Узы

Вероника Якжина

Узы

Глава 1

– Ты только посмотри на этого засранца!

– Разворачивай, разворачивай.

– Проверь регистратор, быстрее.

– Есть, четко видно! Попался.

Над машиной взывает сирена.

– Пересядь за руль, я его догоню.

– Джон, это долго, я сама. Заедь с той стороны и перекрой ему выход.

Выбираюсь из машины, как всегда забыв захлопнуть дверцу, и бегу в переулок за парнем в толстовке с капюшоном. На этот раз я догоню его. На этот раз ему не уйти. Он опрокидывает мусорные баки в надежде задержать меня, но я с легкостью перепрыгиваю их один за другим. Да, старик Джон не справился бы. Парень понимает, что я настигаю его, и начинает паниковать и метаться. Вот выход из переулка на оживленную улицу, если позволю ему добраться туда и затеряться в толпе, то упущу. Снова.

– Лучше остановись, Джаспер!

Хрена с два. Где же Джон?!

В ту самую секунду, как нога убегающего от меня человека покидает переулок, наша патрульная машина перекрывает ему выход. От неожиданности парень не успевает остановиться, на полной скорости врезается в полицейского железного коня и падает навзничь. Я подбегаю, радуясь тому, что он упал на живот, и мне не нужно переворачивать эту дрянь. Сажусь коленом ему на спину и завожу руки назад, защелкиваю на запястьях наручники.

– Офицер, мы могли бы заняться этим и в более интимной обстановке. Вам даже необязательно бегать за мной. И можете оставить форму.

Остряк получает подзатыльник и издает возмущенное «эй». Мой голос превращается в механический и без запинки зачитывает задержанному права.

Встаю с земли и предоставляю Джону возможность усадить парня на заднее сиденье. Уперев руки в бока, стараюсь отдышаться.

– Умница, Сэл. Наконец-то мы его прижали. Одним куском дерьма на улице станет меньше, да, Джаспер? – мой напарник ударяет по дверце патрульного авто.

– Брось, это ты молодец. Появился как раз вовремя. Прямо как в кино.

Мы садимся в машину.

– Главное – теперь у нас есть доказательство того, что ты, парень, торгуешь наркотиками на улице. Видал чудо техники? Видеорегистратор. Улыбнитесь. Вас снимает скрытая камера.

Я улыбаюсь. Старик любит язвить над барыгами с улицы. Он неистово их презирает, и я его прекрасно понимаю – сама на дух не переношу этих «продавцов смерти». Смотрю на Джона с теплом. Ему немного за пятьдесят пять, не такой уж и старик, но для этой работы уже стар. Он не может гоняться за воришками, наркоманами и всеми прочими, кого мы катаем на патрульной машине до участка. Джон собирается на пенсию. Нам осталось работать вместе около двух месяцев, затем мне дадут нового напарника. Все три года, что служу в полиции Нью-Йорка, я провела с Джоном. Помню, как он ворчал, когда к нему снова приставили новичка, зеленого курсанта, только что закончившего академию, еще и девчонку. Но мы быстро спелись, он многому меня научил, стал моим другом. Мы идеальные напарники, ведь мы понимаем друг друга почти без слов. Мне грустно, что нужно будет привыкать к другому человеку.

– Чего опять задумалась?

Я дергаю плечом.

– Ерунда.

– Опять о моей пенсии? – Не могу сдержать грустную ухмылку, а он доволен тем, что снова прочитал мои мысли. – Ты совершенно не умеешь радоваться за других. Пенсия – это новая жизнь. Я буду греть свои кости где-нибудь в Калифорнии, ловить рыбу в окружении внуков, наслаждаться спокойствием. Я почти тридцать лет отдал улицам Нью-Йорка, и это мне порядком осточертело.

– Я рада за тебя, Джон. Правда, рада.

В участке передаем Джаспера в обезьянник и начинаем классический спор о том, кому в этот раз составлять протокол.

