Избранное

«Состарилась у гроба: слёзы душат…»

Состарилась у гроба: слёзы душат,а следом – безразличье настаёт.А давний друг – тоскливо равнодушен.Не зная, что сказать, кепчонку мнёт.Он неприязнь к обряду не скрывает.Уж этот ему траур! Этот плач!..И вот уже трясётся на трамвае –не опоздать бы на футбольный матч…Конечно, много мёртвому не нужно…Кепчонку скинь на несколько минут…Но если это называлось дружбой –то что ж тогдапредательством зовут?..

Папы

Как хрупко тельце сына моего!Как тянется к защите он, доверчив,от холода, от боли, от всего,что страхом надвигается на плечи!А мы вот уезжаем.Много раз.От маленьких ласкающих ладошек,От тёплых щёк.От любопытных глаз.От смеха Ленок, Димок и Алёшек.Чтоб где-то там, за тридевять земель,такую нежность ощутить внезапно,такую грусть –что можно онеметь,не ринувшись на юг или на запад…Бежит за ворот мокрая вода.Деревьев не видать за мокрым дымом.Но папы возвращаютсявсегдаи к Ленкам, и к Алёшкам и к Вадимам.Огни, огни. В горах и в городах.Бессонниц много есть на белом свете.Да, папы уезжают иногда –чтобы понять,как дороги им дети.

Ритмы

Глаз не радует простор,серый, заунывный.Вечер ливни распростёр.Над степями – ливни.На оконное стеклопризраки осели.Поезд давит на крылосерой карусели.Ощутимый ровен пульс.Ровное дыханье.И усну я и проснусьв ровном колыханье…

Возвращение с юга

Ненастье и степи. Хотя б мелколесье!Хотя бы хилое, на ржавых кочках…Подо мною жалуются, стонут рельсы –и вечер весь, и в бессонницу ночи.А утром – солнце. И нет степей.Покатые рыжие крыши.И ветер на этих широтах теплей.Хоть к северу, в общем-то, ближе.И речка. И мост, задыхаясь, гудит..И, словно из детства записка –Малыш. И подлещиков низка.И дрогнуло вдруг,и забилось в грудипрозрачным осколочком:«Близко!»

«Я бродить по траве и листве не отвык…»

Я бродить по траве и листве не отвык.И пока не потерян настрой –разуметь голубой и зелёный языки вдыхать шампиньонный настой.Где доверчивость звука, движенья, мазка,где игра и любовь – не таясь,там немыслима скука и странна тоска,страх не помнится небытия.И не хлынет однажды отчаянья мутьи естественногде-то в путине проститься, не выпасть,а словно уснуть,в эти стебли и в цветперейти…

Первый снег

Не обходя своим вниманьемни крыш, ни скверов, ни дорог,он откровеньем,обещаньем,доверьем лёгу ваших ног.И вы, на искренность настроясь.,лицом и мыслью прояснев,спокойны, если ваша совестьчиста,как этот первый снег.

«Снег качается на стропах…»

Снег качается на стропах.Снег кончаетсяна тропах.На лыжне.На спицах просек.На пеньках. На лапах сосен.Свил гнездо, прилежен, мирен,в мирном море, в белом мире.В светлом конусе окошканизколобенькой сторожки –бьются белые войска,вьются пчёлы у летка.…Зажигает звёзды вечер.В небесах молочный след.На душе улёгся ветер.Мягкий снег.Ровный свет.

«И вот запахло тополями…»

И вот запахло тополями…А прежде медлила земля.А прежде сомневалась что-то,апрель меняла на октябрь,о чём-то сожалела слёзно,рядилась в скучные тона.И вдруг – запахло тополями.Но прежде – долгий майский деньтекло сиятельное солнце.А после в «классики» сыгралвесёлый дождик на асфальте…и вот – запахло тополями.

Заря

Пробежала босыми ногамизаискрившимися лугами.Загляделась в притихшую речку –искупалась в парном молоке.И забилась под ловкой подсечкойв загорелой ребячьей руке.

