Юхан

Светлые глаза

В ночном тумане сновали тени с блестящими глазами, они робко подбирались к окну избы, в котором еле теплился свет от обычной восковой свечи. Ртуть всю ночь ползла вниз, пока утром не остановилась на отметке -49°. Окна избушки сковал лед, отчего внутри было темнее обычного, почти как ночью. В углу избы возвышалась «голландка», вся черная не то от краски, которая местами лопнула и вздулась, не то от копоти, которой покрыт потолок. В избе было не топлено – стоял холод и, как говорят местные жители, «дышалось». Обстановка была бедной: массивный стол, заваленный бумагами с изображением диаграмм и графиков, пара скрипучих стульев, выкрашенных много лет назад в бежевый цвет, шкаф грубой работы – он походил на огромный короб из сосновых досок, что еще пахнут лесом и смолой, рядом со шкафом висела полка с кухонными принадлежностями. Огромный чайник кипятился на маленькой печурке, труба которой выходила на улицу через стену. Вот и вся обстановка. Ах, нет! Еще была кровать, тяжелая с резным изголовьем, постельное белье было смято. А под кроватью множество книг да так много, что не видны были ножки, и казалось, что кровать стоит на книгах. В избе пахло морозом и деревом.

Добротно сколоченная маленькая дверь с треском отворилась, и пригибая голову в меховой шапке, в избу зашел человек. Он нес охапку дров, видимо, только нарубленных. Его одежда и густая борода покрылись белой изморозью. Дышал он громко и глубоко. Его фигура, обрисовывающаяся в темноте избы, казалась огромной. Дрова он сбросил у «голландки» и стряхнул с одежды снег. Шапку снял – у него были густые русые волосы и подстрижены, что называется «под горшок». Он уселся у очага печи, достал из кармана большие охотничьи спички и начал складывать дрова в топку. Береста быстро схватилась, перебросив прыгающий огонь на смолистые лучины, дрова зашипели – снег таял. Через минуту огонь разошелся, и от очага потянуло приятным теплом. Человек сидел у печи, грея руки и смотря на языки пламени. В избе стало теплее и окна понемногу стали оттаивать. Свет, проникший через окно, выхватил фигуру человека из полумрака, и стало видно его лицо.

Внешности и склада он был редкого в этих краях. Коренной народ здесь маленький с глазами-щелочками, оленеводы и рыбаки. Этот же человек напротив был и ростом высок, и в плечах шире любого якута. Лицо приятно и немного бледно, а глаза серьезны и светлы – редкость на севере.

Стало совсем тепло, мужчина снял тяжелый тулуп, оставшись в шерстяном свитере, который даже выглядел колюче. Стул скрипнул под ним, и грубые пальцы взяли обкусанный карандаш. Мужчина всматривался в графики, начерченные его же рукой, ставил одному ему известные пометки, откладывал лист и брал новый. В избе стало тепло и светло, близился полдень. Человек был глубоко погружен в работу и не замечал, как идет время. Чайник надрывным свистом, вернул человека мыслями в избу. Мутный стакан принял кипяток и чайные листья. Под выцветшим ковром был люк, открыв который, мужчина спустился в погреб, где были упрятаны от печного тепла съестные запасы. Погреб был выдолблен в вечной мерзлоте, поэтому справлялся со своей задачей отлично. Обед скоро был готов. Конечно, изысканный вкус городского жителя не искушится видом вареной картошки и тушенки, но на севере, особенно в удаленных краях, это считается чуть ли не деликатесом. Отобедав, Мужчина снова принялся за графики и диаграммы. На стене висели аккуратные часы, часовая стрелка которых доходила до цифры «1». Человек отвлекся от своих записей, казалось, что от письменных занятий он устает сильнее, чем от физических.

«Пора делать обход» – подумал он и поднялся со стула.

Мальчик, который любил читать и ругаться на русском

Он, человек, мужчина… – Читатель не любит неизвестности в отношении к персонажу, особенно к главному, коим и является обладатель светлых глаз и колючего свитера. Что ж, давайте я облегчу ваше знакомство, рассказав историю жителя избы.

