боевиках, наблюдая за действиями героя, но вот попасть самому в подобную историю, да еще в России....

Я отлично понимал одно, что теперь не имел права жить. Эти убийства надо на кого-то списать, а я самая идеальная кандидатура, Все, что бы я не сказал, будет лишь пустыми словами, но даже их постараются не дать мне сказать. Все факты будут против меня. В крайнем, случае, из меня выбьют "чистосердечное признан, а потом закроют рот.

Я бы не сказал, что вел в Ростове ангельский образ жизни и абсолютно чист перед законом, но вот о тех случаях никто не захочет слуштать или отнесут эти мои признания за счет старой контузии и постараются забыть.

Выхода я не видел. Но чтобы попытаться его найти, под общий шум, я быстро оделся и смылся из дома. Конечно, этот поступок только подтвердит мою вину. Но сидеть дома подобно барану и ждать, когда тебя отведут на бойню было еще хуже. Только таким способом я мог выиграть немного времени, чтобы попытаться найти выход.

Для своих размышлений я выбрал место, где меня никто не подумает искать.

Никому не придет в голову, что я "ударясь в бera", не буду пытаться выбраться за пределы города, а буду мирно лежать на берегу Дона среди множества обнаженнных тел. Думаю, что yжe успели перекрыть аэропорт, вокзал и дороги, ведущие из города. Но это уже их проблемы, а мне нужно выиграть время на раздумье.

Закурив "Нашу марку", я решил неторопливо вспомнить все, останавливаясь на мелких деталях, вспомнить, чтобы понять, где я допустил ошибки и кто за что решил меня "подставить".

Глава 1

Родился я именно здесь, в Ростове, но для того, чтобы сделать первые шаги и вырасти в Баку, куда после окончания Университета получил направление мой отец.

Благодаря шутке природы и генам деда матери, который был греком я вырос "Ни в мать, ни в отца, ни в заезжего молодца". В шутку я назнывал себя "Гражданином Вселенной". Если мать была натуральной блондинкой, а отец скорее приближался к шатену, чем был темнорусым, то у меня были черные, слегка вьющиеся волосы, смутлая кожа и темно-карие глаза. В общем, по внешности, согласно современной классификации, я полостью подходил под определение "лицо кавказской национальности".

Меня в Баку легко принимали за "своего" как армяне, так и азербайджанцы. Если добавить к этому, что с детства я довольно хорошо говорил и по-армянски, и по-азербайджански, то мои имя и фамилия звучали скорее всего насмешкой. Я был Александр Иванов.

Впрочем, меня этот вопрос в то время не волновал. Я рос в большом дворе старого Баку, шумного города на берегу Каспия. Рос, как все ребята, уделяя больше внимания спорту и морю, чем учебе, хотя в школе считался твердым "хорошистом".

Только сейчас, когда больше стало уделяться в человеке внимания национальности, разделяя даже близких по духу людей границам и условностями, я вспомнил своих соседей по двору. Немного подумав, как говорят "навскидку", я насчитал среда них семь национальностей: азербайджанцы, армяне, русские, евреи, татары, украинцы, дагестанцы…

Это только те, кого я сразу вспомнил, не вдаваясь в тонкости и отда- ленноее родство. Были смешанные браки, но на это никто не обращай внимания. Все праздники отмечали вместе и весело, а вот когда ругались, то никогда не трогали вопрос национальности.

В то время я не задумывался особенно о дальнейшей жизни, оканчивая школу. За меня уже все было решено. По вот обстоятельства оказались сильнее и внесли свои значительные изменения во всю мою дальнейшую жизнь.

Скорее всего я бы поступил в университет, продолжая семейную традицию, стал бы инженером и "достойной сменой отца", как часто гово- рнли его друзья, хотя отцу еще было далеко до пенсии.

Но "человек предполагает, а Бог располагает…"

В самый канун экзаменов я попал по "скорой помощи" в больницу с острым приступом аппендицита. Конечно, операция была уважительной причиной, но лишь для того, чтобы достойно забрать свои документы из университета. Никто не собирался вновь собирать членов экзаменационной комиссии из-за одного абитуриента.