Приятели

Два дерева возле дороги –Друг к другу вершины склонив.В туманеих длинные ноги,папахи зелёные их.И издали кажется:встречаприятелей старых.И вот –друг к другу приближены плечи.А время плывёт и плывёт.И дым сигаретный струится.Забыты семья и дела.Волненьем отмечены лица.Доверье меж нимии лад.Забот у них будтоне много.Ждут женщины будтоне их…Мужской разговор у дороги.Касаетсятолько двоих.

Пей, земля!

Наконец-то дождь ударил!Дождь ударил в барабаны.«Отряхнись, земля, от пыли!» –тонкой струйкой прозвенел.Ухнул басом контрабаса.«Остудись, земля, от жара!Пей, земля!»И пискнул мышью.Заурчал котом довольным.Квакнул радостной лягушкой.Воробьём чирикнул.«Пей же!Распрямись, трава сухая!»Зажурчал ручей по полютонко, жарко, как кузнечик.Листья хлопают в ладоши.Пьёт земля.Живёт земля!

В земляничных лугах

Лес, словно губка, втягивает темень.Аж чёрен. А луга ещё ясны.Но скоро и они уже тесны.Сухим теплом спокойно дышит камень.Но вот и он уже теряет лик…Я упаду, раскинув руки длинно.Горячий земляничный сок землиначнёт спокойно впитываться в спину.

Сентябрь

Горит восток осиновым листом.Лесной настой живительнее чая.Во мху, за пнём, ореховым кустомсентябрь тишайший таинством встречает.Прекрасная дорога наугад!Здесь всё так неожиданно и ново!Вот к деревеньке выводок опятторопится от зарослей ольховых.А здесь над шляпкой розовой склонюсьи поднесу,сдержав дыханье,руку.Отличья шляпки знаю наизусть.Влажна она на ощупь и упруга.Но стоит отвести в сторонку взгляд –и праздником нечаянным одарятголовки шоколадные масляти сыроежек синие медали.Какие краски выложил сентябрь!.И листья, лаской позднею пригреты,как бабочки-лимонницы летятна эти разноцветные береты.

«Вот когда я на пенсию выйду…»

Вот когда я на пенсию выйду,отдых дам и душе и уму,я, конечно, забуду обидына судьбу, да и зависть уйму.Я пойду по сморчковым апрелям,по черничным июльским краям,по пеньковым опёночным прелям,на метельный призыв октября.Я, бродячий, свободный, безвинный,не желающий лучшей игры,торговать буду нежной калинойдо ноябрьской подснежной поры.И на стёртых прилавках базараразложив дорогие дары,опалённый осенним пожаром,я скажу: «Подходи и бери!Не стесняйся, мне денег не нужно.Слышишь, сколько я леса принёс?От меня пахнет солнечной стружкой –это жёлтые листья берёз.От меняпахнет груздем-чернушкойи брусникой – хоть пробуй на вкус!А на мягкой и рыжей опушкемне орехи пожаловал куст.В волосах и бровях моих ветер,что у ног увивался осин.А какого я белого встретил!Ты уважь меня – ты расспроси…»А старик, сизоносый и ржавый,что с грибами торчит круглый год,зло сверкнёт на меня и, пожалуй,отвернувшись,меня проклянёт…

«В аннотацию загляну…»

В аннотацию загляну.Полистав, оценю: «Годится».На прилавок уже не верну.В книжный шкаф мой ляжет пылиться.Пробегу глазами стишок.Тонкий трепет поймаю строчек.И порадуюсь: «Хорошо…»Этак походя, между прочим.Всё – на завтра, на «после», «потом» –в обещание светлого пира.К факту – фактик и к томику – том.Обрастай ожиданьем, квартира!Ах, каких наслаждений гора!Вот наступит время безделья,И начну я с утра до утрапоглощать это чудное зелье…Будет время – и доберусь.Окончательно разберусь.Прочитаю, что захочу.Разгляжу. Изучу. Заучу.Будет время…. Вот будет время…

«Когда над землёю летаешь…»

Когда над землёю летаешь,взираешь на мир с высоты,мне кажется, что обретаешьбожественный мир доброты.Так всё с высоты откровенно,мало таки обнажено,что сердце твоё непременноотцовской тревогой полно.И хочется ринуться сверху,прикрыть своим тонким крыломи пашни, и горы, и речку,и город, где мирно живём.

