Коммунизм – миф или реальность империи любви?

Классики марксизма утверждают, что появление частной собственности определило распад первобытного коммунизма. Их утверждение значило, что уничтожение этой частной собственности приведет мир снова к формированию коммунистического общества, где все будут равны. Наивно полагают, что с этим придет общество изобилия, в котором деньги потеряют ценность, а семья, освободившись от имущественного гнета, станет только союзом чувств. Таким образом, видимо, считали они, придут к всеобщему счастью всеобщего мира.

То, что с этими изменениями отомрет и государство как орган физического подавления народа, было бы думать уж совсем наивно, ибо общественная собственность сама по себе без взаимозависимости с личностью не формирует идеального сознания и не устраняет антагонизмы противоречий. С этим не осознавали и того, что приведут мир к обезличенному обществу хаоса, а каким должен быть механизм взаимозависимости личности и собственности, чтобы она не стала просто отчужденной собственностью, социализм не решал. Сможет ли общество когда-нибудь признать, что некоторые пункты коммунизма утопичны и нужно уходить от иллюзий и не обманывать народ? Ныне нужно просто строить социальное общество и при отсутствии в нем антагонизмов считать коммунизмом.

На научном олимпе защищались наивные диссертации о таком уровне развития общества и сознания, когда сначала будет бесплатным хлеб и мыло, спички, а потом все остальное. При этом не решался вопрос изменения отношений собственности. Более того, не понимали, как и в каких условиях станет ненужным аппарат государственного насилия, чтобы страх насилия заменить влиянием на показатель совести и чести, как душевной красоты. Не осознавали и того, что стихиями природа всегда – и в первобытной общине, и сейчас – навязывает коллективную ответственность, что также осуществляют и войны, как общая беда и задача, формируют единое сознание. Выходило, что при отмирании государства должна снова восторжествовать некая коллективная ответственность, но от кого? На практике после отмены частной собственности произошло усиление социалистического государственного насилия. Встает опять каверзный вопрос: почему? На этот вопрос теория марксизма-ленинизма отвечала исторической борьбой классов и необходимостью диктатуры угнетенных. Именно это привело к тому, что к власти пришли бездарные руководители, которые не нашли других форм влияния, кроме насилия.

В первобытном коммунизме изгнание из общины было равносильно смертельному приговору, так как одному выжить в борьбе с природой считалось невозможным. Фактически это тоже было формой если не насилия, то проявлением кары как нелюбви. Когда возможность выживать и в одиночестве стала реальной, возникла кара физического наказания и его страха, с публичным унижением и осуждением.

Если даже согласиться, что государство все-таки когда-то отомрет, то эти функции так или иначе нужно будет передавать децентрализованным органам самоуправления, что вряд ли приведет к единству мира, а скорее – к его разобщению. Надо понимать, что самоуправление может быть эффективным только на низовом уровне, где была бы возможна коллективная ответственность и социальная или экономическая зависимость одного от коллектива, и наоборот. При этом коллективы самоуправления должны иметь свой устав и органы товарищеского суда согласно уставу, согласованному с руководящей властью, и подчиняться народу в виде советов народных депутатов. Естественно, деятельность таких коллективов должна иметь контролирующие функции с социальной значимостью и статусной оценкой по роду их деятельности.

Я убежден в том, что государство диктатуры созидания в своем развитии должно принять такой вид, где демократия может выразиться в виде советов различных уровней, которые должны контролировать учрежденную партией учредителей руководящую власть. Однако для той и другой власти должен быть один социальный показатель деятельности, дающий право на управление на том или другом уровне власти. Именно власть социально-созидательного учреждения с народным контролем через советы приведет к отмиранию тюремно-карающего государства к государству экономически-правовых форм под контролем народных советов.

Эти контрольные органы должны вести оценку деятельности исполнительной власти на основании рейтинга доверия с возможностью дополнительного стимулирования деятельности из социальных фондов. При необходимости их органы могут иметь социальные суды, которые будут определять спорную статусную значимость подконтрольных им органов. На самом высшем уровне они могли бы стать международным органом для оценки деятельности исполнительной власти отдельных государств, Контроль над этими двумя видами власти может осуществлять конституционная власть в виде ее монархического института.