– Ты за ним гналась, ты и пиши.

– А ты его остановил.

– Но ты загнала его в нужном направлении.

– У тебя больше опыта.

– А тебе нужно его набираться.

– Ты скоро уйдешь на пенсию и будешь скучать по писанине.

– У тебя красивый почерк. – Ага! Он почти сдался.

– Эй, вы двое, может, вам нанять секретаршу? – смеется Тайриз, дежурный по обезьяннику.

– Я так и поступлю, когда этот старый ворчун уйдет.

– Почему бы вам не установить график и не заниматься этим по очереди? Так делают все нормальные люди.

Мы, едва начав спорить заново, замолкаем. С минуту смотрим на Тайриза, потом друг на друга, затем разражаемся громким дружным хохотом.

– Так ведь то – нормальные. А нам интереснее спорить. Думаешь, за три года вместе мы не перебрали все считалки?

Озадаченный и уставший от пустого шума Тай машет на нас рукой и возвращается к своей работе.

– Ладно, я напишу. А ты отдай запись детективам, – уступает Джон.

Я победоносно улыбаюсь и выхожу на улицу к машине, чтобы забрать флэшку из регистратора. Уже вылезая и закрывая дверь, слышу мужской голос:

– Эй, лесбиянка, как день?

Поднимаю глаза и устремляю взгляд на пожарное депо через дорогу. Джимми Догэн – до безобразия красивый пожарный. Светлые серые глаза выигрышно контрастируют на фоне смуглой кожи и темных волос. Он высокий, накаченный, форменная футболка тесно облипает мускулистую грудь и кубики пресса. Самодовольная улыбка проявляет обаятельные ямочки на щеках. Парень просто загляденье, это подтвердит любая женщина. Джимми стоит впереди собравшейся толпы пожарных. Они собрались специально. Почти каждую смену мы с Догэном устраиваем словесные перепалки. Каждый раз он называет меня лесбиянкой, хотя знает, что это не так. Ко мне клеились почти все пожарные из нашей смены, но всем я отказала. Тогда Джимми решил преподнести несчастным урок, демонстративно пытаясь меня охмурить, но получил от ворот поворот публично. Это стукнуло по его самолюбию так сильно, что он не придумал ничего лучше, как сделать вывод о моей гомосексуальности и донести эти выводы до остальных. Каждый раз он вызывает меня на поединок, называя так. И вот сегодня они снова ждут ежедневного шоу. Ну что ж. Я готова. Слышу, как кое-кто из наших офицеров собирает мою группу поддержки. Иногда они даже делают ставки.

– Прекрасно, Джимми, спасибо, что спросил. Словили с Джоном барыгу. А как твой?

– Вполне спокойно. Радуюсь, что не нужно бегать по помойкам и разгонять бомжей.

Со стороны депо раздаются смешки.

– То есть, как всегда, просиживаешь свой зад. Прелестно. На что идут мои налоги? Мы тут хотя бы жалованье свое отрабатываем.

– Знаешь, лесбиянка… прости, я опять забыл твое имя. У меня плохая память на женские имена. Слишком много женщин вертится вокруг меня.

– Салли. Ты мог хотя бы попытаться запомнить имя той единственной, что тебе отказала. Тренируй память.

Мои ребята начинают свистеть и хохотать.

– Да, Салли. Точно. Я тут подумал. У меня ведь есть природный дар…

– Вести себя как кретин? О да, это очень редкий дар. Можешь присоединиться в обезьяннике к таким же одаренным. Там целый клуб.

Он улыбается.

– Я мог бы исцелить тебя от лесбийских наклонностей. Понимаю, женщины очень хороши, но тебе следовало бы переключиться на мужиков.

– Знаешь, если у тебя был хороший опыт с мужиком, это не значит, что ты теперь можешь это всем советовать.

Смеются все. По обе стороны улицы. Он попался в свою же ловушку. Вижу в его глазах панику. Красавчик явно проигрывает. Пора закругляться.