Уже осенью я пел: "Солдаты в путь!…"

Это сейчас "косят" и "отмазываются" всеми средствами в массовом порядке, а призывают только тех, кого удается схватить и заставить служить. Конечно, в то время было кое-что…

Я сам слышал, как отцу предложили, причем безвозмездно, сделать мне отсрочку на год, чтобы я лучше подготовился к поступлению, но он ответил, что "Шурка должен прежде всего стать мужиком". Отец даже не дошел в военкомат, чтобы я остался проходить военную службу в Баку.

И это не смотря на то, что в то время все еще была "интернацио- нальная помощь" Афганистану, хотя многие не начали сомневаться в ее целесообразности.

По состоянию здоровья я попал в воздушно-десантные войска. Но сначала была "учебка", где нас гоняли так, что даже при своей нeплохой физической подготовке, к концу дня я еле волочил ноги, мечтая забыться на некоторое время, чтобы вскочить по команде "подъем".

А потом был Афган…

Но после "учебки" первые дни в Афганистане показались почти раем…

Солнце еще не взошло высоко и не сильно припекало, но мысли у меня в голове начали путаться, как бы ускоряя переход от одного события к другому, отсеивая малозначительные. Именно это и было опасно. Я должен был вспомнить все, а поэтому упорно пытался сосредоточиться и вспоминать все в хронологическом порядке. Но мысли упорно предолжали выхватывать отдельные эпизоды разных лет из моей жизни. И все же мне удалось вновь вернуться мысленно к Афгану…

Да, что такое армия я понял в "учебке" сразу.

Даже сейчас я невольно улыбнулся, мысленно вернувшись в то время. Уже к концу первого месяца мы знали, что готовят нас для Афганистана, но после всех нагрузок это известие не пугало. Я научился мгновенно засыпать в любых условиях, но вот сон всегда был чутким. К тому же, после "учебки" у меня до сих пор осталась потребность в ежедневной физической нагрузке. Именно это помогало мне во многих случаях, даже во время непредвиденных встреч в Ростове с молодыми "качками".

Афган… Нас называли "шурави"…

К черту политику и идеи. Мы просто попали на настоящую войну, не зная времени ее окончания, но зная время своего пребывания на ней, а поэтому уже на практике учились выживать: стреляли в тебя, стрелял и ты. В такой ситуации быстро раскрывался характер каждого. Тот, кто прикрывал тебя огнем, давая шанс выжить, становился тебе ближе брата.

"Тюльпаны" регулярно увозили на своих бортах "груз 200" в Союз. Это означало, что домой отправляли останки погибших парней, что кто-то из воевавших лишился своего друга, который мог погибнуть, спасая его. И вот тогда для многих начиналась "своя война", война "за Кольку, за Леху или за Сашку…"

Конечно, об этом не говорили, прикрывая все высокопарными идейного содержания фразами. Но все било именно так. Во всяком случае я это испытал на себе, а поэтому уверен, что многие "шурави", потерявшие там своих близких друзей, подтвердят мои слова.

От этих далеко не веселых воспоминаний меня отвлекло чувство жжения пальца правой руки. Это догорела сигарета. Но возвращение в то, теперь довольно далекое для меня, прошлое настолько взволновало меня, что я от окурка прикурил новую сигарету.

В то время уже была властность, а потому в печати появились сообщения о катастрофах, о которых раньше умалчивалось, чтобы не волновать населения. Правда, еще не было сообщений со всеми подробностями о трагедиях и преступлениях и даже с элементами смакования, которые леденили кровь обывателю и вызывали минутное облегчение, что все это случилось не с ним, и его "миновала сия чаша" на этот раз.

Об этой авиакатастрофе тоне была небольшая заметка в прессе. Но это сообщение было настоящей трагедией для потерявших близкое в авиакатастрофе. В этом самолете летели с отдыха мои отец и мать…

Во всяком случае даже на их символических похоронах я не был, потеряв сразу двоих самых близких людей. Объяснение и тому было самое простое: огромная бюрократическая машина пробуксовывала, разыскивая меня. В это время я отдыхал в санбате с легким ранением и контузией. Потом уже наши медики решали вопрос, как, когда и в какой форме приподнести мне что сообщение, чтобы не ухудшилось мое состояние после контузии.

Майор медицинской службы Агеев еще немного потянул, понимая, что все равно на похороны я уже опаздал.

Он вошел в палату, подсел на табурете к моей койке и завел беседу о моем здоровье. Все же у человека есть предчувствие. Я чувствовал, что этот разговор пока ничего не значил, а многие простые слова давались майору с большим трудом. Причем, говорил он как-то странно, отводя взгляд в сторону. Я напряженно ждал какого-то важного, причем очень неприятного сообщения и, наконец, первым не выдержал.

