Люди – книги – люди. Мемуары букиниста

С Донатасом Банионисом Галка где-то пила чай. К Борису Майорову и Алле Демидовой приходила домой. Василий Лановой в 5 часов утра читал ей и ещё какой-то «сырихе», скорее всего той же Бэлке Ференц, «Золотого телёнка» на лестничной площадке своего дома. А вот Родион Нахапетов никогда Галку не видел. Он слышал только её мурлыкающий голос по телефону, когда он вел с ней длинные разговоры. На глаза же ему она со своим одним зубом во рту и калошами на ногах показываться стеснялась. Она приходила к нам в магазин, оставляла всяческие подношения для него в товароведке, а он приходил и забирал их без неё, или же она в это время пряталась за колонной в торговом зале. Самой её последней страстью, когда она уже болела, был Александр Любимов, телеведущий программы «Взгляд». Она прожила с ним целую жизнь, а он об этом даже не догадывался.

В отличие от некоторых других «сыров», Галка никогда не пыталась вступить со своими кумирами в интимные отношения. Она бескорыстно обожала их и хотела от них просто немножко внимания. Они дарили ей какие-то безделушки, и она часто передаривала их нам. А вот у её сына Андрея клюшка была от самого Бориса Майорова.

Я уже говорила о том, что заветной Галкиной мечтой было «сырить» Высоцкого. Когда же я спросила её, почему она этим не займется, она мне ответила: «Ты что, за ним же ГАБТовские ходят». Я удивилась: «Ну, и что ж?» – «Они, знаешь, как дерутся!»

Вот это да! Я и не подозревала, что собственнический инстинкт «сыров» может довести их до рукоприкладства. Оказывается, за Высоцким плотно «сырили» две сестры-лесбиянки, кажется их звали Танька и Валька. И они никого не подпускали к Владимиру Семеновичу. Как Галка мечтала найти его где-нибудь пьяненьким в канаве и на своих могучих плечах отнести домой! Не сбылось. А по поводу драк между «сырами» она рассказала мне такую историю.

В молодости она вместе с другими «сырами» ходила за Андреем Поповым, актером и режиссером Театра Красной Армии. Обычно они самым почтительным образом ожидали его выхода после спектакля под колоннами этого театра. Если он выходил один и делал им знак, они шли его провожать, и он с ними разговаривал и шутил. Если же он выходил с кем-нибудь, то они следовали за ним на приличном расстоянии, стараясь не попадаться ему на глаза.

И вот как-то раз или два им в удобный момент перебежала дорогу какая-то сопливая фря, и все внимание их кумира досталось ей. Прошел слух, будто бы эта молодая особа хочет стать гримером и подходит к Попову только затем, чтобы посоветоваться относительно этой профессии. «Сыры» скрежетали зубами, но терпели. Однако, какая-то добрая душа звякнула им, что эта профурсетка просто-напросто нагло «сырит» их кумира.

Когда в очередной раз Попов вышел из театра, он увидел группу своих «сыров» и эту наглую фрю. Наверное, он подумал, что она снова подойдет к нему, но «сыры» окружили его, заговорили-заболтали, и он было забыл о ней. Когда же вспомнил, спросил: «А где эта девушка?», на что ему ответили: «Не бойтесь Андрей Алексеевич, с ней все в порядке». «Боже мой! Что вы с ней сделали? Неужели убили?» – «Андрей Алексеевич, мы таких не убиваем, мы их давим». На самом деле парочка-троечка «сыров» покрепче прижали эту девушку к колонне, поводили у неё под носом кулаками и сказали, чтобы духу её здесь не было, иначе… Короче, девица исчезла и больше не появлялась.

О самой Галке и её байках можно рассказывать бесконечно, поэтому я пока прервусь и скажу только, что теперь её прах покоится на Преображенском кладбище, куда я и прихожу каждый год 22 июня, в день её смерти.