Знергия

Растёт цветок.Из солнечного спектраон выбрал цвет. И радуется глаз.Подсолнухи ломаются от ветра.Бьют родники.И вспыхивает газ.Гремит гроза, пропахшая озоном.Дымит труба. Несутся поезда.И бабочка порхает над газоном.И соки устремляютсяк плодам.Под пальцами рождается элегия.С улыбкой лепит первые словадитя.Мир жив, покуда есть энергия…А я живу – покуда мысль жива.

Из книги «Тревога» (1990 г)

Памяти безымянной деревни

Скопирован крапивой контур дома.Площадка возле – двор когда-то был.Но до сих пор всё жмутся к ним знакомодеревья, тропки, редкие столбы…Труба печная… Нет, не от пожара.Ушли сначала дети. Кто куда!Привычных вёдер тщетно ожидалав колодце застоялая вода.В полях всё васильки. Да молочаи.За хлебом – в город.«Эк настала жизнь!»На письма всё ж обиженно молчали.Потом перекрестились – и снялись…Там всякие.Выдумывают плазму.И вкалывают просто за рубли…Как мало не поддавшихся соблазну,сумевших не отречься от земли!Хозяйским обойдённые вниманьем,сутулясь, чахнут яблони в саду…Начало ли, конец повествованью?Но я и там ответа не найду,где, раненые памятью о лете,ещё держа глазами васильки,накормлены, при тёплом туалететоскуют о деревне старики…

Липа на проспекте

Заботу о нейпроявляют.Укрыли в асфальт провода.Из шланга её поливают –журчит по асфальту вода.Под стволик, асфальтом зажатый,кладут удобренье: расти!Есть шефы – из школы девятой.В чести у них липа. В чести.В достатке и солнца, и влаги…И, сил животворных полна,цветы, как победные флаги,в июле раскрыла она…Но только… Не будет похожих.Асфальт неподатлив и груб.Слетают под боты прохожихсозревшие шарики. Хруп!И листья слетают урочнона мокрые чьи-то следы…И запах забылся цветочный.И смыло с асфальта плоды.И словно какая-то малостьушла из её красоты.И словно в ней что-то сломалось.Весна. Но унылы листы.И снова цветения время.Но что ей цветы без числа,коль некуда сбрасывать семя,чтоб новая жизнь проросла!..

Яблоня

Её к земле тянули яблоки.Струились трещинки ствола.И вот с колен подняться на ногиона однажды не смогла.Но снова цвет держала бережно,как бы приподнятая им.И вновь цветка не стало белого.А стал он шалом наливным.И вился аромат над кроною.Не замечал случайный взглядствола уродливого, чёрного.А видел: яблоки висят.Сгибалась медленно до осени.Как снегирей пылала стая…Пока не вызрели – не сбросила.А после рухнула – пустая…

Через тысячу лет

При самой удаче великой(Не вспыхнет большая война.Спасусь от болезни столикой.Не тронут огонь и шпана.Удастся сберечься от зелья.Меня не завалит безделье.Не высушит зависть. Иначе –минует любая напасть)…При самой великой удачемне в эти годане попасть.Зачем же я взглядом тревожнымопять и опять заглянув тот край, для меня невозможный,в запретную эту страну?Враждуют ли там? Перестали?Как нервничают города?И чист ли там воздух?Чиста ли?Жива ли речная вода?Слышна ли там песня удода?Не вымерликобра и волк?Зачем мне такая забота?Ведь я женавеки умолк.Давно погрузился в потёмки…Но острые щупальца глаз,ещё не родившихся, странных(потом они будут – потомки)тревожат из далей туманных:«Ты помнишь,ты помнишь о нас?»..

Тайны

А в мире тайн всё меньше.Разве диво?Теперь так модно открывать секрет!Покровы с тайн срываются ретиво.Чему вы удивляетесь? Их нет!Их нет, чудес!А в цирке – просто фокус.А книжку эту написали ТАК.А ТАК кино рождалось.Очень просто!Как страшно всё!Как всё тоскливо просто.Ведь верил в чудо маленький чудак!А сердце-то – одни желудки эти…Душа? Да просто выдумал поэт!Всё просто!Просто происходят – дети!..Вот-вот…А тайны кончатся на свете –какой тоскою выстудится свет!..

