Точка возврата

Спорить с Нинкой никто не рисковал, поскольку круг друзей и знакомых был далек от проблем авиации.

Потом у Нинки появился перегонщик машин – бывший боец спецназа – и Мелентьева озлобилась на таможню и автодороги России и ближнего зарубежья.

– Нас лишают выбора, – митинговала Нинка, – навязывают отечественные машины, а на самом деле, совершают гражданское насилие.

Названия морских ветров – это было наследство предпоследнего, самого экзотического Нинкиного ухажера. Капитан судна класса «река-море» научил Нинку стишкам: «Чайка ходит по песку – моряку сулит тоску. Если чайка села на воду, жди хорошую погоду», а так же определять время по солнцу, расстояние на глаз и направление ветра обслюнявленным пальцем. Летучку Нинка теперь завершала словами «отбой, всем службам спасибо», пыталась рассуждать о фрахте и морских пиратах.

…Утром Женя пришла будить сына, прижалась губами к щеке – будто по неосторожности поцеловала батарею центрального отопления.

Щеки Темы пунцовели, дыхание было частым и неглубоким, как у испуганной птички.

– Та-ак, – Женя посмотрела на часы: у нее есть минут двадцать. Измерила сыну температуру – тридцать восемь и две.

– Придется вызывать врача.

Тема открыл глаза и захныкал. Женя присела у кроватки:

– Что, сынок, чего ты хочешь?

– Ничего.

– Может, попить?

– Да.

Напоив сына, Женя позвонила в поликлинику и пошла в комнату к Вере Ивановне.

– Мам, Тема заболел. Я врача вызвала, она придет после обеда. Я остаться дома не могу. У нас новый начальник, он меня и так недолюбливает. Так что вы тут сами.

– Начинается. Если начальник новый, то когда успел невзлюбить? И за что?

Ненавидя себя за то, что бросает сына с температурой, Женька хлебала чай под ворчание Веры Ивановны, из последних сил старалась удержаться от пререканий.

Объяснять маме причину нелюбви кризисного управляющего ни времени, ни желания не было. Мама заведомо пребывала в оппозиции, а Женьке хотелось поддержки, и она каждый раз после стычки с самым родным человеком вспоминала анекдот: «Слушай, ты чей друг – мой или медведя?».

Уже схватив с вешалки пальто, Женька вспомнила прогноз погоды – обещали дождь.

Пришлось в пожарном режиме вытаскивать из шкафа брюки, которые к тому же пришлось гладить, и лезть в антресоли за ботинками – сапоги Женька пожалела надевать в такую погоду.

Подставила стул, открыла замок на дверке и увидела куклу: фарфоровое личико было ободрано, один глаз не открывался, кружевную юбку покрывали застарелые, похожие на ржавчину, бурые пятна.

Кукла закачалась перед глазами, Женька с грохотом свалилась со стула. Вера Ивановна опрыскала Женьку водой, привела дочь в чувство. Женька пришла в себя, удивляясь, потерла шишку на макушке…

– Ты как? – поинтересовалась Вера Ивановна, стоя над Женькой с распылителем из-под «Клина».

– Нормально. Ма, достань мне ботинки, пожалуйста.

Вздохнув, как чудовище из сказки «Аленький цветочек», Вера Ивановна

сняла с антресолей коробку с ботинками.

На все ушло еще двадцать драгоценных минут.

На работу Женька мчалась, как нахлестанная, но все равно опоздала на двенадцать минут.

Неслась по заводской территории, не разбирая дороги, на ходу расстегнула куртку, стащила шарф, влетела в здание администрации в расхристанном виде и тут же столкнулась с Халтуриным.

– Черт, – вырвалось у нее.

– Это вы мне? – опешил управляющий.

Женька вставила ключ в замочную скважину, юркнула в кабинет, через секунду сидела за столом так, будто никуда не уходила со вчерашнего дня, и прикидывала свои шансы при новой власти: «Два ноль в пользу статьи 33 Трудового кодекса».

На столе стопками высились приказы. Завод медленно и неудержимо дрейфовал к банкротству и ликвидации.

А до Нового года оставалось три месяца, перспектива вырисовывалась мрачная: люди оставались на праздник без зарплат и пособий. Женьке было страшно представить, что ждет их с мамой и Темой, когда ее уволят.

Глава 5

…Нинэль Мелентьева еще на подиуме обзавелась несколькими полезными принципами.