– И все же, Салли, – язвительным тоном выделяет мое имя. – Если вдруг тебе нужна будет помощь в этом вопросе, я с радостью дам тебе прокатиться на своем пожарном шесте.

Фи, как пошло. Даже для тебя, Догэн.

– Спасибо, Джим. Но боюсь, после этого мне и впрямь не останется ничего иного, кроме как уйти в лесбиянки.

Полицейский участок и пожарное депо взрываются от хохота. Это победа. У Джимми от досады ходят желваки, он весь раскраснелся. Его глаза злобно сверкают, не отрываясь от меня. Одними губами он произносит «стерва», наблюдает, как я ухмыляюсь уголком рта, коротко подмигивает мне и, резко развернувшись, скрывается в депо. Еще с минуту все продолжают смеяться, затем понемногу расходятся по своим делам. Снимаемся с паузы, продолжаем работать. Вижу, как Джей-Ди из пожарных, улыбаясь, показывается мне поднятый вверх большой палец, и приветливо машу ему в ответ.

– Молодец, Сэл. Здорово ты его.

Оборачиваюсь на женский голос – это Фейт Мэтьюс, из другого экипажа. Симпатичная женщина, крепко сложенная, спокойная и рассудительная, ей под сорок, но выглядит она гораздо старше. Это самый задолбавшийся от жизни человек из всех, что я знаю.

– Спасибо, – улыбаюсь я ей, зная, что она любит, когда люди улыбаются. – Как смена?

– Как всегда. Грин подрался с отморозками с угла Пятой. И в наказание нас направляют регулировать движение.

Смеюсь. Гринелли, ее напарник, слегка не в себе. Он слишком эмоционален и вспыльчив. Некоторые всерьез считают его сумасшедшим. Как правило, мелкое хулиганье предпочитает не связываться с ним лишний раз. По крайней мере, на этой работе его энергия направлена на благое дело. Особенно, когда он не дерется со шпаной. Мэтьюс – единственная, кто может его утихомирить, но даже ей это не всегда удается.

– И чего ты с ним возишься?

– За пять лет я к нему привыкла… Конечно, если бы я знала, что судьба преподнесет мне такой подарок как Грин, то, может, я и не рожала бы второго ребенка, – она смеется и выглядит совсем иначе. Ей следовало бы чаще улыбаться. Пока я думаю об этом, она продолжает, – шучу, конечно. Я воспринимаю его как своего третьего ребенка. Точнее, как четвертого. – Ее лицо вновь становится хмурым.

– Кайл так и не устроился на работу?

– Когда ты спрашивала в последний раз?

Пожимаю плечами.

– Примерно пару недель назад.

– За это время он устроился на работу дважды. И с обеих вылетел, – она тяжело вздыхает.

Я кладу ей руку на плечо, желая задать тот же вопрос, что и о Грине – почему она все еще возится с ним? Ее муж ничтожество, абсолютно бесполезный человек, просиживающий диван. И она знает это. Он не работает, не занимается двумя их детьми, не делает ничего по дому, лишь сидит перед телеком с банкой пива и иногда вытаскивает деньги, отложенные на оплату счетов, чтобы сделать очередную проигрышную ставку. Ему никогда ничего не выиграть, но он продолжает спускать на это деньги, которые его жена зарабатывает, обеспечивая покой в городе. Все лежит на плечах Фейт. У них куча долгов по кредиткам. Ей проще было бы избавиться от него. Скинуть балласт, и у нее и ее детей все было бы хорошо. Детям не нужен такой отец, такой пример. Я каждый день смотрю на это бесконечно приятное и бесконечно уставшее лицо и хочу задать вопрос: почему ты все еще гробишь себя, продолжая возиться с ним? Но в последний момент прикусываю язык, помня о том, что сказал мне Джон: «Это ее жизнь. Раз она так живет, значит, на то есть причины. Не лезь не в свое дело». И он прав, поэтому я просто пытаюсь ее подбодрить, хоть и знаю, что она давно не верит в подобное.