Награда

Не довелось – во главе парада.Работал, где скажут, что дадут.Но вот и ему досталась награда –медаль за доблестный труд.Вот в полдень в цехе народ и собралипо случаю по сему.И поздравляли, и руку жали.И хлопали. Как не ему.Он плохо видел, неважно слышал.Стоял в голове гул.Потея, он к микрофону вышел –как будто с обрыва шагнул.Толпа столикая в дрожь бросала.Горло сковал испуг.Но что-то, горевшее в полнакала,вспыхнуло в нём вдруг.– Товарищи, я говорить не умею.И в хоре я не пою.Я две вот этих руки имею.И голову, значит, свою.Спасибо, страна мой труд разглядела.Большое значенье – медали.Но если руки скулят без дела –на кой, извиняюсь, дали?..Нет, говорят, сырья на детали.Мы все невиновны вместе.Тебе же двести нарисовали?Ну да… Только я не про двести.А если и ТАМ так медали дают?Показывать не устали.Ведь сколько металлу! И льют, и льют!Ведь каженный день медали!..Конфуз получился. Задумался зал.Замглавного вывел из спячки.– Пал Палыч скромен, – с улыбкой сказал. –И чист, фигурально, как мальчик.Похлопали. Руку пожали. Сошло.Качало его – как «под мухой».А после мастер назвал «ослом».И пальцем крутнулнад ухом…

«Выходит, человека проглядели…»

Выходит, человека проглядели…Вдали от сына умирает мать.Устала ждать.Пустынно у постели.Сын не придёт её поцеловать.Не назовёт, как в детстве.Не заплачет…А сын – на зависть!Говорлив.Лобаст.Да недосуг.В заботах весь.В удачах…Но о таком не скажешь:«Не предаст».

«Кто эту тысячу приговорил…»

В результате утечки газа из магистрального газопровода под Уфой взрывом были сброшены с рельсов и сгорели два встречных пассажирских поезда, в одном из которых ехали на отдых дети.

Кто этутысячу приговорил?Кровью и пламенемночь одарил?Кто уготовил горящие дали,ад про которые помнит едва ли?Чьи они, чёрные трупики эти?Чем, перед кем провинились дети,радость которым сулила ездав мирных (мгновенье назад) поездах?Что это было? Рок? Святотатство?Кара, доставшая сквозь облака?Наше извечное головотяпство?Или преступная чья-то рука?Как ни ответь – утешенья не будет.Боль умирающихразум сечёт.Так неужели беда не разбудит,чтобы себепредъявили мы счёт?Сколько трагических прецедентовПамять выстраиваетвдоль пути!Так через сколько ожоговых центровнадобно совести нашей пройти?

Винтик

Жил человек, из кожи лез, трудясь.В авралы поднимался из постели.Ни дачи, ни машины отродясь.Зато жена ушла. И облетеликудрявые и буйные власы.Икра? Да что вы? Твёрдой колбасына мог достать. Он честен был и скромен.С зубами плохо. Так-то был доволен.А много ли нажи2л? Вот язву – нажил.Да мало по2жил. Ну, не повезло.И всё-таки он белый свет уважил.И, злом помятый, не смотрел он зло.А в честь его – ни радио, ни медь.Но как живуч! Не перевёлся ведь!Другой – в прорыв!(Даруй, судьба, удачу!)…О «винтик» наш!Люблю его. И плачу.

Чернобыль

Такое солнце яркое светило!Такая благость по земле плыла!Алели мальвы.Жарко суетиласьна колесе подсолнуха пчела.Медовым соком наливались груши.На грядкевыгибались огурцы.И, крылышек упругость обнаружив,взлеталинеуклюжие птенцы…Нет, не о том моей душе страдалось,что всюду ожидал меня искус –но всё, что щедро глазу открывалось –ни в руки взять,ни испытать на вкус…Нет, не о том…«Да-да, и в самом деле.Ну, драма. Но кончать пора бы с ней.Потери, в целом, в общем-то, имели.Но самолёт упал – и то б страшней.Ведь всё-таки живётся здесь,живётся…»Всё так,когда б не принимать в расчёт,каким ещё уродством отзовётся?Какой нежданной смертью потрясёт?

