Глупый гений

Она действительно осталась у нас на несколько дней. Но на торжество нас не пригласила. В последний момент, из-за ситуации с визами, свадьбу перенесли в другую страну.

– А я удивлён. Всё должно было быть уже понятно. Ему сорок пять, не мальчик, – заметил папа, убирая на полки кастрюли после сушки.

Однажды поздно вечером я подслушала разговор родителей на кухне. Тёти Ани тогда не было дома. – Ну я не удивляюсь, что даже сейчас он рад быть с ней, – сказала мама, перемешивая десерт в стаканчике.

– А я удивлён. Всё должно было быть уже понятно. Ему сорок пять, не мальчик, – сказал папа, убирая на полки кастрюли после сушки.

– Мальчик. Все мы дети, когда с нами начинает диалог Анечка. Она вроде очень самостоятельна. Яркая личность, под лучами которой мужчины готовы были на всё, лишь бы побыть в тени её монументальности. Но там пусто внутри. Она очень зависима от окружающих. Если бы только люди знали это… Там только зеркало, отражающее то, что люди хотят видеть и ценить. С этим человеком не построишь близкий контакт. Никогда. Спустя месяц общения она ведёт себя холодно, ещё больше разжигая интерес. А в момент, когда тебе кажется, что ты уже освободилась от неё, прочувствовав всю несправедливость и хорошенько разозлившись, она вдруг атакует добрыми, ласковыми словами – именно теми, которые ты всегда хотела от неё услышать. Ты чувствуешь стыд за то, что думала о ней плохо – и вуаля. А потом всё снова. И ты опять одинока. Уверена, все её мужчины проходили этот путь. И не только мужчины. Всё же все от неё без ума. Магнит.

Господи, опять она ноет. У неё вся жизнь – одно нытьё и зависть. Бедная женщина.

– Я думаю, ты права, – согласился папа, положив на стол вымытые фрукты. – Я бы бежал от такого человека. А тебе никак. Ближайшая родственница. Хотел бы я увезти тебя подальше от всего этого. Может, правда, на курорт какой махнём? В Турцию, в Эфес, а? Может, что новенькое там раскопаем, а?.. И, думаю, мы должны больше времени уделять девочкам. Особенно Анечке младшей. У неё сейчас сложный период – перед поступлением в университет, переезд. Совсем одна.

Признаться честно, отец меня всё больше разочаровывает в жизни. Я перестала подслушивать на этом моменте.

Всю неделю я пыталась поговорить с тётей. Иногда она возвращалась под утро и потом долго отсыпалась. Иногда приходила в обед, но в это время я была на учёбе, а мама – на работе. По вечерам говорить было бесполезно: мама приходила с работы с кучей пакетов с едой, потом гремела кастрюлями и сковородками, шуршала пакетами, готовила, а потом мыла посуду, шумя водой из-под крана так долго, будто специально. Всё остальное время тётя Аня сидела в телефоне. Может, у неё там была срочная работа – всё-таки она доктор наук.

Пару раз за неделю приходили бабушка с дедушкой. Вот кто по-настоящему был счастлив за младшую дочку. Бабушка звонила своим подругам и родственникам и по видеосвязи показывала всем свою улыбающуюся девочку рядом с собой.

Для себя я всё поняла. Моя завистливая мама думала: «Как это так? Кто-то жил в своё удовольствие, кайфовал, пел, танцевал, оставался в сердцах людей, менял парней, колесил по миру, а потом ещё и нашёл настоящую любовь. Ну вот что за несправедливость? Я-то недоучница».

Чтобы побыть с Аней в её последний день пребывания у нас, я отменила все ночные тусовки, и мы заранее договорились провести вечер вместе. Я была уверена, что родители обязательно устроят прощальный ужин. Мама ведь и так готовила каждый день, так что в этот раз приготовила бы что-то особенное. Тем более был дополнительный повод: двадцать лет со дня их собственной свадьбы.