Звали его Юхан Ларсен. Имя диковинное не только для севера, но и для всех уголков страны. Он был норвежцем. Но прихоть судьбы занесла его в незнакомое государство, в котором, если верить слухам, медведи ходят по улицам. Но прихоть судьбы оказалась весьма прозаична. После распада Советского Союза его родителей пригласили в Мурманск. Огромной стране нужны были картографы и гидрометеорологи, которыми и являлись родители Юхана. Маленького сынишку, которому еще не было десяти, конечно, взяли с собой. Мурманская область не сильно отличалась по климату и природе от северной Норвегии, и семья Ларсенов скоро освоилась на новом месте и стала считать Россию второй родиной. Юхан ходил в обычную мурманскую школу, где его называли Юрой для удобства. Смышленый парнишка быстро освоил русский язык, увлекся русской литературой, но особенно же ему полюбились русские бранные слова, которые так легко слетали с его языка. К сожалению, мать не разделяла любовь сына к уникальной русской словесности, и при помощи ремня отца принялись радикальные для их семьи меры.

Учился Юхан хорошо. Все же его родители были почти учеными и, безусловно, относились к мурманской интеллигенции. Мальчик рос быстро и на пятнадцатом году обогнал отца в росте. Да и весь он стал крепким, даже коренастым – словом, настоящий скандинав.

После школы семнадцатилетний Юхан поступил в институт. Конечно же, географический, конечно же, на метеоролога. Эта новость чрезвычайно обрадовала родителей, в тот же вечером отец делился с женой фантазиями, как сын и он отправятся в геологическую экспедицию, прихватив с собой рюкзаки с оборудованием. Рассыпаясь в благодарностях и похвалах, родители не заметили, что сын не разделяет их радость. Тогда впервые проявилась молчаливость и тихая грусть их «будущего ученого».

В институте Юхан учился не так хорошо, как в школе. Пару раз ему грозило отчисление, но веселый нрав, авторитет родителей и отличнейшие рекомендации от преподавателя физической культуры удержали его до последнего курса. Юхан читал книги, размышлял и наблюдал, но чувствовал, что это все не то. Образы в книгах манили его к чему-то неизвестному и новому. Юноше ужасно хотелось оттолкнуться от повседневности и взмыть на неведомую высоту, прихватив с собой побольше книг. На последнем курсе Юхан четко сформулировал план, идею которого давно уже вынашивал в своем беспокойном сознании. План был прост и состоял из двух главных пунктов: 1) окончить институт и найти на время работу, и 2) сложить чемоданы с одеждой и книгами и рвануть на восток, в тайгу. Юхана забавил максимализм и оптимизм плана, но в тоже время он понимал серьезность своего настроя, и не считал тайгу крайностью. Юхан понимал, что без диплома и мало-мальского стажа никто не отправит его на еще более дальний север, чем Мурманск. Поэтому Юхан прилежно занимался и терпеливо ждал.

Здравствуйте, я уезжая на север!

Диплом был успешно получен, декан похлопал его по плечу, а уже подвыпивший физрук пустил слезу, отпуская своего лучшего ученика. Отец помог с работой: нашел местечко в метеорологической станции под Мурманском. Станция была старой, и название «Дружба» отзывалось советским прошлым. Работать было несложно – нужно было лишь переписывать данные с табло и улыбаться старшему работнику. И то, и другое удавалась Юхану с легкостью. Так прошло полтора года, и Юхан понял, что ждать больше нечего…

Стояли погожие для Мурманска деньки, была середина марта. Юхан только что вышел от директора, оставив заявление об увольнение и директора в недоумении. Электричка донесла его до дома. Солнце отражалось в окнах сереньких домов. Была пятница, и мать по традиции или по привычке готовила оладьи.

– Привет! Как дела на работе? – весело и звонко, как мартовская капель, пропела мать.

– Все хорошо. А отца разве нет дома?

– Он написал, что задержится и немного опоздает к обеду.

Юхану не хотелось дважды объясняться, поэтому он решил подождать прихода отца.

– Делаешь любимые оладьи?

– Конечно, ведь ты не позавтракал сегодня, так что будь готов съесть двойную порцию.

Хлопнула входная дверь, и звон ключей донесся до слуха Юхана.

– А вот, кажется, и он.

Действительно, это был отец. Он поздоровался с семьей и сел в глубокое кресло, стоявшее в углу гостиной, и развернул заранее подготовленную газету.

Мать все бегала из гостиной в кухню – переворачивать оладьи – и все болтала на ходу, сбивая Юхана с мыслей. Он пытался уловить минуту, чтобы сообщить родителям о своем решении.

– Юхан, а я ведь забыл тебе сообщить, – сказал отец, оторвав взгляд от газеты, – вчера Петр Николаевич (начальник «Дружбы») похвалил тебя и намекнул на повышение, чем же ты так отличился?