Вера

Старушка ковыляет.Сутула. Ноги скручены.Мужской пиджак.Косыночка на серых волосах.Её ручонки тонкие –как старые уключены.«Я спорчена, родименький, –призналась мне в слезах, –Оборотился ласковым…От колдовства антихриста,от взгляда приворотногосберечься не смогла»…А ветер небо светлое из туч кудлатыхвыпростал.Но из леса топорщиласьознобистая мгла.«Иду забыть нечистогои исцеленья выпросить».Худые туфли шаркают.И посошок стучит.Себя нетрудно выплакать.Себя легко ли высказать.То слово скажет горькое.То снова замолчит.«А как же дальше, бабушка?Асфальт удобный кончится.По грязи –и в резиновых не добрести, боюсь»«А дальше-то, родименький?Дойдёшь, коли захочется.Разуюсь. Поползу. Не то – катком,но доберусь».И столько заплескалось в нейи дерзости и ярости,что тотчас и привиделось,как через топь ползёт…Шуршит,спешит улиткою,не ведая усталости,в коряжистый распадок, гдесвятой источник бьёт.– А помогает, бабушка? –«Да, милый, как молоденька.На месяц прячу палочку…Кады бы без греха…Мне мнится: вновь бегучаяи личико смородинкой.А не пойди к святому-то –куды уж как плоха…»Низинными туманами,дождём,осинным золотом,размягшими дорогамисентябрь на землю лёг.Представил я купальщицу –стянуло кожу холодом.Сказал: «А ведь простудишься!»«Бог милует, сынок!»Конечно, я начитанный.Я понимаю правильно.Спасение в движении – известномне давно.Но перед этой верою,неистребимой, пламенной,бросающей в движение –склоняюсь всё равно.Мы – все! – без ВЕРЫ можем ли?Мы ею жизнь проверили.Судьба как ни куражилась –а были спасены.Когда в себя мы ВЕРИЛИ.Когда в победу ВЕРИЛИ.И в святость дела нашего.И дружбы.И жены.Я рад,что тайны держатся.Что вера неубитаяи дух, и тело бренноестремит и вдаль, и ввысь.Покуда живы таинства –обещаны открытия.Покуда ВЕРА светится –неистребима ЖИЗНЬ!

«Улыбкой и взглядом касалась…»

Улыбкой и взглядом касалась.Стремилась во всём угодить.Себя не жалея, бросаласьот всякой беды оградить.Всё лучшее – сыну, невольножеланья в себе укротив.Дрожала, когда ему больно,стократную боль ощутив.Её неуёмной тревогойего настигало в пути.И даже опасной дорогойЕму удавалось пройти..Как будто она управлялаи взглядом, и взмахом руки.Как будто она направлялародные сыновьи шаги.С дорогой сыновьей и деломдержала незримую связь…А сердце в тревоге – болело,от болейслабей становясь.Когда ж оно вовсе устало,покой обрело навсегда –тревоги за сынане стало…Тогда с нимслучилась беда…

«Кто ждёт с такой неистовой надеждой…»

Кто ждёт с такой неистовой надеждой,как сына ждут родители, хотядавно ль они сознание терялинад горсткой свежевспененной земли?Но это было, видимо, во сне.Жестокий сон. Приснится же такое!..Вот-вот его послышатся шаги.Чу! Вроде дверью стукнули внизу.Шаги…Но больно тихие.Он громче.Стремительней!Летит, как паровоз.А вот уж точно он! Его походка…Нет, не дошли.Чужие…Замерев,дыханье затаив, полуживые,все обмирая, ждут и ждут.Всё ждут…