Один из принципов запрещал пить крепкие спиртные напитки, другой – встречаться с женатыми мужчинами.

Второй принцип часто нарушался, но не по вине Мелентьевой. Мужчины при виде Нинэль прикидывались одинокими, а если обман открывался, то объявляли себя несчастными в браке и поливали жен грязью.

Нинка выслушала за свою недолгую жизнь столько жалоб, что обзавелась третьим принципом – проверять паспорта обольстителей.

Нынешний ухажер Мелентьевой – банкир Сергей Божко – был так стремителен и хорош, что Нинка не успела навести справки. После первого поцелуя у нее подкосились ноги, а когда спохватилась, уже все произошло.

Прислушиваясь к храпу Сергея, Мелентьева обшарила карманы нового знакомого и полистала паспорт. Паспорт оказался перенаселенным.

Четыре брака, один из которых был действующим, повергли Нинку в шок. Правда, наследников у банкира не оказалось, по крайней мере, законных – повезло хоть в этом.

Умом Нинэль понимала, что неженатый, богатый, симпатичный и порядочный мужчина – это герой дамских сериалов или женских романов, но потрясение не проходило.

Нинка провела язычком по распухшим от поцелуев губам, подумала и решила, что после множественного оргазма принципами можно и поступиться.

Мелентьева вернулась в постель и, прижав холодные ноги к Сергею, погрузилась в чуткий сон: крепко спать под храп Нинка не умела.

Сон прервал щелчок входного замка. Нинка открыла глаза и с немым ужасом наблюдала, как в спальню один за другим вошли трое: дама в черном и два качка. У одного в руке был фотоаппарат с мощным объективом.

Парализованную страхом Нинку ослепила вспышка. Сделав несколько снимков, группа исчезла так же бесшумно, как и появилась. Нинка не знала, что и думать. Банкир все проспал, только по-хозяйски накрыл Нинку рукой.

Нинка высвободилась из объятий, подкралась к двери и, озадаченная, подергала ручку: дверь была заперта.

Утром умытая, гладко причесанная, в шелковом кимоно, Мелентьева встретила счастливо улыбающегося Сергея вопросом:

– Сереж, а ты ничего не видел ночью?

– Родинку на левой груди? – попытался угадать Сергей.

– Нет, тетку с фотиком.

Сергей напрягся:

– Не понял.

– Ночью в спальню завалила тетка с фотографом и еще каким-то типом, они сделали несколько снимков и свалили, – объяснила любовнику Нинка, разливая кофе. – Я думаю, ты знаешь, кто это может быть.

– Догадываюсь, – помрачнел Сергей, – невысокая, худая, черная, как ворона?

– Ну, почти. – Нинке стало не по себе. – Только не говори, что это твоя жена.

– Она самая.

Голова банкира поникла. Мелентьеву поразила неприятная догадка:

– Она следила за тобой?

– Да. У нас брачный контракт, она давно хочет развода, но боится остаться на улице.

– Теперь ты останешься на улице?

– Только на некоторое время, пока суд не пройдет. Приютишь меня? – заискивающе гладя на Нинку, забросил пробный шар банкир.

– А рядом с тобой не опасно?

– Надеюсь, что нет.

И, обменявшись поцелуями, любовники разъехались по офисам.

Банкир не лукавил перед Нинкой: бояться было поздно.

Внутренний голос учил Божко тщательно заметать следы преступлений против нравственности, не трепаться о победах, не светиться перед охраной и друзьями. Встречаться только с замужними женщинами и только на съемных квартирах.

Несколько лет он придерживался всех этих в общем-то несложных правил, и чувствовал себя по-настоящему счастливым человеком.

С Нинэль Мелентьевой Сергей потерял нюх.

Как только Божко увидел Нинкину мордашку, круглую попку, ноги и походку, он пришел в тонус и даже не пытался с собой бороться.

Два раза в месяц Мелентьева парковала серебристый «форд» на стоянке под окнами банка, с отточенным изяществом выбрасывала ноги-циркули в открытую дверь, высовывала голову и поднималась во весь рост, словно рождалась из морской пены, осчастливив своим появлением всех и никого конкретно.

Нинкина внешность притягивала многих, но банкир видел в девушке упрямство и неженскую твердость в комплекте со скрытой сексуальной энергией. Все это околдовало Сергея.

Поймав себя на эротических фантазиях, в которых присутствовала высокая красотка со смешной, слегка косолапой походкой модели, Божко понял, что пора действовать.

