Записки начальника Разведупра. Июль 1940 года – июнь 1941 года

– Хорошо, товарищ подполковник, я устрою вам личный доклад начальнику Генерального штаба! – в тоне голоса слышалась скрытая угроза. – Можете идти. Вы свободны»[56].

Насколько правдива эта история? Нет ничего особенного в том, что исполняющий обязанности начальника информационного отдела подполковник В. А. Новобранец подписал саму сводку (выделено мной. – О.К.). Для генерал-лейтенанта Ф. И. Голикова не составило бы никаких проблем отозвать сводку обратно для уничтожения – такая практика существует для утративших свою актуальность документов. Удостовериться же в том, кто прав, а кто нет, можно лишь в том случае, если удастся найти сопроводительное письмо к данной разведсводке и установить, кто (выделено мной. – О.К.) подписал его. Если В. А. Новобранец, то история правдива, если сопроводительное письмо подписал Ф. И. Голиков, то мемуарист лжет. Надеемся, что кто-нибудь из исследователей разберется в этом вопросе.

Как далее вспоминает Новобранец, после разговора с начальником Разведупра он приступил к подготовке очередного спецсообщения в адрес высшего военного и политического руководства с приложением разведсводки № 8, основная мысль которой была такова: «Установлено увеличение германских войск против наших западных границ. Это требует к себе серьезного внимания, так как общее количество германских сил на Востоке во многом превосходит силы, необходимые для охраны границ»[57].

То, как командование Красной армии учитывало данные разведки и опыт ведения боевых действий в ходе Второй мировой войны, можно увидеть на следующем примере. В декабре 1940 г. в Москве состоялось Совещание руководящего состава Красной армии, а в январе 1941 г. были организованы две оперативно-стратегические игры на картах. Эти мероприятия сыграли важную роль в повышении уровня подготовки высшего командного состава Красной армии в области тактики, оперативного искусства, военной стратегии, наступательных и оборонительных действий всех родов войск. Уже после Великой Отечественной войны о своем участии в Совещании руководящего состава Красной армии маршал Ф. И. Голиков писал так: «На нем (т. е. на совещании. – О.К.) мне была предоставлена возможность двукратного выступления. В первом из них, основном, мною от имени ГРУ участники совещания были обстоятельно ознакомлены с тем, как велось немецкое генеральное наступление […] против объединенных сил Франции, Англии, Бельгии и Голландии в мае 1940 г. в отношении состава и характеристики немецких сил, их сосредоточения, группировки и размаха операции; были приведены точные данные о плотности сил и средств немцев и на всем тысячекилометровом фронте наступления, и на сковывающих направлениях, и в двухсоткилометровой полосе главного удара. При этом было доложено, что “между Намюром и Седаном плотность была доведена от 2,5 до 3 км на пехотную дивизию”, а также что в этой 200-километровой полосе немецко-фашистским главнокомандованием были сосредоточены четыре полевые армии в составе шестидесяти пехотных дивизий и три танковые группы (армии) под командованием Гудериана, Гота, Клейста, а также главные силы авиации»[58].

А вот что вспоминал о данном совещании Маршал Советского Союза А. И. Еременко: «На рассмотрение этих вопросов было затрачено четыре дня – с 25 по 29 декабря. По первому докладу развернулись весьма острые прения. […] Было высказано много ценных и правильных соображений, некоторые положения доклада подверглись критике. Так, генерал-полковник Г. М. Штерн […] критиковал соображения Жукова о сроках ввода в прорыв танковых корпусов и некоторые другие мысли докладчика (Г. К. Жукова. – О.К.). […] Особенно интересным было выступление генерал-лейтенанта Порфирия Логвиновича Романенко, командира 1-го механизированного корпуса. В его выступлении содержались обоснованные критические замечания в адрес докладчика. […] Он сказал следующее: “Я позволю себе высказать сомнения относительно трактовки тов. Жуковым характера и движущих сил современной наступательной операции. Я считаю, что эта трактовка была бы правильной для периода 1932–1934 гг., ибо она отражает тогдашний уровень военной мысли, основанный на сравнительно слабом насыщении войск техникой. Но с того времени многое изменилось. Опыт, имеющийся на Западе, подвергся анализу в докладе, но выводы из этого, на мой взгляд, сделаны неверные. […] Решающим фактором в успехе германских операций на Западе явилась механизированная армейская группа Рейхенау. Это подвижное объединение […] разрезало фронт французской и бельгийской армий (между Намюром и Седаном. – О.К.) и в дальнейшем завершало окружение группы армий союзников, действовавших в Бельгии. Оно в конечном итоге и сыграло решающую роль в окончательном разгроме Франции. […] Немцы, располагая значительно меньшим количеством танков, нежели мы, поняли, что ударная сила в современной войне слагается из механизированных, танковых и авиационных соединений, и собрали все свои танки и мотовойска в оперативные объединения, массировали их и возложили на них осуществление самостоятельных решающих операций. Они добились, таким образом, серьезных успехов. Я считаю, что необходимо в связи с этим поставить и разрешить вопрос о создании ударной армии в составе трех-четырех механизированных корпусов, двух-трех авиакорпусов, одной-двух авиадесантных дивизий, девяти – двенадцати артполков”. […]