– Не тяните, пожалуйста, товарищ майор,-сказал я и, прямо глядя ему в глаза, спросил, – Что случилось 9

Вот тогда он глотая и комкая слова, с трудом выдавливая их из себя, сообщил о гибели моих родителей в авиационной катастрофе, о том, что, к сожалению, похороны их уже состоялись без меня, но уже есть приказ о предоставлении мне отпуска на 10 суток без дороги по семейным обстоятельствам.

Сначала я окаменел, слушая его негромкие слова, а потом, не проронил ни слова, повернулся на левый бок, отвернувшись к стене. Меня душили слезы, впервые за всю мою сознательную жизнь. Я никогда раньше не плакал, да и сейчас глаза оставались сухими, но душил какой-то ком в горле, а в пустой голове стоял монотонный звон.

– Крепись, Шурик, – как-то по-домашнему, но глухим сдавленным голосом сказал майор Агеев, положив ладонь мне на плечо, а потом вышел из палаты.

Не знаю, сколько времени я пролежал неподвижно, уставившись пустым взглядом в стену, но когда осознал все до конца, у меня появилось желание встать, пойти и напиться, чтобы на время забыть об этом ужасе. Но тут же я взял все в руки, поняв, что этим ничего не изменишь, и остался лежать на койке в том же положении. Не было даже сил встать и закурить.

Уже перед ужином в палате снова появился майор Агеев.

– Как ты себя чувствуешь, Шурик? – спросил он, вновь положив мне руку на плечо.

Скорее всего мы оба понимали глупость этого вопроса, а майора волновало состояние моего здоровья и как я перенес это известие, но других слов он не нашел.

– Нормально… – буркнул я.-Я хочу, чтобы меня не трогали…

Видимо лежавшим со мной в палате ребятам рассказали обо всем, а поэтому они только тихо входили и выходили из палаты. Все же на ночь мне вкололи укол, и я спокойно проспал всю ночь. Но едва проснувшись утром, я вновь вспомнил все.

Такого тяжелейшего удара от жизни я после всех испытаний в армии не ожидал. Но я уже стал четко мыслить. Да, мне был положен отпуск по семейным обстоятельствам. Но похороны родителей уже состоялись. К тому же, я отлично представлял, что могло остаться от пассажиров после авиакатастрофы, а поэтому понимал, что в символически захороненых в закрытых гробах могло находиться все что угодно, останки других пассажиров, но не моих родителей. Просто теперь на кладбище было обозначение место, где могли бы лежать мои родители много лет спустя.

Я на мгновение представил, как вернусь в пустую квартиру, буду выслушивать соболезнование соседей и друзей моих родителей, сидеть у могилы, возможно не известных мне людей, вспоминая родителей, и пить, пить, пить....

Да, я мог уже завтра уехать в Баку. Скорее всего друзья отца, в память о нем, позаботились бы обо мне, а мой отпуск оказался бы "дембелем". Я бы больше никогда не увидел бы эти ставшие мне ненавистными пески и горы Афганистана.

Честно говоря, даже сейчас, я не знаю, какое бы принял тогда решение. "Но одна беда не ходит…" В этот день меня заехал проведать Виктор Кравченко из нашей роты. Он сообщил, что накануне в бою погиб весельчак и балагур из Одессы Серега Тихий, вытащивший меня на себе с поля боя.

Не знаю, как бы поступили другие, находясь на моем месте, но для меня вдруг перспектива пьянства в пустой квартире и постепенная деградация показались отвратительными. К тому же, я не мог предать память Сереги и других парней, вернушихся на Родину "грузом 200". Я не мог вернуться в Баку даже на 10 дней. Для меня начиналась "своя война". Я решил остаться здесь за Серегу, тем более, что меня практически никто и нигде больше особо не ждал.

Уверен, что родители понял бы и простили меня. Особенно отец.

Отец… Сергей Иванович Иванов…

Это бы особенный, я бы сказал уникальный человек. Не потому, что это был мой отец. Ему удалось пронести через всю жизнь доброту к людям и какую-то детскую наивность. Только теперь я понимаю, как тяжело и в то же время легко было с ним матери.

