В поисках «Руритании»

Занятно, подумал Рукавишников, а ведь барон (титул вместе с фамилией и адресом значился на визитке) не поинтересовался, знают ли гости столицу и смогут ли самостоятельно добраться до места? Видимо, он уже в курсе, что один из визитеров – коренной петербуржец…

До места они добирались на лодчонке, нанятой на Обводном канале. Проще и быстрее было бы доехать на извозчике – по Измайловскому проспекту, до Сенатской, через Николаевский мост и прямиком на Васильевский остров. Но Рукавишникову, который уже три года не был дома, вдруг до боли захотелось посмотреть на город с воды. Тем более, что и торопиться было особо некуда: впереди целых два часа, они даже успеют перекусить в каком-нибудь приличном заведении.

Здание Морского Корпуса выходило на набережную, между одиннадцатой и двенадцатой линиями Васильевского острова. Рукавишникову приходилось уже здесь бывать: два года назад, в день, когда он по поручению графа Николы, привез его двенадцатилетнего наследника в Императорский Морской Корпус.

* * *

Их ждали. Из обширной прихожей дежурный, безупречно вежливый лощеный лейтенант, провел гостей в огромное лишённое колонн помещение – знаменитый "столовый зал". Высоченные окна, зеркально начищенный паркет; массивные бронзовые люстры с бесчисленными хрустальными висюльками. Над парадным входом – галерея, стены украшены гербами и барельефами военных трофеев. У дальней стены стояла огромная, размером с многовёсельную шлюпку, модель двухмачтового корабля. Провожатый, чуть замедлив шаг, объяснил, что модель брига "Наварин" стоит здесь отнюдь не для украшения: рангоут и такелаж в мельчайших деталях соответствуют настоящему паруснику, и на модели проводят занятия по морской практике. А в торжественные дни даже поднимают паруса и флаги расцвечивания.

Столовый зал остался позади. Гости миновали очередной коридор, поднялись по узкой лестнице и оказались перед высоченными, под самый потолок, дверьми кабинета начальника Морского Корпуса.

Контр-адмирал Арсеньев принял Вильгельма Евграфовича радушно. Им случалось встречаться на заседании Русского Географического Общества, когда, в свой последний визит в Санкт-Петербург, три года назад Рукавишников делал доклад о новейших исследованиях в Палестине. Контр-адмирал, состоявший в Русском Палестинском Обществе, чрезвычайно заинтересовался этим выступлением и засыпал гостя множеством вопросов.

Арсентьев был предупрежден о визите, и Рукавишников нисколько не сомневался, что и здесь постарался барон Эверт. После обмена любезностями, Арсеньев предложил гостю кресло – монументальное, обтянутое черной кожей на бронзовых фигурных гвоздиках сооружение и отослал адъютанта за кадетом Румели. И деликатно вышел из кабинета, когда Рукавишников протянул мальчику толстый, облепленный гербовыми сургучными печатями, пакет.

III

– Побудьте здесь, пока не закончится третий урок, и уж тогда ступайте к роте. – сказал Воленька. – Сколько там осталось-то, четверть часа, не больше…

И вышел, аккуратно притворив за собой дверь.

Находиться днем в ротных комнатах не полагалось – разве что, забрать что-нибудь с разрешения ротного фельдфебеля, или зайти ненадолго, после завтрака, перед строевыми учениями. Большую часть дня комнаты пустовали, и лишь после обеда наполнялись веселым шумом. Ваня Смолянинов сидел на стуле, болтал от нечего делать ногой и вспоминал, как отсюда, их этой самой ротной комнаты началась когда-то их кадетская жизнь…

* * *

Иван, как и Никола, оказались в Корпусе позже остальных первогодков – те уже успели к их прибытию примерить форменки и немного освоиться. Но так уж получилось: из Севастополя Ваня с матушкой отбыли заблаговременно: решено было добираться до Санкт- Петербурга через Москву, чтобы посетить заодно и старую столицу, где мальчик до сих пор ни разу не бывал. Но уже в Курске, куда они заглянули по дороге, чтобы навестить дядюшку, отставного ротмистра Нижегородского кирасирского полка, коротавшего век в поместье, их нагнала телеграмма: «Александръ Ивановичъ боленъ зпт при смерти зпт черезъ два дня отпоемъ зпт возвращайтесь.» Разумеется, они тотчас кинулись назад!