П. Л. Романенко критиковал Жукова и по ряду других вопросов. […] Как и предполагал Порфирий Логвинович, оппонентов у него нашлось немало. Против смелого массирования механизированных войск выступил Ф. И. Голиков (выделено мной. – О.К.) и др. В действительности предложения генерала Романенко были очень дельны и своевременны, хотя и не во всем бесспорны. […] Это подтвердилось в ходе Великой Отечественной войны и вынудило нас в трудных условиях создавать подвижные танковые армии. Характерно, что ни Жуков, отказавшийся от заключительного слова, ни нарком обороны маршал С. К. Тимошенко ни слова не сказали о предложении Романенко. Это значило, что те, кто стоял во главе вооруженных сил, не поняли до конца коренных изменений в методах вооруженной борьбы, происходивших в это время»[59], то есть не учитывали опыт европейской войны.

В конце декабря 1940 г. генерал-лейтенант Ф. И. Голиков, как и обещал, организовал доклад подполковника В. А. Новобранца начальнику Генерального штаба генералу армии К. А. Мерецкову и заместителю начальника Оперативного управления Генерального штаба генерал-майору А. М. Василевскому. Голиков позвонил Новобранцу около двух часов ночи (благо все в это время еще работали) и сообщил, что подполковника ждет начальник Генерального штаба. Весь доклад занял около часа.

Согласно воспоминаниям В. А. Новобранца, в заключение генерал армии К. А. Мерецков спросил его: «Когда, по вашему мнению, можно ожидать перехода немцев в наступление? «Немцы, – отвечаю, – боятся наших весенних дорог, распутицы. Как только подсохнут дороги, в конце мая – начале июня можно ждать удара»[60].

«Да, пожалуй, вы правы. – Мерецков и Василевский начали накоротке обмениваться между собой мыслями, прикидывать необходимое время для развертывания армии и приведения страны в боевую готовность. […]

– Да, времени у нас в обрез, – сказал Мерецков. – Надо немедленно будить Тимошенко, принимать решения и докладывать Сталину.

– Товарищ генерал! – обрадованный удачным исходом доклада воскликнул я. – Если вы думаете изложить ему этот доклад, то он у него будет через два часа. Я направил ему такой же доклад фельдъегерской связью. В шесть часов утра он его получит, а два часа погоды не сделают и ничего не изменят.

– Ах так! Вы уже направили ему доклад?

– Да, конечно. И не только ему. Доклад и сводки посланы Сталину, Ворошилову, Маленкову, Берия и другим, – начал перечислять[61].

– Значит, к утру все будут знать о положении дел на границе?

– Конечно.

– Очень хорошо! Спасибо! – Мерецков пожал мне руку. – Вы свободны. Идите отдыхайте.

Из Генштаба я не шел, а летел на крыльях. Вот хорошо, думаю, не все такие твердолобые, как Голиков, есть в Генштабе светлые головы. […] Сегодня утром, думаю, Мерецков и Василевский доложат Тимошенко, а затем Сталину о положении дел на границе. Будет, конечно, созвано экстренное заседание Политбюро и будут приняты важные решения о скрытой мобилизации, о развертывании армии и перестройке промышленности. […]

Через несколько дней после моего доклада сняли с должности начальника Генштаба Мерецкова[62]. […] Новый начальник Генштаба повел совершенно отчетливую и твердую линию “мирного сосуществования” с фашистами и дружбы с ними в духе доклада Молотова. Он начал борьбу с “провокаторами” и “паникерами войны”. Эта борьба коснулась и моего отдела»[63].