– Все будет хорошо, Фейт. Вот увидишь. У всех бывает черная полоса. Извини, мне нужно отдать детективу флэшку и получить другую. Джон, наверное, уже заждался.

Она кивает и слабо улыбается мне:

– Спасибо, Сэл. Спасибо. Поторопи моего придурка там.

Хохотнув, возвращаюсь в участок. Наш участок особый, не похож на остальные. Начальник не позволил современным дизайнерам до него добраться. Он почти такой, каким его построили в начале XIX века. Вместо бездушной и холодной отделки металлом и пластиком, убранство Тринадцатого участка на Манхэттене выполнено деревом. Здесь всегда чуть темнее, чем хотелось бы, но, заходя внутрь, я чувствую себя в безопасности. Здесь царит жуткая смесь запахов дешевого кофе, пота, различных мужских дезодорантов и одеколонов, табачного дыма и перегара из обезьянника, но это тоже вселяет спокойствие и вызывает мысль «я дома». Я люблю свою работу, пусть это и нелегко. Три года, пролетевшие как один день. Я знаю, что не зря выбрала этот путь. Здесь я на своем месте.

***

В конце смены принимаю душ, и какое-то время смотрю на свое отражение в зеркале в раздевалке участка.

Я красивая. У меня медовая, тронутая солнцем кожа, загар липнет ко мне мгновенно. Яркие и пронзительные зеленые глаза с желтыми вкраплениями, полные губы, высокие скулы. Средний рост и стройная, подтянутая фигура без единой жиринки. Регулярные занятия спортом в зале и беготня по улицам за нарушителями закона дают свои результаты.

Я наконец-то распускаю пучок, осточертевший за день, и мои густые тяжелые русые волосы рассыпаются, падая мне на плечи, едва доставая до них. Когда-то они были ниже пояса. Но, поступив на службу, я столкнулась с необходимостью собирать пучок, да такой тугой, чтобы ни одна волосинка не выбилась. С длинными волосами это было ой как нелегко, пучок оттягивал голову, вызывая ужасную мигрень. Волосы выбивались и расплетались под собственной тяжестью. Промучившись месяц, я пошла в парикмахерскую и с большим трудом убедила мастера сделать мне короткую стрижку. Эта длина мне не очень нравится, но это удобно. Каждый день, распуская волосы, я обещаю себе отрастить их при первой же возможности. Освобожденная шевелюра заставляет кожу головы чесаться и ныть, и я привычным движением с огромным удовольствием сильно массирую свой скальп пальцами. Не зря этот момент называют одним из самых приятных в жизни женщины.

Переодевшись в джинсы и свободную футболку с длинным рукавом, выхожу из участка и иду к машине. Наслаждаюсь тем, как ветер играет с моими волосами. Вне работы я никогда их не собираю. У пожарного депо курит Догэн, я устало, но вполне приветливо машу ему на прощание. Он отвечает тем же. Никаких слов. Все, что мы могли здесь друг другу сказать, мы сказали днем.

Сажусь в машину и зависаю на минуту, ощущая, как усталость приливает волнами. Смена выдалась довольно бурной. Улыбаюсь, понимая, что сегодня я принесла немало пользы. Внезапный стук в окно вырывает меня из раздумий и заставляет вздрогнуть. Джей-Ди хохочет над тем, что его шалость удалась. Опускаю окно, смеясь.

– Тебе что, двенадцать лет? Даже у Джимми шутки умнее.

– Эй, красавица, не подвезешь меня? Жена послала меня к черту.

– Серьезно? – я волнуюсь, ведь Джей-Ди женат более двадцати пяти лет, как такое может быть.

– Сказала, что устала быть моим личным водителем. Ей нездоровится.