К счастью, кризис к их приезду благополучно миновал (отец ухитрился подхватить инфлюэнцу), но время было упущено, и к приемным испытаниям Иван уже не поспевал. Мальчик, было, приуныл он, сын и внук морских офицеров, бредил Морским Корпусом, не мысля для себя иной карьеры! Выручил начальник отца, и в новый вояж мальчик отправился, имея в кармане письмо к контр-адмиралу Арсеньеву от его однокашника, командующего броненосной дивизии Черноморского флота.

На испытаниях, устроенных персонально для них двоих, Николка и познакомился со своим будущим товарищем, молодым графом Николой Румели, приехавшим учиться в Корпус с далеких Балкан. решил за нового знакомого заковыристый пример по арифметике, а тот помог с вопросом по естественной истории. С того дня началась дружба наследника балканского вельможи и сына старшего офицера черноморского броненосца «Новгород».

С тех пор прошло уже три года, а будто бы ничего не изменилось! Тогда из ротной комнаты Иван с Николой отправились в спальни. Рота, как и сейчас, была на занятиях, и провожатый (это был не Воленька Игнациус, а другой, выпустившийся в прошлом году гардемарин) принялся знакомить их с местными порядки.

– Новых воспитанников в Корпусе делят по ранжиру – рассказывал фельдфебель второго специального класса, назначенный для присмотра за младшими кадетами. – Ставят по росту, а потом распределяют по номерам шкафчиков, коек, конторок и прочего. Но вы, господа, приняты позже остальных, так что извольте получить то, что есть и не канючить.

И указал на два свободных шкафчика.

– Этот – кадета Толстых: недавно помер в больничке от тифа, бедняга! Второй кадета Анненского, тот сломал ногу и, говорят, на всю жизнь хромым останется.

Ваня от неожиданности поперхнулся.

– От тифа? И часто у вас так?

– Да почитай, что каждый год. Чаще болеют вновь поступившие. гардемарин одарил новичков люциферовской ухмылкой. – Отчего случаются эпидемии, начальство доискаться не может, но, что ни год одного-двух отпевают. Говорят: всё из-за того, что у нас свой водопровод, а воду берут по трубам из Невы. Сейчас-то ничего, а вот весной, когда тает снег – тут-то и приходит главная зараза! Так что сырую воду пить строго запрещено, коли захочется пить – повсюду стоят баки с кипячёной.

Гардемарин прошёл вдоль ряда узких, похожих на пеналы, шкафов.

– Здесь положено держать только казённые вещи. Штатское не позволено – три раза в неделю буду проверять, да и дежурный по роте нет-нет, да и заглянет… Койки ваши рядом, когда освободились, их вместе поставили, да уж теперь передвигать не станем. Форму получили?

Мальчики кивнули: Ваня опасливо, а Никола – делано-независимо.

– Ладно, переодевайтесь. Полчаса вам на сборы – смотрите, зайду, проверю.

И направился по коридору неспешной, нарочитой походкой вразвалку. Отдал честь попавшемуся навстречу офицеру – чуточку небрежно, будто рисуясь.

Новичкам еще узнать предстояло, что этот обычай Морского Корпуса постоянно приводил к придиркам на улицах, когда армейские, а в особенности, гвардейские офицеры останавливали морских кадетов, выговаривая им за «ненадлежащую» выправку. Но все впустую: те считали для себя унизительным отчётливое отдание чести и хождение во фронте, «как в пехтуре». Считалось, что в их альма-матер ничто не должно напоминать о безупречной подтянутости армейских училищ.

– Погляди-ка, Никол! – Иван разглядывал листок в рамке, висящий слева от двери спальни. Точно такие листки они заметили и в других помещениях.

– Всего три урока? – обрадовался руританец. – Славно, не ожидал!

Он говорил по-русски превосходно, без акцента.

– Рано не радуйся. – буркнул Иван. – Они тут сдвоенные, по сорок пять минут. Считай, шесть уроков каждый день!

– Вот как? – юный граф заметно приуныл. – Но всё равно, свободного времени много – вон, раз, два, три…

– Кадет Румели! Кадет Смолянинов!

– Я, господин лейтенант! – Никола вытянулся во фрунт, Иван, чуть замешкавшись, последовал его примеру.

– Вижу, обмундирование уже получили? Мальчики кивнули.

– Тогда – марш за мной. Представим вас роте!