В начале января 1941 г., когда многие участники Совещания руководящего состава Красной армии разъехались по местам службы, нарком обороны организовал две оперативно-стратегических игры на картах, по окончании которых был проведен их разбор. Для этого все участники игр были вызваны к И. В. Сталину.

Начальник Генерального штаба К. А. Мерецков приступил было к разбору, но Сталин перебил генерала и стал задавать вопросы. Как вспоминал впоследствии сам К. А. Мерецков, «суть их сводилась к оценке разведывательных сведений о германской армии, полученных за последние месяцы в связи с анализом ее операций в Западной и Северной Европе. Однако мои соображения, основанные на данных о своих войсках и сведениях разведки, не произвели впечатления. Тут истекло отпущенное мне время, и разбор был прерван. Слово пытался взять Н. Ф. Ватутин. Но Николаю Федоровичу его не дали. И. В. Сталин обратился к народному комиссару обороны. С. К. Тимошенко меня не поддержал. Более никто из присутствовавших военачальников слова не просил. И. В. Сталин прошелся по кабинету, остановился, помолчал и сказал: “Товарищ Тимошенко просил назначить начальником Генерального штаба товарища Жукова. Давайте согласимся!” Возражений, естественно, не последовало. Доволен был и я. Пять месяцев тому назад И. В. Сталин при назначении моем на тот же пост обещал заменить меня, когда найдет подходящую кандидатуру. И вот он сдержал обещание. Я возвратился на должность заместителя наркома обороны и опять погрузился в вопросы боевой подготовки войск»[64].

Обозначив, что приход Г. К. Жукова в Генштаб ознаменовался крутой расправой со всеми «паникерами» и «провокаторами войны», В. А. Новобранец в своих мемуарах утверждает, что он, несмотря на это, продолжал действовать вопреки мнению и указаниям начальника военной разведки и нового начальника Генерального штаба. Например, решил довести в войска для изучения ими боевого опыта официальный отчет о франко-германской войне, предварительно рассекретив, размножив и разослав его[65].

Вместе с тем, как пишет Новобранец, «расправа коснулась и разведки. Начали вызывать из-за рубежа всех “провинившихся”. Из Берлина вызвали помощника военного атташе по авиации полковника Скорнякова, дали ему основательную “нахлобучку”. Отозвали и другого помощника военного атташе по бронетанковому делу, полковника Бажанова. Тоже дали нахлобучку и демобилизовали. От нервного потрясения Бажанов умер»[66].

В целом же резидентуры РУ ГШ КА, действовавшие в европейских государствах, продолжали своевременно выявлять переброски германских войск с Западного театра военных действий на Восток и информировать о них Центр. Командование РУ Генштаба Красной армии в лице генерал-лейтенанта Ф. И. Голикова сразу же докладывало об этом военному и политическому руководству СССР. Это видно по составу второй группы документов советской военной разведки, к которым относятся сообщения, поступившие в период с января по апрель 1941 г. В них отражена непосредственная подготовка Германии к войне против Советского Союза, а именно: деятельность государственных структур, оборудование театра военных действий, создание ударных группировок и стратегических резервов.

Помимо нелегальных резидентур, в получении всех этих данных участвовали и кадровые офицеры: в Берлине – генерал-майор В. И. Тупиков («Арнольд»), полковник Н. Д. Скорняков («Метеор»), капитан Н. М. Зайцев («Бине») и «Кремень»[67]; в Париже – генерал-майор И. А. Суслопаров («Маро») и «Рато»; в Будапеште – полковник Н. Г. Ляхтеров («Марс»); в Бухаресте – полковник Г. М. Еремин («Ещенко»), М. С. Шаров («Корф») и «Дантон»; в Софии – полковник Л. А. Середа («Зевс»), «Боевой» и «Коста»; в Белграде – генерал-майор А. Г. Самохин («Софокл»); в Праге – полковник А. В. Яковлев («Савва»); в Стокгольме – полковник Н. И. Никитушев («Акасто»); в Лондоне – генерал-майор И. А. Скляров («Брион»); в Финляндии – полковник И. В. Смирнов («Оствальд»); в Токио – подполковник К. П. Сонин («Илья»). Ценные сведения поступали в Центр и от таких источников, как К. Велкиш («АБЦ»), И. Венцель («Герман»), Ш. Радо («Дора»), Л. Треппер («Отто»)[68] и многих других.