– Ты меня напугал, я уж подумала, ты достал ее своими детскими выходками. Садись, красавчик, доставлю тебя в лучшем виде.

Мы всегда вот так мило общаемся. Мы не близкие друзья, ему нравится заботиться обо мне, словно я его дочь. На самом деле его зовут Джек Дайсон, но он приучил всех звать его Джей-Ди, по первым буквам.

– Жена никогда не выгонит меня, хоть иногда и грозится, – говорит он, пристегиваясь. – Я продлеваю ее молодость. Кто молод душой, тот никогда не состарится. И я отлично лажу с детьми. Скоро у нас будут и внуки, и я стану еще моложе.

– Ты просто балбес, – я снова смеюсь.

– Не без этого. Хочешь, открою секрет?

– Конечно, – я загораюсь любопытством.

– В депо делают ставки на то, схлестнетесь вы с Догэном или нет.

– Вам, ребята, от безделья совсем нечем заняться? Они же знаю, что да. Завтра во время смены непременно, может, послезавтра. Мы так делаем уже сколько? Почти год, да?

– Я не о том. – Усмехнувшись моему удивленному взгляду, выдает, – они ставят на то, переспите вы с ним или нет.

– Что за чушь?! – я задыхаюсь от возмущения. – Это Догэн придумал?

– Нет, он не в курсе. Мы все решили не говорить ни тебе, ни Джиму. Чтобы не лишать интриги и не форсировать события. Многие считают ваши баталии символом взаимного притяжения.

Я презрительно фыркаю.

– И с чего ты взял, что кто-то не может рассказать об этом Догэну так же, как ты рассказываешь мне?

– С того, что я болтун и слишком тебя люблю. А ты слишком хитра и умна, чтобы это разболтать. Расскажи кто-то Догэну, он сделает все, чтобы добиться тебя. Из азарта.

Я еще раз фыркаю.

– И снова обломается. И на кого ты поставил?

– На тебя, конечно. Не представляю, что может связывать тебя и Джимми. Ты слишком умна для таких парней.

Я улыбаюсь, и Джей-Ди думает, что это самодовольство. Но это не оно…

***

Зайдя в квартиру, тут же заключаю в объятия красавца, так долго ждавшего меня. Мой пес Севен. Представитель немецких овчарок. Не знаю, кто дал ему такое имя и почему. Я забрала его из полицейского питомника пару лет назад. Он сломал лапу после неудачного прыжка, а перелом не сросся должным образом, и Севен остался хромым. Со службы его списали, и он, будучи молод, направился на пенсию ко мне домой. Лучший пес в мире, умный, статный, веселый, общительный и понятливый – настоящий компаньон. Радостно треплю его по шее и зарываюсь носом в жесткую шерсть.

– Здравствуй, любимый, я скучала.

Смеюсь, когда он начинает вылизывать мое лицо, и в этот момент замечаю Бо. Он стоит на выходе из кухни в моем переднике и с кулинарной лопаткой в руках. Мысленно вздыхаю, в сто первый раз думая о том, что зря дала ему ключи от своей квартиры. Через силу улыбаюсь, но так фальшиво, что сама себе не верю.

– Привет. Не ожидала, что ты здесь.

Он расплывается в улыбке, искренней – не то, что моя.

– Решил устроить тебе сюрприз. Приготовил ужин. Подумал, что у тебя нелегкая смена. Как прошел день?

– Двое воришек, пьяницы на скамейке в парке, три семейных скандала, три аварии, два нарушения правил парковки, один пойманный барыга на десерт, – рапортую я, зная, что ему это неинтересно и даже неприятно. Он искренне не понимает, почему я работаю там, где работаю.

– Ты всегда радуешься Севену больше, чем мне. Я даже завидую этому псу.