Глава 3. Арбатские старушки и академические вдовы

Я перечитала написанное и заметила, что очень часто употребляю слова «я удивилась» или выражение «меня удивило», но надо помнить, что ко времени моего поступления на работу в наш магазин мне было всего 22 года, и я мало ещё чего в жизни видела – двор, школа, институт, вот и всё. Мои настоящие университеты начались именно в родном магазине. Там я научилась всему – дисциплине, исполнительности, выносливости в работе, изворотливости и поворотливости в деле. Там я обрела умение обращаться с людьми, умение разбираться в них, часто с первого взгляда. Любопытно, что это умение практически не подводило меня потом, уже после моего ухода из магазина. Например, когда я пришла на работу в Ленинку, я попала в коллектив, состоявший приблизительно из 25 человек. Из них мне решительно не понравились трое. Одна была совсем молоденькой девочкой и не очень умной, молодой человек вскоре попался на воровстве книг, а ещё одна дамочка была просто старой занудой. Все остальные казались симпатичными людьми и потом оставались именно такими, какими я их расценила с первого взгляда. Но ведь ошибиться было так просто, не так ли?

Я часто говорила о том, что мы в своем магазине являемся «стихийными социологами». И правда, ежедневное общение с большим количеством разнообразной публики подталкивало к тому, что волей или неволей приходилось как-то её классифицировать, раскладывать по полочкам, наклеивать ярлыки. Это делалось практически бессознательно, часто на инстинктивном уровне, но никогда меня эта способность не обманывала. Я иногда развлекалась тем, что пыталась перед тем как раскрыть паспорт очередного «продавателя», определить его возраст, имя или номер отделения милиции, выдавшего ему паспорт, то есть район или улицу в Москве, где проживает этот самый «продаватель». Самое забавное состояло в том, что я довольно часто угадывала. Вот фамилии я не пыталась угадать и номер дома или квартиры тоже. Однако были такие адреса в Москве, которые говорили сами за себя. Например, улица Арбат. В то время ещё существовали так называемые «арбатские старушки» – каким-то чудом сохранившиеся осколки старой, даже дореволюционной Москвы, которые доживали, как говорится, свой век в старых домах на Старом Арбате. Все они выглядели так, словно только что вылезли из сундуков с нафталином: их юбки, платья, кофты, пальто, шубейки были жутко старомодными, потертыми, облысевшими. Но главной их приметой были немыслимые шляпки, именно шляпки, а не какие-то там беретики или платки. Эти шляпки могли быть фетровыми, соломенными, меховыми, с перышками, бантиками, в форме капора с оборочками, какие угодно, но все они казались тогда просто фантастическими. Почему-то я запомнила одну из таких арбатских старушек – на ней была меховая шляпка, выглядевшая так, будто два котенка, наигравшись вдосталь, заснули у неё на голове лет эдак пятьдесят назад и с тех пор не просыпались, а только усыхали и потихоньку лысели. При этом шляпка имела форму детской панамки, с прорезями. Бог знает, когда полагалось носить эту шляпку, но бабусенька, похоже, носила её «зимой и летом – одним цветом».

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Примечания

1

В те времена Гера Бахчиев читал лекции в Музее музыкальной культуры им. М. И. Глинки, посвященные джазу. Он ввел туда Надежду и Вадима Севницких, и Надя начала читать нам лекции по истокам американской поп-музыки. Первой ее лекцией была лекция о главном ее кумире – Элвисе Пресли.

2

Александра Аркадьевича Галича я видела в нашем магазине раза два-три. Помню, он пришёл к нам в окружении нескольких совсем юных девиц. Он называл Александру Фроловну Шурой, а Елену Павловну – Лелей. Александр Аркадьевич пообещал нам принести куклу, которую ему подарил кто-то из Театра Образцова, если не ошибаюсь, и действительно, в следующий свой визит принёс нам огромную куклу – не то Дон Жуана, не то де Базана – и ещё маленькую Бабу-Ягу на помеле. Он усадил своего Дон Жуана в кресло в товароведке и надел ему на руку эту ведьму, сказав, что она – Донжуанова жена. Потом мы пересадили Дон Жуана на батарею под высоким окном, и он сидел там много лет вместе со своей Бабой-Ягой.

Александр Аркадьевич много раз предлагал Фроловне разрешить ему придти к нам с гитарой и попеть свои песни у нас на кухне, но Фроловна всякий раз находила какие-то предлоги, чтобы ему отказать. Разумеется, она просто-напросто боялась неприятностей. А потом он уехал, и мы могли только вспоминать его.