Юхану было неловко. Ведь сегодня он с независимым видом подал этому самому Петру Николаевичу заявление об уходе. А отличился же Юхан тем, что в последнее время был особенно приветлив и трудолюбив, предвкушая скорую поездку. «Почему бы не поработать честно перед уходом» – думал Юхан.

– Я даже не знаю. Может, у Петра Николаевича было хорошее настроение, а может, он хотел смягчить долг, который должен отдать тебе, – сказал Юхан, стараясь быть веселым, но улыбка ненадолго задержалась на его лице.

– Ой, ты всегда занижаешь свои достоинства, – вмешалась в разговор мать, внимательно слушавшая их все время.

– Нет, ну правда. Парень ты смышленый, и, если все пойдет хорошо – можешь стать моим помощником через годик, а то и меньше.

Юхан проглотил ком, застрявший в горле. И заламывая пальцы, решился начать.

– Я тоже хотел бы кое-что сказать о своем будущем…

– Ой! – вскрикнула мать и убежала на кухню.

Вернулась она уже не такой веселой, внося в гостиную запах гари.

– Слушайте, у меня есть важная новость, – немного раздраженно продолжал Юхан, – на прошлой неделе мне пришло письмо, в котором меня приглашают на новую работу, —тут Юхан сделал паузу. Ему не нравилось, что он не совсем честен с родителями, потому что никто не отправлял ему пригласительных писем, а на самом же деле Юхан сам рассылал свое резюме по всей стране уже полгода, и только неделю назад пришел единственный ответ в весьма размытой форме. В письме сообщалось о возможности принять юного специалиста. Но все это пролетело в голове Юхана за секунду, и он продолжал, – я подумал и решил согласиться, ведь молодость не любит однообразности. Так ведь ты говоришь, мам? – В эту секунду Юхан хотел найти поддержку в матери, потому что чувствовал, что подбирается к самому сложному, – Однако есть одно «но», – тут уже вся решительность Юхана улетучилась, он покраснел и отвел взгляд от внимательно слушающего отца.

– Что за «но»?

– Это не в Мурманске…

– Архангельск?

– Ммм… Нет. Дальше.

– Да говори ты уже! – не выдержал отец.

– Семь дней на поезде, – с дрожью в голосе сказал Юхан, он не ожидал такой неуверенности со своей стороны.

Мать вытаращила глаза, а отец поднял густые брови.

Повисло гнетущее молчание. Юхан уже жалел о своей затее и мечтал вернуть время на пять минут назад.

– Значит, Сибирь, – медленно произнес отец.

– Получается, что «да», Сибирь.

– Так получается или нет! – вспылил отец.

– Не кричи! Да, Сибирь! Якутск!

– Но как же?.. Мы ведь… – недоумевала мать, но отец резко оборвал ее:

– И какого черта ты там забыл!? – прогремел отец, отчего задрожал воздух.

Потом ни раз вспоминая эту сцену, отец жалел о своей вспыльчивости.

– Мне действительно, необходима эта поездка. Потому что… Потому… – Юхан не мог словами объяснить, что чувствовал уже долгое время.

А отец все горячился:

– Вот так! Даешь ему все! Образование! Работу! Жилье! А он говорит: «Я уезжаю черт пойми куда и черт пойми почему!».

– Я все давно решил и знаю на что иду!

– Ради чего!..

– Якоб! – хотела вмешаться мать, но отец суровым взглядом снова оборвал ее.

– Не пущу!

– Уже поздно.

– Почему поздно?

– Я уволился, – с трудом выговорил Юхан.

Отец вскочил с кресла, его лицо налилось кровью, и на лбу появилась испарина. Он дико смотрел на сына, не видя в нем ничего человеческого.

Впервые Юхан видел отца в таком состоянии и на секунду ему показалось, что сейчас отец ударит его. Но нужно было заканчивать.

–…Уволился и уже купил билет до Якутска.

На самом же деле Юхан не покупал билет, и даже не совсем представлял сколько он стоит, но этой наглой ложью он хотел убедить взбешенного отца в серьезности своего намерения.

В комнате стало душно, и ужасная напряженность парила в разгоряченном воздухе. Мать не выдержала и упала на диван, на ее глазах появились слезы.

– Вот посмотри, что наделал. Да поезжай ты куда хочешь! – в последний раз крикнул отец.