Бо милый парень, высокий, спортивный, на три года меня моложе. Мы встречаемся чуть больше полугода. У него наивное лицо, кругловатые щеки, которые вспыхивают ярким румянцем, когда его волнуют какие-либо эмоции. Он работает инженером, любит рисовать и сочинять стишки. Бо заботится обо мне, по крайне мере старается. Когда мы встретились впервые, он мне понравился, и все закрутилось само собой. Сначала все было здорово, но потом я поняла, что у меня нет к нему ярких положительных эмоций или каких-нибудь хотя бы мало-мальски сильных чувств. Мне нравится видеть его тогда, когда я сама этого хочу. Но он слишком… назойлив. Его много, он старается заполнить собой все свободное пространство вокруг меня, а то и больше. И когда он начинает попирать мои границы, я выхожу из себя.

Знаете, это как со сладким. Вы любите сладкое и наслаждаетесь им, когда едите в охотку. Но стоит кому-то начать закармливать вас насильно, заставляя съесть целую гору в тот момент, когда вы совсем не хотите, то вас начнёт тошнить. Так и с Бо. При нужном настроении мне с ним хорошо, приятна его забота, его присутствие. Но если я не хочу его видеть, а он заявляется ко мне домой и начинает хозяйничать, стараясь насильно сделать мою жизнь лучше, меня начинает мутить. Вот и сейчас вместо того, чтобы испытать благодарность за ужин, начинаю злиться за то, что он явился сюда без спросу. Стараясь скрыть свое раздражение, встаю и беру поводок.

– Схожу погуляю с Севеном.

– Я уже погулял. Буквально только что. Чтобы тебе не пришлось разгуливать ночью.

Стискиваю зубы и цежу слова, стараясь не нагрубить:

– Ты же знаешь, мы всегда гуляем с Патриком в это время

– Неужели ты выберешь прогулку с собакой и своим соседом вместо ужина со мной?

В его голосе звучат досада и обвинение. Мне так хочется ответить "да", но, сжалившись, выдаю слабую улыбку.

– Нет, просто… Тогда мне нужно предупредить Патрика.

– Но…

Прежде, чем Бо успевает что-то возразить, я уже закрываю дверь с той стороны. Спускаюсь по лестнице на два этажа и стучу в дверь напротив лифта. Слышу, как за дверью радостно елозит Булка, и улыбаюсь. Она знает, что это я, и она рада мне. Не знаю, как могла человеку в голову прийти мысль назвать золотистого ретривера Булкой. У неё есть какое-то официальное длиннющее имя, но я никак не могу его выучить. Не уверена, что хозяин сам его помнит.

Дверь открывается, и Патрик встречает меня широкой сногсшибательной улыбкой. Он так хорош собой. Ему тридцать пять, он высокий, состоящий сплошь их мышц, его лицо словно сошло со страниц "Вог" или чего-то в таком духе. Однажды он даже позировал для "Менс хелс". Видели бы его задницу, это просто что-то. Глаза у него божественно голубые, даже скорее лазурные, цвета воды у берегов тропического острова. Когда я въехала сюда и познакомилась с Патриком, думала, что у нас может завертеться роман. Но его ориентация не предусматривает представителей моего гендера. Однако мы сдружились, и каждую ночь вместе гуляем с собаками. Патрик мне как подружка. Мы знаем друг о друге все, он помогает мне с выбором одежды, у него прекрасный вкус. И в отношениях с парнями иногда даёт дельные советы.

– Привет, детка, мы тебя уже заждались.

– Привет, милый, – чмокаем друг друга в щечки. – Ребята, сегодня у нас не получится с вами погулять. – Присаживаюсь на корточки и начинаю гладить собаку и чесать ей за ушами, она это любит. – Бо приперся и погулял с Севеном. Прости, Булочка, сегодня никак. Извини, Патрик. Я бы раньше предупредила, если бы знала.

– Всё в порядке, не переживай, мы тогда сами по-быстрому сходим. Он просто ревнует ко мне, да?

Я хитро сверкаю на соседа глазами и киваю, на что он запрокидывает голову назад и хохочет. Звук, который можно слушать вечно.