Эхо

Они не видели войныи смутно знали по рассказам.И плохо слушались онинадоедающих наказов«Не лезь!».«Не трогай!»,«Не кидай!».Хотя, случалось, были биты…За старой мельницей водаржавела в я ямах ядовито.В грязи застрявшая свечана дне мерцала желтовато.И мальчик, радостно крича,её достал: «Моя граната!».Босая гвардия мальцову ямы тинистой толпилась…И любопытных глаз кольцодо самой улицы катилось..(Плыл полденьсытнонад землёй.Страда.Поспела озимь.Вдруг он свечу – над головой.«Ложись!» – и тут же оземь.И лопнул воздух. Горестно и красно.И взвился крик. И медленно угас.И мир стал таять. И сходила ясностьс его, навеки удивлённых глаз.И девочка недвижная сидела,глядела и не плакала – а таксидела и глядела, и глядела.И лепестки ронял махровый мак,на платьице разорванном проросший –сквозь двадцать летпреданий о войне.И болью перехлёстнутая площадьв предкриковойзастылатишине…

Земля полигона

Над нею бушуют смерчи.Над нею толпятся смерти.Неистовый огненный шквалвсе краски и звуки попрал.Не сыщешь живого места.Наполнится громом окрестность.И – вспышка.И вскинется рванонад старою – новая рана…Растаялоэхоада.И болью в ушах – тишина…И вдруг,как нежданная радость,пробужденье от дикого сна,как утоленье жажды –кузнечиков скрипки.И даже.серебряногорлый солистнад ржавым простором повис.И труженица пчелаза край роковой проплыла.И серая юркая мышьповерила в чуткую тишь.И заяц рванул и исчез,где тих искалеченный лес.и снова ведут муравьив ту землю дороги свои…Порхают, ползут и летят.Не помнят ни зла, ни обидывлюблённых,певцов,работягбессчётные классы и виды…Тревогой осталось во мне:камней опалённых усталость,но шествует жизнь по земле,где рыжая смертьпотешалась…

Без вести

Без вести пропавшие.Не сыскать следа.Чьей добычей ставшие?Где? Когда?Иль болота предалзелёный оскал?Иль шакал отведал?Огонь ли заласкал?В чьих остались лапах?В полдень или в ночь?Некому – оплакать.Некому – помочь.Некому склонитьсянизко до земли…Чем вы провинитьсяперед – кем могли?Для кого вы грешные?Гонит над землёйдуши безутешныежуткий непокой.Негде приземлиться им.Им могилы нет.Долго ль рассердиться имхоть на целый свет?Бродят души бедные.Радость им – невмочь.И огнями бледныминапугают в ночь…

«Ах, как много вас…»

Ах, как много вас,белые мячики,мягколобые одуванчики,поседевшая голова!А вокругтак и прёт трава!И цветы только-только высыпяти кузнечики вспенят дни…И качать черепами лысымиодуванчики будутодни…

Облака

Спокойны. Величавы. Безупречны.Лежат.И искушенье велико –Нырнуть без парашютав эту млечностьблистательно чистейших облаков.Их доброту, их мягкость ощутить.Потрогать скалы белые и башни.Здесь столько света,столько чистоты –что среди нихи умереть не страшно.

Ты

Простые есть слова. Электротокпройдёт по жилам – стоит только тронуть.Слова, что спирта чистого глоток.Слова, что проходимее нейтронов…«Простите, Вы?Нет. Ты? Вспомни. Студенты…»И дрогнул алый обветренный грот.И время быстрей магнитофонной лентывдруг стало раскручиваться наоборот.Ты?!Является яви крушенье.Быль торжествует, светло волнуясь.Ты?!О прекраснейшее из воскресений –возвращение в общую юность!Ты помнишь? Ты помнишь?(Вот сладостный яд!)Витаютв таланты влюблённые Музы.И мудростью искристой сыплют друзья,начинённые солнцем, как арбузы…Ты помнишь?И город встаёт. Рассвет.Улицы розовы, словно младенцы.Ты помнишь?Знаки магов. Конспект.Высокое напряжение лекций.Ты помнишь?И выплывает сквозь туманы скользкие,сквозь белоснежную карусельнаше личное,комсомольскоеобщежитие номер семь.Святым радушием егоне пренебрёг ни разу я.И дом встречал, как своего,улыбкою стоглазою.И доверял. И принималдоверье,понимающий.И меланхолию снималстоликостью товарищей…И я наверняка к тебе приду.Я весь в тебе,глаза мои и уши.И я бредув малиновом бреду,промытую готовый вынуть душу…Ах да, прости. Пора расставаться…В разные стороны нам грести…Разреши,дай счастье мне –через десять, двадцать –назвать тебя вновь удивительным –ТЫ?