Юхану было дико слышать гневный голос отца и видеть взволнованную, плачущую мать. Но пути назад уже не было…

Пустые надрывы

Через три дня Юхан ехал в купе с каким-то старичком, который постоянно спал, ворочаясь на нижней полке. За окном мелькали фонари и серый пейзаж тонул в темноте. По полу тянулся холод. Юхан подобрал ноги и равнодушно смотрел в окно. Под сидением тряслись в двух больших пакетах книги. Юхан давно готовился к путешествию, и весь смысл поездки был заключен в книгах и мыслях, находящихся них.

Из-за ссоры с родителями Юхан не чувствовал легкости и обретенной свободы, о которых так мечтал. Он чувствовал себя преступником, улизнувшим с места преступления. Особенно же больно было вспоминать разозлившегося отца. Юхан всегда был причиной его радости и хорошего настроения. Отец души не чаял в сыне, и, конечно, они никогда не ссорились. Быть может, поэтому первая ссора вышла такой тяжелой для всех. Конечно, сейчас Юхан понимал, что нельзя было в лоб говорить о своем плане. Нужно было медленно подготавливать родителей, особенно отца. Ведь его родители – умные люди, они бы поняли его. Им просто нужно время на принятие неизбежного факта: их сын повзрослел.

После скандала Юхан провел в Мурманске три дня. Только в фильмах или дешевых романах герой отпускает все прошедшее, обрубая все нити топором решительности, и, сломя голову, несется к новому и неведомому. Но в жизни прошлое, настоящее и будущее связаны прочными нитями обыденности, бытовой повседневности, которые не так легко перерубить. Возможно, в тот день Юхан хотел бы демонстративно хлопнуть дверью и уйти в ночь. Но реальность такова, что ему пришлось ночевать в родительском доме. Во многом благодаря этой прозаичности члены семьи скоро сняли гневные маски, заменив их легкой обидой. На следующее утро неспавшая всю ночь мать пришла к сыну и горячо просила у него прощения за себя и за мужа (хотя муж и не думал извиняться). Юхан не мог обижаться на мать, да и характер у него был мягок, и, конечно, он простил ее. Это было странно, ведь мать была совсем невиновата, а виновен лишь он один. Но мать без лживой мысли и без гордости чувствовала вину сына, как свою личную.

Возможно, ссора сблизила их. Мать с искренним интересом расспрашивала Юхана о работе, о поездке, о планах. Юхан осознал, что мать понимает его гораздо лучше, чем он думал ранее, до ссоры. Мать даже поддерживала сына в его затее, вспоминая себя в молодости.

– Я была такой же, как ты. Также хотела повидать и понять мир. Если честно, мне кажется, что только благодаря моему энтузиазму мы оказались в России.

–Да ну!

–Да. Твой отец куда консервативнее меня. Его тяжело сдвинуть с места.

– Пожалуй, ты права.

Лицо матери переменилось, какая-то плаксивость появилась в ее чертах.

– Ты такой взрослый, мне так сложно думать о тебе не как о ребенке. Но ты сильный, сумеешь постоять за себя. Но…

– Мам…

– Сынок, я, конечно, переживаю за тебя, но не отговариваю, потому что знаю и помню, как важна свобода в твои годы. Только пообещай мне: пиши, как можно чаще.

– Обещаю.

Мать улыбнулась и прижала сына к себе.

С отцом все вышло куда сложнее. Было еще несколько неприятных стычек, и много выпущено обидных слов. И самое странное, что каждый страдал от этой ссоры, но самолюбие не позволяло примириться. Так и вышло, что Юхан покинул Мурманск, не примирившись с отцом. А все из-за какого-то принципа, терзавшего обоих. Ни отец, ни сын не желали и не умели обижаться, но заставляли себя это делать, расцарапывая душевный надрыв снова и снова. Вот и приходилось держать обиду через силу, руководствуясь принципом, называемым «глупостью».

Это и мучило Юхана в дороге.

За семь дней поезд «Мурманск-Якутский» проехал всю Россию. Выехавший из холодного и серого Мурманска поезд двигался на юг. Весна становилась все мягче и теплее, снег стаял, обнажив черные поля и посеревшие деревни. Европейская часть приветствовала путешественника сотнями станций, на которых клубился пар, маленькими городками и теплыми кафе, в которых давали восхитительный горячий шоколад. Но затем рельсы сворачивали на восток, и за Уральскими горами снова появился знакомый Юхану снежный пейзаж, разве что лесов было больше, чем в родном Мурманске. Транссибирская магистраль уносила Юхана все дальше и дальше вглубь огромной страны, ближе к затерянному во льдах и лесах Якутску, ближе к полюсу холода и ближе к странной, но такой манящей мечте. Казалось, что Якутск – это просто буквы на географической карте, и ни один человек, руководствующийся здравым смыслом, не смог бы жить в этом заповедном месте.