Мальчики радостно переглянулись. На лицах обоих было написано вот она, новая жизнь, начинается!

* * *

Сколько же всего было с тех пор: два года в Корпусе, друзья, первая в жизни военная форма, поездка вместе с другом на Архипелаг, к его отцу, графу Николе, который часами способен был рассказывать удивительнейшие истории. О затерянных в джунглях древних городах, о тайнах давно забытых племен, которые скрываются в подземельях ступенчатых, укутанных лианами, пирамид, о чернокожих воинах с многолезвийными ножами и острыми как бритва ассагаями.

Кстати, о графе…

– Так что, Никол, решил? Пойдем?

Тот неуверенно пожал плечами.

– А что нам остается? Вон, и контр-адмирал посоветовал…

Никола снова достал письмо графа. Повертел в руках без всяких сургучных печатей и пробежал глазами последние строки:

«…и непременно покажи это господину Арсеньеву. Он мой старый друг и может дать хороший совет. Доверяй во всем Рукавишникову и Безиму – оба они верны нашему дому и будут помогать во всем. Запомни, сын – моя ноша теперь на тебе, и лишь от тебя зависит, пропадет ли все, что я сделал за последние десять лет понапрасну, или же принесет успех – пусть мне и не суждено будет этого увидеть.»

* * *

Изучив письмо, и бегло просмотрев приложенные к нему документы – в конверте из плотной темно-коричневой бумаги, оказавшемся внутри пакета – контр-адмирал поднял глаза.

– Поправьте, если я ошибаюсь, кадет Румели. Вы ведь дружны с Иваном Смоляниновым?

Никола судорожно сглотнул и закивал.

– Ваня сопровождал молодого графа прошлым летом, на каникулах. вставил Вильгельм Евграфович. – И встречался с его отцом.

– Так точно, вашсокопревосходитство! – наконец выдавил из себя Никола. – Я представил Ивана батюшке, и тот остался доволен знакомством.

– Вот и хорошо. Тогда вот вам мой совет: поделитесь со своим другом этими новостями. И заодно, попросите представить вас его дядюшке. Кажется, он теперь в Петербурге…

– Вы говорите о профессоре Смолянинове, ваше высокопревосходительство? – почтительно осведомился Рукавишников.

– Точно так-с, о нем самом. Насколько я осведомлен, господин Смолянинов только-только вернулся из Хивы. И, если кто-то сможет помочь вам разобраться с этим вот пердимоноклем, – контр-адмирал кивнул на разложенные по столу бумаги, – то это он. Леонид Иванович известный непоседа и обожает всяческие древности!

* * *

К адмиральскому совету решено было прислушаться – тем более, что и Рукавишников, успевший навести кое-какие справки, всячески на этом настаивал. На следующий день выпала суббота, и кадетов, не имевших за прошедшую неделю взысканий, отпустили «с ночёвкой к родне».

Иван, за два года учебы не часто оставался на ночь у дяди. Тот отнюдь не страдал недостатком гостеприимства и всегда был рад видеть и племянника и его друзей. Но дядя нечасто бывал в столице, и хотя, отправляясь в очередной вояж, он всегда оставлял распоряжение прислуге насчет племянника, Ваня не злоупотреблял открывающимися возможностями.

Но сейчас дядя был дома, а потому, получив «отпуск» у дежурного офицера, кадеты поспешили на угол Литейного и Пантелеймоновской. Там, в большой квартире на 3-м этаже доходного дома князя Мурузи проживал, в промежутках между экспедициями проживал профессор геологии, действительный член Императорского Географического Общества Леонид Иванович Смолянинов.

Глава четвертая

I

В глади канала почти ничего не отражалось – лишь кое-где, там, где деревья растут поближе к парапету набережной, нежно-зелёная майская листва Никольского сквера, окружавшего церковь Николы Морского, отсвечивала в темно-бурой воде. Позади остались прямоугольные железные арки с цепями, караулящие вход на Египетский мост. Справа и слева от арок привстали на передних лапах темно-красные египетские сфинксы в шестиугольными фонарями на головах. По обеим сторонам от них волновалась Фонтанка; мелькали барки, лодчонки, баржи, кое-где дымили финские пароходики и паровые катера – навигация началась в середине апреля.