Узнать название и адрес фирмы клиентки не составило никакого труда. Дальше судьба выстлала путь банкира ковром: «Веста» оказалась брачным агентством. Сергей зашел на сайт агентства, где и обнаружил фото и телефоны Нинэль.

Божко был уверен, что подобные женщины холодны, расчетливы и не улыбаются бесплатно. Он приготовился к войне.

Провел атаку по всем правилам любовной науки: прислал корзину роз и билеты на выходные в Париж. И сразу позвонил (не из банка, разумеется, и не с мобильного, а из автомата). После короткого разговора Сергей сжал руку в кулак и сказал себе: «Есть контакт».

Заинтригованная, Нинка согласилась на встречу со щедрым ухажером, не предполагая, чем все закончится.

…Нинка Мелентьева душу готова была продать за информацию. Эта особенность развилась до мании, когда она переквалифицировалась в сваху.

Мелентьева обожала эксклюзивных невест и женихов, которые были достоянием только ее конторы – заначки, как в фильме «Москва слезам не верит». Откроешь сейф, а там – одинокий, с высшим образованием, без вредных привычек…

Аслан Алаев из Владикавказа был эксклюзивом во всех смыслах – в этом Нинка убедилась во время телефонного разговора.

Разговор был нелегким по многим причинам: во-первых, у жениха был бешеный акцент, так что Мелентьева не столько понимала, сколько догадывалась, чего хотел соискатель.

Во-вторых, Нинка боролась с желанием уличить жениха в подлоге: письмо-то было без единой ошибки, а при таком акценте это вряд ли возможно!

В-третьих, с утра Мелентьева сидела на низкокалорийной диете и чувствовала глухое раздражение на весь мир. Завтрак состоял из овсянки, на обед был овощной суп, между обедом и завтраком Нинка съела яблоко, грушу и апельсин – вот и вся радость. Нинка как раз мечтала, как на ужин приготовит рис, салат и рыбу, а тут жених из Владикавказа. И сразу потребовал адрес невесты.

Нинка, разумеется, ответила, что адрес дать не может:

– Зачем вам адрес? Так не делается. Встретитесь, познакомитесь, поговорите, а там видно будет. Вдруг она вам не понравится?

– Как – зачем? Как – нэ панравицца? Уже панравилса! – Нинкин мелочный характер выводил кавказского мужчину из себя. – Есть винаград, вино, арех! Нэ абижу!

– Какой виноград? Какой орех? – подпрыгнула Мелентьева.

– А как в гости – с пустым рука? Нэ паложена!

– Не надо ничего везти! Слышите? Не надо! Вы познакомьтесь сначала, а потом будете вино и орехи возить.

– Зачем? – сердился мужчина на бестолковую сваху. – Как можна ехат к нэвэста с пустым рука?

Нинка схватилась за сердце.

– Аслан! – Она перевела дыхание. – Думаю, у вас ничего не получится с Женей.

– Как так? Зачем нэ палучицца? – Обида горца выплеснулась из трубки. – Я сказал – палучицца!

– А я сказал – нэ получицца! – заорала Нинка, заимствуя акцент и путая женский и мужской род.

Мелентьева швырнула трубку.

– Что ни дерьмо, то к нашему берегу. Все, завязываю подруге женихов искать.

Алла не успела ответить – телефон опять зазвонил. На связи опять был Аслан Алаев.

– Женщина! – Орел был не на шутку рассержен. – Ты зачем бросил трубка?

– Затем, что невеста отказалась с вами знакомиться.

– Как он может сказат, если он миня нэ знал? – урезонил Алаев сваху.

– О, Господи, помоги, – взмолилась Нинка, прикрыв трубку ладонью. – Она не хочет знакомиться с вами! Вы поняли?

– Нэ хочет? Как так? Это что – шутка такой?

– Нет, простите, это не шутка, это жизнь, – отрезала Нинка и положила трубку на рычаг. – Вот ненормальный. Алка, не отвечай ему, пошел он куда подальше. Скажу Женьке – все, отбой воздушной тревоги.

И Мелентьева умчалась на свидание, забыв думать о вдовце.

…Хаустова опять опаздывала и по пути на работу желала только одного – не столкнуться с управляющим.

Женя уже поднималась на крыльцо административного кирпичного здания, когда раздался рев мотоцикла и к крыльцу подъехал… Андрей на своей сверкающей убийце-мотоцикле «Ямаха». Женя вскрикнула и прижала руки к помертвевшим губам.

