Рыба говорит

Сергей Михайлов

Рыба говорит

© С. Михайлов, текст, 2020

© Е. Лямина, фото, 2020

© «Русский Гулливер», издание, 2020

© Центр современной литературы, 2020

О книге

Это очень горькие стихи, и очень «про сейчас», и очень русские… В них много страха (нашего общего) и даже отчаяния, и всё-таки, уж не знаю почему, благодаря ли стилистическому разнообразию, технической находчивости или просто-напросто нетривиальности авторской поэтической мысли, – книга дарит чувство непокоренности, вдыхает надежду.

Дмитрий Веденяпин

Лучшие люди нашего падшего мира рождаются на окраинах бывших империй. Они могут существовать где угодно, они говорят голосами деревьев и домов заброшенных окраин, той странной, отчаянной местности, с которой, несомненно, связывает себя автор этой книги. Сергей Михайлов – денди пространства, где вместо вертикали власти движутся разные векторы переживания: общего человеческого и нездешнего метафизического. Это уникальный, утончённый автор заката России.

Елена Фанайлова

Поэзия постоянно меняется, и вменяемый автор пытается следовать той же тактике: не фиксироваться, а «скользить» по стилям. Стилем становится само это скольжение: его направление, его скорость. Вот и у Сергея Михайлова стиховой темп входит в само содержание высказывания. На мелодию романса или блатной песни ложится прерывистое личное дыхание. И это соединение легкого мотива с тяжелыми словами заявляет себя как тревожная новость.

Михаил Айзенберг

Локус Калининграда-Кёнигсберга обладает двойственной, по сути, антагонистической природой: с одной стороны, это место пересечения и взаимодействия, как правило насильственного, разных культур и цивилизаций, с другой – образцовая «ничейная земля», место, из которого когда-то изъяты его автохтоны и наделяемое то и дело чужими смыслами («…То были наши дети / На краденой планете…»). Поэзия Сергея Михайлова в каком-то смысле конгениальна этому пространству: насыщенность разнородными и разноприродными реалиями и отсылками, она репрезентирует в то же время некое тотальное отсутствие, неизбывную тоску по той наполненности мироздания смыслом, который бы не светил отраженным светом («Хочешь знать как ржавеет нож / В доме в котором ты не живёшь…»). Мир полон обманок, выморочных предметов и явлений («Зуммер лампочки больной / Ноет надо мной / Чей то голос не к добру / Я не разберу…»). Подобный неизбывный трагизм маскируется блеском и филигранным письмом Михайлова, и в то же время – легкостью и лихостью его просодической манеры, не побоюсь этого – слова – напевностью (при всей насыщенности анаколуфами, эллипсисами и плеоназмами), но не обманет внимательного читателя.

Данила Давыдов

В формальном плане, если понимать «форму» в узком смысле, стихи Сергея Михайлова довольно традиционны (не случайно эпиграфом к одному из стихотворений взята фраза из «Архивного дела» Бунина).

Автор словно бы застегивается на все пуговицы униформы с высоким стоячим воротником, это помогает держать выправку и не бросать слов на ветер. Мусорный, сбивающий с ног ветер истории, на котором не расслышать сказанное за десять шагов. Тем важнее, если все же эти десять шагов проделать, интонация, мгновенно цепляющая своей подлинностью, настоянная на горечи и стоическом принятии неизбежной дистанции. Здесь все произносится сквозь зубы, стиснутые опытом боли, которую не унять никакой близостью, никаким искусством. Но и безыскусными эти стихи не хотят притворяться. «Архивное дело» – не стихотворение, а рассказ Бунина, однако фраза, взятая эпиграфом, – «…всё пришивал да присургучивал…» – вполне способна заставить читателя обмануться. Рассказ датирован 1914-м, годом катастрофы, и повествует о нелепой смерти старичка-переписчика, этакой реинкарнации Акакия Акакиевича. И это лишь один, но характерный пример того, как не самые очевидные нюансы и подтексты образуют подкожную ткань, нерв этой поэзии, пропущенной, по завету другого «архаиста», сквозь прозу, подчас самую низкую. В самодисциплине, скрытности, нежелании притворяться – ее особое достоинство, столь редкое в наши дни.