Навстречу то и дело грохотали подводы. Бородатые ломовики перекрикивались с людом, толпящимся у распахнутых воротин лабазов. На углу – рыбные лотки, корюшка со снетками; усатый городовой ощупывает масленым, похотливым взором фигуристых кухарок, приценивающихся к товару.

Утро субботы. Леонид Иванович встретил своих кадетов на углу Литейного, и оттуда все трое пешком отправились к Балтийскому вокзалу. Никола с Ваней шли, красуясь своей формой: тёмно-синие фланельки поверх голландок, кадетские нашивки и бескозырки. Вот уже и Ново-Петергофский проспект; в конце его здание Николаевского кавалерийского училища. Попадающиеся навстречу кадеты-кавалеристы неодобрительно косились на «самотопов», но цепляться не собирались – те были не одни, да и правила хорошего тона не одобряли конфликтов при свете дня. А уж света вокруг хватало: утреннее небо было по-весеннему бездонно и солнечные зайчики играли на меди фонарей пролёток, скакали по бледным листочкам, только-только проклюнувшимся на ветвях лип Никольского сквера.

Ново-Петергофский проспект закончился. За Обводным каналом уже виднелся Балтийский вокзал, откуда пыхтящие паровички таскали составы из открытых дачных платформ до Красного села. Туда-то и направлялась троица – прогуляться под весенним солнышком и спокойно, не торопясь, обсудить все, что свалилось на них за последние дни.

* * *

Летом Красное Село превращалось в грандиозный Военный лагерь, армейскую столицу Российской Империи. С первых чисел мая, сюда перебирались полки столичного гарнизона, и лагерь оживал. Но сейчас главная суета была впереди: квартирьеры только-только начинали разбивать ряды солдатских палаток и подновлять деревянные домики, выкрашенные в полковые цвета, где летом размещались офицеры с семьями. Петербургские же обыватели потянулись сюда с первыми теплыми деньками; в самых известных местах – Лабораторной роще, обнесенной рвом, и знаменитом Царском валике – вовсю звенели голоса, то тут, то там, были видны устроившиеся на яркой майской траве компании, семейства, парочки с портпледами и корзинками.

Троица устроилась под могучим кленом, только-только одевшимся нежно-зеленой листвой. У разносчика купили квасу, связку бубликов и несколько яблок прошлогоднего урожая, сморщенных, как старушечье лицо, и очень сладких. За три медных алтына разбитнóй парень приволок охапку рогож, которые и постелили на землю, устраиваясь для пикника.

– Значит, граф затеял перелет «Руритании» для того, чтобы скрыть готовящуюся экспедицию?

Никола кивнул.

– Верно, Леонид Иваныч. Я уже давно знал что отец собирает сведения о скрытом в дебрях Африки древнем городе, но только не представлял, что он так далеко в этом продвинулся. Оказывается, прошлой зимой господин Рукавишников обнаружил в Александрии нечто такое, что заставило отца действовать быстрее. Он пишет, что ощущал постороннее внимание к своим изысканиям, и даже упомянул некий оккультный орден. Вроде бы, эмиссар этого ордена даже разыскал его в Берлине, явился и стал задавать подозрительные вопросы. Отцу это очень не понравилось!

Леонид Иванович поскреб подбородок и, опомнясь, отдернул руку. Это была давняя, усвоенная еще в Туркестане и безусловно, дурная манера: лезть в затруднительные моменты ногтями в бороду. Тогда он месяцами не брался за бритву, предпочитая следовать примеру сопровождавших экспедицию казаков – и вот сейчас пальцы непривычно ощутили гладкую, без следов щетины, кожу.

– Но ведь точно ничего не известно: даже как называется этот орден, в письме не сказано, только туманные намеки на то, что след ведет на Британские острова…

– Да, отец как-то упомянул, что масонские ложи Шотландии и Англии проявляли интерес к его изысканиям. И даже предлагали выкупить находки, только он отказался. Говорил, что не желает иметь с этими господами никаких дел.

– Масоны, значит… – Смолянинов с трудом удержался от привычного жеста – даже пальцы стиснул в кулак, чтобы не поддаться соблазну. – В России их запретили, помнится, еще при Александре Благословенном. Да и нынешний государь не питает к «вольным каменщикам» симпатий. А вот в Европе масонские ложи процветают, причем многие, тот же французский «Великий Восток» спят и видят, как бы восстановить былое влияние в России.