Важные разведывательные сведения добывались в Берлине. Так, 29 декабря 1940 г. полковник Н. Д. Скорняков телеграммой доложил в РУ ГШ КА: «“Альта” сообщила, что “Ариец” от высокоинформированных кругов узнал о том, что Гитлер отдал приказ о подготовке к войне с СССР. Война будет объявлена в марте 1941 г. Дано задание о проверке и уточнении этих сведений»[69]. У этой телеграммы имеется достаточно оригинальная рассылка, которая существенно отличается от рассылки спецсообщений: «экз. № 1 – адрес; № 2 – т. Панфилову; № 3 – т. Дубинину; № 4 – т. Тимошенко; № 5 – т. Мерецкову; № 6–7 – т. Сталину; № 8 – т. Молотову».

На документе сохранилась резолюция Ф. И. Голикова: «НО-1. Потребовать более внятного освещения вопроса; затем приказать проверить. Первое сообщение телеграфом получить от “Метеора” дней через 5 и дать мне. 30.XII. Голиков». Затем чуть выше он дописал: «НО-9. Дать копию наркому и НГШ». Заместитель начальника РУ ГШ КА генерал-майор танковых войск А. П. Панфилов дал указания: «НО-1. 1) Кто это высокоинформированные круги? Надо уточнить. 2) Кому конкретно отдан приказ? А. Панфилов»[70].

По приведенным выше цитатам видно, что изначально сотрудники шифровального отдела разослали шифртелеграмму только руководству РУ ГШ КА. Голиков же распорядился ознакомить с ней руководство Наркомата обороны, а затем и страны. Тем самым, вопреки утверждениям В. А. Новобранца о «твердолобости» Голикова, начальник Разведупра эту коротенькую телеграмму, приведенную здесь целиком, довел до высших должностных лиц и дал указания на дальнейшее уточнение сведений. Кстати, подписи самого подполковника Новобранца на этом экземпляре документа нет. Но, возможно, она есть на копии генерал-майора Н. И. Дубинина – начальника информационного отдела.

Таким образом, несмотря на то, что директива № 21 о подготовке нападения на СССР (так называемый «план Барбаросса») была подготовлена лишь в девяти экземплярах и предназначалась только для высшего командования вооруженных сил Германии, советская военная разведка уже через 11 дней после подписания Гитлером узнала ее основное содержание.

В следующей телеграмме от 4 января 1941 г. «Метеор» подтвердил информацию «Альты», переданную прошлым сообщением. Он проинформировал, что «подготовка наступления против СССР началась много раньше, но одно время была несколько приостановлена, так как немцы просчитались с сопротивлением Англии. Немцы рассчитывают весной Англию поставить на колени и освободить себе руки на Востоке»[71].

А вот как в своих мемуарах (которые имеют интересную особенность – появление все новых и новых дополнений с каждым новым изданием) работу разведки под руководством Ф. И. Голикова оценивал маршал Г. К. Жуков: «Что мы знали тогда о вооруженных силах Германии, сосредоточенных против Советского Союза? По данным Разведывательного управления Генштаба, возглавлявшегося генералом Ф. И. Голиковым, дополнительные переброски немецких войск в Восточную Пруссию, Польшу и Румынию начались с конца января 1941 г. Разведка считала, что за февраль и март группировка войск противника увеличилась на девять дивизий: против Прибалтийского округа – на три пехотные дивизии; против Западного округа – на две пехотные дивизии и одну танковую; против Киевского округа – на одну пехотную дивизию и три танковых полка. Информация, которая исходила от генерала Ф. И. Голикова, немедленно докладывалась нами И. В. Сталину. Однако я не знаю, что из разведывательных сведений докладывалось И. В. Сталину генералом Ф. И. Голиковым лично, минуя наркома обороны и начальника Генштаба, а такие доклады делались неоднократно. Одно лишь могу сказать: И. В. Сталин знал значительно больше, чем военное руководство. Но даже из того, что докладывалось ему по линии военной разведки, он мог видеть безусловное нарастание угрозы войны, но этого им сделано не было, и он, переоценив свои возможности, шел дальше по ложному пути»[72].