Александр Скидан

«Двое уже пропали на этой койке…»

двое уже пропали на этой койкетолько приляжет и всё нет человекавы гражданин прекращайте свои попойкия полночи ворочаюсь как моральный калекаах душа моя девочка что же ты так поблеклавыйдешь в общество каждый второй покойник

«Калинин ад приветствует тебя…»

Калинин ад приветствует тебяШирокоскулой девичьей улыбкойЧто видел ты у матери над зыбкойЕй грудь ненасытимо теребяВ окне висела розоватой скибкойЛуна ещё безмолвна и грубаТобой не просвещённая рабаМонаршей ночи без того уж зыбкойК рассвету всенародная трубаКогда заныла похоронной скрипкойИ заплутала в бородёнке хлипкойК тебе не проходимая тропаКалинин ад приветствует тебяПромозглым парком и скамейкой липкойОборванной как жизнь трамвайной ниткойСтоль нищенским исходом октябряЧто кажется неиспросимой пыткойСияние советского рубляСо дна морского нивами репьяЛуной всё так же и немой и брыдкойНад «сковородкой» да потешной дыбкойТебе по чину колья затупяТебе к надгробью брошенной гвоздикойКалининград приветствует тебя

«С Девау подымается туман…»

С Девау[1] подымается туман.Не цеппелин, не, господи, биплан —Туман, что твёрже стали.Он занимает город. Взят взаймы,Тот зябнет в приближении зимыМежду кострами.Между кострами бродит человек,Вместилище души, как чебурек —Прокрученного мяса.Не разбирая ни дорог, ни косм,Он в город вышел, как в закрытый косм.Посланник Марса.Посланник Марса хочет сдаться в пленТуману и, туманом ослеплен,Роняет гнева гроздья.А город с помороченной судьбой,Удара не дождавшись, сам собойЛетит на воздух.

«Как кёнигсбергская брусчатка…»

Как кёнигсбергская брусчаткаЛежат икринки в банке ChatkaЛежит широкая странаКак скомканная простыняОдним концом впадая в мореДругим промакивая гореТам только ставят brut на лёдА здесь народ уже блюёт

«Человек, который похож…»

Человек, который похож,Вылезает из хрустких кожИ ползёт на разведку.Звать никак того подлеца,Ибо нету на нём лица:Проявляет он сметку,Оставляя токсичный след, —Он и сам от него ослепНа невидимом фронте,Где ползёт, не щадя живота,И вслепую бьёт не шутя.Вот такая вот шутка, Монти[2]!

«Маленькая Джульетта…»

Маленькая ДжульеттаСухонькая старушкаСпасала семьюОт шакалов ДжевдетаСестру звали ДоройПоздний ребёнокБросили как сукуПодыхать под заборомМуж поднял всех в аулеА те на своих джипахСемерых схватилиТело не вернулиЗа ним пошёл старшийКак не удержалаЗигфрид мой милыйВспомнить страшноЕсли б не трое младшихТак выпила бы уксусГоре горькое гореА послушать вашихТам все ваххабитыЧума на их лицаМы здесь по пятницамВы к нам приходите

«Уходя не скупись отоваривай…»

«…всё подшивал да присургучивал…»

И. Бунин, «Архивное дело»Уходя не скупись отоваривайЧем богат в сюртучке отпускномПрисургучит червяк-архивариусШтемпелёчки присыплет пескомПодошьёт постранично кореньямиНе боись говоря возвернёмНе тебе так другим поколениямДолговые расписки времёнОбщаков и крымов покорения

«Таперича не то что давеча…»

Таперича не то что давечаЧто было давеча то возверни подиКому не нравится нехай задавитсяА самолучшее напередиА смертушка да и она пускайОбымет матушка не оторвёшьОденет в новое посюду с напускомГрешно закапывать ядрёна вошьС таким-то напуском я б лучше к девицамМогила скучная не то любовьПод горку скатеркой дорожка стелетсяНе встрену ласковой пойду к любойА коли муж у ей да коли в ём онаНе чует глупая своей душиТады Семёновна да ты СемёновнаСо мной детинушкой давай спляши

Казацкая

Ой темна вода за окномЧто несёт она и о комКто гуляет кто в ней поётКто по эту сторону пьётКто прижат её каблукомЯ пою и горькую пьюКаблуком топчу жизнь моюНету моей жизни хоть плачьСам себе я хач и палачПодышать окно отворюВыйду я на улицу зряЗа другой такой говоряА всё с той же с этой вернусьПей меня разлей моя РусьВся-то грусть моя в газыряхНе стыди меня моя матьМне с тобой отца не видатьЧто ли я не твой не казакПоложи себя в мой рюкзакХватит спать айда воеватьМы с тобой по полю пойдёмГорем опоён чернозёмПолегли невинные сплошьА ты меня спасёшь унесёшьПроторчу остаток гвоздёмОй темна повсюду рекаНочь безвидна и глубокаГде ты есть возникни ГосподьВыверни меня на исподПожалей свово казака

Конвой

Колыхалась в стаканах водочка,Дым стоял телеграфным столбом,И горела гранёная звёздочкаНа погоне моём голубом.Поезд нёсся в туман сиреневыйИ гудел на степь свысока.Мы на вечное поселениеКонвоировали зэка.Наши родные поднадзорные —Вор в законе, столичный ментИ по мелочи псы позорные,Политических только нет.Их народный суд не помиловал,Им срока́ никто не скостил.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Примечания

1

Девау – бывший немецкий аэродром, ныне находящийся в черте Калининграда и бездействующий.

2

См. Monty Python’s Flying Circus, 1 эпизод, 1969 год.