Но семь дней спустя поезд, гремя составом, остановился на конечной станции, и Юхан, путаясь во мраке и клубах плотного пара, вышел на платформу, где его встретил недружелюбный якутский холод.

Кыыл таба и Эрсан

Юхан приехал поздней ночью, так что выбора, где ночевать, у него не было. В холе вокзала, под огромным, красным табло, на кожаном диванчике он пытался уснуть, подложив под голову рюкзак.

«Так странно, – думал он, – я в тысячах километров от дома, в холодном городе, в котором ни разу не бывал, пытаюсь уснуть на незнакомом вокзале, будто бездомный». Гремели поезда, увозя людей в теплых и светлых вагонах. Юхану хотелось оказаться сейчас в одном из вагонов, пить чай, беседовать с соседом, который умеет играть на баяне, и мчаться куда-то далеко, туда, где его поймут. Но Юхан отгонял тоскливые мысли о доме и комфорте, да и денег на обратную дорогу не хватило бы.

В Якутске день длился все дольше, и назойливое солнце все реже заходило за горизонт. Уже в пять утра лучи косо глядели в окна, будто смазывая очертания вокзала сливочным маслом и пытаясь разбудить одинокого странника, уснувшего на потертом диванчике.

Проснулся же Юхан не от слепящего солнца, а от шума вовсю работающего вокзала. Вокруг носились люди, в лавках уже шла торговля, а металлический голос оглашал номера поездов и платформ. На часах было девять утра.

На скомканной бумажке был написан адрес, который Юхан давно уже выучил: «Ул. Кальвица 16».

Юхан ожидал увидеть высокотехнологичный комплекс, где специалисты ходят в халатах, а в кабинетах сидят серьезные дельцы в дорогих пиджаках. Но это было обычное серенькое здание, стоявшее на сваях, в котором работали не менее обычные люди. В двенадцатом кабинете, номер которого тоже был указан в записке, его встретил круглолицый якут – сама радушность и гостеприимство. С трудом верилось, что родители Юхана, представляющие интеллигенцию, и этот простой работяга в колючем свитере и тюбетейке – люди одной профессии.

Юхан представился.

– Как, как? – переспросил якут?

– Называйте Юрой.

– Хорошо, Юра. Вот садись, дорогой! – с улыбкой сказал якут, будто распеваясь и делая акцент на буквах «х» и «р».

Дальше шли бюрократические формальности, во время которых прошло и собеседование, и знакомство.

– Ты парень крепкий, должен привыкнуть. Но вот объясни мне, старику, зачем ты в такой даль тащился? Разве дома плоха?

Юхан улыбнулся и пожал плечами.

– Зиму здесь проведешь – поймешь, что дома хорошо. Даже местные не хочут работать там. Ведь один ты там будешь, да кыыл таба1, да тайга.

– Привыкну.

– Эй, молодой. Жалеть потом будешь.

– Кто ж знает, может, мне понравится, – сказал Юхан, все также улыбаясь.

Якута, прожившего здесь всю жизнь, позабавила самоуверенность юнца.

– А волков-то не боишься?

Якут показал пасть волка руками и расхохотался…

Дальше была долгая поездка на автомобиле на север. Водителя звали Эрсан, он не умолкал всю дорогу – пересказал все свое генеалогическое древо и все расспрашивал про Мурманск и жизнь «европейцев». Несколько часов спустя «Нива» Эрсана остановилась посреди леса. Вокруг одни сосны и белое солнце просвечивает сквозь изморозь хвои.

– А дальше?

– Хех, а дальше таба. Олени, понимаешь?

И хоть Юхан ожидал много от неизвестной и дикой Якутии, но поездку на санях, в которые запряжены олени, он никак не мог предугадать.

И действительно, позади послышались крики погонщика и звоны колокольчиков. Поднимая клубы снега, сверкавшего на солнце, упряжка неслась по дороге, и два огромных оленя, выдыхая пар из огромных, черных ноздрей, приближались к ним.

– Пр-р! – крикнул каюр. И запыхавшиеся олени остановились, страшно качая рогами.

– Дорообо2! Кого привез?

– Дорообо, дорообо. Вот везу. Будет на дальнем аларе работать – геолог.

– Метеоролог, – поправил Юхан.

– У, холодный, пустой место, – сказал каюр, поежившись.