Естественно, что Г. К. Жуков упоминает только о тех перебросках немецких войск, которые происходили при нем как начальнике Генерального штаба. О том, что в течение всей осени и зимы 1940 г. РУ ГШ КА практически ежемесячно по несколько раз докладывало о сосредоточении немецких войск на территории Румынии и бывшей Польши[73] руководству Наркомата обороны и руководству государства, в том числе и И. В. Сталину, он не упоминает ни слова.

Известный отечественный историк, доктор исторических наук М. И. Мельтюхов, в свою очередь, изучил хранящуюся в РГВА рукопись мемуаров Г. К. Жукова, и оказалось, что в ней вместо приведенного выше написано следующее: «Я не знаю, что давала Сталину разведка, находившаяся не в руках Генштаба, но разведка, которую возглавлял перед войной генерал Голиков Ф. И., не смогла вскрыть мероприятий, которые в глубокой тайне отрабатывались в штабах немецких войск по плану войны. Разведка не сумела проникнуть в тайники, где планировались цели и задачи немецких войск в войне с Советским Союзом. Обо всем этом мы узнали только после войны, читая трофейные документы. […] Сейчас бытуют разные версии о том, что мы знали о выдвижении войск противника на исходные рубежи и даже конкретно о дне нападения немцев. Эти версии лишены основания и не могут быть подтверждены официально. Военному руководству были известны лишь общие предположительные сведения, которые были известны многим»[74]. При этом не только Жуков, но и Василевский свидетельствовали, что не знали ни о сроках нападения немцев, ни даже о том, может ли состояться это нападение вообще![75]

31 января 1941 г. Гитлер одобрил секретную директиву Главного командования сухопутных войск (ОКХ) по стратегическому сосредоточению и развертыванию войск вермахта. В ней отмечалось, что «операция должна быть проведена таким образом, чтобы посредством глубокого вклинения танковых войск была уничтожена вся масса русских войск, находящихся в Западной России. При этом необходимо предотвратить возможность отступления боеспособных русских войск в обширные внутренние районы страны»[76].

Краткое содержание этой директивы стало известно «Альте», и 28 февраля 1941 г. она доложила: «Сформированы три группы армий, а именно: под командованием маршала Бока, Рундштедта и Риттера фон Лееба. Группа армий “Кенигсберг” должна наступать в направлении Петербург, группа армий “Варшава” – в направлении Москва, группа армий “Позен” – в направлении Киев. Предполагаемая дата начала действий якобы 20 мая. Запланирован, по всей видимости, охватывающий удар в районе Пинска силами 120 немецких дивизий. Подготовительные мероприятия, например, привели к тому, что говорящие по-русски офицеры и унтер-офицеры распределены по штабам. Кроме того, уже строятся бронепоезда с шириной колеи, как в России. […] [Гитлер] намерен разделить российского колосса на 20–30 различных государств, не заботясь о сохранении всех экономических связей внутри страны, чтобы… вызвать там недовольство на долгие времена»[77]. В конце донесения И. Штебе отметила, что информация получена «Арийцем» от человека из окружения Геринга и подтверждается общением с другими немецкими военными.

Маршал Советского Союза А. М. Василевский (в 1941 г. заместитель начальника Оперативного управления Генерального штаба) вспоминал, что с получением сведений об активизации в феврале 1941 г. перебросок немецких войск к советским границам «Генштаб в целом и наше Оперативное управление вносили коррективы в разработанный в течение осени и зимы 1940 г. оперативный план сосредоточения и развертывания Вооруженных сил для отражения нападения врага с Запада. План предусматривал, что военные действия начнутся с отражения ударов нападающего врага, что удары эти сразу же разыграются в виде крупных воздушных сражений, с попыток противника обезвредить наши аэродромы, ослабить войсковые, и особенно танковые, группировки, подорвать тыловые войсковые объекты, нанести ущерб железнодорожным станциям и прифронтовым крупным городам. […] Одновременно ожидалось нападение на наши границы наземных войск с крупными танковыми группировками […]. К началу вражеского наступления предусматривался выход на территорию приграничных округов войск, подаваемых из глубины СССР. Предполагалось также, что наши войска вступят в войну во всех случаях полностью изготовившимися и в составе предусмотренных планом группировок, что отмобилизование и сосредоточение войск будет произведено заблаговременно»[78].