Но утром папа, как всегда, состряпал ничем не примечательный завтрак и объявил, что они с мамой вечером уйдут в ресторан отмечать годовщину. Ну и наглость, ну и единоличничество! Тётя же уезжает – когда они ещё её увидят? Дома осталась только Аня младшая. Кажется, у неё должна была быть встреча в университете сегодня вечером, но она её отменила. Анька вторая, кстати, сдала все экзамены и поступила. Только вот узнали мы об этом лишь на следующий день. Видно, не хотела перетягивать одеяло на себя, раз сегодня годовщину отмечали, да и её мать уезжала.

Вернувшись домой в тот день, в коридоре я увидела конверт, на котором почерком моей двоюродной сестры было накарябано: «Мамочке». Видимо, приготовленный ко дню свадьбы. Я усмехнулась, а потом спросила: – Эй, младшенькая! А где тётя Аня?

Кузина была явно не в духе, пробурчала что-то вроде: «Вот тебе твоя тётя» – и кинула на стол записку, после чего ушла в комнату, хлопнув дверью. Записка была скомканная, судя по виду – не один раз. Листок бумаги накрыл подарок, но текст читался довольно легко: «Милые мои, любимые, я решила, что долгие прощания – это моветон, и вызвала такси в аэропорт. Поэтому увидимся с вами в другой раз. Я сейчас скажу вам то, что давно хотела сказать… Вы – самое лучшее, что есть в моей жизни. Целую, хорошие мои».

Значит, тётя уже уехала. Я позвонила папе на работу, чтобы предупредить, а он сказал, что в курсе – это он вызывал для тёти Ани такси онлайн, так как она уже поменяла все рубли. Ну что ж… жалко, конечно, что мы с ней по душам так и не поговорили. «Вы – самое лучшее, что есть в моей жизни» – ну, я от своей мамы такого никогда не слышала. «Любимая» – может быть, но не более того. И чего сеструха взъелась? Дура.

Меня распирало любопытство, что было в конверте Анюты младшей. Вряд ли деньги. Письмо, скорее всего. Раз его теперь только выбросить, то почему бы не прочитать перед этим?

Я открыла конверт – а там фотография тёти с младенцем. Как я поняла, это было сразу после рождения её дочки. Тётя выглядела очень ласковой и любящей матерью, полностью сосредоточенной на своём ребёнке: смотрела на неё глазами, полными настоящей любви.

Что касается записки, я хотела отдать этот скомканный листок двоюродной сестре, чтобы она сохранила его на долгую память, ведь мать она видит нечасто. Приоткрыла дверь комнаты – и услышала тихий, горький плач. Будто маленький ребёнок тихо рыдал, зарывшись лицом в подушку, в надежде, что кто-то услышит, придёт и пожалеет. Но мне было даже немного приятно видеть её в таком состоянии – расплата за всё её снобничество. Я хотела было войти да крикнуть: «Ну чего раскисла?». Моя мама бы точно подбежала и стала обнимать, даже если бы я была виновата. Ну, это моя мама – не её. У моей матери совсем характера нет. Скучно. Неинтересно.

Сногсшибательная и везунчик

Лёгким движением уставшей руки Антон снял целлофановую плёнку с новой коробки пакетиков чая. Открыл. Нюхнул разок. Затем поставил чайник на плиту. Сел ждать. Если он уйдёт в другую комнату, не увидев пар, то обязательно сожжёт и этот чайник. Нужно будет купить свисток.

Его блуждающий взгляд остановился на упаковке с чаем. На внутренней стороне крышки была какая-то длинная надпись. Нехотя Антон взял упаковку в руки и произнес:

– Если я ещё раз прочитаю про яркий и насыщенный вкус ягод, про упоительные нотки цитрусовых, то я переложу пакеты в банку, а коробку выброшу в мусорное ведро.

Два года Антон работал в рекламном агентстве и сочинял небанальные слоганы и описания товаров. Раскупались не очень. «Выиграйте романтический уикенд в Париже на двоих…», – прочитал он на стикере и глубоко вздохнул: «Какой дешевый трюк»

Тут засвистел чайник, а за ним и будильник. Время между вечером воскресенья и утром понедельника проходит незаметно.