Призрак Андрея спрыгнул с железного коня, снял перчатки с раструбами, шлем и взбежал на крыльцо.

Женя так и стояла, зажав рот ладонями. Глаза у нее были безумные. Хаустова уже видела, что это не Андрей, но ноги не двигались, тело было сковано ужасом.

Халтурин притормозил на крыльце и с подозрением посмотрел на кадровичку:

– Вам плохо?

Не успел вопрос растаять в воздухе, как кадровичка закатила глаза, запрокинула к небу побелевшее лицо, уронила руки и, сделав пол-оборота по часовой стрелке, упала бы, если б Халтурин ее не подхватил.

– Черт, – вырвалось у Жеки.

Барышня ничего не весила, то есть, почти ничего. Весили одежда и обувь какого-то неизвестного дизайнера на чудовищных подошвах-тракторах.

Зажав под рукой шлем, Халтурин ногой умудрился открыть дверь, втащил бесчувственную кадровичку в коридор и попытался устроить на стуле. Хаустова съезжала со стула, стоило ее отпустить.

Пока Халтурин в растерянности метался между стулом и ближайшей дверью в бухгалтерию, Женя пришла в себя.

Увидев управляющего, захлопала круглыми глазами.

– Вам лучше? – Халтурин перестал метаться и навис над девушкой.

– Это вы?

– Ну да, я. Так вам лучше или вызвать скорую?

– Мне лучше, – бескровными губами проговорила Женя.

Голова не кружилась, и звон в ушах прошел.

Хаустова поднялась на ватные ноги и поискала сумку. Сумки не было.

– Вы не знаете, где моя сумка? – спросила Женя слабым голосом.

– Наверное, на крыльце осталась, – догадался Халтурин и вышел из помещения.

– Как неосмотрительно, – попеняла кадровичка, когда управляющий принес ей черную сумку с потертым ремнем, – там же ключи от отдела, разве так можно?

– Обратитесь к врачу, а то, действительно, где-нибудь потеряете ключи вместе с головой, – проворчал Халтурин.

– Обязательно, – пообещала Женя в спину удаляющемуся Евгению Станиславовичу, и было непонятно, к чему относится это «обязательно»: к врачу или голове и ключам.

Глава 6

…Рабочий день кризис-менеджера был расписан до секунд: утром планерка, встречи с должниками и кредиторами, звонки, переговоры с покупателями завода, после обеда работа с текущими платежами, дальше бухгалтер, финансист, начальники цехов, указания относительно склада и остального имущества.

Дня не хватало, прихватывал вечер и часть ночи.

Все, что Халтурин отвоевал у Греты – собственную страсть, душу, сердце – все это он переключил теперь на посудную лавку. Как и в случае с Гретой, Халтурин не принадлежал себе и не распоряжался собой, только теперь точно знал, что нужно делать. С Гретой он никогда не знал, как надо поступить, всякий раз наталкивался на преграду, всякий раз – новую.

Сейчас голова работала, как часы. Никакой спешки, суеты. Четкие решения, такие же четкие распоряжения. Идеальная машина для ликвидации предприятий.

Работа была Халтурину анестезией и наркозом.

Евгений забыл, что приехал всего лишь подтвердить статус кризис-менеджера в своих личных карьерных интересах. Он горел, плавился на работе, злился, когда сталкивался с равнодушием местных управленцев, их ленью и тупостью.

Больше других Халтурина бесила кадровичка – барышня молодая, но уже уставшая от жизни. Никакого интереса в тусклом взгляде.

Как на грех, Евгений постоянно наталкивался на Хаустову, когда она, вся в мыле, неслась на работу.

«Неужели трудно проснуться на полчаса раньше?» – давился гневом Халтурин.

Каждый раз, глядя на Хаустову, Евгений удерживал себя от желания отправить барышню в бессрочный отпуск, чтобы выспалась, наконец. Но сейчас заводу нужен был кадровик: из трех с половиной тысяч работающих Халтурин распорядился оставить пятьдесят человек, чтобы демонтировать оборудование.

Начались сокращения, плевки в спину, проклятия и обиды, обиды, обиды. Казалось, воздух на заводе пропитан ненавистью к нему, Евгению Халтурину.

И не только на заводе.

Симпатичная администратор гостиницы Любовь Алексеевна перестала быть симпатичной, когда слухи о ликвидации завода подтвердились. Теперь Люба, увидев Халтурина, поджимала губы. Писаные и неписаные правила гостеприимства перестали распространяться на Евгения.