Возрождение советов народных депутатов позволило бы вести контроль над деятельностью всех предприятий и организаций через своих представителей в них. При этом эта организация, как и профсоюзы, на основе общественных договоров могла бы следить за соблюдением социальных гарантий в обществе. Эти советы как высшая форма общественной организации для неподкупности могли бы полностью содержаться на правах пользования и стимулировать правами социального пользования всех своих членов. На основе подобной организации мог бы происходить не только контроль над социальным развитием общества, но и международный социальный контроль государств.

Что касается семьи, то как продукт частной собственности и государства она если не исчезнет, то рядом с ней может возникнуть семья на основе застрахованного морального договора чувств. Философия такой семьи раскрыта в главе 18 моего романа «Храм любви». Социализм и классики марксизма ни новой семьи, ни новой морали создать не смогли. Попытаемся сделать анализ и этих ошибок:

Не создав своей морали, как и религии, поклонения ей, где бы скрепой семьи и отношений любви в обществе армировалось неимущественной составляющей, они узаконили патриархальную семью на основе уже имеющейся религиозной морали как основополагающую моральную истину. Социальные и производственные условия давно ушли от патриархальных отношений, и семья требует новых форм, и новой морали.

Чтобы объединить мир, для развития нужна все-таки новая объединяющая межнациональная мораль. Такой моралью могла бы быть мораль формирования семьи – любви и мира как единой семьи. Семьи, где бы право интимного общения и воспитания основывалось на морально-правовом договоре как страховочной арматуре гарантированных отношений и обязанностей во времени их проявления, коммунисты тоже не видели.

Если рассматривать государство как организацию, разрешающую нравственные и производственные вопросы во имя счастья своих граждан, а высшей формой счастья считать пребывание в любви, то построение общества любви должно являться смыслом государства. Патриархальная, единственная на всю жизнь данная семья не всегда соответствовала полному душевному счастью каждого или больше, не являлась таковой необходимостью для каждого. Однако только через создание семьи как основы государства и общества возможна единственная узаконенная форма проявления любви для реализации половых отношений и отношений по воспитанию детей. Не отрицая существования патриархальной формы семьи как предпочтительной, нужно думать и не исключать возможность других согласованных форм семьи, если они могут являться основой счастья.

То, что для счастливого общества семья должна стать формой не имущественного союза, а узаконенной совместной ячейкой общества для реализации чувств, сексуальных и бытовых отношений, сопутствующих выражению личности, настоящая идеология семейного права не предусматривает. Однако самовыражение личности есть составляющая счастья, что является смыслом и общественного развития.

Если в родовом обществе основной потребностью семейного образования были бытовая, воспитательная и физиологическая потребности общения, то в феодальном обществе семья стала экономической единицей государства, и наличие в ней собственности стало определять значимость личности и совместного хозяйства с передачей этой значимости по наследству. Количество ее членов как работников было важным фактором для ее выживания, а мужчина был главенствующей ее экономической единицей.

В капиталистическом же обществе значимость личности и семьи на основе собственности вошла в противоречия, так как работающие супруги стали менее зависимы друг от друга. Производство уже на стадии капитализма востребовало женщин как отдельную экономическую единицу и поднимает зачастую их труд выше значимости мужского труда. Вместе с этим естественно выглядят требования женщины о своей свободе в любви, с пренебрежением старой моралью патриархальной семьи. Женщине не стал нужен мужчина постоянно, и они стали предпочитать не постоянное, а периодическое общение с противоположным полом. Появление неполной семьи становится преобладающим явлением частного интереса, с попранием общественной необходимости.

Необходимость ведения совместного хозяйства потеряла значимость, но совместное имущество еще определяет значимость семьи, оставаясь скрепой отношений и основой воспитания детей. Времени же для воспитания детей остается родителям все меньше – это стало новой проблемой. Практически в имущественном закреплении семья осталась почти той же патриархальной семьей, о которой Энгельс говорил как о семье, отрицающей свободу любви с грязью разводов и дележом имущества. Общество не выработало морали свободной семьи – любви с объединенной значимостью супругов, боясь попасть снова в хаос отношений родового строя. В этом состоянии с религиозных позиций осуждается любая свобода интимных отношений.