– Лада, будьте так добры, возьмите этот кокос и сделайте вид, что вы из него пьёте. – Этот? Но он же без дырки… откуда пить-то? – спросила девушка приятным, бархатным голосом и рассмеялась.

Фотограф переглянулся с ассистентом: «Очередная красивая дура. Но, правда, очень красивая. Этой можно простить».

Ситуация происходила в фотостудии некрупного рекламного агентства.

Антон на секунду оторвался от монитора и посмотрел на фотомодель. Высокая брюнетка с корсетной талией: небольшой курносый нос, серые глаза, маленький рот, пухлые губы, накрашенные красной помадой; три миллиона подписчиков в социальной сети. Заработок на рекламе – двадцать миллионов.

– Ладно, мальчики, сделайте лица попроще. Я пошутила, – призналась фотомодель, с сожалением отметив отпечаток узости мышления, промелькнувший на их физиономиях.

В этот момент в студию вошёл Антон, и, пока фотографы настраивали аппаратуру, Лада без стеснения стала его разглядывать. Она увидела юношу среднего роста, среднего телосложения, волосы его были аккуратно зачесаны на боковой пробор. Брюнет с глазами то ли серыми, то ли карими – она не могла разглядеть из-за очков. По-видимому, в не столь далёком детстве он был слегка полноват. Один из тех послушных мальчиков, что выпячивают животик, задумчиво глядя в никуда, обдумывая какой-нибудь глубокомысленный вопрос; в его пухлой ручке легко воображалось тающее мороженое в рожке. Сейчас он вытянулся, немного похудел, стал крепче – но впечатление, которое производил на себя самого в домашних видеозаписях, видимо, до сих пор оказывало на него сильное влияние.

Но Лада не знала: Антон с этим давно свыкся. Да, не красавец. Да, не донжуан. Но он знал себе цену, знал жизнь, мало чему удивлялся и временами даже скучал.

Вдруг в студию заглянул директор рекламного агентства, и все вздрогнули, отвлекшись от своих мыслей. Директор, как и все, обращался к фотомодели на «вы». Он не пытался флиртовать и не строил из себя джентльмена. Он заискивал, тайно презирая, будто бы от этого ему была какая-то польза.

«До чего же противно, – подумал Антон. – Пресмыкается перед этой девицей, а когда сюда приходила моя мать, был с ней на “ты”. Моя мать – преподаватель с большим стажем, интеллигентный, скромный, искренний человек, серьёзный профессионал. А он: “мамаша нашего Антона”, значит».

Спустя три часа работы наступил долгожданный перерыв. В студии остались только двое. Антон сидел за компьютером, а Лада, не зная, чем занять руки, уронила штатив. Молодой человек взглянул на неё: сногсшибательная красавица вдруг стала неуклюжей растяпой.

«И чего она не ушла? Не курит – правильно. И не ест? Форму, наверное, держит».

Антон встал, подошёл к штативу, поднял его, установил как надо – и с упрёком посмотрел на фотомодель. Лада открыла рот, собираясь что-то сказать, и неожиданно заговорила.

– Меня никогда не волновала физическая сила противоположного пола, я сама занимаюсь… с гантелями. Но ты… ты вдруг такой сильный, – произнесла она с естественным удивлением, словно это были случайно озвученные мысли вслух, которые никто не должен был услышать.

«Что это за игра такая?» – удивился Антон, хотя ему было не привыкать, что над ним издеваются.

– Я к тому, что по тебе сразу не скажешь… Ох, я хотела сказать не то… Не то хотела сказать. Что же я хотела? Я… забыла.

– Ничего страшного, – пожал плечами Антон и потом нехотя добавил: – Может быть, вы хотите чаю?

Он кивнул на открытую коробку с Эйфелевой башней на упаковке.

– Нет, спасибо, я на диете, – пошутила Лада, но Антон принял её слова за правду. – Так здорово, кто-то в Париж поедет с любимым, – произнесла она чуть тихо.

Изначально не поверив в неподдельность её смущения, он повернулся, чтобы вернуться к компьютеру, но внезапно почувствовал, как до его плеча дотронулась ухоженная рука с маникюром: Лада остановила его.