Демарш администратора Любы тоже был предсказуемым, и не задевал Халтурина.

Люди вообще в большей массе предсказуемы. Поэтому Халтурин усилил охрану на заводе: разочарование ведет к депрессии и нервным срывам, а они, в свою очередь, – к открытой агрессии. Всего можно ожидать от людей, оставшихся без работы.

Но, оказывается, не все реакции можно предусмотреть.

Например, девица из отдела кадров свалилась в обморок при виде злодея-ликвидатора – не плохие результаты за две недели работы…

Когда Жека подкатил к административному зданию на новенькой «Ямахе», любуясь собой и средством передвижения, такой весь крутой и самодовольный, кадровичка на крыльце вдруг взяла и отключилась. Он носился с ней, как с тряпичной куклой, а потом услышал упрек, что за сумкой не углядел. Провинция.

…Весь день и всю ночь лил дождь – безнадежный, тотальный, от которого кажется, размокло все на планете Земля и пути навсегда отрезаны, а к утру выглянуло солнце, и Вера Ивановна решила сбегать в аптеку.

Уже возвращаясь, во дворе дома, задумалась и не заметила опасность – камешка и небольшую ямку. Наступила на камешек, нога соскочила в ямку, и Вера Ивановна не удержалась, упала. Нехорошо упала, навзничь.

Выронила пакет с лекарствами, благо, что ничего бьющегося в нем не было.

Соседи помогли, подняли, довели до лифта, проводили в квартиру, позвонили Жене в отдел кадров.

– Господи, – Хаустова опустила голову на руки. – Да что ж оно все одно к одному?

Положила трубку и пошла к Халтурину.

Агнесса Павловна, увидев Женю, всплеснула руками:

– Что случилось?

– Мама упала, кажется, сотрясение. Соседи скорую вызвали. Я хочу отпроситься.

Агнесса Пална, не знаете, что с зарплатой? Задержат или нет?

– Ой, Женечка, не знаю. – Агнесса перешла на шепот. – Сейчас никто ничего не знает. Все один, все сам. Никому ничего не говорит, роется в документации, только успевают к нему девочки из бухгалтерии бегать.

Девочки были предпенсионного возраста и бегать не могли в силу избыточного веса, артрита, вегето-сосудистой дистонии и хондроза, если с таким букетом бегают, значит, дело плохо. Женя расстроилась еще больше. Сейчас маме кучу рецептов выпишут, Тема еще подкашливает, а тут сплошная неопределенность и невезуха.

Новый управляющий опечатал склад готовой продукции, приостановил платежи и отпустил в бессрочный отпуск половину всех работников. Одно слово – кризисный.

Женя обзванивала какие-то фирмы, искала работу, но пока безуспешно.

Нинка, которая всегда так легко раздавала обещания и заверения, сказала, что не может ничего обещать, потому что не знает, выкрутится или нет ее контора.

Настроение у Нинки было упадническое, и Женя поняла, что подруга не врет.

Агнесса Павловна заглянула к Халтурину:

– Евгений Станиславович, к вам Хаустова из отдела кадров. Примите?

«А, кадровичка», – с раздражением вспомнил Халтурин:

– Пусть войдет.

Хаустова вошла и обалдела: все пространство кабинета было завалено папками.

Халтурин терялся среди завалов документации.

– Здрасте.

– Проходите, Евгения Станиславовна, – в серых глазах читалось неудовольствие.

– Мне домой надо.

– В смысле?

– Маме скорую вызвали, – перебирая, как четки, связку ключей, пустилась в объяснения Женя, – она упала на улице, похоже, сотрясение.

– Мама? – переспросил Хаустову Жека. Брови сошлись к переносице. Мама – это самое главное и дорогое, самое ценное, самое-самое. Если мама упала – это беда.

Женька по-своему истолковала взгляд Халтурина: «Ну, конечно, мама есть только у таких, как ты, а мы тут все детдомовские».

– Идите, – властно и коротко бросил Халтурин.

– Скажите, – Женька замялась, переминаясь с ноги на ногу. Халтурин опять уставился на ее ботинки.

– Я слушаю.

– Скажите, а что с зарплатой?

– Аванс будет, – моргнул управляющий, пытаясь скрыть усиливающееся раздражение, – пока насчет зарплаты не могу точно сказать.