Немота

Я травы мну.Я запахи ловлю.И вдруг – бессилье, радость подминая.Цветут. Лепечут. Пенятся.Люблю.Люблю их всех. –А именине знаю.В ущельях камни странные пестры.Весной вскипают травами пустыни.И крики птиц влюблённы и остры.Но слова нет. – И восхищенье стынет.Не так я жил.Постиг движенье я.В протоны углублялсяи столетья.Но ускользает от меня землясо всем своим земнымвеликолепьем.

«От жизни мне надо немного…»

Е. Воронину

От жизни мне надо немного…В начале июльского днявела бы лесная дорогавдоль солнечных сосен меня.Чтоб солнце приятельски грелоприятелям давним двоим.Чтоб сочная ягода зрела,манила величьем своим.Чтоб травы дышали густые,снимали заботы легко.И чтобы встречать не пустыекорзины в руках грибников…

Опоздание

Обычно поезд трогается первым.И вспархиваетвслед емурука.И напряженье покидает нервы.И тело словно ватное слегка.И пустота приходит бестолково.И пестрота не радует глаза.Тогда всплываети пронзает слово,что не сказал,а надо бысказать…

Моя муза

Домой с работы прихожу.И это словно значит:В руках уставших приношучасов вечерних сдачу.И с этой сдачей должен ястучаться в двери рая,где Муза робкая мояопять однастрадает.Я понимаю: каково!Весь день терзайся скукойи жди уныло одногоприслужника науки.К чему ей этот хилый чини жалкая зарплата?«Ах, не такого из мужчинжелала я когда-то!..Что нищей, крохи мне несётминут своих (как лестно!)О, боже мой! И это – всё,на что нам жить совместно?Выкраивай на смех, на грусть,восторги откровений…»И я… я каждый день боюсь:изменит мне… изменит…

Из книги «Время московское» (1999 г.)

Заложники

«Потонула Россия в долгах…»

Потонула Россия в долгах.Все должны – рассчитаться не в силахИ стоят поезда на путях.И мартены огонь погасили.Нет зарплаты – полгода и год.Слёзы – были б – текли бы рекою.Страшный мор по России идёт,направляемый чьей-то рукою.Нет, не ждите, не дрогнет рука,счёт не кончится нашим утратам.Геноцид не исчезнет, покане поднимется Русь под набатом…1998 г.

Паук

Воспалённый мозг мой, словно рана.Мысли-коротышки в ней кишат.Вот иду на фабрикурано-раносреди сотен невыспавшихся девчат.Как поднимал девчонку с постелине отменённый ещё гудок!Словно ветер, денёчки мои летели.За годком пролетал годок.Как старалась я! Как горела!Не сытно ела, не вволю спала.Но зато благородную цель имела,которая цепко меня вела.Три станка? Можно пять?Можно ж десять!Из-под станков – полотна река!И орден успела на грудь повесить.Только не стало в ней молока.Где я молодость проглядела?Узорчива ткань моя и тонка.Но руки мои, и глаза, и всё тело –только придаток моим станкам.Как отлепиться мне от потока,тягучего этого, как смола?Долг? Но это же…Это жестоко!Всю жизнь обману я отдала.Я перед жизнью чужой немею.Я только с виду такая, как все.Я же паук!Что ещё я умею?Тку. Только тку! Наяву и во сне…1990 г.

Родное

Стёкла выбиты в вагонеИ обрезаны сиденья.Свет не дали. Свищет ветер.Мокнет иней под щекой.Всё знакомое до боли.До стеснения дыханья.После штурма электрички.Все не ропщут. Все – свои…1990 г., декабрь.

«Рыдает безутешно мать…»

Рыдает безутешно мать.«Не верю ни во что!»послали сына умирать,не ведая, за что.какие нам они враги?А сын-то был влюблён.Он не хотел стрелять в других,таких же, как и он.Но на войне как на войне,где пули есть – без глаз…По дури чьей, по чьей винеон получил приказ?Ну, не того же обвинить,кто спуск успел нажать…«Груз 200» – скорбный груз войнытеперь получит мать…