Когда я подрос, то был удивлен его неприспособленностью к жизни, пытался с ним спорить, но он всегда с обезоруживающей улыбкой, спокойным тоном отстаивал свое мнение. Мне оставалось только принимать его таким, как он был, любить и уважать. Отец был достоин и того, и другого. Он был неисправимым идеалистом и искренне верил в Светлое Будущее, а все недостатки системы объяснял "местными факторами". Особенно его аргументы были вескими во время Юрия Владимировича Андропова, когда попытались навести хоть какой-то порядок, не взирая на ранги, и с началом перестройки Михаила Сергеевича Горбачева.

В то же время отец был всегда окружен друзьями, бескорыстно помогал всем. Он не был карьеристом, хотя имел светлую голову. Только я знаю, что на идеях отца трое защитили диссертации, но только один из них упомянул его имя в своей работе. Но отец не обижался и не завидовал, а искренне радовался ycпexaм друзей.

Еще как молодым специалистам отцу и матери дали квартиру в старом доме с большим двором, обещая со временем улучшить наши жилищные условия. При том положении, которое занимал отец, и его связях мы уже давно должны были получить новую квартиру в сдаваемых домах, но каждый раз, когда подходила наша очередь, по мнению отца, находились другие, более остро нуждающиеся в получении квартиры. Да мы уже привыкли к этой старой квартире, к большому двору, а особенно к соседям.

Все же последним сроком нашего новоселья определили мое возвращение из армии во время проводов.

Теперь родители обрели для себя постоянные квартиры…

Так вместо краткосрочного отпуска, я вернулся из санбата в свою роту.

Правда, воевать мне уже пришлось недолго.

Перестройка давала свои результаты, итогом которых стали прекращение этой бессмысленной затяжной войны и вывод наших войск из Афганистана .

Весной 1990 года я демобилизовался и в форме сержанта ВДВ вернулся в Баку.

Но и тут обстоятельства внесли свои коррективы в мою жизнь. Конечно, это хорошо, что все произошло когда меня не было в квартире. Примерно за две недели до моего возвращения, на рассвете, в наш дом врезался потерявший управление МАЗ. В основном пострадали основательно только две квартиры наша и еще одна.

Но в то же время я должен был признать правоту слов отца, говорившего о наших соседях, что жили мы одной большой семьей, но в разных квартирах. Все вещи из нашей разрушенной квартиры были аккуратно уложены и разнесены по уцелевшим квартирам или выставлены в сарай.

Вернувшись, я еще раз убедился, что ни драгоценностей, ни денег, кроме некоторой суммы на книжке, за всю свою жизнь родители не нажили. Да и оставшиеся вещи были из самых необходимых и далеко не новых. Тогда я подумал, что даже при патологической честности отца двух зарплат: его и матери, должно было хватить на большее, чем поношенный "москвич" в небольшом гараже.

Но насколько я помнил, наша семья жила всегда широко, одним днем, ведя разговоры о "Светлом Будущем", когда деньги не будут уже нужны. У нac в квартире часто бывали гости, засиживаясь далеко за полночь. Нет, это не означало постоянные пьянки. Отец практически не пил. Но у нас всегда было весело, а к угощениям подавался традиционный чай. Люди сидели за столом и вели нескончаемые, не интересовавшие меня, беседы, часто чисто профессионального характера.

У отца было много друзей…

Семья, лишившаяся, как и я, квартиры, получила новое жилье по горячим следам, но обо мне в тот момент забыли: нет человека, нет никакой проблемы.

Правда, все меня встретили радушно, как героя. Друзья отца устраивали в мою честь вечера с обильным угощениям, где, зная о моей разваленной квартире, меня оставляли ночевать.

В первый же день своего приезда в сопровождении соседей и друзей нашей семьи я был на кладбище. Обе могилы находились в одной ограде. Были два одинаковых солидных памятника с датами рождения и смерти. Даже у этих, возможно чужих для меня могил, меня охватило острое чувство одиночества. Я понял, что теперь принимать все решения в жизни мне предстоит самостоятельно.

Как на кладбище, так и во время каждого застолья, я слышал много добрых и хороших слов о своих покойных родителях. Уже в первый день, после хорошего подпития, один из друзей отца подтвердил мои подозрения, сказав, что останки родителей привезли в закрытых цинковых гробах и похоронили, не вскрывая. Выводы я мог сделать сам. Но внезапно это подтверждение моей догадки для меня перестало иметь значения. Я теперь знал их места на кладбище. Там покоились, если можно так сказать, души моих родителей.