– А когда?

– Дня через два буду знать точно.

Хаустова уже направилась к выходу, но какая-то злая сила заставила ее остановиться и потянула за язык:

– Слушайте, – вырвалось у Жени, – зачем вы вообще приехали?

Халтурин уже готов был выставить нахалку за дверь, но сдержался. Ему вдруг стало интересно.

– А что бы было, если б я не приехал? – полюбопытствовал Халтурин.

«Дура, что я несу, теперь точно уволит без пособия», – ужаснулась собственной выходке Женя, но терять уже было нечего:

– Мы бы работали, как работали, – с мстительным удовольствием бросила Хаустова в лицо ненавистному ликвидатору.

Халтурин только приготовился задать вопрос, который крутился у него на языке с первой их встречи, но не успел – зазвонил телефон.

– Минуточку, – рявкнул Халтурин.

Женька вздрогнула и попятилась к двери, но была остановлена новой командой:

– Евгения Станиславовна, мы не закончили, присядьте. Алло? Говорите. Грета? Я занят, перезвоню.

Халтурин положил трубку на стол и прикрыл глаза. Женя с удивлением наблюдала, как меняется цвет лица управляющего – с обычного на покойницкий.

– Вам плохо?

– Нет, – выдохнул он и огляделся. – Мы с вами говорили о … о чем мы говорили?

– О том, что если бы вы не приехали, завод работал бы себе и работал, – напомнила Женька, понимая, что летит в пропасть.

– Отлично! – неожиданно обрадовался Халтурин и улыбнулся. – Вы бы работали и работали. А почему вы в этом уверены?

«Интересно, она может что-то знать? – думал Жека, с любопытством присматриваясь к кадровичке, – миленькая, личико открытое, вызывает доверие. Если слышала что-то, скажет или побоится?».

– В чем? – «Не может кризисный управляющий быть таким тупым, чтобы не видеть очевидного. Их посудная лавка кому-то помешала – это же ясно, как божий день!», – подумала Женька.

– Евгения Станиславовна, я не тупой, – заверил Женьку Халтурин, – просто хочу понять кое-что. Вы говорите, что работали бы, как работали. Значит, у вас есть основания считать, что дела на заводе шли нормально?

– Отлично шли дела! – воскликнула Хаустова с досадой.

– Да?

– Да! Отлично.

Халтурин с сомнением всматривался в кукольное личико: неужели барышня забыла, что им не платили три месяца зарплату? Решил напомнить:

– Но завод не платил текущие платежи. Задерживал зарплату.

– Вы нашу посуду вообще видели? Или вы только счета и балансы видели? Вы сходите в цех, посмотрите, какую красоту взяли на себя смелость убить! У нас покупают посуду японцы, из Средней Азии приезжают, а вы говорите – зарплата. У нас такие мастера, – набросилась на Халтурина Женя, – вы видели, какая роспись ручная на сервизе «Майский»? Или «Индийский»? Это же штучный товар! Коллекционные вещи!

Халтурин слегка опешил от напора кадровички:

– То есть, вы хотите сказать, что проблема завода – в слабом менеджменте?

– Этого я не знаю! Я менеджер по персоналу, а не директор. Что людям-то делать? Кто-нибудь несет ответственность за людей? – Хаустова с отчаянием смотрела в спокойные, холодные глаза кризис-менеджера. – Куда нам всем деться? Вот что я маме скажу?

У Женьки предательски задрожал подбородок, она набрала в грудь побольше воздуха, чтобы, не дай бог, не разреветься перед этим хищником, и выскочила из кабинета.

Глава 7

…Бориса Борисовича можно было описать двумя народными поговорками: «Как с креста снятый» и «В гроб краше кладут». Это все было про Куколева.

В палате интенсивной терапии, куда ББ перевели из реанимации, он уже мог признаться себе, что Сергей Божко его, старого и опытного хозяйственника, обыграл.

Собственно, поэтому он и позвонил приятелю в министерство, спросил что делать, если кредитор по всем признакам пытается захватить завод. Приятель направил Куколева в консалтинговую компанию, в которой оказывали экзотические услуги: «банкротство», «противодействие инициированию банкротства», «защита законных интересов должника при недружественном захвате». От знакомства с перечнем услуг у старого хозяйственника выпали остатки волос.

Нет, он, конечно, слышал обо всех этих рейдерах, но чтобы с ним? И кто? Сережка Божко? Этот клоп на теле завода?