– Он забавный. Хотя, если разобраться, это тебе стоило бы ревновать.

Мы смеемся, но он видит моё раздражение.

– Злишься на него. – Киваю. – Я тебе уже говорил. Послала бы ты его. Не издевайся над парнем. Нет ничего плохого в том, что он не нужен тебе. Плохо то, что ты продолжаешь удерживать его по какой-то своей причине.

Он прав, и я это знаю.

– Патрик, как я могу его послать? У него чувства ко мне. Он проявляет заботу и терпение.

– Но это не значит, что ты теперь обязана до конца своих дней выносить то, что тебе не по душе. Отпусти его, Сэл. Пусть найдёт кого-то, кому нужны будут его ухаживания, и кто оценит их по достоинству.

Вздохнув, отпускаю встрепанную собаку. Улыбаюсь ей и перевожу уставший взгляд на друга, потирая лоб.

– Ты прав. Я должна разобраться с этим. Но сначала я должна настроиться. – Пауза. – Я отвратительна, да?

Патрик обнимает меня, и я успокаиваюсь от тепла его тела и от тепла его души.

– Ты не виновата. И он не виноват. Просто это не твоё. Если человек не к душе, то в этом нет чьей-либо вины.

– Спасибо, – шепчу я и целую его в уголок рта. – Я пойду, спокойной ночи.

– Спокойной ночи, детка. Ждем тебя утром. Эй? – Обернувшись, снова встречаю шикарную улыбку. – Все будет хорошо.

И я верю ему.

Пока поднимаюсь по лестнице, приходит смс. "Жизнь отстой". Грустно улыбаюсь телефону, думая: "и не говори, дружище". Набираю ответ: "Не сегодня. Извини".

Вернувшись домой, нахожу Бо за накрытым столом. Он недоволен и даже не пытается это скрыть. Сейчас опять начнет читать мне нотации.

– Все остывает.

Я хочу в душ, но понимаю, что чертовски голодна. Сажусь и начинаю есть. Какое-то время царит молчание, и я наслаждаюсь им. Наверное, нужно сказать, что все очень вкусно, но я не хочу слов. Тишина меня устраивает. А вот Бо – нет.

– Неужели нужно столько времени, чтобы сказать, что не пойдёшь с ним гулять?

Это поднимает во мне едва унявшееся раздражение.

– Мы поболтали немного

– Вы каждый день болтаете.

"Ты вообще никогда не затыкаешься".

– С тобой я тоже каждый день болтаю.

– Со мной ты общаешься так, словно это обязанность.

Я начинаю злиться, потому что он прав. Медленно кладу вилку, чтобы не запустить в него.

– Я устала и не намерена это выслушивать.

– Я думаю, тебе нужно сменить график.

– С какой стати?

– Ты поздно приезжаешь домой. У тебя совсем нет времени на меня. Так мы могли бы чем-нибудь заниматься вместе. Перейди в другую смену.

– И не подумаю. Этот график для меня удобен. С чего ты взял, что имеешь право принимать за меня такие решения?

– Но… – начинает он, но я резко встаю и выхожу из-за стола

– Спасибо за ужин.

– Ты почти не ела.

– Я сыта.

И речь не только о еде.

– Я в душ и спать. Ты остаешься? – спрашиваю насколько могу мягко, но надеюсь, что он откажется, обидевшись на меня.

Понимаю, что мои надежды пусты, когда он широко улыбается:

– Конечно, солнышко.

Меня подкидывает, как от удара током. Потеряв всякий контроль над собой, срываюсь от злости и кричу:

– Не называй меня так! Сколько раз я могу повторять?

Щеки Бо вспыхивают от обиды, и это меня тоже бесит. Каждый раз, когда это происходит, я жду, что он расплачется и встанет в угол. Выдыхаю, стараюсь взять себя в руки.

– Я же просила не называть меня так. Неужели я о многом прошу?