–Ну молодежь ведь. Что в голове у них не поймешь, —сказал Эрсан, будто не замечая Юхана.

– Как звать-то?

– Юха… Юра.

– Ну удачи тебе, Юра. Тебе она понадобиться, – напутствовал каюр и передал хорей3 в руки Эрсана.

– Я думал, вы повезете.

– Нее… Эрсан в этом деле собаку съел, он-то и учил меня на санях ездить, а я пока в Ниве погреюсь.

На секунду Юхан позавидовал каюру.

– В машине не курить, слышишь, Эргиз, – Эргиз(так звали каюра) уже доставал из пачки сигарету и направлялся в сторону машины. – Залазей, Юра! С ветерком домчим. Тут недалеко! – весело крикнул Эрсан, запрыгнув в сани.

– Нуу… Давай! Не растряси, ведь не привыкший он, – напутствовал Эргиз.

– Да ничего! Медленно поедем.

Долго еще Юхан не мог забыть первую в своей жизни поездку в санях. Как свистел ветер, как слетала шапка, как переживал за багаж, норовивший вылететь из небольших саней. И хоть Юхан был одет тепло и прятался за спину Эрсана, холод все равно выхватывал крупицы тепла, пришлось укрыться шкурой, от которой все еще пахло зверем. Ветер хлестал лицо, ничего развидеть нельзя было, и казалось, что едут уже очень-очень долго. Юхан Давно уже не чувствовал пальцев.

Наконец, долгожданное: «Прр!», и Юхан выскочил из саней, прыгая и согревая замерзшие руки и ноги.

– За полчаса домчали.

– Полчаса!?

Юхану казалось, что прошло полдня.

– А ты быстрее бы хотел? – спросил Эрсан и громко рассмеялся от вида замерзшего пассажира, – пойдем, покажу тебе все.

И Юхан чуть не побежал за Эрсаном в избу, в надежде найти там печь и горячий чай.

Жизнь в лесу или добровольный затвор

С тех пор прошло почти два года. Уже никакой холод не мог удивить видавшего Юхана. Отметка -40 стала привычной для глаза. Первое время было тяжело. Во-первых, вездесущее одиночество, подкрепленное бескрайней тайгой и зверским холодом, угнетала не на шутку. Во-вторых, скудность рациона: раз в месяц Эрсан привозил в санях мешок картошки, среди которой попадалась и свекла, и морковь, и главное лук; рядом с мешком лежало несколько консерв, от одного вида которых пропадал аппетит. Если вкусовые позывы и гастрономические желания можно было заглушить и одолеть разнообразием способов приготовления картошки и пойманной дичью, то вот одиночество не отступало ни на шаг от Юхана, особенно в первое время.

Об одиночестве

Какое же это странное и неприятное чувство. Сидя у окна и смотря на якутское лето, Юхан не мог понять, как так вышло, что одиночество стало для него привычным условием жизни и в тоже время – тяжким бременем. Ведь уединение, покой, тишина – то, ради чего Юхан приехал в глухую тайгу, отказавшись от общения с близкими, от работы, от комфорта и прочих прелестей цивилизации. Конечно, одиночество помогало разобраться в себе, благодаря ему мысли писателей занимали все сознание отшельника. Но Юхан был молод и ему физически было необходимо общение, живое общение. Он, как ребенок, радовался приезду Эрсана и порой уговаривал его переночевать. Но Эрсан был человеком другой культуры, другого склада характера, другого мира, – поэтому разговор не вязался, и каждый говорил о своем, не обращая внимания на то, слушал ли собеседник длинный монолог о Баренцевом море или забавную историю о тетке, работавшей в Оймяконе.

В короткое лето, которое длится не больше пяти месяцев (“летом” здесь называют месяцы без снега), на поляны, опушки, равнины, вырубки сгоняют оленей. Летом стада кочуют на север: до слияния Алдана и Лены, а порой и дальше. Зимой же оленей гонят на юг, где зимы мягче. Погонщиками работают в основном местные, и сколько бы Юхан не пытался разговорить серьезных якутов, все попытки выходили неудачными. Казалось, что холод наложил на их сердца печать, пометив жителей севера недоверием и молчаливостью. Коренные народы, удаленные от городов и железных дорог, не любят чужаков, и, пожалуй, в этом есть некая справедливость. На второе лето, проведенное в Якутии, Юхан оставил все попытки завести беседу с погонщиками и только издалека смотрел, как могучие олени страдали от жары и отмахивались рогами от слепней и огромных комаров.