– А я слышал, что и в Петербурге есть тайные ложи! – встрял Иван. Даже журнал особый выпускают, и обмениваются там зашифрованными посланиями!

– Как же, как же… – хмыкнул дядя. – «Ребус», загадочные картинки, вопросы спиритизма, медиумы, «психизм». Издаётся в Санкт-Петербурге неким Прибытковым, Виктором Ивановичем. Кстати, сей господин окончил Морской Корпус, поступил во флот, но карьеры почему-то не сделал, подался в журналисты. Увлёкся, как видите, оккультными науками: активно интересуется спиритуализмом, даже проводит домашние сеансы, гвоздём которых выступает его супруга. А недавно устраивал в столице лекции английского медиума, Уэскотта. Есть у меня приятель, барон Эверт – так он состоит в корпусе жандармов и по роду занятий весьма интересуется господином Прибытковым.

Услышав слово «жандармы», мальчики неуверенно переглянулись. Леонид Иванович, перехватив этот обмен взглядами, улыбнулся уголком рта.

– Но довольно о масонах. Возможно, это господа и проявляли интерес к изысканиям графа, но вряд ли они отправятся за ним в Африку. А именно это вы и собираетесь сделать, верно?

– Верно! Да! – хором ответили кадеты.

– Но учите, дело это дело крайне непростое, да и денег потребует немало.

– Отец оставил мне достаточно средств! – вскинул голову Никола. Даже особый счет открыл в банке «Лионский кредит», и указал, что делать в первую очередь!

В бумагах графа в самом деле, содержались указания – и, в их числе, рекомендация: немедленно связаться с немецким археологом Эберхардтом.

Леонид Иванович покачал головой.

– Надо ли понимать это так, господа кадеты, что вы готовы пуститься по стопам Монтигомо Ястребиного Когтя, вождя непобедимых? Надеюсь, на Гостиный двор за порохом еще не бегали? А то не комильфо получается: будущие морские офицеры – и подражают гимназистам, шпакам, пусть и столь талантливо описанным…

Иван с упреком взглянул на дядю. Прием был нечестный: ведь это Леонид Иванович вручил племяннику номер «Петербургской газеты» со сценкой некоего А. Чехонте. Рассказ читали всей ротой, после отбоя, при свече, которую кадет Дурново по случаю позаимствовал в корпусной церкви.

– А почему бы, в самом деле, не поехать в Александрию? рассудительно ответил Никола. – Слава богу, мы не одни: Безим отправится с нами, да и господин Рукавишников, надеюсь, тоже!

– Верно! – с живостью подхватил Иван. – Вильгельм Евграфыч познакомит нас с этим… как его..?

– Эберхардтом. – подсказал дядя.

– Вот-вот, с ним! Узнаем, куда собирался батюшка Никола, а потом…

– А потом – что? – поинтересовался Леонид Иванович. – У графа хоть «Руритания» была. А вы на чем туда доберетесь?

Иван с Николой потупились. Дорогу до Александрии оба в общих чертах представляли – поездом до Одессы, далее пароходом через Босфор, Мраморное Море, Дарданеллы и Адриатику, в Египет. Но дальше в их планах зияла пропасть.

Смолянинов взял свежайший, обсыпанный маком бублик и разломал его на части. Двумя оделил собеседников, а третьим закусил, шумно отхлебнув кваса.

– Холоднющий! – довольно прокомментировал он, обтирая платком белые пенные «усы». – Да вы пейте, пейте, пока не степлился!

Мальчики по очереди приложились к эмалевому, в цветочках, кувшину, приятно холодившему ладони. Квас, и верно, оказался ледяным, с грушевым привкусом.

– Что до Египта, – продолжил меж тем Леонид Иванович, разламывая новый бублик, – вот какое у меня предложение. Организацию экспедиции я беру на себя. Хорошо, конечно, что граф оставил вам и деньги и указания, только ведь этого мало. Можете мне поверить, я ведь готовил и снаряжал две экспедиции в Восточный Туркестан. Крайне хлопотное занятие, доложу я вам…

– Но отец-то все устроил, и экспедицию, и перелет! – вскинулся Никола. – Я – его наследник и тоже справлюсь!

– Граф – весьма влиятельная персона – покачал головой дядя. – Он способен провернуть и не такое предприятие. Вам же, юноша, еще учиться и учиться. Вот скажите, многих ли из европейских знакомых вашего батюшки вы знаете лично?