С января 1941 г. в Германии находился новый советский военный атташе генерал-майор В. И. Тупиков. К концу марта он подготовил и представил в РУ ГШ КА «Доклад о боевом и численном составе развернутой германской армии и ее группировке по состоянию на 15.03.1941» объемом более 100 страниц с приложением 30 схем организации боевых частей германской армии, общей схемы группировки войск германской армии, схемы группировки военно-воздушных сил Германии, схемы организации немецкого армейского корпуса, сводных таблиц боевого состава артиллерийских частей вермахта и т. д.[79]

В конце апреля 1941 г. Тупиков подготовил для Центра доклад «О группировке германской армии по состоянию на 25.04.1941». В нем советский военный атташе сообщил, что война с Германией для нашей страны – «вопрос сроков, и сроков не столь отдаленных». В подтверждение этого Тупиков сообщил о развернувшейся в Третьем рейхе открытой антисоветской пропагандистской кампании.

Советский военный атташе акцентировал внимание своего руководства на том, что «группировка германской армии с осени 1940 г. неизменно смещается на Восток. Сейчас на Востоке (Восточная Пруссия, Польша, Румыния) – до 118–120 дивизий… качественное состояние вооруженных сил по признакам политико-моральным, обученности и оснащенности сейчас пребывает в зените, и рассчитывать, что оно продержится на этом уровне долгое время, у руководителей рейха нет оснований, так как уже теперь чувствуется, что малейшие осложнения, намекающие на возможную затяжку войны, вызывают острую нервозность среди широких слоев населения»[80]. К докладу генерала Тупикова прилагалась графическая «Схема возможных вариантов действий Германии против СССР», отражавшая несколько возможных направлений главных ударов германских войск в случае начала войны против СССР. В выводной части В. И. Тупиков писал: «1. В германских планах СССР фигурирует как очередной противник. 2. Сроки начала столкновения возможно более короткие и, безусловно, в пределах текущего года»[81].

Следующей по значимости информацией, поступившей в Центр, были сведения, полученные советским военным атташе в Бухаресте (Румыния) полковником Г. М. Ереминым («Ещенко»). Основным его информатором был агент Курт Велкиш («АБЦ»), являвшийся пресс-секретарем германского посольства в столице Румынии. Велкиш имел доступ к закрытым материалам министерства иностранных дел Германии. В период с января по июнь 1941 г. от «АБЦ» были получены несколько обширных сообщений о подготовке Германии к войне против СССР. Несколько донесений от этого источника генерал-лейтенант Ф. И. Голиков направил непосредственно И. В. Сталину.

24 марта 1941 г. полковник Г. М. Еремин проинформировал Москву о том, что «при встрече Антонеску с Герингом в Вене обсуждался вопрос о роли Румынии в предстоящей войне Германии с СССР… Геринг… дал ему ряд указаний по согласованию плана мобилизации румынской армии с планом мобилизации германской армии, который является планом войны Германии против СССР… Война должна начаться в мае»[82].

26 марта 1941 г. «Ещенко» передал информацию о беседе «АБЦ» с советником германского посольства в Бухаресте Гофманом. Последний рассказал, что «имел разговор с государственным министром Михаилом Антонеску». По сведениям Гофмана, глава «национального легионерского правительства» маршал И. Антонеску еще в январе 1941 г. был посвящен Гитлером в план войны Германии против СССР, и на эту же тему состоялся детальный разговор при встрече Антонеску с Герингом в Вене[83].

Количество поступавших из всех европейских государств сведений о нарастании угрозы войны с Германией увеличивалось с каждым месяцем. Так, 5 марта 1941 г. Ф. И. Голиков подписал специальное сообщение, в котором говорилось: «В министерствах Берлина… убеждены в предстоящей войне против СССР. Сроком нападения считается 1 мая 1941 г. В последнее время в связи с событиями в Югославии срок начала войны отнесен на 15 июня»[84].