Примерно через неделю бурных кавказских застолий и вольности после службы в армии, я понял, что нельзя прожить всю жизнь гостем на чужих застольях, ночуя по чужим углам.

Прежде всего я решил обрести кров над головой.

Вот тут-то все и началось....

Выяснилось, что полагавшаяся моим родителям квартира в новом доме после их гибели отдана другой семье. Даже взамен старой, по приспособленной дня жилья разрушенной квартиры в настоящий момент мне ничего не могут предложить. Конечно, в память об отце, а также учитывая мою службу в Афгане, меня везде принимали радушно, долго беседовали, говорили мне высокопарные и вроде правильные слова о трудных моментах, но все сводилось к одному: в настоящее время нет в городе ни одной свободной квартиры. Мне предлагали немного подождать. В итoгe меня уговорили: пока прописаться в общежитии, конечно временно, и идти работать на буровую, чтобы осенью поступить в институт. Подумав, я согласился. Все вопросы прописки и постановки на воинский учет были решены.

В общежитии мне дали не отдельную комнату, а койку в комнате на четверых. Но я там не собирался жить. У меня было в Баку, где я мог временно пожить. Года три назад, еще до моего призыва в армию, муж моей двоюродной сестры Анны, получил для себя и семьи 4-х комнатную кооперативную квартиру, за которую они все еще продолжали платить деньги. У них были два отличных парня моих племянника: 12 и 9 лет. Именно Володя предложил мне жить у них, освободив одну комнату, чтобы я смог завезти свой личный скарб.

История появления Анны в Баку была необыкновенной. Действительно сама судьба распорядилась всем.

Летом 1975 года отец пригласил дочь своей сестры, учившуюся в музыкальном училище, приехать на каникулы из Ростова в Баку, чтобы полюбоваться городом и отдохнуть на берегу Каспия. По кроме солнца и моря, мама устроила дня Анны культурную программу. Так Анна впервые встретилась с Володей Акопяном, в руках которого флейта то смеялась, то рыдала. Ее сразу очаровали эти звуки, да а исполнитель был красивым молодым мужчиной. Володя тоже с первого взгляда выделил Анну. Это была любовь с первого взгляда, да еще их объединяла музыка. Остальные дни в Баку они провели вместе.

Поженились они через год. Но что это был за год!.. Это была интенсивная переписка. Я бы сказал, что эта пара максимально загружала почту, иногда отправляя не по одному письму в день. Думаю, что из этих писем получился бы неплохой роман в эпистолярном жанре.

Я вновь невольно отвлекся от своих мыслей. Пальцы правой руки совершали привычные, ритмичные движения, хотя в руке ничего не было.

Это сработала привычка, выработанная годами.

Этой привычкой, если так можно сказать, меня заразил "старлей" в учебке. Раньше я видел, как перебирают четки, а вот он практически при каждой возможности перекатывал в руке два блестящих шарика размером с грецекий орех. Сначала я наравне с другими новобранцами смеялся, что "старлей" привык всю службу "яйца тереть". Однако, он равнодушно относился ко всем насмешкам, а потом предложил новобранцам самим попробовать покатать шарики, объяснив при этом, что при движении в руке шарики воздействуют на нервные точки ладони и оказывают успокоительное действие. Сначала среди новобранцев был бум. Всем казалось это легким и примитивным упражнением. Первое время у меня из руки ухитрялись выскальзывать сразу оба шарика, а потом только один. Многие бросили это занятие, а вот я продолжал пока не достигнул определеленых успехов, а потом втянулся основательно. Да, "старлей" оказался прав. Плавные движения шариков в ладони помогали сосредоточиться или отвлечься по желанию.

Потом эта моя привычка забавляла Рашида. А сейчас я пожалел, что не успел захватить с собой в спешке шарики.

Но я отвлекся от своих воспоминаний…

Через год, в 1976 году была свадьба Володи Акопяна и Анны Северцевой. Свадьба была тоже необычной. Началась она в Баку, а затем молодые вместе с Ольгой Ивановной поехали на родину Володи в Армению, а закончили свадьбу в Ростове. Теперь у них было все как у людей: работа, квартира, дети. Конечно, Володя сам предложил мне пожить у них, но я-то понимал, что нет у нас ничего более постоянного, чем "временное". Но все же я согласился, прописавшись в общежитии.