Юный руританец задумался, потом неуверенно пожал плечами.

– Вот видите! Господин Рукавишников, конечно, сделает для вас все, что в его силах. Но все равно, своими силами не обойтись: для подготовки такой экспедиции нужно поддержка державы! Ну, это мы потом обсудим, а сейчас я вас кое с кем познакомлю…

II

Вернувшись в Петербург, мальчики расстались. Никола поехал в гостиницу «Знаменская», возле Николаевского вокзала, где остановились Рукавишников с Безимом; Иван заночевал у дяди. Они допоздна проговорили в гостиной, а с утра отправились на Невский, чтобы продолжить беседу за завтраком. Сейчас они сидели за зеркальными стеклами кофейни, прихлебывали ароматный напиток из крошечных, китайского фарфора чашечек и хрустели меренгами. Столик выбрали у окна, выходящего на тротуар, и кадет с удовольствием ловил завистливые взгляды сверстников в гимназических фуражках распоряжением попечителя столичных казенных гимназий, им запрещалось посещение подобных заведений.

– Не ожидал от вас такого! – в голосе Ивана явственно слышен был упрек. – Обещали пикник в Красном Селе: подышим, мол, свежим воздухом после столичной копоти, на травке посидим – и на тебе! Признайтесь, барон заранее знал о нас?

Дядя улыбнулся. Улыбка его выглядела виноватой, и лишь в глазах мелькали чертики.

– Никому не скажешь? – заговорщицким тоном произнес он.

– Ей богу! – пылко заверил мальчик. – Может, только Николу, ладно?

– Вот ему-то как раз больше всех нельзя. Мы, конечно, доверяем твоему другу, но он может счесть, что все это подстроено – и наделает глупостей.

Иван вспомнил, как закаменело лицо товарища, когда дядя представил подошедшего к ним господина. Барон Эверт явился на встречу в партикулярном платье – парусиновая пара, легкомысленная тросточка и новомодная Deerstalker hat[4] в мелкую шотландскую клетку, довершавшая облик столичного щеголя на загородной прогулке. И только глаза – острые, все замечающие – выдавали владельца лазоревого мундира.

Среди кадетов, как и вообще среди флотских офицеров, не принято хвастаться подобными знакомствами, так что Иван чуть помедлил, прежде чем ответить на рукопожатие Эверта. Что касается Николы юный граф с детства знал о гонениях, обрушенных королем Миланом Обреновичем на его родню, Карагеоргиевичей – а ведь сотрудников сербской тайной полиции тоже называют жандармами…

– Я полагаю, – продолжал дядя, будто не заметив сомнений племянника, – граф Никола с самого начала не исключал, что рано или поздно ему придется искать помощи в России. В Санкт-Петербурге у него весьма обширные знакомства, но, в виду сложности и деликатности предстоящего дела, обращаться к кому попало было бы опрометчиво. А потому он связался со мной и попросил посодействовать. Я в свою очередь, свел графа со своим знакомым из Министерства Внутренних дел – а тот уже и призвал на помощь фон Эверта. Так что, конечно, барон все знал заранее.

Иван с подозрением посмотрел на дядю. Нет, вроде бы, не шутит…

– Так отец Николы обратился к вам? Вы, значит, были знакомы?

– Как ты знаешь, граф увлекался древней историей и археологией. Лет пять назад, когда я в очередной раз вернулся из Туркестана, он как раз приезжал в Петербург – и, в числе прочего, посетил заседания Императорского Географического общества. Там мы и познакомились: граф расспрашивал меня об организации экспедиций, вникал во все подробности.

– Так это вы подсказали ему использовать аэростат?

– Что ты, конечно нет. В таком деле рискованно полагаться на новомодные изобретения, которых в последнее время развелось столько, что глаза разбегаются. Вот сломается «газовый мотор» где-нибудь над пустыней, в тысяче верст от ближайшей мастерской – и что тогда делать? Нет уж, лучше по старинке: лошадки, казаки, юрты, вьючные седла. Дольше, зато надежнее.

Иван с сомнением посмотрел на дядю. Ему-то мысль использовать воздушный корабль казалась гениальной и донельзя увлекательной. Чем не воплощенные в жизнь романы мсье Жюля Верна?

– А вот Морское министерство заинтересовалось проектом Леньяра. Ты, наверное, слышал про «аэроскаф», который строит серб Радован Мирович?